Положение молодого монарха было отчаянным. Он чувствовал, как под ним трещит лед, что его царствованию может прийти конец. Ему был нужен тот, кто сумеет стать его проводником, у кого есть влияние и опыт в общественных делах. Он обратился – а к кому же еще? – к Черчиллю. Двое были лично знакомы: король останавливался в Бленхейме, он и Черчилль хорошо ладили друг с другом, последний даже написал для него парочку речей.

Черчилль пообедал с королем в Виндзорском замке и впоследствии написал ему веселое письмо (возможно, будучи нетрезвым), в котором объяснялось, как уцелеть. В нем было также разумное замечание, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы покинуть страну. Черчилль стал неофициальным лидером «партии короля», и 8 декабря, отлично подзаправившись на какой-то англо-французской пирушке, он решил поделиться с палатой общин своими соображениями.

Сердцевиной дела, на его взгляд, были сердечные дела, а король все-таки был королем, и, если у министров проблемы с миссис Симпсон, то уйти должны они, а не король. Увы, Черчилль неправильно истолковал настроение палаты общин. Его речь была заглушена криками возмущения: большинство парламентариев только что провели несколько дней, выслушивая сварливые пуританские бормотания своих избирателей.

Вопли стали настолько громкими, что в конечном счете Черчиллю пришлось сесть, недосказав подготовленные слова. Гарольд Никольсон заметил: «Вчера Уинстон потерпел крах в палате общин… За пять минут он уничтожил ту кропотливую восстановительную работу, которой занимался два года». Многие люди – даже его друзья – решили, что на этот раз с ним покончено. Давайте присудим кризису отречения ФАКТОР ФИАСКО 6 и ФАКТОР ЧЕРЧИЛЛЯ 10, хотя на современный взгляд победа в споре, разумеется, должна принадлежать Черчиллю.

Сегодняшнему электорату будет до лампочки, если их монарх решит жениться на разведенке (только подумайте, и престолонаследник, и его супруга ранее состояли в браке). Но тогда это воспринималось категорически не так. И снова Черчилль был списан: прогрессивный и сочувствующий образ мыслей был сочтен ультрамонархистским и подхалимским.

Ему исполнилось шестьдесят два, и он казался устаревшим, изнемогшим, большим эдвардианским морским существом, беспомощно колышущимся на гальке, извергающим что-то бессодержательное через свое дыхательное отверстие. Вряд ли кто-нибудь в этот момент допускал, что через три с половиной года он станет премьер-министром.