В качестве одного из таких факторов и следующего связующего звена в цепи еретического вероучения Стивен Рансимен предлагает секту, известную под названием мессалиан (буквально — «молящиеся люди»).^[301] Это были христианские гностики,^[302] чье происхождение можно проследить до города Эдесса в середине IV века н. э. Их учение сохранилось в связном виде до VII века н. э. и таким образом перекрывалось с учением Константина из Мананалиса и первых павликиан.^[303] Их называли хранителями тайной традиции и священных книг, которые Рансимен называет «гностическими легендами».^[304] Он утверждает, что богатства этой эзотерической литературной традиции достигли богомилов непосредственно через общины мессалиан, существовавшие на Балканах в VII веке н. э., частично сохранившиеся вплоть до XI века.

Рансимен рассматривает богомильство как сочетание павликианской и мессалианской доктрины — «новое христианство… основанное на раннехристианских преданиях и восточном дуализме».^[305] Вероятно, первым было влияние павликианства.

«Но со временем развивалось новое вероучение; еретики вступали в контакты с мессалианами, которые открыли им доступ к богатствам гностической традиции, развивавшейся под влиянием Востока…^[306] Мифология богомилов в значительной степени опирается на эти книги, которые средневековая Византия унаследовала от христиан первых столетий нашей эры, когда христианская доктрина еще не была полностью сформулирована и преобладали гностические тенденции».^[307]

Естественно, что на этом поле соперничающих мнений другие ученые полностью отрицают возможность контактов между мессалианами и богомилами на том основании, что первая секта прекратила существование еще до основания последней. Согласно Бернарду Гамильтону, специалисту по истории Крестовых походов и почетному профессору Ноттингемского университета, все сводится к неправильным определениям:

«Нет никаких свидетельств того, что мессалианство в виде организованной ереси сохранилось после VII века, хотя это название продолжало использоваться византийскими ересиологами для описания отклонений от православных монастырских обрядов. Таким образом, не существовало никаких возможностей для контакта между богомилами и живой мессалианской традицией».^[308]

Нам остается лишь признать существование этих противоположных точек зрения. Тем не менее многие православные священнослужители этого периода, искусные в обличении ересей, как и Рансимен, были убеждены в том, что мессалийство сохраняло жизнеспособность на Балканах вплоть до XI века и таким образом перекрывалось с богомильством. Самих богомилов часто называли «мессалианами», но не из-за невежества со стороны некоторых ересиологов, а потому что мессалианское и богомильское вероучения имели много сходных особенностей, что позволяет предположить некую разновидность влияния первого на последнее.

Мессалиане придавали огромное значение ритуальной инициации в класс избранных, или адептов, называемых «пневматиками» и во многом аналогичных «совершенным» у катаров.^[309] Этот термин широко использовался и другими сектами христианских гностиков еще в I–II веках для обозначения их собственной духовной элиты.^[310] Поэтому в определенном смысле богомилы находились в конце I тысячелетия, раннехристианские гностики находились в его начале, а мессалиане располагались примерно посередине и выполняли функцию связующего звена.

Другие общие характеристики усиливают это впечатление. К примеру, как и богомилы (а впоследствии катары), мессалиане отвергали Ветхий Завет и не принимали крест.^[311] Точно так же поступали раннехристианские гностики.^[312] Богомилы и мессалиане, как и гностики, считали мир творением зла. Во всех трех группах существовали очень похожие истории о сотворении мира, определявшие их мировоззрение. В сущности, мессалийский вариант является классическим «умеренно дуалистическим» мифом, предпочитаемым богомилами и катарами в ранний период их существования до распространения более радикальных взглядов. Этот миф не предполагал противоположной божественности добра и зла, где первое является творцом духовного, а второе — материального царства. Мессалиане верили в изначальное существование единого божества, «Бога первого Принципа», чьи владения находились исключительно в духовном царстве добра, наполненном светом. Он произвел двух «сыновей» в виде своих эманаций, старший из которых был Сатаной, а младший Христом. Гордыня и зависть побудили Сатану восстать против Отца и привели к его изгнанию из духовного Небесного царства:^[313] «Материальный мир был его творением после Падения и потому является порочным местом».^[314]

Мессалиане, как богомилы после них и раннехристианские гностики до них, имели свою теорию, объясняющую, каким образом наши души оказались пойманными в материальном мире. Дуалистические теории, сходные по духу и общим принципам, иногда существенно отличались друг от друга сюжетом и подробностями действия. Как мы могли убедиться в главе 3, богомилы верили в то, что души падших ангелов были заключены в наших телах, или же в то, что мы носим в себе искру божественного огня, вложенного Богом в неуклюжего «Адама» и его потомство, созданное дьяволом. С другой стороны, мессалиане верили, что каждая душа одержима демоном, насильно привязывающим ее к порочному материальному миру. Единственный способ изгнать демона и освободить заключенную душу — крайний аскетизм, поддерживаемый в течение многих лет.^[315] Этот режим был очень похож на суровое послушничество и умерщвление плоти, через которое проходили неофиты из числа катаров и богомилов, прежде чем они могли получить consolamentum и возвыситься до статуса «совершенных».

Мессалиане также пользовались эмоциональной молитвой (отсюда их название «молящиеся люди»), помогающей изгонять демонов.^[316] Однако в их репертуаре имелась лишь одна молитва — Pater Noster; или «Отче наш».^[317] Использование молитв для изгнания демонов не было обычаем среди катаров и богомилов. Однако, как и мессалиане, они тоже не пользовались другими молитвами, кроме «Отче наш», поскольку это единственная молитва, которая в Евангелии приписывается самому Христу.

Мессалиане, названные «кучкой бродячих проповедников»,^[318] впервые появились на территории Восточной Римской империи около 350 года н. э. Это произошло менее чем через 40 лет после того, как Константин Великий взял христианскую церковь под официальную защиту, и через 20 лет после того, как он оставил Рим, чтобы основать свою новую столицу Константинополь на месте древнегреческой Византии (современный Стамбул).

Недавно получившая официальный статус католическая церковь с главными епархиями в Риме, Александрии, Антиохии и Константинополе в то время поигрывала мускулами и в определенном смысле очерчивала собственные рамки через гонение еретических вероучений. Заручившись поддержкой государства в 312 году, церковь почти немедленно приобрела ярко выраженный авторитарный и буквалистский характер (буквалистский в смысле самого буквального толкования Писаний). Это неизбежно сделало вольнодумство и творческую анархию христианских гностиков, которым ранее дозволялось сосуществовать с буквалистами, мишенью для охотников за ересями. В 390 году мессалиане были внесены в расширяющийся список запрещенных сект, который, как мы убедимся, уже включал несколько других, гораздо более давних групп христианских гностиков.^[319]