ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Всю ночь Клиона просидела у окна — внизу виднелся залитый луной город, но она ничего не замечала, охваченная сердечным смятением. Ей казалось, любовь вспыхнула в ней пожаром, и пламя освещает ее сокровенную тайну, открывая всему миру.

Когда она вернулась в салон виллы Боргезе, где гости были по-прежнему увлечены карточной игрой, ее вовсе не заботило, обратили ли внимание на их с принцем отсутствие, она лишь боялась, что на ее лице читается любовь к идущему рядом человеку.

С пронзительной болью она ощущала, что происшедшее вызывает глубокое неодобрение лорда Рейвена. Даже его безукоризненная осанка словно говорила, как он порицает ее легкомыслие, и Клиона думала в отчаянии: ей никогда не объяснить, насколько благородны намерения принца, а его поступок вызван лишь искренним стремлением сделать ее своею женой.

Сидя в одиночестве у окна, Клиона вспоминала случившееся, будто нечто нереальное, какую-то сцену из спектакля, но теперь было ясно, почему накануне в Храме Любви она почувствовала, что принять предложение принца невозможно.

Тогда ей представлялось, что неприятие любви юного обожателя вызвано просто отвращением к нему. Теперь было ясно — дело совсем в ином: принц не выдерживает сравнения с человеком, которому сама того не ведая, она давно отдала свое сердце. Она полагала, будто ненавидит лорда Рейвена. На самом деле, пока длилось их путешествие из Англии, его присутствие скрашивало и придавало особый смысл каждому дню, каждому часу. Теперь это стало очевидным.

Ссорясь с ним, она лишь острее ощущала, что он рядом, ненависть к нему заставляла все время о нем думать; и если она бросала ему открытый вызов, то лишь стремясь обратить на себя внимание. Поразительно, почему она не поняла, как влюблена, когда по просьбе Берил пряталась в саду, а он, разгадав притворство, воспользовался этим, чтобы наказать ее и унизить.

Да и чувствовала ли она себя униженной? И тут ей пришлось сказать себе правду — прикосновение его губ повергло ее в трепет. И причина тех слез теперь ясна. В гневе он нашел способ проучить ее — поцеловал в наказание; ей же хотелось почувствовать в поцелуе желание и страсть, пробужденные ею самой.

Клиона закрыла лицо руками — она испытывала глубокий стыд. Ею овладел ужас, отвращение, презрение к себе. Но от любви было не уйти.

Она любит человека, обрученного с лучшей подругой, для него она всего лишь ребенок, с которым не оберешься хлопот, — то ее приходится вызволять из немыслимых переделок, то учить уму-разуму и наказывать за непослушание.

— Что же мне делать? — спрашивала Клиона у звезд.

Ей хотелось убежать, скрыться, чтобы никто и никогда не догадался о ее страданиях и тоске. Но деться было некуда.

По возвращении с виллы Боргезе обе дамы, леди Рейвен и Берил, ждали письма. Клиона больше всего на свете мечтала уединиться в своей спальне, но дамы были поглощены чтением, и она почла невежливым отвлекать их.

— Ах, умоляю, послушай только! — воскликнула вдруг Берил, отрываясь от письма. — Новости для тебя, Клиона.

— Из Англии? — спросила Клиона.

— Да, пишет один мой лондонский поклонник, — ответила она. — Вряд ли ты знаешь его, но он презабавный сплетник и всегда первый узнает слухи, которые появляются среди бомонда. Вот что он написал: «Принц снова в Карлтон-хаусе, и всеми его помыслами, кажется, владеет теперь леди Джерси. Здесь только и разговоров, что о его спешном визите в Вудсток. Он старался сохранить это в тайне, но всем давно известно — его отвергли ради Вигора, о чьей помолвке с прекрасной Элоизой уже объявлено. В результате многие сорвали отличный куш. Пари заключались шесть против одного, что красавице от Вигора ничего не добиться, и теперь можете себе представить, как проигравшим денди пришлось раскошелиться».

Берил протянула письмо Клионе и щелкнула пальцами.

— Твоя мама и в самом деле своего добилась! — воскликнула она. — Ты рада?

— Да, очень, — ответила Клиона. — Мама хотела этого, и я молю бога, чтобы она была счастлива.

Ей надо было выказать радость по такому поводу, но она понимала — для нее это означает, что она теперь лишится даже дома. Новая леди Вигор не станет тратить деньги на содержание усадьбы, где жила с первым мужем и которую никогда не любила.

У Клионы навернулись на глаза слезы. Если Берил и леди Рейвен заметят, они, пожалуй, сочтут ее эгоистичной, подумают, что она не радуется должным образом вести о помолвке матери, — и, извинившись, она поспешно поднялась наверх в спальню.

Там она сидела в темноте, проходили часы, она пыталась найти для себя какой-нибудь выход и разобраться в мыслях и чувствах.

Прошло много времени, небо светлело, звезды гасли, и отблески рассвета засияли над далекими холмами. Клиона не только устала от своего бдения, ее охватила смертная тоска. Она понимала — надо что-то предпринять, как-то действовать, избавляться от мучительных вопросов, на которые невозможно найти ответа; постараться унять сердце, безумно бьющееся из-за человека, которого ей никогда не назвать своим.

На ней все еще было прозрачное белое с голубым платье, которое она надела на обед в виллу Боргезе, и она вдруг почувствовала, что замерзла. Налетел рассветный ветерок, пробежал по роскошным вьющимся растениям на стенах дома, зашелестел в листьях сада.

Клиона встала, подошла к гардеробу и взяла мягкую кашемировую шаль к вечерним платьям, одолженную ей Берил. Она завернулась в теплую шерсть и, выскользнув из комнаты, медленно спустилась по лестнице, бесшумно прошла через спящий дом — ей казалось, она идет, не касаясь пола словно привидение.

Она покинула дом через боковую дверь. Никем не замеченная, пересекла террасу, спустилась по ступеням в источающий цветочные ароматы волшебный сад. В кустах уже запорхали птицы, на ветвях раскрывались бутоны, вся земля была в ожидании того мгновения, когда перед восходом солнца вспыхнет заря.

Но Клиону окутывал мрак горестных мыслей. Она исходила весь сад и остановилась возле окружавшей его стены у калитки на нижнюю дорогу. Через эту калитку Берил убежала в карнавальную ночь к графу Реццонико, а она заняла ее место на террасе — и к каким роковым последствиям это привело.

Клионе вдруг захотелось выйти через калитку, спуститься в город, побродить по пустынным улицам, полюбоваться в полном одиночестве на прекрасные руины Форума и великолепие Колизея. Она взялась за скобу, чтобы проверить, заперт ли замок, и вдруг услышала шум подъезжающей кареты. Она подождала немного и, когда блеснул дрожащий свет фонарей, поспешно отпрянула назад и спряталась в кустах фуксии. Карета остановилась у калитки. Кто-то вышел из экипажа, и, еще не увидев его, Клиона уже знала, кто это.

Карета была наемная, и лорд Рейвен, расплатившись с кучером, который поблагодарил его по-итальянски, достал из кармана ключ и отпер калитку. Клиона затаила дыхание — он находился в нескольких шагах от нее. Он по-прежнему был в элегантном атласном костюме, в котором почтил своим присутствием обед у принца, через руку темный плащ, в руке шляпа.

Когда, снова заперев калитку, он обернулся, Клиона увидела его лицо. Он выглядел суровым и озабоченным, погруженным в свои мысли. Решительной походкой он направился по мощеной дорожке к дому.

Клиона следила за ним. Сердце у нее билось, сжатые руки были холодны как лед. Когда он скрылся из виду, ей вдруг со всей очевидностью стала ясна причина столь позднего возвращения, и она с трудом удержалась, чтобы не закричать от сердечной муки.

Она опустилась на траву у куста фуксии и закрыла лицо руками. Теперь ей суждено терзаться не только из-за Берил, есть и другая женщина — у нее лорд Рейвен пробыл до рассвета.

Какая она? Темноволосая или блондинка? Голубоглазая или с серыми глазами? Высокая или небольшого роста?

Отравленная стрела ревности поразила Клиону в самое сердце. Она была в отчаянии, она задыхалась от горя, ее душили слезы. И к тому же она ясно поняла: все равно, как бы лорд Рейвен ни поступал, что бы он ни делал, ничто не может отвратить ее — она любит его больше жизни.

Лорд Рейвен вошел в дом через стеклянную дверь, которую оставил незапертой. Было еще очень рано, но солнце уже всходило, и он знал, скоро сверху спустятся горничные и примутся за уборку. Однако он, казалось, не спешил. Пройдя через салон, он остановился у стола. Ставни были заперты, портьеры задернуты, пахло цветами, и в комнате царил беспорядок, как всегда в предутренние часы перед тем, как дом начнут чистить и прибирать. Подушки на диванах были смяты, пустые винные бокалы, сдвинутый ковер, на столе письма Берил из Англии.

Лорд Рейвен отодвинул в сторону мелко исписанные листки и взял запечатанный конверт. Он внимательно его осмотрел и кивнул, как бы увидев, что его подозрения обоснованны. Письмо было вскрыто и снова заклеено до того, как его вручили Берил! Он швырнул конверт обратно и медленно поднялся по лестнице в спальню.

Закрыв дверь, он прошел к письменному столу. Ему нужно было о многом подумать. Свечи почти догорели, и, задув их, он отпер ставни, и комнату залил бледный переливчатый свет раннего утра.

Лорд Рейвен постоял, глубоко дыша, у окна, вернулся к письменному столу, достал из кармашка для часов ключ и открыл один из ящиков. Среди множества разнообразных бумаг он нашел листок с шифром, который ему дал Каннинг для пересылки особо срочных сообщений. Он внимательно просмотрел листок и положил его перед собой. Рядом на столе был кожаный бювар с писчей бумагой и мраморная с золотом чернильница. Лорд Рейвен взял перо, но не стал писать — опершись на руку, он задумался над тем, что узнал.

Он действительно провел эту ночь с женщиной, но не по той причине, которую заподозрила Клиона. Любой в Риме пришел бы к тому же выводу, что и Клиона, увидев лорда Рейвена выходящим на рассвете из широко, чтобы не сказать, скандально известного дома.

Его владелица, Эланди Димаджили, была самой знаменитой куртизанкой Италии.

Красавица, как и многие известные представительницы ее профессии, Эланди помимо пленительной внешности обладала и умом. Она была богата, ей принадлежала одна из сказочных римских вилл, где мебель, драгоценности и картины стоили целого состояния. И ею владела страсть, затмевавшая все остальные, — любовь к отчизне. Она возненавидела французов, когда, круша все на своем пути, они вторглись в Италию. Она ненавидела Наполеона Бонапарта, уверенная, что рано или поздно он погубит ее милую родину.

Лорду Рейвену довелось случайно узнать, что Эланди видит в Англии единственную силу, которая может спасти Европу от ига тирании. Поначалу он счел мнение о патриотизме куртизанки сильно преувеличенным, но, побеседовав с нею, убедился — это неоспоримая правда.

Он принял важное и рискованное решение посвятить ее в тайну своей миссии и сообщить ей, что его интересуют планы Бонапарта на будущее касательно Италии и остальных стран континента. Стоило Эланди только шепнуть кому-нибудь, сколь серьезные политические интересы имеет английский лорд, прибывший в Италию, как полагали, в поисках развлечений, и лорд Рейвен не смог бы принести ни малейшей пользы. Но Эланди казалась надежной помощницей.

Большинство итальянцев смертельно боялись Бонапарта. Они знали, как слаба и беспомощна их страна, им было известно по собственному опыту, сколь могуществен и несокрушим тиран, и у них не было иного выхода, как сдаться на его милость.

В визитах лорда Рейвена к Эланди не было ничего странного. Ни один гость Рима, считавший себя настоящим мужчиной, не упускал возможности засвидетельствовать почтение самой красивой и блистательной женщине своего поколения. Странно было то, что часто, когда все гости уже разъезжались, милорд и Эланди сидели до рассвета, занятые негромкой беседой.

Лорда Рейвена открыто поздравляли — Эланди к нему благоволит, и никто бы не поверил, что он ни разу не пошел дальше, чем коснуться в почтительном поцелуе ее нежных пальцев.

Когда он собирался на обед к принцу, ему в спальню принесли благоухающую туберозами записку. Ее доставил экипаж, запряженный четверкой белых лошадей, которыми правил кучер — негр в алой, богато изукрашенной золотом ливрее.

Слуги-итальянцы на вилле приняли записку благоговейно. Они с великим пиететом относились ко всем, кого Эланди дарила расположением, и были полны к ней уважительного восхищения, как некогда их предки к весталкам, жрицам Храма Весты.

Лорд Рейвен, прочитав записку, держал ее над пламенем свечи, пока она не превратилась в пепел. Он ничего не сказал, но лакей положил на стул темный плащ, который его светлость брал с собой, отправляясь на ночные прогулки в город.

Когда он вскоре после полуночи приехал на виллу Эланди, веселье было в разгаре. Все гости носили знатные, аристократические фамилии и представляли не только высший свет Рима, но и многих других столиц.

Были там и женщины, но на них не обращали особого внимания. Здесь царила Эланди, и все взоры устремлялись к ней. Прозрачное платье позволяло видеть классические формы безупречной фигуры, шея и запястья были украшены изумрудами, стоящими целого королевства, но на голове — лишь простой венок из тубероз.

Она приветствовала лорда Рейвена остроумной шуткой и легким пожатием руки. Он произнес тост в ее честь, подняв заздравный весь в драгоценных камнях кубок, украшавший когда-то застолья Борджиа и наполненный вином из кардинальских подвалов. Музыка и разговор привели бы в восторг знатока искусств и житейской мудрости.

Постепенно гости начали расходиться. Однако лишь около трех часов ночи Эланди и лорд Рейвен остались одни. Прощаясь, последний из гостей хлопнул его по плечу и сказал:

— Черт возьми, Рейвен, вам везет. Пришел, увидел, победил, не так ли?

Лорд Рейвен поклонился.

— Вы мне льстите, ваше превосходительство.

— Если бы я знал, что мне дозволяется вас пересидеть, я бы так и поступил.

Дверь за гостем закрылась, и лорд Рейвен остался вдвоем с хозяйкой. Она выглядела невыразимо влекущей. Вокруг глаз легли от утомления тени, но губы ярко рдели, а белая кожа, оттененная изумрудами, была как лепестки магнолии.

Эланди бросилась на длинную низкую кушетку, покрытую тигровой шкурой. Все ее движения были исполнены грации. Лорд Рейвен, устремив на красавицу взгляд, ждал.

— Я выяснила то, что вы желали знать, — сказала она наконец тихим, усталым, чуть хриплым голосом.

— Вы не сомневаетесь, эта информация достоверна?

— Вполне достоверна. Источник, из которого она получена, неоспорим. — Эланди опасливо оглянулась. — Человек приехал из Парижа. До самого отъезда он находился с Бонапартом.

Лорд Рейвен пододвинул кресло ближе к кушетке.

— С какими известиями он прибыл?

— Бонапарт вознамерился провозгласить себя императором.

Лорд Рейвен поднял брови.

— Очередные измышления?

— Нет, правда! И народ его поддержит. Вы сомневаетесь?

— Ничуть, просто его трудно представить себе императором.

— Когда речь идет о Бонапарте, можно представить себе что угодно, — возразила Эланди. — Но это не все.

— Расскажите мне, что именно вам известно.

— Он готовит вторжение в Англию из Булони. Там расположатся лагерем сто пятьдесят тысяч человек, идет строительство плоскодонных кораблей специально для их транспортировки.

Лорд Рейвен помолчал с минуту и сказал:

— Он потерпит неудачу. Ла-Манш — почти непреодолимая преграда.

— Но попытка будет сделана. Англия должна готовиться.

— Да, мы должны быть в полной готовности. Они сидели и разговаривали, пока свечи в кинкетах не догорели до конца. Наконец лорд Рейвен подошел к окну и раздвинул тяжелые парчовые портьеры.

— Скоро рассвет, — сказал он. — Мне пора.

— Да, мой друг, — тихо ответила Эланди. — Вам пора. И мы должны проститься.

Он обернулся и подошел к кушетке. Эланди лежала, опершись на шелковые подушки, она казалась совсем юной. Она грустно улыбнулась, и в улыбке было что-то детское. Лорд Рейвен преклонил перед ней колено.

— Как мне благодарить вас за то, что вы сделали?

— Я сделала это ради Италии, — ответила она. — И ради вас тоже.

Он поднес ее руку к губам.

— Я бесконечно благодарен вам. И Англия будет благодарна. Мы перед вами в долгу, Эланди.

— Вы будете помнить меня? — спросила она. — Мы можем никогда не встретиться вновь — но вы будете помнить?

— Я никогда не забуду вас, — отвечал он, глядя ей в глаза.

Послышался странный звук, словно Эланди подавила рыдание, и потом она проговорила еле слышно:

— Если вам пора идти, уходите скорее. Я ненавижу расставания. На этот раз оно для меня труднее, чем обычно.

С минуту лорд Рейвен колебался, потом наклонился и поцеловал ее. В поцелуе не было страсти, лишь благодарность, признательность и, быть может, сожаление.

Эланди смертельно побледнела. Она не сказала ни единого слова, у нее лишь судорожно сжались руки. А лорд Рейвен стоял, не двигаясь, глядя на нее.

— Никогда не забуду, — повторил он и вышел из комнаты…

Лорд Рейвен взялся за перо и начал писать, но уже после первого слова переменил свое намерение. Слишком опасно. Есть криптографы, которые могут прочесть любой, самый сложный и замысловатый шифр. Есть дипломатические курьеры, для которых печать на вализе^[25] не является чем-то священным.

Он бросил перо и подошел к окну. Всходило солнце, золотя окрестности. В саду пели птицы, среди цветов порхали бабочки, алые с оранжевым, бело-синие. Но лорд Рейвен, созерцая эту красоту, хмурился.

Клиона пробралась к себе, никем не замеченная, через несколько минут после того, как мимо нее по саду прошел лорд Рейвен. Она испытала за этот вечер и ночь столько треволнений, что теперь словно окаменела и ничего не чувствовала. Безмерная усталость вызывала только желание уснуть. Она разделась и лишь закрыла глаза, как погрузилась в сон.

Спала она крепко и без сновидений, и, когда проснулась, комната была залита солнцем, а на подоконнике сидела Берил.

— Сколько можно спать, любовь моя? — пожурила она. — Ты вчера, наверное, очень устала.

— Я была без сил, — призналась Клиона.

— Мне нужно многое с тобой обсудить, — продолжала Берил. — Что мы сегодня наденем на маскарад? Кого пригласим завтра к завтраку — помнишь, леди Рейвен разрешила нам устроить прием?

Клиона заставила себя вникнуть в то, что сообщила Берил. Она была, как в дурмане, плохо соображала, но случившееся вчера нахлынуло на нее, и сознание прояснилось.

— Хотела сказать тебе что-то еще, — продолжала Берил, — но выскочило из памяти. Да, вспомнила. Взгляни, вот, тебе принесли это полчаса назад.

И она указала на огромную корзину алых роз на столике у двери. В цветах, прикрепленная к ленте, была записка.

— Ты понимаешь, о чем это говорит? — задала Берил вопрос. — От кого цветы, легко догадаться.

Клиона с отвращением поглядела на роскошный презент. Она испытывала странное нежелание даже прикасаться к записке, на которой узнала почерк принца, но Берил выжидательно смотрела на нее, пришлось встать с постели и взять из корзины конверт.

— Его высочество чрезвычайно внимателен, — отметила Берил. — Он говорил вчера о важном?

Клиона не отвечала — она читала записку.

«Простите меня! Единственное мое оправдание в том, что я люблю вас. Сегодня я уезжаю в Париж, и мы больше не встретимся. Прощайте.

Камилло».

Прочитав написанное, Клиона сложила листок пополам. Берил наблюдала с сияющими глазами.

— Что он пишет? — спросила она, наконец, не в силах превозмочь любопытство.

— Принц уезжает в Париж, — ответила Клиона. — Он сказал мне вчера, что Бонапарт требует его присутствия там. По его предположению, первый консул желает выдать за него замуж одну из своих сестер.

На лице Берил отразился ужас.

— Ах, Клиона, а я была уверена, он сделает тебе предложение. Дорогая моя, ты огорчена?

Клиона не могла сдержать улыбку.

— Нисколько, — отвечала она. — Его высочество совсем мне не нравится.

— Но он давал ясно понять, что покорен тобою! — воскликнула Берил. — Я думала, это серьезно.

— Не вспоминай больше об этом, — попросила Клиона.

— Мерзкий хитрец! — возмутилась Берил. — По-моему, он нанес тебе оскорбление! Сильвестр должен вызвать его на дуэль! Я поговорю с его светлостью.

— Нет, не надо! Пожалуйста, не делай этого! — взмолилась Клиона. — Принц не нанес мне ни малейшего оскорбления, и говорить о дуэли даже в шутку было бы самым дурным тоном.

— Все равно он вел себя недостойно, — сказала Берил. — Он сделал тебя и свои намерения предметом пересудов, а сам решил сбежать в Париж по первому велению Бонапарта, словно верный пес. Если хочешь знать, такой он и есть — пес, которому можно скомандовать: «К ноге!» — и он тут как тут!

— Берил, ты не должна сердиться, — уговаривала Клиона. — И поверь, я нисколько не была увлечена его высочеством.

— Но ведь ты бы вышла за него, если бы он сделал предложение, — заключила Берил с уверенностью. — Ах, Клиона, мне так хотелось, чтобы ты стала богатой и знатной.

— Я никогда не выйду замуж, — ответила Клиона.

— Дорогая моя, что за глупости! — воскликнула Берил. — Выйдешь непременно. Ты так красива, мила, ты обязательно найдешь себе знатного и важного мужа.

— Я не стремлюсь к этому, — возразила Клиона. — Когда мы возвратимся в Англию, я подышу какое-нибудь место.

— Место! — возмутилась Берил. — Ты словно нарочно хочешь вывести меня из себя! И, кроме того, что ты умеешь? Единственное занятие для девушки из хорошего общества — это быть гувернанткой, а кому охота возиться с крикливыми чужими отродьями?

Клиона вздохнула.

— По-моему, неправильно, что у женщин такой ограниченный выбор, — сказала она спокойно. — Но какое-нибудь место обязательно найдется и для меня — стану компаньонкой у одинокой престарелой дамы.

— Если ты надумала стать компаньонкой, будь тогда моей, — улыбнулась Берил. — Когда я выйду замуж, ты все равно мне понадобишься. Я хочу, чтобы ты всегда оставалась со мной.

— Нет! — воскликнула Клиона. — Нет! Нет!

Она отвернулась, а Берил смотрела на нее в великом удивлении, но не успела ничего более сказать — в спальню вошла Голубка.

— Его светлость желает непременно поговорить с вашей светлостью, — объявила она.

— Что ему понадобилось ни свет, ни заря? — удивилась Берил.

— Разрешите войти? — Позади Голубки появился лорд Рейвен.

Берил взглянула на Клиону, стоявшую в другом конце спальни. Клиона была в белом пеньюаре, накинутом поверх ночной рубашки, светлые волосы падали ей на плечи, бледная как полотно, она смотрела на дверь. Не ожидая приглашения, лорд Рейвен вошел.

— Прошу извинить за беспокойство, — сказал он, — но я должен сообщить нечто чрезвычайно важное. Сегодня мы уезжаем в Англию.

— Сегодня! — воскликнула Берил. — Но почему? Как это возможно? Что случилось?

— Я ничего не могу вам объяснить, — ответил он. — Но прошу вас поверить, мое решение вызвано необходимостью. — Он замолчал и взглянул на Голубку, которая, поняв, что мешает, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

— Что за спешка, Сильвестр? — задала вопрос Берил.

— Я получил информацию, которая требует моего возвращения. Если вам так уж требуется узнать, в чем дело, пожалуйста — мой дядюшка, растивший меня с детства, болен.

Берил рассмеялась.

— Нас не проведешь, это всего лишь красивые фразы. Они могут служить оправданием для слуг и ваших тупоумных друзей, но разве нельзя положиться на меня и Клиону?

— Если я скажу правду, вы сможете хранить ее в тайне? — спросил лорд Рейвен, поглядев сперва на Берил, потом на Клиону, которая стояла, не двигаясь и не произнося ни слова.

— Ну конечно, — нетерпеливо отозвалась Берил. — Доверьте, мы будем безмолвны, как могила. Правда, Клиона?

Клиона молчала, но лорд Рейвен, приняв ее молчание за согласие, сказал:

— Причину, по которой мы должны уехать, можно выразить одним словом — Бонапарт. Очень скоро для нас станет небезопасным пребывание в Италии, да и вообще на континенте, если уж на то пошло. Мы возвращаемся морем.

— Морем! — воскликнула Берил.

— Да, на военном корабле. Я уже послал капитана Эрншоу уладить все с отъездом.

— Сильвестр, вы всегда восхищаете меня оригинальными идеями. Я ни о чем так не мечтаю, как о морском путешествии на паруснике. У меня страсть к морякам.

— Сегодня днем мы уезжаем в Неаполь. Я велел вашей горничной укладываться.

— А как же леди Рейвен? — спросила Берил. — Она едет с нами?

— Она отказалась покинуть Италию. Я спорил с ней, умолял, но ее отвращают туманы и холода Англии. Я думаю, она может без риска остаться здесь — в ней итальянская кровь, и, что бы ни случилось, итальянцы будут относиться к ней как к своей.

— Значит, вы опасаетесь войны, — заключила Берил. — Я много раз слышала, мир с Бонапартом ненадежен.

— Именно войны, — лаконично ответил лорд Рейвен, всем видом показывая, что больше не скажет ни слова.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал лорд Рейвен, словно он был в своей собственной, а не Клионы спальне.

Появилась Голубка и прошла через комнату к Берил.

— Вашу светлость желают видеть, — сказала она, еле переводя дух, и подала госпоже серебряный поднос, на котором лежала визитная карточка. Берил взяла карточку и переменилась в лице — видно было, что ее охватило сильное волнение.

— Я сейчас же спускаюсь, — еле слышно проговорила она.

Она поднялась и, не извинившись, не глядя на лорда Рейвена или Клиону, вышла. Голубка последовала за ней. Наступило молчание, которое прервал лорд Рейвен. Он посмотрел на Клиону и сказал:

— Надеюсь, вы сегодня в добром здравии?

— Да… благодарю вас.

Она стояла с опущенной головой, голос ее был еле слышен, но ответ, казалось, удовлетворил лорда Рейвена.

— Я должен идти распорядиться насчет отъезда, — сказал он. — Мы выезжаем, как только спадет жара.

Он ждал ответа, но Клиона молчала, и, помедлив мгновение, он повернулся и вышел из комнаты.