– Обещаю. Если ты действительно искренне этого хочешь.

– Хочу.

– Тогда договорились. Тем более что я подробно узнавал: никаких ЧП с человеком по имени Олег Сомов в Москве и даже области в тот день не происходило. Его не привозили ни в больницу, ни в морг, ни в полицию. Я, как человек знакомый с ним, не имел права не проверить наличие такой информации. Ты же понимаешь, мало ли что…

– Понимаю, ты – ответственный и порядочный человек. В отличие от него. – Аня вздохнула: – Слава богу, что с ним все в порядке. И можно считать, что человек просто раздумал жениться. Просто взял и раздумал. Вадим, вот скажи мне, пожалуйста, как так можно взять и раздумать? Как можно не позвонить, ничего не сказать, не признаться, а просто взять и не приехать на собственную свадьбу?

Вадим отвел взгляд. Он и сам не понимал, как это можно сделать. И непонятен ему был не поступок, а отсутствие объяснений. «Да, это не по-мужски. Понятно, что объяснение было бы жутким. Вся эта свадебная суета с удивительным для Аньки размахом – и вдруг такое объяснение! Конечно, при объяснениях Олегу пришлось бы туго. Но все лучше, чем так. Молчком. Трусливо». – Вадим вздохнул.

На сестру ему было страшно смотреть: исхудавшая, с шелушащейся кожей – нейродермит на почве сильнейшего стресса, с обгрызенными ногтями и поредевшими волосами…

С момента несостоявшейся свадьбы прошло два месяца. От прежней Ани ничего не осталось – ни облика, ни души. Это была девушка-женщина без возраста, без внешности, без характера. Она почти ничего не ела, ничего не делала, ничего не читала. Эти два месяца она жила, как растение, не выходя на улицу, не встречаясь с людьми. Варвара Сергеевна перевезла ее к себе, боясь оставлять в одиночестве и в надежде, что обстановка родного дома, ее детской комнаты сотворит чудо и вернет Ане интерес к жизни. «Никакого чуда исцеления не случится. Это так просто не проходит. Это может и вовсе не пройти», – подумал Вадим, как только мама привезла Аню к себе. Сейчас оказывалось, что он был прав. Единственная тема, на которую можно было говорить с Аней, – это вновь и вновь переживаемая трагедия несостоявшегося замужества.

– Мам, может, ее отправить за границу? – предложил как-то Вадим.

– Она не поедет, – отрицательно покачала головой Варвара Сергеевна. – Я уже на эту тему с ней говорила. Она вообще ничего не хочет. Даже возвращаться на работу.

– Да, вот это серьезнее всего, – согласился Вадим. Он знал, как Аня любила свое дело, как она спасалась в нем в самые непростые минуты своей жизни. Но сейчас…

– Мам, может вам гостей пригласить? Только ей не говорить заранее, что они придут. И – раз!

– Она не выйдет из комнаты.

– Ну и что? Сам факт присутствия посторонних может повлиять – она будет слышать голоса людей, суету. А то ты ходишь в своих бесшумных тапочках, словно медсестра в сумасшедшем доме, – попробовал пошутить Вадим.

Варвара Сергеевна всплеснула руками:

– А как ты хочешь? Мне порой так и кажется, что мы в дурдоме. Она ведь искренне не понимает, зачем вообще жить. А жить надо! Пусть иначе, с другими силами, но все равно – жить. Но ей этого я объяснить не могу, – вздохнула Варвара Сергеевна. – И потом, Вадим, ты можешь в меня стрелять, но не нравился мне этот Олег. Что-то в нем было высокомерное. Знаешь, как в бедном человеке бывает высокомерие перед богатым.

Вадим при этих словах матери не мог не улыбнуться – мама оставалась верна себе.

– Ты не смейся, – обиделась Варвара Сергеевна, – я знаю что говорю. Скорее он не считал нас ровней. Во всяком случае, держался он именно так. И вряд ли Анечка была бы с ним счастлива.

– Ну, мам, этого мы точно никогда не узнаем, а вот то, что без него ей плохо, – это факт.

Вадим с матерью согласен не был – Олег не казался ему высокомерным, он просто не спешил понравиться другим. Более того, Олег Сомов каким-то образом подчеркивал незаинтересованность в чужом одобрении, а людям в таких случаях вместо самодостаточности как раз и мерещится высокомерие.

– Плохо, но отчего плохо? – продолжала пытаться понять ситуацию с Аней мама. – Может, от того, что самолюбие задето?

– От того, что его нет рядом с ней, – просто ответил Вадим.

И эту простую истину он отметил точно. По ночам Аня плакала в подушку, вспоминая Олега так, словно он не позорно удрал от нее, а ушел, умер, исчез, оставив после себя самые лучшие, самые близкие воспоминания и неутешность так внезапно случившегося одиночества. Это утром она испытывала себя и родных злостью и обидой, по ночам мысленно простив ему все прегрешения. Она оплакивала их любовь, их несостоявшуюся семью, их неродившихся детей. Ночью она проживала эту мифическую жизнь, перемежая мечты со слезами. Варвара Сергеевна в соседней комнате тоже плакала, но беззвучно, пытаясь изобрести лекарство от болезни дочери.

… – Максим, я, наверное, не должна была приходить. – Варвара Сергеевна вздохнула и хотела было продолжить, но ей не дали:

– Не должны. – Максим сидел за своим огромных размеров рабочим столом и излучал чиновничье благополучие.

– Но… – Варвара Сергеевна сделала попытку подняться из большого кресла, куда ее заботливо усадил хозяин кабинета.

– Не должны, – продолжил Максим, остановив ее жестом, – это я должен был навестить вас и Аню. Еще тогда, когда стало известно об этом…

Максим замялся. Было видно, что он очень старается, но не знает, как охарактеризовать происшедшее, не задев самолюбие гостьи. Ей ведь и так было нелегко – он это и видел, и понимал.

– О несостоявшейся свадьбе, – продолжила за Максима Варвара Сергеевна, которая нашла в себе силы в нужный момент «подхватить» беседу.

– Да, после этого самого события, – деликатно произнес Максим, – но я боялся. Боялся потревожить Аню. Я понимал, что ей тяжело и неловко будет видеть меня.

– Лучше бы вы пришли, – проговорила Варвара Сергеевна и расплакалась. – Вы не представляете, что с нею стало…

– Представляю, – проникновенно произнес Максим. – Я видел ее однажды. Вы с ней куда-то уезжали. Недели две назад.

Варвара Сергеевна, вытирая слезы, пыталась вспомнить, куда же это они с Аней могли ездить. Ведь дочка категорически отказывалась покидать не то что дом, но и свою комнату.

– В поликлинику ездили, вспомнила, – вспомнила все же она. И удивилась: – А как же вы нас видели?

– Я часто приезжаю к вашему дому, – признался Максим. – Мне очень хотелось встретить Аню.

– Приезжайте к нам в любое время, даже если она не захочет! – воскликнула Варвара Сергеевна, но тут же замялась: – То есть если не сможет, ну, постесняется вас увидеть… Приезжайте – я буду очень вам рада! Ведь вы тот самый человек из того самого времени – счастливого.

– Обязательно буду у вас, – приложив руку к груди, пообещал Максим.

…Проводив Варвару Сергеевну, Максим с минуту постоял в своей просторной приемной, затем схватил стоявшую поблизости статуэтку и запустил ею в потолок. «Только не радуйся преждевременно!» – подумал он, улыбнувшись удивленно уставившейся на него секретарше.

В этот день Варвара Сергеевна приехала домой в таком приподнятом настроении, что Аня поинтересовалась:

– Мама, что случилось? Откуда ты? Неужели тебе удалось помирить Галю и Вадима?

Тихо тлеющий конфликт в семье Вадима был занозой в душе матери, и появилась эта заноза задолго до злосчастного бракосочетания Ани.

– Нет, – покачала головой Варвара Сергеевна, скрывая истинную причину своего хорошего настроения, – мне просто надоело делать вид, что жизнь состоит из сожалений. Я съездила по делам, пообщалась с людьми, развеялась – и теперь мне кажется, что наша беда, в смысле, твоя беда, – поправилась она, заметив усмешку на лице дочери, – не такая уж и беда. Хотя бы потому, что это случилось не вчера. И… и еще, конечно, из-за того, что это уже случилось. И подобной неприятности моя дочь может уже больше не бояться.

– Какой неожиданно философский взгляд на предмет. Вернее, на событие, – саркастически заметила Аня. – Кто же из знакомых тебя натолкнул на него?

– А никто, сама додумалась. – Варвара Сергеевна даже не обиделась на выпад дочери, ей сейчас было важно не выдать себя, не проговориться, чтобы визит к Максиму и разговор с ним остались в тайне. «Максим еще любит ее. Иначе бы он и не стал со мной разговаривать – и характер у него не тот, и положение не то, – размышляла она. – Времени на подобные глупости у Максима тоже нет. Секретарша вон звонила ему раза три, а Максим даже и не пошевелился. И не торопил меня… Все так обстоятельно, заинтересованно, с достоинством… Наведаться к нам обещал! Главное, чтобы, когда он придет, я не проговорилась. Иначе Анька мне этого не простит!»

И Варвара Сергеевна, сразу почувствовав прилив сил, на всякий случай стала готовиться к приему гостя, который мог появиться теперь в любой момент.

В квартире началась уборка. И Аня не могла ее не заметить.

– Мам, а чехлы ты зачем снимаешь? – спросила как-то она.

– Надоели, – почти искренне ответила Варвара Сергеевна. – Мне вообще надоело все, что у нас тут есть. Аня, понимаешь, надо иногда сниматься с насиженного места.

– Надеюсь, это ты фигурально выражаешься? – осторожно поинтересовалась Аня.

Варвара Сергеевна тут же постаралась ее успокоить:

– Да-да, конечно, я фигурально выражаюсь! Но тебе и на самом деле об этом пора подумать.

– Ты хочешь сказать, что я тебе здесь надоела? – тут же решила Аня.

– Господи! – всплеснула руками Варвара Сергеевна. – Да я бы тебя вообще отсюда никуда не выпустила. Нам так хорошо вдвоем, но ведь ты же уедешь, я же знаю. Вот еще немножко погрустишь – и уедешь.

Аня посмотрела на мать и подумала, что не знает причины, которая могла бы заставить ее покинуть этот дом.

– А если не уеду?

– Уедешь. – Варвара Сергеевна выпустила из рук чехол, который стаскивала с дивана, подошла к дочери и, обняв, погладила ее по голове: – Доченька, ты даже сама не знаешь, как может повернуться иногда жизнь.

– Мама, мне кажется, я это уже хорошо знаю, – уверенно, но грустно проговорила Аня.

Варвара Сергеевна уловила что-то новое в голосе дочери. Отстранившись, она взглянула на Аню. На лице девушки не было плаксивой гримасы, не было злости, только губы расплылись в ироничной улыбке, а на щеках появились знакомые ямочки.

Серия долгих и требовательных звонков в дверь раздалась в одну из теплых октябрьских суббот. Мать и дочь сидели по разным комнатам – совместная жизнь взрослых женщин временами полна разногласий. Что на этот раз послужило предметом спора, обе уже не помнили, но тем не менее молчание сохраняли.

– Аня, открой, я вся в нитках! – после четвертого звонка прокричала мать.

– Я открою, но, по-моему, мы никого не ждем, – не радуясь и не удивляясь, проговорила Аня.

– Наверное, это Вадим, – пояснила мать, – он обещал на неделе заехать.

Аня прошла в прихожую.

– Братец, ты такой настойчивый. Видишь, не открывают, значит, не хотят никого видеть, – ворчливо проговорила, она, открывая дверь. Но брат ей ничего не ответил, потому что это был вовсе не он. За дверью стоял Максим, в руках у которого были огромные пакеты.

– Привет, – как ни в чем не бывало бросил он и, не дожидаясь ответа, прошел в прихожую. – Варвара Сергеевна, здрасте, моя мама вот вам передала. И там еще для вас книжка с рецептами.

Варвара Сергеевна было удивилась, но вовремя опомнилась.

– Спасибо, я ей позвоню сегодня вечером, – принимая подарки, сказала она. И дружески улыбнулась.

– Лучше позвоните через неделю, к нам там родственники приехала, так она с ними будет возиться, а как уедут, так звоните – времени у нее будет вагон. Ну вот. Я пошел… – с этими словами Максим вышел на лестничную площадку.

– Дай хоть на тебя посмотреть! И чаем напоить! – Варвара Сергеевна всплеснула руками.

– Спасибо, не могу даже на минутку задержаться, мне еще сантехника надо найти – краны потекли. А сегодня суббота, сами знаете: чем ближе к вечеру, тем меньше шансов решить эту проблему. Я заеду на днях, там еще пакет с какой-то зеленью мама оставила, но я его забыл. Извините. Пока, Анют.

Максим помахал рукой и вошел в лифт. Аня закрыла дверь. Она заглянула в пакет с маленькими зелеными яблоками и спросила мать:

– И как это все понимать?

– Варенье варить надо. У них на даче такой урожай…

– Ага, а ты откуда знаешь?

– Так я с Нонной Петровной чуть ли не каждый день перезваниваюсь! – невинно сообщила Варвара Сергеевна.

– С чего это вдруг?

– А мы всегда общались, – пожала плечами мама, – просто раньше времени было меньше. Сейчас – больше.

– Неужели тебе все равно, что мы с Максом расстались?

– Аня, мне не все равно, но из-за тебя портить отношения с хорошими людьми я не буду. Они-то не виноваты, что у вас отношения не сложились. Ты им всегда нравилась. Так что я общалась с ними и буду общаться.

Аня почувствовала, что мать упрямится. В другое время она бы избежала этой темы или, потакая расстроенной дочери, стала во всем с ней соглашаться. Но сегодня Варвара Сергеевна поблажек дочери не делала. Более того, она громко произнесла:

– Неудобно получилось. Максим даже в дом не зашел. Чашки чая не выпил. Не по-нашему это. У нас с гостями никогда так не поступали.

Все это Варвара Сергеевна выдала так, слово именно из-за Ани произошла эта постыдная неловкость.

– А что ж ты не предложила?

– Аня, я предложила, но ты стояла как статуя. Было видно, что ты готова броситься на дверь и захлопнуть ее как можно скорее! – воскликнула Варвара Сергеевна. – А тебе, как воспитанной девушке, надо было хоть что-то сказать человеку.

– То есть виновата я, – уточнила Аня, пристально глядя на мать.

– Я этого не сказала, – отвела взгляд Варвара Сергеевна. – Я только сожалею, что ты не помогла мне уговорить Максима остаться на чашку чая.

– Ничего, – саркастически прищурилась Аня. – Он тебя еще навестит. Жаль только, что у него появилась привычка приходить в гости без предупреждения.

– Почему жаль? – «включила дурочку» Варвара Сергеевна.

– Потому что я тогда бы заранее ушла из дома.

Варвара Сергеевна посмотрела на дочь и впервые за все это время почувствовала раздражение. Уж больно неприглядно Аня выглядела – лосины в катышках, растянутый свитер цвета, который когда-то назывался «светлый беж», волосы темные, как будто неживые, все разной длины, собранные в неопрятный короткий хвост. А уж запущенное серое лицо… «Она вполне могла бы привести кожу в порядок. У меня тут столько дорогой косметики – и скрабы, и маски, и кремы. Можно было и маникюр сделать. Хоть самой, хоть маникюршу на дом пригласить…» – Варвара Сергеевна неодобрительно покачала головой.

– Анюта, ты можешь, конечно, уйти, но для этого надо себя привести в нормальный вид. В нашей семье ТАКОЙ на людях показываться не принято.

Аня молча посмотрела на мать и скрылась в своей комнате.

Варвара Сергеевна усилием воли заставила себя остаться на месте – утешать Аню больше было нельзя. Дочь должна потихоньку включаться в нормальную жизнь, а отношение к ней как к тяжелобольной этот процесс восстановления неизбежно бы тормозил.

…Уже поздно вечером, моя после ужина посуду, Варвара Сергеевна неожиданно воскликнула:

– Вот ведь умница, как все почувствовал!

Только сейчас вечером она поняла, что ее так удивило в Максиме. Ее удивил внешний вид. Максим, всегда одетый дорого, модно и тщательно, появился у них в доме в затрапезной клетчатой рубашке и в старых джинсах. Варвара Сергеевна только сейчас оценила этот его ход – на фоне изможденной и неухоженной Ани появляться франтом было нельзя. Максим, чуткий человек, не захотел, чтобы явный контраст оказал дурную услугу.

Свидетельством того, что интуиция его не подвела, был вздох Ани, стоящей поздно ночью перед зеркалом: «А Макс тоже сдал. Видимо, не все так гладко и блестяще у него». Эта мысль, как ни странно, успокоила девушку.

Максим появился у них в доме на следующий день и застал Аню и Варвару Сергеевну врасплох. Обе женщины собирались в парикмахерскую.

– О, отлично! – бодро воскликнул он. – А вы в одно и то же место записались?

– Нет, я к Валентине, – охотно принялась объяснять Варвара Сергеевна, – а Аня в какой-то модный салон.

Варвара Сергеевна не стала уточнять, что ездить к Вале, которая делала свадебную прическу, Аня заставить себя не могла.

– Тогда мы сначала отвезем вас, – предложил Максим, – а потом Аню. Вы мне скажете, сколько вы там будете, и я вас обеих заберу.

Аня попыталась было что-то возразить, но не успела. Мать кивнула и произнесла:

– Максим, пойдемте тогда в машину, а Аня сейчас спустится.

Они исчезли, а Ане ничего не оставалось, как закончить одеваться и присоединиться к ним.

Во всем, что происходило в течение этих двух дней, ей чудился заговор, но сил и желания его раскрыть у девушки не было. «Господи, ну и пусть мама тешится. Пусть Максим домой к нам ездит. Во всяком случае, ко мне будет меньше внимания. Уже легче», – думала она, сидя на заднем сиденье большой машины Макса. Машина, как свидетельство статуса, дала понять ей, что дела у ее бывшего молодого человека идут совсем неплохо. «Неужели вчера с этими потертыми джинсами и рубашечкой был маскарад? Специально для меня?!» – подумала Аня, и от этой мысли ей вдруг стало тепло. Сейчас она воспринимала Максима как символ того времени, когда она была сильной, успешной, когда безумная любовь к Олегу была еще впереди. «Какой же глупой я тогда была – разве можно было убиваться из-за несданного экзамена!»

Аня прислушалась к тихому разговору, который вели сидящие впереди Максим и Варвара Сергеевна, и почувствовала себя неуютно. Ее выдернули из отчаяния, из боли и горя, из ее добровольного одиночества. И теперь она была, так сказать, в свободном доступе. На нее могли смотреть, оценивая и комментируя, могли задавать вопросы, давать советы. Деликатность, которой ее окружили родные, посторонним могла показаться излишней. Но и деликатность Максима наверняка имела свои границы. Аня подумала, что ей очень интересно, когда же он все-таки спросит про Олега и то, из-за чего расстроилась свадьба. Наверняка он заявит, что знал о подобном завершении их скоропалительного романа. На этот случай Аня уже сейчас, сидя в машине, пыталась приготовить ответ…

Варвару Сергеевну высадили у салона Валентины, а Максим с Аней поехали дальше.

– Я так понимаю, что тебе на бульвары надо? В то новое заведение с зеркальной витриной? – не поворачивая к Ане головы, спросил Максим.

– Да, – односложно ответила девушка.

– Хорошо. Я заеду за тобой через пару часов. Так нормально будет?

– Да. Впрочем, как тебе удобно…

– Ну, это понятно. Договорились. Если что, я тебя подожду. И вот еще… – тут Максим притормозил и обернулся к Ане: – Я вот что хотел тебе сказать. Не знаю, почему ты отменила свою свадьбу, да, если честно, и знать не желаю. Если ты так сделала, значит, посчитала нужным.

Этой фразой Максим дал понять, что отныне именно эта легенда станет официальной. И что никаких других объяснений он не примет и никому другому озвучить их не позволит. Только если этого не захочет сама Аня.

Аня ничего не ответила. Она не растрогалась такой деликатностью, не удивилась находчивости и не оценила благородство. Она смотрела на себя и Максима как бы со стороны. «И что мне пытается доказать жизнь? Что «старый друг лучше новых двух»? Или что «друг познается в беде»? Зачем мне предлагают то, от чего я сама когда-то добровольно и совершенно сознательно отказалась? Или расчет на то, что у меня не осталось сил?» – с трудом сдерживая раздражение и возмущение, подумала Аня.

Она вышла из машины, произнеся только лишь одно слово:

– Спасибо.

– Я буду ждать тебя.

Аня махнула рукой и вошла в салон.

Лера в Москву приехала недавно, твердо запомнив слова своей многоопытной подруги:

– В Москве друзей нет. Твой кошелек – это твой самый верный друг.

На первый взгляд слова были верные, во всяком случае, опыт первых двух лет жизни это подтверждал. Но сквозь житейскую мудрость в душе Леры пробивались добрая наивность и честность, которые неожиданно приносили гораздо больше прибыли, чем жадность, расчетливость или недоверие. Например, все сотрудники салона были крайне удивлены, когда постоянная клиентка, дама весьма богатая, приехала специально, чтобы подарить Лере цветы и коробку французских шоколадных трюфелей.

– И за что же такое внимание? – язвили любопытные коллеги.

– Не знаю, – смущалась Лера, стесняясь сказать, что она вернула даме утерянное дорогое кольцо. Кольцо обронили не у рабочего места Леры, а около администраторской стойки, но Лера, узнав о пропаже, не поленилась, обыскала все помещение, а потом позвонила даме.

Дама еще привезла неплохую сумму денег, в качестве благодарности. Но Лера отказалась, согласившись взять только цветы и конфеты.

– Ты – дура, – узнав об этом, сказала ей близкая подруга.

– Нет, я – умная, – с веселой уверенностью заявила Лера.

Время показало, что, поставив на порядочность, Лера не прогадала: в ее клиентках теперь ходили все подруги той дамы.

Когда Аня вошла в салон, Лера обратила внимание на ее изможденный отсутствующий вид. «Какая несчастливая!» – подумала Лера и подошла к ней, радушно улыбаясь и спрашивая:

– Вы по записи?

– Да, на два часа.

– Вот и отлично! Пойдемте со мной.

…Маникюр, педикюр, чистка лица, массаж, потом Аня опять попала к Лере:

– Ну вот. Теперь мы будем с вами выбирать прическу. Волосы у вас не очень длинные, но все же я кое-что могу вам предложить, – улыбнулась Лера и положила перед Аней большой каталог.

– Мне все равно, – подняв на Леру тоскливые глаза, произнесла Аня. – Честное слово. Сделайте что-нибудь, на ваше усмотрение.

– Так не бывает, – осторожно проговорила Лера. – Поверьте мне, не может быть женщине все равно, что у нее будет на голове. Вам так кажется, а на самом деле, если я вам сделаю неудачную прическу, вы расстроитесь еще больше.

«А ведь она права. Что это я изображаю?» – подумала Аня и бросила взгляд на журнал:

– А вот, может, это?

– Мне кажется, что слишком радикально, – отрицательно покачала головой Лера. – Резко. Вам надо что-нибудь более женственное. Вы, наверное, ходили так раньше? Но те времена прошли, наступили другие, и прическа ваша должна тоже измениться. Согласны?

– Я не знаю, – растерялась Аня, – но вы правы, так я ходила раньше.

– Не удивляйтесь, очень многие хотят повторить то, что, как им кажется, было в счастливом прошлом. А следует, наоборот, поменять все. В том числе и прическу. – Лера отступила от кресла, в котором сидела Аня, оглядела ее со всех сторон и решительно произнесла: – Мы сделаем вас нежной.

Она решительно закутала Аня в простыню и приступила к колдовству. «Черт, может, она действительно лучше меня знает?! Приятная она, и с ней как-то все запросто!» – подумала Аня, закрыла глаза и полностью доверилась Лере.

– Вы такая красивая! У вас такое тонкое лицо! Давайте я вам легкий макияж сделаю. Совсем чуть-чуть. Чтобы подчеркнуть своеобразие вашего лица. – Лера смотрела на Анино отражение. – В качестве бонуса, бесплатно. Просто, чтобы вышли отсюда совсем другой. Новой.

– Дело не в деньгах…

– Это будет действительно мой подарок вам, – улыбнулась Лера.

– Подарок? По какому случаю?

– По случаю… новой жизни. Вы вошли сюда одним человеком, а выходите другим. Конечно, прическа и цвет лака на ваших ногтях не самое главное, – добавила рассудительно Лера, заметив скептическую улыбку Ани, – но иногда это может изменить всю жизнь.

«Другим человеком не выйду. Но почему же не позволить себе разнообразие?» – Аня представила себе восторг мамы от этих перемен.

– Давайте макияж, так и быть! – махнула рукой она. А довольная Лера уже доставала коробки, баночки, кисточки. Она не кривила душой, когда говорила, что хочет сделать клиентке подарок, – ей действительно было невозможно видеть такое лицо несчастливым и неухоженным.

…Машину Максима Аня не заметила. Закрыв за собой дверь салона, она оказалась на шумной многолюдной улице, которую даже старые липы не делали уютной. После тишины салона, после прохлады светлых пустынных помещений, где пахло апельсином и еще чем-то терпким и вкусным, девушка оказалась на пыльном равнодушном бульваре. «Господи, как же мне плохо! И зачем только я поехала сюда?! Зачем мне нужны эта прическа, яркий лак, подведенные глаза?! Я хочу к себе в комнату, в тишину, в покой. Я не хочу, чтобы меня трогали. Мне никто не нужен!» – Аня на мгновение прикрыла глаза, и в этот момент ее толкнули, в раздражении она резко обернулась – мимо нее, смеясь и размахивая руками, прошла троица старшеклассников. Аня уже приготовилась призвать их к порядку и повоспитывать, как один из них непочтительно присвистнул:

– Ух ты какая! Девушка, со мной познакомитесь?

– Маленький еще! – гнев Ани внезапно пропал – такое восхищение слышалось в голосе парня.

– А зря, я бы с вами на выпускной пошел!

Парни пошли дальше, все так же громко смеясь, а Аня вдруг растрогалась: не так плох этот мир, если тебя, двадцатисемилетнюю, кадрит десятиклассник.

– Аня, я здесь! – Максим показался со стороны парка. Он подошел незаметно и наверняка слышал ее разговор с мальчишками.

От этой мысли Ане стало весело:

– Ты где был?! Меня тут чуть на свидание не пригласили. Правда, как только таблицу умножения выучат.

– Я видел, – Максим внимательно посмотрел на Аню, – и совершенно не удивляюсь. Вот только шею намылить бы этим сосункам, чтобы девушек не отбивали.

– Это ты о чем? – Аня, улыбаясь, смотрела на него.

– О том самом. Ты все отлично понимаешь…

Аня сделала вид, что не поняла намека. Шумный бульвар вдруг стал уютным, зеленым, гул превратился в оживленный жизнерадостный шум. Аня взяла Максима под руку. «А приятно быть «в паре»! Совсем не то что одной», – подумала она, легко и уверенно выстукивая каблучками по асфальту.

В эту зиму Максим навещал их каждый день. Иногда и по два раза. Утром – чтобы завезти свежие газеты Варваре Сергеевне, которая переняла от покойного мужа ежеутреннее изучение прессы, вечером – чтобы поужинать и выпить чаю. Вечером Максим привозил с собой торт, фрукты, вино, деликатесы – то есть все, что возит в дом мужчина, желающий понравиться и показать себя заботливым и щедрым. Варвара Сергеевна принимала дары с царственным видом, даже не охая по поводу изобилия. Она очень быстро поняла, что Максим по-прежнему влюблен в Аню, но не знает, с какой стороны подступиться. «Ничего, пусть он старается, а она пусть видит, как он старается», – думала она, принимая от гостя очередной вкусно пахнущий сверток. В свою очередь, она прикладывала все усилия, чтобы Максим чувствовал себя как дома.

– Максим, снимайте пиджак, наденьте вот эту куртку, – сказала однажды Варвара Сергеевна и подала гостю большой пакет. – Это Италия, домашняя куртка, сделана из тончайшей замши. Ходите у нас дома в ней и будете чувствовать себя свободнее. Я ведь вижу, вы не решаетесь при дамах снять пиджак, а за столом весь вечер сидеть в пиджаке не очень-то удобно.

Смущаясь, Максим надел куртку. Она и впрямь была великолепной – тонкой, мягкой, свободной и в другой ситуации была бы как нельзя кстати. Но сейчас он выглядел в ней немного нелепо, словно пришел в гости в пижаме.

– Мам, ты с ума сошла, – после его отъезда смеялась Аня. – Он же в этой куртке как лифтер в отеле!

– Не выдумывай! Вещь дорогая, настоящая Италия. – Варвара Сергеевна сердилась: ей было не денег жаль – наследство, оставленное семье Алексеем Владимировичем, позволяло жить на широкую ногу. Варваре Сергеевне было жаль, что дочь так и не заметила, какой Максим «породистый». Какая у него приятная речь, манеры, и даже как он ловко, немного насмешливо и вместе с тем благодарно отозвался о подарке: «Варвара Сергеевна, теперь я буду к вам приезжать три раза в день. Как только захочу выкурить самую свою дорогую трубку, так сразу сюда, в вашу куртку облачаюсь и…»

– Ань, добрее надо быть к людям и внимательнее, – еще раз попеняла дочери Варвара Сергеевна.

Аня, к сожалению, и была очень внимательна. Она не могла избавиться от настойчивого, почти маниакального стремления сравнивать Максима с Олегом. Понятно, что Максим на таком фоне проигрывал. «Я – дура. Олег сбежал. Он трус, он подлый и непорядочный человек! Максим – вот он, весь здесь, как на ладони со своим наивным стремлением понравиться. Да и есть чему нравиться, но… – рассуждала про себя Аня. – Но он никогда не сравнится с Олегом. Пальцы короткие, ноги толстые, улыбка дурацкая. И эта манера все время говорить! Мужчина не должен быть болтливым! И это его манера… О нет, это – не Олег!» Неизбежное, горькое сравнение со сбежавшим женихом не давало ей покоя…

Однако Максим был настойчив и в союзники выбрал Варвару Сергеевну. Та, не задавая лишних вопросов, устраивала жизнь в доме так, чтобы в ней обязательно было место для Максима. И в свою очередь, в союзники выбрала сестру Тамару. Варвара Сергеевна обращалась за помощью к сестре в тех случаях, когда понимала, что обычные методы воздействия на Аню бесполезны.

– Приезжай погостить, – позвонив сестре, с ходу предложила Варвара Сергеевна.

– Не знаю, мне некогда, – ответила та с паузами, которые свидетельствовали о глубоких сигаретных затяжках. Тетя Тамара любила некрепкие, ароматные сигареты.

– Чем ты занята? – по привычке усмехнулась Варвара Сергеевна.

Узнав же от Варвары Сергеевны о бегстве жениха, тетушка попросила позвать к телефону Аню. Варвара Сергеевна нетерпеливо косилась на долго молчащую в трубку дочь – на том конце провода что-то тихо говорила тетя. Потом Аня повесила трубку и застыла у телефона. Ее фигура олицетворяла саму растерянность.

– Что? – не выдержала мать.

– Она говорит, что она чувствовала…

– Что именно?

– Что Максим будет мужем, но…

Варвара Сергеевна закатила глаза, что означало: «Нечего придумывать, как сложится, так и будет!»

– Мам, тетя собирается приехать и просит, чтобы ее встретил Максим. Вот это да…

– Да? – излишне поспешно обрадовалась мать. – Ну что ж, ей тоже одной там сидеть не хочется. Пусть у нас погостит…

В душе Варвара Сергеевна возликовала и, когда Аня куда-то отлучилась, опять позвонила сестре:

– Тома, я тебя прошу, постарайся, сделай все, что ты можешь… Ты умеешь разговаривать, умеешь убеждать. Максим должен сделать Ане предложение. Он выжидает – или ее боится, или сам уже ни в чем не уверен… Но для Ани это сейчас самый лучший выход. Он и из семьи хорошей…

– Постараюсь, только ты под ногами не мешайся. – Тетя Тамара явно не была в восторге от возложенной на нее миссии.

Когда понадобилось встретить тетушку, командировали, естественно, Максима.

– Пожалуйста, встреть Тамару Сергеевну! – с горячей просьбой обратилась Варвара Сергеевна к Максиму. – Сам знаешь, Вадима с Юрой нет в Москве, а Ане за руль лучше пока не садиться…

Максим согласился.

Дав точные указания – время прибытия и номер поезда, вагона и места, Аня с матерью принялись накрывать на стол – тетушка любила поесть.

Когда все было готово, они присели в гостиной отдохнуть.

– Поезд уже пришел, – мать посмотрела на часы. – сейчас они не спеша дойдут до стоянки, где Максим оставил машину, потом где-нибудь в пробке постоят…

– Да, их надо ждать где-то минут через сорок, через час.

Ни через сорок минут, ни через час они никого не дождались. Позвонив на мобильный, они только услышали странный до неузнаваемости голос Максима, и единственное, что поняли, что он не приедет.

– Ты где? Тетю встретил? – кричала в трубку Аня.

– Все в порядке? Нет? А что у нее? Что, плохо с сердцем? – вторила ей Варвара Сергеевна.

Ответы слышались невразумительные.

Стараясь не волноваться, они позавтракали за столом, который должен был удивить приехавшую родственницу, еще раз позвонили Максиму, но телефон был теперь уже выключен или находился вне зоны действия сети. Варвара Сергеевна махнула рукой – с ее сестрой всегда происходило что-то невероятное, а Аня разозлилась на Максима, который мог бы и позвонить…

Обе сердились, но обе в глубине души подозревали тетку в какой-то каверзе.

…Максим появился в доме поздно вечером, благоухая хорошим коньяком. Походка, жесты, гримасы – все выдавало человека, который с пользой провел день.

– А где тетя? – в один голос спросили мать и дочь.

– Катит к себе домой, – Максим махнул рукой в сторону Смоленской площади.

– Как – катит? – оторопели дамы.

– Ту-у-у-ту… – изобразил движение поезда Максим.

– Она же сегодня только приехала…

– И уже уехала, тем же паровозом.

– А где ты был весь день? – Аня вдруг заговорила тоном злой жены.

– С тетей. Отличная тетя, пьет, как лошадь! – Максим ухмыльнулся. – Извините, – повернулся он к Варваре Сергеевне.

– Что вы делали целый день?

– Я же говорю – пили! Я еле угнался!

Максим бесцеремонно прошел на кухню и стал искать что-нибудь поесть.

Через неделю Аня наконец выяснила, о чем целый день разговаривали тетя Тамара и Максим.

– Она запретила мне ухаживать за тобой. Сказала, что я тебе не пара. Но я уговорил ее дать мне маленький шанс.

– И она дала? – ахнула Аня.

– К этому времени она уже даже не могла говорить. – Максим помолчал, вспоминая, как он «устраивал» в купе тетю. – Ань, скажи, у вас в роду все так умеют пить?

– С ума сошел, – отмахнулась та, но встревоженный взгляд Максима еще долго не шел у нее из головы.

Варвара Сергеевна, которая обнаружила, что призванная на помощь сестра попыталась расстроить восстанавливающиеся отношения Ани и Максима, позвонила ей снова:

– Ты что такое устроила? Я о чем тебя просила?! Я просила посодействовать! А ты?!

– А я и посодействовала… Как ты себе представляла мое содействие?! Я пошла от противного, я заставила его поверить, что ему эти отношения действительно нужны. Ты же знаешь, когда человека начинают отговаривать, он старается найти самые веские доводы. Как для оппонента, так и для себя самого…

– И какой самый веский довод был у него?

– Что он ее любит… Но ты знаешь… – тут последовала характерная пауза-затяжка, – мне он не понравился. Не для Ани он. Слишком жесткий…

– Это Максим-то?! – Варвара Сергеевна задохнулась и бросила трубку. Ее сестра никогда не разбиралась в людях!

Аня, привыкшая каждый день видеть Максима, причем совсем не того, которого она знала раньше, все больше и больше испытывала неудобство от некой раздвоенности. Раздвоенности между обидой, болью, памятью о позоре – и ставшим привычным комфортом, материальным, душевным, позволяющим вольности, колкости и даже пренебрежение. Раздвоенность вносила диссонанс в уже устоявшуюся жизнь, и Аня все чаще гнала от себя воспоминания о том июньском «свадебном» дне. И давно уже ей перестали сниться сны, в которых главным героем был жених или они оба в дни их любви. Все чаще она стала говорить колкости Максиму, и были эти колкости совсем не обидные, а такие, после которых он начинал нападать на нее, и вечер заканчивался смехом и киданием маленьких диванных думочек, которыми так любовно украсила свою гостиную Варвара Сергеевна.

А весной, в начала апреле, Варвара Сергеевна уехала в санаторий. Уехала быстро, даже толком не собираясь:

– Ань, если что забуду, довезете мне с Максимом.

Аня удивилась материнской спешке, но не удивилась последним словам. Максим стал неотъемлемой частью их дома и жизни.

Апрель был теплым, таким, каким она его всегда любила и помнила. Этот самый апрель открывал окна, выходящие на Патриаршие пруды, этот апрель заставлял забрасывать подальше теплые шапки, варежки и шубы, этот самый апрель заставлял пристально вглядываться в зеркало и разглаживать пальцами маленькие складочки под глазами. Впрочем, у Ани никаких складочек не было – она стала опять некрасивой красавицей: худенькая, с белоснежной кожей, ясными глазами и черной шапочкой волос. «Я – очень ничего! Хоть и брошенная невеста», – сказала однажды она себе, проснувшись и глядя в зеркало. Потом она сняла ночную рубашку, внимательно осмотрела себя со всех сторон. «Да, как давно все это было!» – успела подумать девушка, и в это время раздался звонок в дверь. Аня, накинув на голое тело халатик, пошла открывать.

– Вот, – на пороге стоял Максим, протягвая стопку газет, – Варвара Сергеевна приедет, будет что читать. Что это? Ты только проснулась?

Аня молча взяла из рук Максима газеты, расстегнула его легкое пальто, потом наклонила его голову и прошептала на ухо:

– Если ты через пять минут не будешь лежать в постели, я устрою истерику.

Затем она повернулась к нему спиной, сбросила халат и прошла к себе в комнату, оставив Максима в прихожей – недоумевать и радоваться.

… – Моли бога, чтобы я не увидела торжества в твоих глазах. – эти слова Аня произнесла через неделю. Максим ходил по квартире Варвары Сергеевны в одних джинсах и норовил поцеловать Аню, которая заваривала чай.

– Не увидишь, – отвечал он, но на самом деле бога молил, поскольку торжествовал и поскольку знал, что Аня никогда такими вещами не шутит. Максим радовался происходящим в Ане переменам и тому, что их отношения превращаются из дружеских в любовные, и старался окончательно поменять манеру поведения.

– Мам, Макс очень изменился, – в один прекрасный день поделилась с Варварой Сергеевной Аня.

– В лучшую сторону или в худшую? – осмелилась задать вопрос мать.

– В другую, совсем в другую, – непонятно ответила дочь.

«И слава богу, что ты это заметила», – радостно подумала Варвара Сергеевна. И хотя ее дочь по-прежнему большую часть времени проводила дома, настроение у Ани явно улучшалось.

Как всякий человек, не обладающий сильным характером или не сумевший определить для себя главные желания, или как человек, лишенный воли в силу определенных обстоятельств, Аня легко приняла чужие правила. «Он по-прежнему любит меня. Несмотря ни на что. Что ж, пусть будет так, только бы от меня не требовали много», – думала она, наблюдая за трогательно суетившимся Максимом. Что значит в этих обстоятельствах «требовать много», Аня определила так: «Не требовать от меня симметричных ответов». А поскольку Максим и не требовал, чтобы она была всегда ему рада, чтобы она не ворчала и не изводила его колкостями, чтобы она не пренебрегала договоренностями и чтобы она не говорила ему о любви, то их отношения развивались в полной гармонии. Покладистость и даже покорность Максима, его добрая снисходительность – все это немного Аню обезоруживало и заставляло становиться мягче. Потихоньку между ними возникла привязанность – так привязываются друг к другу те, кто много страдал. По крайней мере, именно так казалось Ане.

– Ты понимаешь, мне так было плохо! – не стесняясь, делилась с Максимом Аня. И была уверена, что он ее понимает. – Так плохо! Все стало таким плоским – как будто иллюстрация в книжке. И мир словно потерял форму, запахи, вкус и цвет! И я поняла, что лучше всего – лежать. Лежать неподвижно, разглядывать потолок или обои. Ни о чем не думать. Вот понимаешь, что это неправильно, понимаешь, что надо встать, заняться делами, а не встаешь, не занимаешься… И от этого бездействия становится еще хуже. Ужасно, когда пытаешься кому-нибудь пожаловаться – понимаешь, что не можешь сформулировать свое несчастье. Что твоя беда, облеченная в слова, становится безвкусной – почему-то нет в ней настоящей пряной горечи. Рассказываешь о себе – и сама себя стыдишься. При этом облегчения не наступает, потому что в душе ты чувствуешь все то же горе. Только оно, горе, для тебя настоящее.

– Да, ты права, у меня было все точно так же, – ответил ей тогда Максим.

– Это ты о чем? – удивленно уставилась на него Аня.

– О том же самом. Когда ты от меня ушла, – просто ответил Максим.

Аня про себя спохватилась. Она забыла? Или он себя так вел, что даже и догадаться нельзя было о его переживаниях? Она посмотрела на Максима – умный мужчина, приятной внешности, деловой и, как выяснилось, безумно ее любящий. Настолько, что все ей простил. А ведь он тогда исчез из ее жизни почти мгновенно, как только понял, что даже в качестве друга Аня не будет его терпеть рядом с собой.

– Максим, ты извинишь меня?

– За что?

– За ту историю…

– Ты же не виновата. Это я виноват.

– Почему?

– Потому что надо было раньше жениться на тебе.

– А я даже не помню, ты мне предлагал жениться или не предлагал?

– Значит, предлагал не очень убедительно, – с извиняющейся улыбкой ответил Максим. – Так что…

– Слушай, а давай постараемся не вспоминать то время, – оживившись, предложила Аня. – Понятно, что не получится сразу, ну хоть просто постараемся. Невозможно дружить, если мы имеем за плечами такой тяжелый мешок с прошлым.

– Давай! – охотно согласился Максим.

Договорившись, они вздохнули с облегчением – обоюдное чувство неловкости и вины потихоньку стало исчезать.

Теперь их жизнь была подчинена особому ритму – так живут люди, которые понимают, что сильно зависят друг от друга, но при этом один из них боится совершить ошибку. Аня теперь каждый день ждала Максима, но это было в большей степени ритуал, распорядок, обязательная дневная программа, куда Максим был внесен одним из «пунктов».

А Максим, не жалея нежных слов и слов восторженных, рассказывал Ане о том, что для него общение с ней – это счастье и вдохновение, без которых он уже не мыслил своей жизни.

Казалось, он поставил цель покорить Аню, увлечь своей персоной. Ненавязчиво, но упорно он день за днем этого добивался.

– Ты еще ни разу меня ни в чем не упрекнул. Это означает, что ты меня простил? И что ты тогда и не очень сильно огорчился? – не раз ехидно спрашивала его Аня. Казалось, ей доставляет удовольствие напоминать о неприятном.

– Ни то, ни другое. – Максим оставался неизменно любезным, обходительным и на провокации не велся. – Я собираюсь с тобой долго жить. А потому не вижу смысла помнить о подобных вещах.

Аня в ответ молчала. После постыдного бегства горячо и искренне любимого ею человека, после крушения их планов на счастливое будущее совместная жизнь с Максимом или с кем-либо еще ей казалась попросту невозможной.

Аня не искала Олега и от родных и близких потребовала, чтобы они ни в коем случае не звонили ему, не ездили домой и не пытались выяснить причины его поступка. Случившееся приобрело для нее фатальный оттенок. И каким-то странным образом отразилось на ее внешности. Особенно это стало заметно после того знаменательного посещения салона. Сильно похудевшая, бледная, с немного небрежной короткой прической, Аня, казалось, превратила собственное поражение и неизбывную душевную боль в стиль. В ее манерах, немного ленивых, небрежных, в ее тихих словах, в ее походке сквозило равнодушие к миру и уверенность в себе одновременно. Казалось, эта молодая женщина говорила: «Я настолько хорошо знаю про эту жизнь, что вам не стоит даже напрягаться – вы меня не заинтересуете!» Синие глаза смотрели спокойно, холодно, равнодушно. За ее поведением, манерами чувствовалась тайна, к которой хотелось хоть немного приблизиться, но вряд ли кто решился бы на это и попытался хоть что-нибудь у нее просто спросить.

– Ты такая… – выдохнул Максим, когда на очередное свидание с ним Аня пришла в широких темных брюках и свободном летнем пальто. Под пальто виднелась тонкая белая батистовая блузка. Сочетание черного и белого ей необычайно шло, к тому же Аня казалась моложе, хотя уменьшать возраст ей было и ни к чему.

– Какая? – Аня села, откинулась на спинку кресла и положила ногу на ногу.

В этой позе Максим почему-то увидел такую отстраненность, равнодушие, свободу от каких-либо чувств, что у него испортилось настроение. И вместо того, чтобы, сохраняя достоинство, держать дистанцию, он принялся соблазнять Аню всеми доступными способами. Аня, сохраняя презрительное спокойствие, все понимала. И никак на поползновения Максима не реагировала.

На нее оглядывались на улице – именно сейчас в облике Ани Спиридоновой появились черты высококлассной модели: плоская грудь, узкие бедра и длинные стройные ноги, которые, казалось, были выписаны художником, не признающим женственность, – острые коленки, сухие икры, ступня подростка, без подъема. Как и лицо, фигура Ани была лишена традиционных признаков красоты, но вместе с тем своеобразие, тщательно подчеркнутое одеждой, дополняло стиль. Аня вдруг стала носить одежду, которую никогда не любила: тонкие трикотажные кардиганы, длинные свободные свитера, изящные блузки с узкими манжетами. Все это подчеркивало ее изящество и создавало впечатление утонченной женственности.

– Ты просто красавица, – не уставал повторять Максим. Он уже сходил с ума от страсти и страха и всячески торопил события.

– Ты не хочешь съездить отдохнуть куда-нибудь? – несколько раз задавал он один и тот же вопрос.

– Зачем? – каждый раз спрашивала Аня.

– Развеяться, сменить обстановку.

– Нет, не хочу.

– Но почему?

Аня придумывала разные предлоги для отказа. Ей и хотелось куда-нибудь подальше уехать, но согласиться на поездку с Максимом означало подписаться на некоторую несвободу, соблюдение договоренностей. К чему Аня была не готова. Но и оставаться одной было уже невозможно – Максим так устроил их жизнь, что и сам казался теперь Ане неотъемлемым элементом мироздания. «Что приравнивает его к ряду необходимых бытовых электроприборов. Например, к холодильнику», – ехидно думала она про себя. Признаться, что общество Максима стало привычным, Аня не могла. Более того, она запретила себе думать о том, что близость с ним, близость, которая ей казалась пресной, вялой, лишенной какой-либо страсти, эта близость сейчас была желанна. «Как удивительно он поменялся! Или это я поменялась? Или – мы оба. Как бы то ни было, сейчас я уже не усну в самый ответственный момент», – думала Аня. Она наблюдала за Максимом и пыталась понять, что ею движет, когда она оказывается к нему добра и лояльна. Любовь? Привычка? Перенесенная душевная боль, которая делает женщину более снисходительной и менее требовательной? Или, может быть, это страх будущего, в котором неизбежно должны были появиться новые, неизвестные люди. А эта неизвестность пугала – что там могло скрываться за приятной наружностью, хорошими манерами, неизбежными ухаживаниями, объяснениями в любви. Еще одна история любви, пожалуй, была ей сейчас не под силу. Максим же стал привычен, словно обстановка детской комнаты. Именно обстановка – что-то уже надоело, что-то можно задвинуть подальше с глаз, что-то оставалось приятно взору и, самое главное, давно известно и знакомо. Однажды Аня задала себе прямой вопрос: «Готова ли я, чтобы Максим навсегда исчез из моей жизни?» Ответ, который она дала себе, был уклончивым: «Пожалуй что, нет».

Все приличные московские развлечения Ане уже были предложены, а домашнее времяпрепровождение Максима пугало своей монотонностью. Он отчаянно боялся, что Аня заскучает и обратит внимание на кого-нибудь другого, а потому стал искать способы потрясти ее воображение… Случай представился совершенно неожиданно.

– Вкусный жюльен. – Максим отодвинул от себя кокотницу, ручка которой была обернута ажурной салфеткой.

– Да уж. – Себе на удивление, в этот день Аня почти во всем соглашалась с Максимом. Ее не посещал дух противоречия, и угрюмость не нападала в самое неурочное время. И вообще этот день был легким и радостным.

– Десерт? – официант вопросительно смотрел на Аню.

– Десерт? – Аня протянула было руку к меню.

– Нет, спасибо, – неожиданно сказал Максим, – рассчитайте нас, и побыстрей.

Аня посмотрела по сторонам – ей вдруг стало неудобно, что Максим не дал ей заказать сладкое. «Подумают, что он на мне экономит». Аня поджала губы и даже не услышала, что Максим ее о чем-то спрашивает.

– Ты меня слышишь? Ты ела когда-нибудь «Анну Павлову», настоящую?

– Анну Павлову? При чем тут она? Я хотела шоколадный десерт…

– Успеешь. Шоколадный десерт никуда от тебя не денется. Я повезу тебя туда, где подают один из самых известных в мире десертов. Я, надо сказать, не любитель, но считается, что это действительно восхитительно. Согласна?

– Согласна. А куда поедем?

– Ну, не очень далеко, но и не в Москве. Ладно, все сейчас увидишь.

Счет подали очень быстро, и уже через десять минут Аня и Максим ехали в сторону Можайского шоссе.

– Слушай, так это за городом? – спросила Аня.

– Ну, почти. Можно сказать, что да. В ближайшем пригороде.

– Отлично, я успею вздремнуть. Давай я пересяду назад, меня в сон клонит.

– Да, конечно, там еще и плед есть, укрывайся.

По городу они ехали не очень быстро, но как только пересекли МКАД, Максим хорошенько нажал на газ, и машина полетела. Аня, которую всегда немного укачивало, сомкнула веки и очень быстро заснула. Сквозь сон до нее доносилась тихая музыка, которую включил Максим, потом она почувствовала свежий ветер, пахнувший лесом и землей, потом сон стал совсем крепким. И уже больше ничего ее не беспокоило.

Глаза Аня открыла, когда в машине было совсем темно и только отсвет приборной панели окрасил салон уютными бликами.

– Макс, мы еще едем? – удивилась девушка.

– Да, пока едем.

– Так долго?

– Совсем нет, ты просто очень недолго спала, – противореча логике вечерней темноты, сказал Максим.

Аня не заметила этого противоречия, полежала с открытыми глазами, потерла чуть затекшую ногу и опять провалилась в сон.

…Шум был такой, как будто над ней проносился ураган. Аня подняла голову и увидела, что они никуда больше не едут, Максима в машине нет, а стоит он на улице и курит сигарету.

– Послушай, а где мы? – Аня, наспех пригладив волосы, тоже вылезла из машины.

– Выспалась? – улыбнулся Максим.

– Да, только я не пойму, где мы. И потом, мне надо в туалет, привести себя в порядок.

– Мы – на границе. Сейчас пройдем проверку и въедем в Польшу.

– Какую Польшу?

– Обычную. Анечка, мы сейчас с тобой на границе России и Польши. Если тебе нужно в туалет, иди вон туда, – Максим махнул рукой в сторону невысоких зданий.

– Понятно. – Ане казалось, что она все еще спит. – А моя мама знает?

– О чем?

– О Польше.

– Уже – да. Правда, совсем недавно. Там, где мы ехали, связи или совсем не было, или она постоянно прерывалась. А вот отсюда я дозвонился.

– Ты сумасшедший! – воскликнула девушка. – Она, наверное, от беспокойства голову потеряла!

– Да нет, – пожал плечами Максим. В глазах его плясали веселые огоньки. – Так, немного волновалась. И одобрила.

– Послушай, – до Ани стало доходить произошедшее, – а меня не впустят ни в какую Польшу. Заграничного паспорта у меня с собой нет!

– Есть, я видел его в твоей сумочке. А визу мы получали с тобой вместе, когда мама хотела отправить тебя к Вадиму. Она у тебя еще полгода действует.

– Господи, как ты это все придумал! – Аня в изумлении осмотрелась.

«Как можно было на такое решиться? Вот просто взять и поехать в другую страну поесть десерт? При наших-то расстояниях!» – думала Аня и одновременно соображала, что ей делать.

– Макс, у меня нет смены белья, да и вообще ничего нет – даже зубной щетки! И потом, объясни, зачем ты это сделал?!

– Во-первых, щетки я уже купил – ты спала, а я останавливался на заправке. Остальное купим в том городке, в котором остановимся. Это совсем недалеко отсюда. Вот только паспортный контроль пройдем. – Максим помолчал, а потом добавил: – Зачем я это сделал? А скажи, как иначе можно было видеть тебя несколько дней? Как еще пожить, ни на минуту не разлучаясь?

Аня покачала головой:

– Повторюсь – ты просто сумасшедший!

При всей романтичности этой приключенческой ситуации Аня так и не могла отделаться от мысли, что вокруг нее вырастает непроходимый частокол какого-то навязчивого безумия. Пусть и любовного.

Они прошли паспортный контроль быстро. На вопрос, какова цель визита в иностранное государство, Максим, не задумываясь, ответил:

– Едем покупать свадебное платье. В Варшаве они еще красивее, чем в Париже.

Лесть оказалась уместной, и, оглядев слегка утомленную, все равно очень интересную Аню, пограничники улыбнулись и проштамповали парочке паспорта.

– Слушай, а как же гостиница, бронь и прочее, что обычно требуют…

– Бронь есть, я по телефону сделал ее и оплатил так же. Сейчас это очень все просто решается…

Аня вздохнула. Судя по тому, что они уже въезжали в маленький польский городок, Максим прав. Сейчас все решается на раз-два.

А следующим утром, после неутомительного переезда, Аня поняла, что авантюра, которую так решительно провернул Максим, стоила свеч. Из окна гостиничного номера Аня смотрела на старую Варшаву – горделивый, даже спесивый и невероятно элегантный город.

– Красота какая! – Аня ощутила прилив давно забытой радостной энергии. Ей хотелось сию же минуту окунуться в эту неизвестную и такую привлекательную жизнь. – Ты можешь быстрей собираться? – оглянулась она на Максима. Тот стоял и улыбался – вот именно такой была та, прежняя Аня. Та, которая когда-то от него ушла.

«Анна Павлова» оказалась очень красивой и очень приторной – сквозь стекло вазочки виднелись слои безе, сливочного крема и ягодного мусса. Сверху это все венчали свежая клубника и малина.

– Впечатляет… – облизав ложечку, покачала головой Аня. – Но на вкус…

– Вот ты какая… А между прочим, это австралийцы в честь известной балерины придумали!

– Ну и что? – Аня оглянулась, окинув взглядом интерьер респектабельного ресторана. – Макс, пойдем отсюда!

– Ты же ничего не ела.

– Вот я и хочу поесть. Я там на углу приметила гастрономическую лавку.

Они вышли из ресторана и направились туда, где на витрине были разложены копченые колбасы, толстые маслянистые рулеты с прослойками красного сладкого перца, а на крючках болтались связки сосисок и сарделек.

– Ну?

– Я не хочу ни салями, ни чего-нибудь подобного. Я съем кусочек вот того зельца, одну копченую сосиску, серый хлеб и еще горчицу.

Продавец, усатый, седовласый, похожий на важного доктора, отрезал требуемое, уложил все это в вощеную бумагу и на чистом русском языке заметил:

– Если хотите, я вам кофе сварю. И перекусите здесь, – продавец указал на высокие круглые столики возле своего прилавка.

– Да, спасибо, с удовольствием! – просияла Аня, с нетерпением разворачивая покупки.

– Вот кофе, вот горчица, – через пару минут гастрономщик появился у столика. – правда, она не такая, как у вас, русских.

– Вы отлично говорите по-русски, – искренне похвалила его Аня.

– Мы все учили его в школах.

– В обязательном порядке?

– Да, – кивнул продавец и хитренько улыбнулся: – не могу сказать, что это было легко и приятно.

– Но ведь наши языки хоть и немного, но похожи, – заметила Аня.

– Это так кажется. Ваш язык – трудный.

– Мне кажется, что любой другой язык изучать тяжело. Чтобы это превратилось в удовольствие, надо узнать о стране еще что-то, – уплетая заказанное, разговорилась Аня. – Например, погрузиться в ее литературу. Или хотя бы смотреть много кино. Сразу легче будет. И стимул появится. И еще я заметила, люди всегда выбирают язык страны, которая им симпатична. Я вот всегда хотела учить английский. И про Лондон знала, мне кажется, больше, чем про Москву.

– И вы хорошо знаете английский?

– Отлично. Я даже когда-то поступала в колледж при Лондонском университете. Но не поступила…

– Наверное, сейчас жалеете.

– Сейчас? – Аня задумалась. – Нет, пожалуй, не жалею. Это была не мечта, а просто решение изменить ситуацию. Это решение оказалось ошибочным, только и всего.

– Понятно. – Продавец снова улыбнулся: – а вы, наверное, молодожены?

Максим, весь разговор молчавший, слегка покраснел и кивнул:

– Да, мы путешествуем. Только перед свадьбой. Знаете, чтобы немного зарядиться энергией перед хлопотами.

– О да! Это понятно. У нас в Польше вдруг опять стали справлять пышные свадьбы. Наверно, мода такая пошла.

– Вот-вот, и у нас. Причем замечено: чем больше на свадьбе гостей, цветов и подарков, тем меньше счастливых дней в супружеской жизни. – Аня отправила в рот последний кусочек зельца.

– Как? – продавец не понял иронии.

– А так, что как все деньги потратят на свадьбу, так потом не до счастья, а только работать и работать остается, – Максим улыбнулся.

– А, да-да, – соглашаясь, закивал усатый продавец. – Это верно! Вы в Варшаве раньше бывали?

– Нет, впервые.

– Тогда не тратьте время, отправляйтесь погулять на Старо Място, там каждый дом имеет свое имя. А потом идите вниз, на юг по Краковскому предместью. Оттуда вы попадете к Королевской резиденции в Лазенках. Там удивительной красоты парк. И что примечательно, это парк с очень строгими правилами! – продавец притворно нахмурился и погрозил пальцем. – Да-да! Не вздумайте лежать на газоне! Там не то что лежать и ходить по газонам нельзя, но запрещено заниматься спортом. Даже бегать нельзя. Там можно только чинно гулять по дорожкам и наслаждаться гармонией. Кстати, и само Краковское предместье красивое, и памятников там много. Так что желаю счастливого пути!

Аня и Макс поблагодарили продавца и вышли на улицу.

– Ты зачем сказал, что мы жених и невеста? – Аня сурово посмотрела на спутника.

– А что, надо было сказать, что мы, пообедав в Москве, решили съесть десерт в Варшаве? И потом, надо же придерживаться первоначальной версии, которую мы озвучили на границе. Иначе «заметут».

Аня рассмеялась. Их приезд был сумасшедшим поступком, который она еще не вполне оценила, – привкус эгоистичного авантюризма, который она чувствовала в этом поступке Максима, мешал ей.

Как и предсказывал владелец колбасной лавки, Старо Място, один из центральных районов Варшавы, был удивителен. Казалось, он похож на любой другой городской центр старой католической Европы – те же узкие разноцветные дома, теснящиеся вокруг узких улиц и крохотных площадей, та же брусчатка, те же фигурные фонтаны, те же шпили, выглядывающие из-за черепичных крыш. Все было похоже, но с одним только «но». Здесь был шик. Самый настоящий столичный шик. Аня, как женщина с большим вкусом, почувствовала его сразу же.

– Макс, что здесь не так? Вернее, что здесь такого, что так меняет привычный пейзаж?

– Люди, – не задумываясь, ответил тот. – как они одеты, как они держатся, как они общаются друг с другом.

– Но тут же полно туристов! – поначалу не согласилась с ним Аня.

– Ну и что? но в глаза бросаются именно они, варшавяне. Не знаю, может, так во всей Польше, но здесь это чувствуется наиболее сильно. Ты же сама обратила внимание на это, уловила…

Аня огляделась и пришла к выводу, что Максим прав. Все эти «проше, пани», «целую ручки», улыбки, цветок в петлице, шляпка набекрень, запонки в манжетах – все эти детали укладывались в картинку куртуазности, щегольства и того самого городского шика. Женщины здесь состояли из кокетливых деталей, мужчины – из галантности высшей пробы.

– Мне кажется, что я на съемках фильма, – призналась Аня. – Здесь люди так подчеркнуто любезны друг с другом.

– Если бы ты оказалась в Мексике, тебе бы показалось то же самое. Только сюжет фильма был бы другой. Весь смысл путешествий именно в этих впечатлениях. Ведь замок или собор можно увидеть на картинке, в кино, а вот это, – Максим указал на оживленное кафе под полосатыми зонтиками, – это ты должна почувствовать на месте. Из этого сложится твое впечатление о путешествии.

Замковая площадь оказалась небольшой, как и весь старый город. Королевский дворец не потрясал размерами, не удивлял вычурностью архитектуры и не восхищал роскошью. Это был дворец правителя небольшого амбициозного государства. Стиль раннего барокко, с его округлыми возвышающимися башенками и шпилями, подчеркивал это обстоятельство.

– Внутри настоящая роскошь. Она совершенно не сочетается с фасадом, – заметил Максим.

– Мы не пойдем глазеть на роскошь, – заявила Аня, – мы будем гулять и смотреть город.

– Куда пойдем? – спросил Максим, который по-прежнему ни в чем Ане не перечил.

– Как куда? Куда нас направил колбасник. В Лазенки.

Аня огляделась. Ей хотелось увидеть как можно больше. Ее представление о Польше было окрашено исключительно в серый, пепельный цвет. Почему – она не могла понять. Наши представления о землях, которые мы никогда не видели, о людях, которых никогда не встречали, есть не что иное, как наше собственное сочинение, основанное чаще всего на литературных впечатлениях. «Дома, костелы должны быть из серого камня, мужчины и женщины должны быть со светлыми или пепельными волосами. Женщины круглолицые, с мягкими чертами, мужчины остроносые, с зачесанными назад волосами. И с усами обязательно!» – вспомнив свои представления, Аня неожиданно рассмеялась.

– Что ты вдруг? – Максим удивленно посмотрел на нее.

– Если бы ты знал, какие глупости в голову приходят!

– Какие? Мне очень интересно знать.

– Я сравнивала свои представления о Польше с тем, что я увидела.

– И как?

– Совпало только одно.

– Что именно?

– Мужчины здесь в основном остроносые и усатые.

– Значит, ты рассматриваешь мужчин?

– Нет, я рассматриваю город. Он оказался на удивление цветным, уютным и маленьким.

– А каким ты его представляла?

– Блеклым. Серым.

– Странно как. А у меня Польша – это что-то яркое, буйное, воинственное. Ну, что-то похожее на романы Сенкевича.

Так, разговаривая, они шли по Королевскому тракту, по самой красивой ее части – Краковскому подворью. С одной стороны был университет, с огромными каменно-чугунными воротами, с другой стороны – дворец Радзивиллов. Чуть дальше находились Варшавская библиотека с садами на крыше, памятник Мицкевичу, множество красивых домов, каждый из которых был со своей историей.

– Какие забавные названия! – еще в самом начале пути Аня остановилась перед костелом.

– О чем ты?

– Костел босых кармелитов… Почему босых?

Максим только пожал плечами:

– Думаю, если мы спросим, нам расскажут красивую легенду, которая вряд ли могла иметь место в реальной жизни. Я поэтому очень редко интересуюсь легендами. Видишь ли, меня больше волнует реальность. Пусть она будет не очень приятной, запутанной. Но она имеет ко мне непосредственное отношение.

Аня поняла, что эта невинная беседа сейчас может превратиться в разговор, полный шероховатостей, недомолвок, обид, и эта реальность будет иметь к ним обоим непосредственное отношение.

– Макс, я, конечно, могла бы сейчас отвлечь тебя вопросом об исторической ценности вот этого здания, – Аня указала на резиденцию президента Польши, – но лучше я опережу события и скажу тебе следующее: вряд ли мы когда-нибудь будем обсуждать прошлое. Не потому, что нам нечего сказать друг другу, а потому, что смысла в этом очень мало. Мы уже не изменимся. И наше будущее – это будущее совсем других людей. Не тех, которые когда-то знали друг друга. И имеет ли смысл опираться на ТО прошлое?

– Я постараюсь, – нахмурившись, пообещал Максим. – Только это иногда бывает тяжело.

– Постарайся, – попросила Аня. – Это надо уметь ради тех, кого по-настоящему любишь. Так родители прощают своих детей – они прошлое вычеркивают, оставляя в настоящем только настоящее – любовь и веру. Ты знаешь, я не любительница пафосных речей. Но сейчас я действительно так думаю.

– Ты считаешь, надо всегда прощать?

– Я считаю, что надо уметь забывать. И нам надо позволить друг другу забыть.

– Если я сделаю все, чтобы ты забыла прошлое, ты останешься со мной? – развернув к себе Аню, спросил Максим.

– Как можно отвечать на такие вопросы? – Аня вывернулась из его рук.

Максим отпрянул:

– Ты хотела сказать, как можно задавать такие вопросы?

– Пожалуй. Хватит разговоров, пойдем в эти самые Лазенки. – Аня подошла к Максиму на шаг и потянула его за рукав.