11

Алый

Сегодня вечером я убью две тысячи сильнейших мира сего. Однако сейчас я иду с ними плечо к плечу, против обыкновения не обращая внимания ни на упаднические настроения, ни на снисходительные взгляды. Высокомерие Плиния не задевает меня. Нескромное платье Виктры оставляет равнодушным, даже когда она берет меня под руку, проигнорировав протянутую руку Тактуса. Шепчет мне на ухо, что сдуру забыла надеть нижнее белье. Я смеюсь, как будто это забавная шутка, пытаясь скрыть ледяное спокойствие.

– Полагаю, Дэрроу заслужил немного утешения перед отъездом, – вздыхает Тактус. – Не видел ли ты сегодня Рока, патриций?

– Он сказал, что нехорошо себя чувствует.

– О, как это на него похоже! Небось свернулся калачиком в постели в обнимку с книжкой! Надо за ним зайти.

– Он пошел бы, если бы захотел, – говорю я.

– Я хочу, чтобы он был с нами, – отвечает Тактус, презрительно глядя на остальных копейщиков, старающихся занять место поближе к хозяину.

– Если он тебе так нужен, сходи за ним, – говорю я, просчитав его реакцию.

– Никто мне не нужен! Если бы я не знал тебя так хорошо, – морщится он, – то решил бы, что ты до сих пор обижаешься на меня из-за той истории с капсулой!

– А, той самой капсулой, которую ты запустил, не дождавшись его? – спрашивает Виктра. – И на что тут обижаться, правда, Тактус?

– Но я же думал, что Дэрроу умер! Так что это был холодный расчет! – Тактус толкает меня в плечо своим здоровенным кулаком и кивает на Виктру. – Ну ты же понимаешь! Кто-то должен был приглядывать за этой дамочкой!

– Она – нежный цветок, – отзываюсь я, заслоняя собой Виктру.

– О горе богу океана, с ним тоже рядом никого, – нараспев цитирует Тактус, – в час бешеного урагана друзья покинули его!

Виктра поправляет золотой наплечник, спиралями обвивающий ее плечо, и насмешливо произносит:

– Этот чудесный мальчик так тщеславен! Думает, что и ураганы бушуют ради него. Аукцион начнется после церемонии, – добавляет она, заметив, что я ее совершенно не слушаю, и кивает на заходящий на посадку аэрокар. – А вот и он!

Из аэрокара выходит Шакал. Ожоги зажили, лишь в некоторых местах кожа едва заметно розовеет. Он шутливо кланяется отцу, не обращая внимания на шепоток, пробежавший среди свиты.

– Отец, – кивает он Августусу, – я подумал, что дому Августусов следует присутствовать на церемонии в более или менее полном составе. Ведь мы должны держаться вместе, несмотря ни на что!

– Адриус, – отзывается Августус, пристально разглядывая сына, как будто ища, к чему бы придраться, – не думал, что тебе по душе светские рауты. Вряд ли церемония придется тебе по вкусу.

– Ах вот почему я так и не получил приглашения! – театрально смеется Шакал. – Или же причина в терактах? Впрочем, какая разница. Я здесь и рвусь быть рядом с тобой в этот знаменательный день! – восклицает Шакал, широко улыбаясь всем присутствующим, он отлично знает, что отец никогда не устраивает публичных сцен. – Что ж, пойдемте! – провозглашает он, награждая меня зловещей усмешкой, которую наверняка замечают остальные.

Каков актер, думаю я, рассеянно следуя за Виктрой в самом конце длинной процессии. Мы идем по извилистым лабиринтам мраморных коридоров из нашей виллы в сады цитадели, расположенные в двух километрах отсюда. Башня верховной правительницы возвышается посреди розового сада и ручейков, словно огромный двухкилометровый меч.

Сад пересекают тысячи искусственных ручьев. В них плавают цветные рыбки, в тихих заводях снуют творения рук ваятелей – розовые русалки, в цветущих деревьях притаились кошкозьяны. Под сенью ветвей отдыхают огромные тигрорыси. Фиолетовые мотыльками порхают меж деревьев, играя на скрипках зловещие мелодии. Ночные сады Вакха, но без разнузданных оргий, которые так забавляли греков, – эльфы от души посмеялись бы над подобным заведением, но ауреи себе такого не позволяют. По крайней мере, прилюдно.

За деревьями видны и другие процессии, несущие штандарты – огромные сияющие полотнища из ткани и металла. Наш красный с золотом лев на гербе беззвучным рыком бросает вызов им всем. Вот по мощеному мосту прошла семья Фальт с вороном на серебряном поле. Мы со скучающим видом провожаем взглядом их лорда и копейщиков. Само собой, все они при лезвиях, но остальная техника под запретом – никаких планшетов, гравиботов и другого оружия – такова традиция.

Над нами возвышается башня. Основание покрыто фиолетовыми, красными и зелеными лишайниками, увито плющом тысячи оттенков, ласкающим стекло и бетон, словно пальцы жадных до денег претендентов на руку богатой вдовы. Шесть огромных лифтов поднимают благородные семьи к небу, на самый верх.

Лифт обслуживают поражающие своей красотой розовые слуги и бурые лакеи в белых ливреях с золотыми треугольниками Сообщества.

Плоская кабина лифта, оборудованная гравитаторами, находится в центре поляны, посреди колышащейся на ветру зеленой травы. Несколько медных тут же обступают Плиния, который, будучи политиком, уполномочен говорить от лица лорда-губернатора. Видимо, произошло какое-то недоразумение – семья Фальт успевает проскочить в лифт прямо перед нашим носом.

– Социальная ловушка, – бормочет Августус, повернувшись к Лето, и фаворит подходит поближе. – Идиоты! Смотри, сейчас сделают вид, что это вышло случайно, а потом скажут: вам придется ехать на одном лифте с домом Фальтов! А ведь на самом деле они должны умолять нас пройти первыми!

– А вдруг это и правда случайность? – спрашивает Лето.

– Только не на Луне, – скрещивает руки на груди Августус. – На Луне – все политика.

– Времена меняются.

– Времена меняются уже давно, – шепчет Августус.

Лорд-губернатор сосредоточенно изучает лица своих слуг, как будто подсчитывая, сколько у нас лезвий. У одних лезвия пристегнуты к поясу, у других, вроде меня, обвивают предплечья. Тактус и Виктра перекинули свои через плечо на манер перевязи.

– Три копейщика ни на шаг не отходят от лорда-губернатора, – тихо приказывает Лето, мы киваем и подходим поближе. – Никакой выпивки!

Тактус стонет в знак протеста.

Шакал бесстрастно наблюдает за тем, как Лето командует свитой его отца.

Плиний побеседовал с работниками цитадели и выяснил, что мы и правда должны ехать на одном лифте с Фальтами. Но следующая новость оказывается еще более зловещей: наши черные и серые должны остаться внизу.

– Все семьи должны проследовать на церемонию без прислуги, – объясняет он. – И без телохранителей.

По рядам проносится ропот.

– Тогда мы никуда не пойдем, – произносит Шакал.

– Не будь идиотом! – резко оборачивается к нему Августус.

– Ваш сын прав, – поддерживает Шакала Лето, – Нерон, опасность слишком…

– Некоторые приглашения куда опаснее отклонять, чем принимать! Альфрун, Джофо! – Августус делает резкое движение ладонью в сторону своих меченых.

Двое мужчин молча кивают и присоединяются к нам с фланга. Их хмурые взгляды выражают неподдельное беспокойство. Мы заходим в лифт вслед за Фальтами и начинаем подъем. Глава дома Фальтов улыбается – его положение явно упрочилось.

Приглашенные на торжественную церемонию на крыше башни верховной правительницы попадают в зимнюю сказочную страну. С невидимых облаков падает снег, заметающий остроконечные верхушки сосен в посаженном людьми лесу, ложится на мои короткие волосы. Растаяв на языке, снежинки оставляют после себя вкус корицы и апельсина. Изо рта вырываются облачка пара.

В честь появления лорда-губернатора трубят в трубы. Тактус и несколько копейщиков оттесняют Фальтов в сторону, чтобы Августус вошел на церемонию первым. Наши золотистые и кроваво-красные ряды движутся среди огромных вечнозеленых деревьев. Здесь нас ожидают последние достижения культуры золотых, их гордость. Океан лиц, которые видели такое, о чем люди когда-то и мечтать не могли. Среди толпы можно различить знакомые еще с училища группы: обаятельные воины братства Аполлона, убийцы Марса, красавицы Венеры.

Прямо под шпилем цитадели остается свободное пространство, откуда видны города, мерцающие далеко внизу миллионами огней. Представить невозможно, что под поверхностью этого сияющего драгоценными камнями океана скрывается совсем иное – трущобы и нищета. Один мир под поверхностью другого.

– Постарайся не потерять голову, – шепчет мне Виктра, проводя когтистой рукой по моим волосам, и отходит поболтать с друзьями с Земли.

Иду к нашему столу. Над небольшими гравитаторами сияют огромные люстры. Изысканные наряды, словно жидкость, струятся по безупречным женским телам. Розовые подают деликатесы на блюдах и напитки в ледяных и хрустальных бокалах.

Сотни длинных столов расставлены по кругу вокруг замерзшего озера в центре этой зимней сказки. Розовые прислужницы перемещаются между столами на коньках. Подо льдом движутся формы – не какие-нибудь там сексуальные извращения, которые пришлись бы по вкусу эльфам и низшим цветам, а загадочные существа с длинными хвостами и мерцающей, словно звезды, чешуей. В другой жизни Микки, наверное, отдал бы все на свете за то, чтобы одно из его созданий приняло участие в этом действе. Едва сдерживая улыбку, я понимаю, что в каком-то смысле ему это удалось.

Здесь нет ни табличек с именами, ни номеров, но мы легко находим наш стол, потому что в его центре практически неподвижно сидит огромный лев. Все столы помечены знаком того или иного дома. Тут есть грифоны и орлы, ледяные кулаки и огромные стальные мечи. Лев довольно мурлычет, когда Тактус забирает у одной из розовых поднос с закусками и ставит его между массивными лапами животного, крикнув:

– Давай, зверюга, угощайся!

Меня находит Плиний. Его волосы заплетены в тугую замысловатую косу. Одет он в кои-то веки сдержанно, но все так же высоко задирает свой длинный нос, пытаясь произвести на нобилей впечатление своими ястребиными чертами и спартанской экипировкой.

– Чуть позже я представлю тебя некоторым заинтересованным лицам. По моему знаку немедленно подойди ко мне, – бросает мне он, рассеянно озираясь в поисках важных персон, с которыми ему надо переговорить. – А до тех пор никаких фокусов, веди себя прилично!

– Какие фокусы, – говорю я, доставая медальон с Пегасом. – Клянусь честью моего дома.

– Да-да, – отмахивается от меня политик, даже не взглянув в мою сторону. – Было бы чем клясться…

Оглядываю собравшихся. Здесь уже сотни людей, а гости все прибывают и прибывают. Сколько еще ждать? Мне с трудом удается сдерживать ярость, которая заставила меня принять это решение. Они убили мою жену, повторяю я про себя, убили моего ребенка. Но как я ни пытаюсь раздуть в себе огонь гнева, страх из-за того, что из-за меня повстанцы могут погибнуть, не улетучивается.

Я делаю это не ради мечты Эо, а ради живущих. Удовлетворяю их жажду мести, а не воздаю по заслугам тем, кто уже пожертвовал всем. Назад дороги уже не будет, но так предопределено судьбой.

Меня обуревают сомнения. Неужели я трус?

Я слишком много думаю, поэтому из меня получился плохой солдат. А ведь я и есть всего лишь солдат, солдат Ареса. Арес дал мне это тело. Я должен доверять ему. Поэтому я беру медальон с Пегасом и прикрепляю его под столом Августуса, ближе к концу.

– Выпьем? – раздается чей-то голос у меня за плечом.

Обернувшись, оказываюсь лицом к лицу с Антонией. Мы не виделись со времен училища, с тех самых пор, как Севро снял стерву с креста, к которому ее прибил Шакал. Нахмурившись, вспоминаю ту ночь, когда она перерезала горло Лие, чтобы выманить меня из укрытия.

– А я думал, ты изучаешь политику на Венере, – бормочу я.

– Мы уже закончили, – отвечает она. – Твое распятие доставило мне огромное удовольствие, мы с друзьями несколько раз пересматривали запись! Жуткие запахи, моча, фу! – потягивает воздух носом Антония. – От такой вони непросто избавиться!

У природы странное чувство юмора, наверное, именно поэтому Антония потрясающе красива. Пухлые губы, ноги чуть ли не длиннее моих, нежная как шелк кожа, а волосы – словно золотая пряжа из сказки про Рапунцель. А подо всем этим великолепием скрывается жуткое существо.

– Вижу, ты скучал по мне, – язвительно произносит она, протягивая мне чашу с вином, – давай же выпьем за наше долгожданное воссоединение!

Не понимаю, почему наш мир устроен так, что она жива-живехонька, стоит передо мной и плетет свою паутину, а моя жена мертва, да и лучшие золотые вроде Лии и Пакса превратились в прах.

– Знаешь, Антония, Фичнер как-то сказал одну фразу, которая кажется мне очень подходящей к нашей ситуации, – галантно поднимая чашу с вином, говорю я.

– Ах да, Фичнер! – вздыхает она, и ее груди агрессивно вздымаются в слишком глубоком декольте облегающего платья. – Эта бронзовая крыса заслужила определенную репутацию. И что же он сказал?

– Мужчины никогда не скучают по хламидиям, – резко бросаю ей я, выливаю вино ей под ноги и отхожу в сторону.

Она хватает меня за руку, привлекает к себе так близко, что я чувствую ее горячее дыхание.

– Они придут за тобой! Беллона придут за тобой! Беги, спасай свою шкуру! – шипит она, косясь на мое лезвие. – Если ты, конечно, не считаешь, что сможешь победить Кассия на дуэли! – добавляет она, отпуская мою руку. – Удачи тебе, Дэрроу! Мне всегда будет не хватать цирковой мартышки на наших балах! Думаю, что буду скучать по тебе сильнее, чем Мустанг!

Не реагируя на ее слова, отхожу подальше, отчаянно надеясь, что скоро на церемонию прибудут все дома и я смогу положить этому конец. Целая вереница преторов, квесторов, судей, губернаторов, сенаторов, торговцев, глав семей и домов, два олимпийца и тысячи других гостей подходят к моему хозяину, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Пожилые мужчины беседуют об атаке на Уран и Ариэль, обсуждают идиотские слухи о том, что новый Рыцарь Гнева уже получил свое оружие, что база загадочных Сынов Ареса находится на Тритоне, говорят о чуме, бушующей на темных континентах Земли, – одним словом, мелют ерунду.

Другие отводят моего хозяина в сторону, будто не замечая, что сотни глаз наблюдают за каждым их шагом, и медоточивыми голосами рассказывают ему о ночных разговорах шепотом, о том, что ветер начинает дуть в другую сторону, а приливы могут быть крайне опасны. Сплошные метафоры и иносказания, но суть сводится к одному и тому же: Августус впал в немилость у верховной правительницы, точно так же как я – у него самого.

Где-то вдалеке ночное небо бороздят корабли, которым нет никакого дела до всей этой болтовни, как, впрочем, и мне. Как же все-таки странно видеть эту женщину на возвышении за танцплощадкой, наблюдать за тем, как она беседует с лордами других домов, с людьми, которые распоряжаются жизнью миллиардов простых граждан. Она так близко, такая живая и хрупкая.

Октавию Луну окружают самые близкие ей женщины – три фурии, три сестры, она доверяет им больше, чем кому-либо другому. Верховную правительницу красавицей не назовешь: ее довольно миловидное лицо бесстрастно, словно горный пейзаж. Ее сила в молчании. Редко услышишь, как она говорит, зато как она слушает – будто гора, величественно внимающая шепоту и стонам ветра в своих ущельях и вокруг пиков.

У дерева одиноко стоит мужчина, столь же мощный, как и древесный ствол. В руке он сжимает небольшой бокал, на его эмблеме изображен крылатый меч – знак претора, командующего флотилией. Подхожу к нему. Завидев меня, он улыбается.

– Дэрроу Андромедус! – рычит Карнус.

Щелчком пальцев я подзываю проходящего мимо розового, беру две чаши с вином с ледяного подноса и протягиваю одну из них Карнусу:

– Подумал, что неплохо будет выпить вместе перед тем, как ты убьешь меня.

– Хорошая идея, – отзывается он, осушая свой бокал и беря у меня из рук новый. – Надеюсь, ты не собираешься меня отравить? – спрашивает он, внимательно глядя на меня поверх бокала.

– Это для меня слишком тонко.

– Ну в этом мы с тобой сходимся, зачем все эти уловки… – Он улыбается крокодильей улыбкой, разглядывая золотыми глазами проходящих мимо мужчин и женщин, и выпивает вино. – У нас тут прямо полный декаданс… даже странно.

– Я слышал, что сценарий праздника сочинил Квиксильвер.

– Где еще, кроме Луны, серебряному разрешено притворяться золотым?! – ворчит Карнус. – Ненавижу эту Луну, – добавляет он, хватая закуски с подноса проходящего мимо официанта. – Еда слишком тяжелая, а все остальное чересчур легкое. Хотя говорят, что шестая перемена блюд будет просто восхитительной!

Говорит он это каким-то странным тоном. Я складываю руки на груди и наблюдаю за вечеринкой. Мне на удивление комфортно в компании человека, которого я ненавижу. Мы не притворяемся, что нравимся друг другу, никаких масок, по крайней мере общаемся откровеннее обычного.

– Юлиану бы тут понравилось, – со смешком заявляет он. – Он был самодовольным, испорченным ребенком.

– А вот Кассий говорил о нем только хорошее, – решаю я проверить своего будущего убийцу на вшивость.

– Кассий! – хмыкает тот. – Кассий как-то раз подбил птицу из рогатки, а потом в слезах прибежал ко мне, потому что понимал: надо ее убить, чтобы не мучилась, – а у него рука не поднималась. Я сделал это за него, добил ее камнем. То же самое сделал и ты, – ухмыляется он. – Мне, наверное, стоит поблагодарить тебя за то, что ты убрал этот генетический мусор.

– Постой, чувак, Юлиан же был твоим братом…

– В детстве он постоянно писался по ночам. Писался! А потом пытался спрятать простыни и сам отдавал их прачке. Как будто прачка не была нашей собственностью! Этот мальчишка не заслуживал ни любви матери, ни имени отца! – восклицает Карнус, хватая еще один бокал у проходящего мимо розового. – Из этой истории стараются сделать трагедию всех времен и народов, но это не так. Просто закон естественного отбора.

– Юлиан, в отличие от тебя, был настоящим мужчиной, Карнус.

– Ой, ну-ка объясни, что ты имеешь в виду! – смеется Карнус, которого явно позабавили мои слова.

– В мире убийц добрым быть куда сложнее, чем злым. Хотя какое нам с тобой до этого дело – такие, как мы, просто проводят время в ожидании неминуемой гибели.

– И в твоем случае она не заставит себя ждать, – кивает на мое лезвие Карнус. – Жаль, что ты не воспитывался в нашем доме. Нас учат владеть лезвием раньше, чем читать. Отец приказал нам самим изготовить себе лезвия, дать им имена и спать с ними вместе. Возможно, тогда у тебя и были бы шансы…

– Интересно, а кем бы стал ты, если бы отец научил тебя чему-то еще?

– Я такой, какой есть, – отзывается Карнус, подхватывая с подноса очередной бокал. – И за тобой послали именно меня из всех братьев и сестер, потому что в этом деле я лучший.

– Почему? – спрашиваю вдруг я.

– Что – почему?

– У тебя есть все, о чем только можно мечтать, Карнус. Богатство. Власть. Семеро братьев и сестер. Двоюродных даже не знаю сколько… Племянники, племянницы… Отец и мать, которые любят тебя… Тем не менее ты здесь надираешься в одиночестве. По ходу пьесы убиваешь моих друзей. И смысл твоей жизни состоит в том, чтобы прикончить меня. Почему?

– Потому что ты нанес оскорбление моей семье. Никому не позволено оскорблять дом Беллона и оставаться в живых.

– Значит, все дело в гордости.

– А что у нас есть, кроме гордости?

– Гордость – лишь бесполезные крики, заглушаемые шумом ветра.

– Я умру, – тихо произносит он, качая головой. – Ты умрешь. Все мы умрем, и Вселенной нет до нас ровным счетом никакого дела. Что нам еще остается, кроме как пытаться перекричать ветер? Мы так живем. Идем по жизни. Стоим перед тем, как пасть. Вот видишь, в мире нет ничего ценного, кроме гордости, – говорит он, окидывая взглядом зал. – Гордости и женщин!

Оборачиваюсь в ту сторону, куда смотрит Карнус, и внезапно вижу ее.

На фоне золотого, белого и красного выделяется ее черный силуэт. Словно темный призрак, она выплывает из лифта на опушке искусственного леса, закатывает сияющие глаза, презрительно искривляет губы в усмешке, заметив, как все с недоумением взирают на ее траурное платье. Черный цвет, цвет презрения ко всеобщему веселью золотых. Черный, как и надетая на мне военная форма. Вспоминаю тепло ее тела, озорные нотки в голосе, запах ямочки прямо под затылком, ее доброе сердце. Я настолько заворожен ее красотой, что не сразу замечаю ее кавалера.

А когда замечаю, думаю, что лучше мне этого не видеть.

Рядом с ней стоит Кассий.

Кассий, с его чертовыми золотыми локонами, обнимает за талию девушку, которая выходила меня той суровой зимой и которая помогла мне вспомнить о мечте Эо. Он что-то шепчет ей на ухо. Кассию Беллоне мало пронзить мечом мое тело, он решил еще и воткнуть кинжал мне в самое сердце.

Густые блестящие волосы, ямочка на подбородке, сильные руки, мощные плечи – его тело просто создано для войны, а лицо – для того, чтобы покорять сердца придворных дам. В довершение всего, на его форме знак восходящего солнца – знак Рыцаря Зари. Значит, слухи оказались не напрасными. По залу проносится взволнованный шепот. Верховная правительница сделала его одним из двенадцати. Несмотря на то что я победил в училище, он поднялся еще выше, прорвавшись через Цепь Дуэлей на Луне, как и его славные предки. Я смотрел по видеосети, как он гордо стоит на Кровавой Арене, а у его ног лежит умирающий золотой соперник.

Но сейчас он – само очарование, на лице сияет белозубая улыбка. Мы с ним оба золотые, но он быстрее меня. Роста мы примерно одного, но он красивее и богаче. Смеется так искренне, что люди считают его добрее. Однако на его плечах не лежит такое бремя, как на моих. Почему он оказался достоин этой девушки, по сравнению с которой меркнут все, за исключением Эо? Разве она не знает, как он мелочен? Какое жестокое у него сердце?

Не могу подойти к ней, хотя мы стоим настолько близко друг от друга, что я слышу ее смех. Если она заметит меня, от моей решимости не останется и следа. Как она посмотрит на меня? Виновато? Смущенно? А может быть, ей вообще нет дела, что я увижу ее с Кассием? Или она сочтет мою попытку заговорить жалкой?

Как все-таки больно… Нет, Мустанг не стала бы специально соблазнять моего врага, она до такого не опустится. Если она с Кассием, то лишь потому, что он ей не безразличен. От этой мысли становится еще больнее.

– Вот видишь, – тяжело опускает мне на плечо руку Карнус, – никто по тебе скучать не станет!

Тяжесть в груди нарастает, и, не выдержав, я расталкиваю гостей и пробираюсь сквозь толпу к выходу. Спускаюсь на небольшом лифте. Мне хочется только одного – оказаться подальше от этих людей, единственный смысл жизни которых состоит в том, чтобы причинять друг другу боль. Иду вглубь леса, останавливаюсь на мосту, перекинутом через бурный ручей. Прислоняюсь к отполированным до блеска перилам, пытаюсь отдышаться и с каждым выдохом повторяю слова, кажущиеся мне заклинанием.

Мне не нужна Мустанг.

Мне противны все эти алчные существа.

Мне осточертела их борьба за власть.

Мне надоело отвечать за все в одиночку.

Я не смог стать хорошим мужем.

Я недостаточно хорош, и моя жена не захотела, чтобы я стал отцом нашего ребенка.

Я недостаточно хорош, чтобы быть золотым.

Теперь я недостаточно хорош и для Мустанга.

Я не смог выполнить свою миссию.

Не сумел вознестись на вершину.

Я не могу еще раз потерпеть поражение. Только не сейчас.

Дрожащей рукой беру кольцо. Нервы натянуты до предела, внутри полный раздрай. Подношу ледяной металл к губам. Просто скажи эти слова, и все будет кончено. «Разбей цепи». Одна фраза, и Виктра исчезнет. Кассий растает как дым. Августус расплавится. Карнус растворится. Мустанг погибнет. По всей Солнечной системе прогремят взрывы, и алые восстанут навстречу неизведанному будущему. Доверься Аресу. Просто поверь: он знает, что делает.

Разбей цепи!

Пытаюсь произнести последние слова, сказанные Эо перед тем, как ее повесили, но губы не слушаются. Я пытаюсь заставить их шевелиться, но, черт побери, безрезультатно! Потому что в глубине души я знаю, что это неправильно. Дело не в насилии, не в сочувствии к тем людям, которые должны погибнуть. Все дело в гневе.

Если я убью их, это никому ничего не докажет, не решит проблемы.

Неужели план Ареса и вправду таков?

Эо как-то сказала, что если я поднимусь с колен, то за мной последуют и другие. Но я этого так и не сделал, не выполнил ее просьбы. Я – не пример для подражания, а обычный наемник. Если я сдамся, если отдам ее мечту в руки другим людям, мне не будет оправдания. Арес не знал Эо. Никогда не видел, как горят ее глаза. А я видел! Любой ценой я должен построить тот мир, в котором она хотела бы растить нашего ребенка, – вот о чем она мечтала! Вот почему пошла на такую жертву – ради спасения остальных. Поэтому я не позволю другим решать мою судьбу, только не сейчас! Не стану верить Аресу, если это означает, что я должен предать Эо!

Если это означает, что я должен предать самого себя.

Вытерев слезы, ощущаю вместо гнева решимость. Должен быть другой способ! Я видел все недостатки Сообщества, я знаю, что нужно делать. Знаю, чего золотые боятся больше всего на свете. Вовсе не восстания алых. Не терактов или срежиссированных революций. Больше всего на свете золотые боятся простой, жестокой и старой, как само человечество, войны.

Гражданской войны.