Глава 15

Через приоткрытое окно дворца Рамсар, построенного еще отцом Мохаммеда Реза, Сорая смотрела на своего мужа. Он сидел на ступеньке лестницы, ведущей прямиком к круглому бассейну с рыбками, поставив рядом большой бокал с недопитым вином. Роскошная летняя резиденция Пехлеви утопала в зелени мазандаранских лесов, «вдыхая» солоноватый воздух Каспийского моря. Четыре греческие колонны держали на себе груз огромной крыши, нависающей над парадным входом дворца. Один из заснеженных пиков Эльборза исчезал с наступлением сумерек за макушками смешанного леса, окаймлявшего рамсарский дворец плотным полукругом, а чуть вдалеке под угасающую вечернюю трель пташек слышался пленительный, убаюкивающий звук морского прибоя. Солнце клонилось к закату, проглядываясь меркнущим янтарем сквозь ветки сосен, окрашивая зеркальную гладь бассейна нежными оранжевыми мазками, перед тем как исчезнуть за горизонтом Каспия.

Картина уходящего дня выглядела для Пехлеви весьма символично. Шах Ирана смотрел на заход солнца, ощущая вместе со сладостью красного вина, которое пил мелкими глотками, перемешанный горький вкус заката самой династии Пехлеви, а вместе с ней – уход в небытие всей тысячелетней истории персидской монархии. Чувства обиды и стыда охватывали Мохаммеда Реза при мысли, что конец персидских шахов будет связан с его именем… К сожаленью для себя, он давал себе ясный отчет, что не обладает выдающимися способностями спасти эту самую монархию… В его памяти всплывал трагический образ русского царя Николая Второго, который из-за своего безволия и отсутствия дара руководства страной поставил крест на 300-летнем правлении Романовых, выставив под пули красных палачей себя и собственную семью. Мохаммед Реза не желал такой участи ни себе, ни своей красавице жене Сорае.

От внутренних переживаний, сдобренных хорошим французским винцом, все его тело и лицо покрылись испариной. Расстегнутая до пупка летняя рубашка мокла от пота и надвигающейся с сумерками влажности. Возникало ощущение, что некая невидимая сила давит железным прессом на его грудную клетку, сдавливая ее, как яичную скорлупу. Шаху не хватало воздуха во дворе собственного дворца. Казалось, еще немного, и он упадет в обморок на виду у всей прислуги и охраны, которая благоразумно оставила шаха наедине со своими мыслями, взирая на хозяина с невидимых для него точек. Правитель поглаживал свои волосы, лицо, грудь, делая тяжелые вздохи, чтобы наполнить легкие спасительным воздухом с моря, обогащенным йодом и озоном, но это был лишь невроз, не связанный с кислородным голоданием. Пехлеви напоминал бирюка, оставленного всеми и загнанного в собственное лесное логово. Взгляд его был испуганно-озлобленным от непонимания всего происходящего. Его память озарялась мелкими вспышками прошлого, включая события сентября сорок первого, когда советские и английские войска захватили Иран, разделив его территорию на сферы влияния и отправив в вынужденное изгнание его отца. Наличие наследника спасло тогда династию, но сейчас дело обстояло иначе. У Мохаммеда Реза не было наследника-мальчика, только малолетняя дочь Шахназ от первого брака с египетской принцессой Фавзийей. Да и стоило ли ждать снисхождения в битве за абсолютную власть?

После таких мыслей сердце монарха колотилось еще сильней, и все увещевания, клятвы верности, присяги офицеров, кодовые фразы по радио отходили на второй план. Если они смогли смести его отца, могучего казака Реза-хана, то его, слабого и безвольного, они просто уничтожат, без предварительных условий и договоренностей. Если не они, то сам Мосаддык сделает это вместо них, а сам Мохаммед Реза не сможет выторговать свое спасение и продолжение династии Пехлеви ввиду отсутствия своего прямого наследника и сил, гарантирующих его безопасность. Все запуталось в голове монарха, но одно он понимал четко: ему не хочется терять короны, дающей право обладать этим раем на земле, но еще больше не хочется терять головы, которая эту корону худо-бедно держит.

Грусть красила Сораю не меньше, чем минуты беззаботного веселья. Трудно было представить, какие чувства и ощущения могут обезобразить это ангельской красоты лицо. Многие мужчины готовы были отдать полжизни только за один ее взгляд, но она стала супругой Мохаммеда Реза, став великой шахиней, окруженная богатством и роскошью. Чего еще может желать женщина? Конечно, детей, а супруге шаха они нужны для продолжения избранного статуса. Блеск бриллиантов, бесчисленные наряды лучших портных Европы, льстивые улыбки прихлебателей и восторженные взгляды правителей других государств, лязг золотых вилок и ножей, фарфоровых тарелок работ французских и итальянских мастеров XVIII века, роскошные автомобили – все теряло свое значение перед этой проблемой множества женщин самых различных социальных положений – женского бесплодия. Два года брака в ожидании долгожданного наследника завершились безрезультатно, хотя Пехлеви все еще не теряли надежды. Печальные чувства, вперемешку с переживаниями последних политических событий выбивали из состояния душевного равновесия не только шаха, но и его очаровательную жену. Она долго смотрела на мужа, понимая, какие душевные терзания он сейчас испытывает. Отойдя от окна, она села в кресло, нервно сжав кулачок. Что же делать? Как она может помочь своему супругу выбраться из сложного политического тупика, в который его загнали? Она же шахиня, она обязана думать о нем, о его политическом благополучии больше, чем о самой себе. Ведь он принадлежит не только ей, он принадлежит всему Ирану. Сорая искренне в это верила, а потому решила с ним поговорить. Мохаммеду Реза везло на мудрых и красивых женщин. Сорая встала с кресла, поправила прическу и направилась к ступенькам дворца, где изнывал от жары и тяжких дум иранский шах.

– Вам что-нибудь надо, ханум? – спросил недремлющий Мухтадир.

– Нет, – не останавливаясь, ответила хозяйка.

Порхая, как бабочка, она приблизилась к Мохаммеду Реза, нежно коснувшись рукой его шевелюры.

– У вас неприглядный вид, Ваше Величество, – улыбнулась шахиня.

– Мне не до шуток.

– Как вы смеете разговаривать подобным тоном с самой шахиней Ирана! – она тоже присела рядом. – Вы забываетесь! Разве вы не знаете, что происходит с теми, кто грубит правительнице Ирана?

– Зачем ты пришла?

– Хочу тебе помочь, – вздохнула Сорая.

– Тебе придется очень постараться. Все мои попытки помочь себе самому заканчиваются безрезультатно.

– Я не боюсь трудностей.

– Ты с ними не сталкивалась, чтобы судить об этом.

– Ошибаешься, Мохаммед, но вопрос не во мне, а в тебе.

– Ты права, дорогая, – шах смотрел на небо через стекло опустевшего бокала, в котором искажались формы. – Вопрос исключительно во мне. Порой возникает ощущение, что у меня раздвоение личности, вызванное детскими воспоминаниями. Иногда хочется об этом рассказать, но страх и стыд перед раскрытием некоторых, даже самых безобидных подробностей не позволяет мне этого сделать.

– Сейчас самое время для признаний.

– Скоро приедет Нассери и Сафарджиан за обещанными мной фирманами, – вздохнул шах, – которые я все еще не подписал. Я не успею всего рассказать.

– Нассери и Сафарджиан подождут. Они привыкли.

С ветки сосны упали несколько иголок, приземлившись прямо на плечо Мохаммеда Реза.

– Вот и знак свыше, дорогой, – улыбнулась Сорая. – Раскройся, это поможет нам всем.

Шах взял сосновые иголки, разламывая их на несколько частей, словно акты из автобиографического рассказа, и бросил их в пустой бокал.