143

– Грустная история, – вздохнула Клуша и пожала плечами. – Насколько я поняла со слов Марио, какой-то новый русский купил его. Возможно, он для него что-то значил. Здесь, в Швеции, с ним ничего не удалось бы сделать, если комиссара сейчас интересует мое мнение. Как отнесется комиссар к предложению выпить, кстати? Насколько я вижу, обеденное время прошло, и сама не отказалась бы от маленького бокала шампанского.

– Да я не против, – сказал Бекстрём, стремясь не потерять расположение Клуши, даже если ради этого приходилось выпить бокал «шипучки» в десять часов утра.

«Она, наверное, ставит часы на глазок», – подумал он.

Ввиду отсутствия прислуги, о которой Марио обещал позаботиться, как только они устроятся по-настоящему, ее гостю пришлось подождать, пока Клуша сама все организовала. Через четверть часа она вернулась с несколькими бутылками в ведерке со льдом и бокалами разного вида.

Бекстрём хотел помочь ей принести все, но Клуша лишь покачала головой. В ее доме это была прерогатива хозяев.

– Я взяла еще виски и водку для комиссара, – сказала она. – Сама же собиралась выпить шампанского, но комиссар ведь не употребляет подобное.

– Всякое случается, – солгал Бекстрём, – но если у меня есть право выбора, я предпочел бы немного водки.

– Звучит разумно, – кивнула Клуша. – Мой отец пил виски, но, наверное, главным образом, поскольку обожал корабли. У него же вкус свежепросмоленной лодки. За едой он обычно употреблял его в чистом виде.

Клуша налила им сама и не поскупилась, наполняя тару Бек-стрёма. Как говаривал ее отец, настоящий мужчина не разменивается на мелочи, и сама она не видела причины менять что-то на сей счет.

– Ага, да, – сказала Клуша. – Я могу еще чем-то помочь комиссару?

– Да, меня интересует одно дело, – ответил Бекстрём. – В виденном мною списке есть запись о какой-то музыкальной шкатулке. Ты ничего не помнишь об этом?

– Кстати, о деньгах, – встрепенулась вдруг Клуша, чьи мысли явно устремились в другом направлении. – О тех, на которые мошенник Эрикссон, вдобавок еще попытавшийся застрелить Марио, явно обманул меня. Марио пообещал мне позаботиться об этом деле. Как только возникает какая-нибудь практическая проблема, я сразу же обращаюсь к нему.

«Можно представить себе», – подумал Бекстрём.

– Что касается денег, я думаю, тебе не стоит беспокоиться. По данным моих коллег, которые занимаются этим делом, Эрикссон, похоже, обманул тебя на целый миллион.

– Вот как, – сказала Клуша и налила себе еще шампанского. – Миллион. Можно себе представить.

– Тебе не стоит беспокоиться об этих деньгах, – повторил Бекстрём. – Ты получишь их, как только мы определим, сколько тебе причитается.

– Само собой, я и так не пропаду, – сказала Клуша. – Но конечно, смогу ведь в любом случае дать их кому-нибудь, кто в них больше нуждается.

«Как, например, Марио», – подумал Бекстрём.

– О чем ты еще говорил? – спросила Клуша, похоже мысленно еще находясь в другом месте.

– О музыкальной шкатулке, – напомнил Бекстрём. – Ты ничего такого не помнишь? Согласно перечню, который я видел, она, вероятно, не имела никакой особой ценности, но как ты наверняка понимаешь, я хочу навести порядок в наших бумагах.

– Музыкальная шкатулка, музыкальная шкатулка, музыкальная шкатулка… – сказала Клуша. Дойдя до половины второго бокала шампанского, она явно начала думать вслух.

Ничего такого она, честно говоря, не помнила. Зато у нее осталось слабое воспоминание о маленькой эмалированной фигурке с красной шапкой на голове. Конечно, слишком тяжелой, чтобы висеть на елке, но, возможно, принадлежавшей к безделушкам, которые в качестве украшения выставляют на Рождество.

– Но никакой музыкальной шкатулки? – спросил Бекстрём.

– Мой папа имел привычку рассказывать историю о чем-то таком, – сказала Клуша. – Он получил шкатулку от своей матери в раннем детстве. Мне кажется, у него их было несколько. По-моему, он отдал какую-то из них в качестве подарка, когда находился в Лондоне во время войны.

– Ты знаешь, как его звали? Того, кому он ее отдал?

– Имя, имя, имя… – несколько раз повторила Клуша и покачала головой. – Господи, как было бы удобно, если бы все имели одинаковые имена. По-моему, речь шла об известном политике. Шефе всего на свете. Маленьком толстяке, постоянно курившем сигары. Его звали как наши туалеты.

– Туалеты?

– Да, WC то есть.

– Уинстон Черчилль?

– Точно, так его звали. Мы родственники, кстати. Сестра моей бабушки вышла замуж за его кузена. Такие, как мы, всегда в родстве друг с другом.

– Твой отец отдал музыкальную шкатулку Уинстону Черчиллю?

«Скорей всего, это была другая музыкальная шкатулка?» – подумал Бекстрём.

– Да, хотя, возможно, потом Черчилль вернул ее папе. Точно как тот пастор. Комиссар должен извинить меня, но я не помню. Знаю, что папа встречался с Черчиллем несколько раз, когда он жил в Англии. Главным образом, в приватной обстановке, естественно. Он написал об этом в своих дневниках, насколько мне известно. Потом какой-то английский историк издал книгу о Черчилле, где также упомянул папу. Напомни мне, прежде чем уйдешь, я найду их для тебя. Я видела их где-то в ящике в библиотеке, – сказала Клуша. – По-моему, совсем недавно.

– Очень любезно с твоей стороны, – расплылся в улыбке Бекстрём.

Через полчаса, после того как Клуша выпила третий бокал шампанского, не забывая подливать и Бекстрёму, он оставил ее. С собой забрал четыре дневниковые тетради, написанные ее отцом. Обычные толстые в черном коленкоровом переплете. Кроме того, книгу об Уинстоне Черчилле пера английского историка. Их встреча получилась приятной, по мнению Клуши. Как только она и Марио более или менее наведут порядок у себя, комиссар Бекстрём, естественно, будет желанным гостем снова. Сейчас же хватало суеты, и многое еще предстояло сделать. Но скоро все должно было стать лучше. Как только мебель окажется на своих местах, и Марио наймет кого-нибудь заниматься всеми практическими делами.

Сама она завела бы домашнюю зверюшку для общения, когда Марио уезжает куда-нибудь. Пожалуй, собаку. Клуша просто обожала животных. У нее их перебывало великое множество с детства. В имении в Вестергётланде, где она выросла, их было значительно больше, чем людей. Лошади и коровы, свиньи и куры, коты и собаки… И всевозможные другие животные тоже. Всякие мелкие, значит.

Бекстрём прекрасно понимал, что она имела в виду. Сам ужасно любил животных. Уже в течение многих лет особенно обожал попугаев. У него жили несколько штук в данный момент, и лучшей компании вряд ли можно было пожелать.

– Если говорить о тех, которые умеют разговаривать, – объяснил Бекстрём.

«Получится так получится», – подумал он.

Никаких попугаев у Клуши никогда не было. Она держала, конечно, и канареек, и волнистых попугайчиков. Но никогда попугая, умеющего говорить. Единственно она как-то получила ручного ворона от своих братьев, но он только каркал и умер довольно быстро.

– Попугай, который умеет говорить, наверное, просто фантастика, – сказала Клуша с таким видом, словно она именно так и считала.

«Все решится», – думал Бекстрём, когда ехал в такси к зданию полиции Сольны.