33

Собрание партийной организации школы начались поздно вечером. Давно кончили работу многочисленные кружки, ученики разошлись, и во всей школе настала необыкновенная тишина. Только где-то на втором этаже уборщицы передвигали в классах парты.

Эта звонкая тишина, когда каждый звук возникает неожиданно, эти пустые коридоры всегда вызывали у Юрия Юрьевича чувство неуютное и неспокойное.

Он быстро прошел длинным коридором, отворил дверь в учительскую комнату и с удовлетворением увидел, что большинство товарищей уже собралось.

Татьяна Максимовна рассказывала какой-то эпизод из своего учительствования. Возле нее примостились на диване Надежда Филипповна и Олег Денисович. Зинаида Федоровна и учитель рисования Яков Тихонович рассматривали за столом рисунки в тетради какого-то ученика. Другие учителя потихоньку разговаривали в разных уголках этой большой комнаты.

— Вот и Юрий Юрьевич, — сказала Татьяна Максимовна. — О, какой вы пришли нарядный, торжественный! Словно именинник.

— Именинник и есть! — улыбнулся старый учитель. — Для меня эти сборы — знаете, какие!?

В самом деле, для него эти сборы были необыкновенные. Классный руководитель должен был отчитываться перед партийной организацией о своем классе, о том, как десятиклассники готовятся к экзаменам на аттестат зрелости.

Успехи были высокие. Юрий Юрьевич приготовил выписки оценок, полученных его воспитанниками за последнее время, хотел рассказать о дополнительных занятиях, устраиваемых самыми учениками, чтобы помогать друг другу, о тех многочисленных организационных мероприятиях, что дадут выпускникам возможность лучше всего подготовиться к экзаменам.

Но учителя мучило какое-то непонятное неудовлетворение. Он еще раз перечитал аккуратно написанный на листке план отчета. Как будто все в порядке. Но почему не исчезает это чувство, будто он не выполнил какое-то важное поручение?

Он тихо сказал Надежд Филипповне:

— У меня почему-то вдруг появилась мысль, что я не готов к отчету. Странно!

Надежда Филипповна не успела ответить. Собрание началось, председательствующий Олег Денисович предоставил слово Юрию Юрьевичу.

Всем показалось, что старый учитель сегодня слишком долго раскладывал перед собой материалы отчета. Олег Денисович прервал паузу:

— Расскажите про ваших комсомольцев!

Юрий Юрьевич выпрямился, весело глянул на товарищей, и все увидели, что он решительным движением отодвинул в сторону и план отчета, и материалы, которые только что разложил перед собою.

Комсомольцы! Ученики! Конечно, о них прежде всего надо говорить — о бодрых, разумных, пытливых юношах и девушках, о Юле Жуковой, Викторе Перегуде, Марии Полищук… Весь десятый класс за какой-то миг промелькнул перед глазами.

— После подготовки отчета, — начал Юрий Юрьевич, — я остался удовлетворенным оценками в табелях моих десятиклассников и разными организационными мероприятиями, о которых рассказать, конечно, тоже нужно. Но вот, видите, в последнюю минуту мне хочется говорить иначе, чем я себе наметил. И отчет мой сегодня, наверное, будет не похожим на другие подобные отчеты. Я, например, хочу рассказать здесь об ученице Лиде Шепель…

Юрий Юрьевич на мгновение замолк, черты его лица словно смягчились, глаза потеплели и, когда он обычным движением снял пенсне, стали по-детски простодушными; в этот миг, как никогда, со своей бородкой он был похож на Чехова.

— …И о Варе Лукашевич. Вы их обеих знаете, не забыли, как в свое время вся наша партийная организация беспокоилась об их судьбе. Здесь мне хочется сказать и о других прекрасных комсомольцах, которые так помогли нам в воспитательной работе.

Учитель рассказывал, как школа и классный коллектив боролись за Лиду Шепель, за Варю Лукашевич, как обычная «средняя» ученица Мария Полищук стала одной из лучших учениц школы.

Очень тихо было в комнате. Учителя-коммунисты внимательно слушали отчет своего товарища. Им была близка судьба каждого ученика, о котором говорил Юрий Юрьевич, каждого ученика они знали. Более того, о судьбе каждого из названных заботилась вся партийная организация школы.

— И еще хочу рассказать вам, товарищи, — говорил дальше Юрий Юрьевич, — об одной ученице, отличнице, судьба которой меня очень беспокоит. Нина Коробейник — круглая пятерочница, у нее никогда не было четверки, замечательная память, способности, юная литераторша.

— Ну как же, Коробейник — одна из лучших учениц в школе!

— Верно, Татьяна Максимовна. И именно за нее я серьезно опасаюсь.

Среди присутствующих непроизвольно возникло движение. Татьяна Максимовна изумленно подняла брови, Олег Денисович промолвил:

— Что вы, что вы? Коробейник? Медалисткой будет!

Юрий Юрьевич минутку подождал, и когда снова заговорил, его начали слушать с особым, напряженным вниманием.

— Я давно замечал, что Коробейник очень честолюбива. Это чувство сбило ее в последнее время на кривую дорожку. Оно породило в ней такую мучительную зависть к успехам Марии Полищук, такую острую раздраженность, что у нее уже наметился глубокий конфликт с классом. Более того — Коробейник уже осталась одна, и это она будет ощущать с каждым днем все острее… Скажите же мне, товарищи, — почти воскликнул Юрий Юрьевич, — может ли она отлично сдать экзамены, не ощущая локтя подруг, оставшись в одиночестве, без поддержки классного коллектива?

Никто не проронил и слова.

— Вот вам и круглые пятерки! — вдруг сказала Зинаида Федоровна. — Сначала я восприняла слова Юрия Юрьевича как парадокс. Но в самом деле, если так обстоит дело, ученица попала в серьезное положение. О какой же здесь медали говорить! Мне кажется, что Юрий Юрьевич нисколько не преувеличивает значение коллектива, дружбы и общества. Если ученица поставит себя в стороне от класса, помогут ли ей даже собственные способности? Думаю, что нет.

— Именно так! — подхватил Юрий Юрьевич. — Вот об этом я и говорю! С каким же подъемом, с какой уверенностью она пойдет на экзамены, если будет знать, что от нее отвернулись одноклассники? Она же будет чувствовать себя, как на безлюдном острове. Мне, страшно за эту девушку, друзья! Конечно, мы не оставим ее, комсомольцы еще скажут свое слово, но это может еще и углубить конфликт — Коробейник упряма и горделива!

Слово взяла Зинаида Федоровна.

— Мы имеем все основания тревожиться, — сказала она. — Коробейник работает в моем классе вожатой. В последнее время она очень зазналась. Я не узнаю ее. Это совсем не та скромная вожатая Нина, которую я когда-то впервые знакомила со своими пионерами. А отсюда берет начало и все другое. Но какой бы она ни была честолюбивой и упрямой, я беспредельно верю в силу коллектива.

— Я не отрицаю его силы, — заметил Юрий Юрьевич, — сам на коллектив всегда опираюсь в работе.

— Знаю, знаю, Юрий Юрьевич, и это совсем нелегко так сразу схватить и вырвать из сердца такого паука, как лихая зависть! Я думаю, что мы поручим сегодня вам как коммунисту, классному руководителю направить комсомольский комитет, весь десятый класс на спасение Коробейник. Сознательно употребляю это слово — спасти. И надо, думаю, начать с отчета Коробейник на комсомольском комитете о ее вожатской работе. Есть о чем поговорить. А говорить надо прежде всего искренне, страстно, как умеют комсомольцы!

— Пусть как можно скорее ощутит Коробейник, — сказал Олег Денисович, — что ее осуждает весь коллектив. Весь! Понимаете, что это испытание для нее? А если она не найдет пути возвратиться к товарищам, мы должны ей помочь.

Тут быстро встал Яков Тихонович.

— Разрешите мне, — попросил он. — Что же это выходит? Что вы предлагаете, Олег Денисович? Подвергнуть наказанию Коробейник? Чтобы она, видьте, ощутила, что ее осуждает весь класс, чтобы она осталась одна — без друзей, без подруг! За что же такое жестокое наказание? За то, что ученица хочет быть первой в учебе? За то, что имеет болезненное честолюбие? Но за это не наказывать надо, а лечить! Ле-чить!

— Чем же? Пирамидоном или валерьянкой?

— Прошу не перебивать меня, Татьяна Максимовна! Лечить чувствительными доходчивыми словами, вниманием всего коллектива! Вниманием, а не презрением и осуждением! Я не могу простить автору «Педагогической поэмы» пощечины воспитаннику! Не могу! А мы здесь что делаем? Готовим моральную пощечину лучшей ученице-десятикласснице! Сама наша жизнь исправит характер молодой девушки! Я не говорю, что в формирование характера не нужно нашего вмешательства. Но я за другие методы, за чуткость! Товарищи, давайте подумаем, не ошибаемся ли мы? Ведь мы отвечаем за Коробейник перед государством!

Учитель сел, вынул платочек, быстро вытер лоб.

Сразу попросили слова несколько присутствующих.

— Успокойтесь, товарищи, успокойтесь! — уговаривал Олег Денисович. — Все выскажемся! Слово имеет Татьяна Максимовна.

— Да, отвечаем! — начала говорить Татьяна Максимовна. — И не только за Коробейник, уважаемый Яков Тихонович! За каждого ученика отвечаем! И все наши речи здесь дышат настоящей глубокой заботой о судьбе нашей ученицы Коробейник. Родительской заботой! И надо отличать такую заботу и попечение от безосновательной и слюнявой, извините меня, жалости! Жалости в кавычках, Яков Тихонович. Так как такая «жалость», как у вас, такое «переживание» об ученице ничего не принесет ей, кроме вреда. Не о наказании мы тут говорим. Не так вы толкуете наши слова. Речь идет о том, как помочь ученице снова занять свое место в коллективе, которое она сама утратила! Именно о внимании и чуткости к ней мы говорим здесь. Верно, сама жизнь исправит ее характер и вылечит раздутое честолюбие. Вот она, жизнь, уже и начала курс лечения. Вы же слышали, что рассказывал Юрий Юрьевич? Уже сегодня, без нашего вмешательства, классный коллектив отвернулся от Коробейник за ее противную, некомсомольскую, не нашу черту характера. И это товарищеское осуждение ученица должна ощутить как можно глубже. Это только скорее поможет ей снова возвратиться в коллектив.

Один за другим взволнованно говорили педагоги о Нине Коробейник. Всех обеспокоила судьба ученицы, все понимали, что девушка оступилась, и нужна очень твердая и осторожная рука, чтобы поддержать ее, чтобы ученица снова ощутила себя в товарищеской шеренге.

Юрий Юрьевич внимательно слушал выступающих. Горячие речи товарищей укрепляли уверенность в силах, он думал, что если любить своих питомцев, можно легко решить любую педагогическую задачу.

Надежда Филипповна вышла к столу последней. Седая прядь надо лбом сверкнула под электрической лампой, и показалось, что женщина только что стояла под зимними деревьями и ей на волосы упал снежный ком.

— То, что говорил здесь Юрий Юрьевич о Нине Коробейник, — сказала учительница, — не глазами увидишь, а только чутким сердцем. Нас и не удивляет, что классный руководитель приподнял край занавеса над недалеким будущим одной из своих учениц. Он правильно предвидит, что может произойти с Коробейник. Одни способности не помогут, если школьный коллектив не даст ученику зарядки, творческого воодушевления. Обязанность школы — не только приготовление будущих студентов, но и воспитание Человека с большой буквы. Вот мне хочется глянуть еще дальше. Как будет жить Коробейник в советском обществе с таким мучительным честолюбием?

…В ту ночь Юрий Юрьевич долго не спал. Он все ходил по комнате, стараясь ступать по ковру, чтобы не скрипел паркет, и тень с бородкой металась по стенам.

Прежде всего надо было поговорить с Коробейник. Но как? Упрекать или убеждать? Пожурить или высмеять? Как подойти, какие слова найти? Ведь он сам когда-то учил Жукову находить точное, выразительное слово, чтобы оно попадало в цель.

Он припомнил Нину в девятом, в восьмом классах. Давно заметил ее честолюбие, но до сих пор оно никогда не выпячивалось так остро, как в последнее время, за каких-то два месяца до выпускных экзаменов. Понятно — не было толчка, такого глубокого повода, чтобы это противное чувство вдруг разрослось, раздулось, привело к настоящему конфликту не только между Коробейник и Полищук, но и между ею и всем классным коллективом.

«Значит, что я все же упустил, — с печалью думал учитель. — Надо было раньше вырывать этого… как высказалась Зинаида Федоровна? Паука!»

И снова металась по стенам тень с бородкой.