14

— Выходит, вас осталось двое?

— Ненадолго. Скоро останется одна.

Искатели потерянного двигателя продвигались в глубь дремучего леса. Первая гондола оторвалась раньше всех, поэтому лежала дальше прочих. Шарки уверенно шел впереди — покоритель новых земель, шляпа лихо заломлена набекрень, над плечом торчит дуло дробовика, — но Эверетт понимал, что они двигались наобум. Оставалось рассчитывать, что им повезет и они случайно наткнутся на оторванную гондолу. В лесу нет опознавательных знаков.

Впрочем, Кахс уверяла, что не даст им заблудиться. Ее нимб был внешней памятью, фиксировал каждый их шаг, а кроме того, хранил массу полезных знаний о выживании в здешнем лесу. О растениях, жуках, птицеящерах и прочих существах, мелькавших в палеозойских тенях и способных укусить, отравить, обжечь, ослепить, заразить или просто убить. Не говоря о выводках Повелительниц Солнца, враждебных им Кладах и сопернице Кахс, с которой ей предстояло сразиться за трон Повелительниц Солнца.

У бедолаги Эда Заварушки просто не было шанса уцелеть в этом лесу, если только он не погиб сразу, шлепнувшись с километровой высоты, как недавно «Эвернесс».

— А сколько вас было в самом начале?

— Три-четыре тысячи.

У Эверетта захватило дух: смерть, поставленная на поток!

— Это... это ужасно! Это мегасмерть.

Вместо ответа Кахс просто склонила голову набок, словно говоря: нет, тебе никогда нас не понять.

— Как может что-то умереть, если оно не рождалось?

— Но они рождались!

— Ты думаешь о мегасмерти всякий раз, когда мастурбируешь?

Эверетт споткнулся о несуществующий корень:

— Э... что?

— Это принято среди самцов приматов.

— Нет... я... я никогда...

— Правда? Да ты уникален!

— Кахс, оми о таком не говорят.

— Почему? Странно. Разве тебя волнует смерть миллионов сперматозоидов? Ты начинаешь ценить их, когда они становятся живыми мыслящими созданиями. Так и выводок. Тысячи особей вылупляются в садках, но только некоторым суждено стать Джишу. Разница лишь в том, что вы, приматы, делаете это внутри, а мы снаружи. Самый быстрый из сперматозоидов или самый сильный из помета — не все ли равно?

Эверетту было неловко. Что она успела прочесть в его голове? Ему казалось, что Кахс разглядывает его гениталии в лупу.

— А сколько тебе лет? — спросил он, меняя тему. Подальше от обычаев, принятых среди самцов приматов.

— Почти шестьсот дней.

Эверетт погрузился в вычисления. День здесь длится около тридцати часов. Значит, Кахс, по человеческим меркам...

— Два года!

— Когда численность выводка уменьшается до сотни, происходит первая трансформация, мы обретаем нимб и становимся Джишу. Я все еще расту, но на моем счету уже двенадцать убийств.

Эверетт только учился распознавать эмоции рептилий, совершенно не похожие на человеческие, но, судя по цвету хохолка Кахс, она лучилась от гордости.

— Я понимаю тебя, но это так странно! Вы похожи на сирийских детей или африканских подростков с автоматами. Хотя откуда мне знать, что они чувствуют, — я всего лишь видел их по телевизору. Жизнь для вас не имеет ценности.

— Ты глубоко заблуждаешься, Эверетт. Жизнь для Джишу бесценна. Нам суждено прожить недолго, поэтому каждое мгновение для нас словно горящее пламя, драгоценность или цветок. У нас есть для этого особое выражение, но его нельзя перевести. — Кахс издала печальный свист. У Эверетта заныло в груди. — Представь бурю, самую сильную бурю на свете, бурю, что срывает землю с костей земли. Бурю, что рычит и завывает день и ночь. Но когда ветер стихнет, облака разойдутся и на небе проглянет солнце, тогда звучит песня. И снова хмурится небо, ветер крепчает, и буря снова рвет и мечет до скончания века. — И Кахс еще раз пропела невыразимо печальную мелодию. — Это и есть песня в сердце бури. Вы, приматы, проживете дольше нас. К тому времени, как тебе исполнится тридцать, я буду мертва. Если мой враг не доберется до меня раньше. Мир — колесо чудес.

Эверетт вспомнил, что Кахс уже использовала это выражение, словно благословение или молитву.

— Мы живем быстро и трудно. И с самого начала знаем, что все конечно. Каждое переживание, каждое событие может стать последним, поэтому я должна испить его до последней капли. Это справедливо и для вас, но ваша жизнь длиннее, поэтому вы воображаете, будто способны жить вечно. Ни одна жизнь не длится вечно, Эверетт. Никому не скрыться от бури. Наш взгляд на мир мудрее вашего.

Спереди донесся торжествующий победный клич. Эверетт увидел, как шляпа Шарки взлетела в воздух над дулом дробовика.