Глава 2

Пока Юрий дописывал последние строчки своей книги и отправлял её куда следует, Артур тоже времени зря не терял.

Его деятельной натуре опротивело сидение без дела; от мысли же, что едой, деньгами и жилищем его с Юрием вынуждены обеспечивать едва сводящие концы с концами Заозёрские, и вовсе становилось противно.

Саламатину не терпелось заняться каким — нибудь делом; и, не помышляя уже о государственном перевороте, он решил попытать счастья в качестве телевизионщика.

Он помнил о заманчивом предложении ТВ-Квартета; и вот в этот день в самом конце декабря, не без труда добившись согласия Юрия, Саламатин отправился в Останкино.

На метро он доехал до Тимирязевской, попутно закусив пустой лепёшкой на Белорусском вокзале и прочитав какую — то бессодержательную газетёнку; потом забрался в монорельс и интереса ради прокатился на нём до конечной остановки; оттуда пошёл пешком назад, через ВДНХ и Останкинский парк.

В конце концов он добрался до башни и огромной серой коробки телецентра; Артур вошёл в здание и отправился на поиски офиса своего канала.

…В просторном помещении было шумно; то и дело входили и выходили люди, звонили телефоны, дребезжали принтеры, стучали клавиши.

— Простите, — обратился Артур к первому встречному, — я по поводу приёма на работу…

— Стол пятнадцать, — бросил тот и поспешил по своим делам.

— Простите, — подошёл к указанному столу Артур, — я хотел бы…

— Кабинет десять.

— Извините, — Саламатин зашёл в кабинет, — насчёт приёма на работу…

Сидевшая за столом женщина в красном жакете молча указала на дверь в дальнем конце комнаты.

…За дверью находился ещё один офис, совсем небольшой. Посреди него, перед кожаным диваном, стоял на журнальном столике круглый аквариум, в котором сонно плавали пухлые золотые рыбки; у окна — заваленный бумагами стол.

За столом сидел круглый, коротенький, сам чем — то похожий на аквариумную рыбку человек в мятом, топорщащемся чёрном костюме. Увидев Артура, он сразу же вскочил; на пол полетели папки и бумаги, но человек, не обращая на это никакого внимания, подбежал к Саламатину, схватил его за руку и крепко её пожал.

— Здравствуйте, здравствуйте! Александр Соколов. Некоторым образом… директор канала, некоторым образом.

Артур хотел было тоже представиться, но Соколов не дал ему заговорить.

— Что же вы стоите! Садитесь, садитесь…

Саламатин присел на диван.

— С кем, некоторым образом, имею честь?

— Что?

— Как вас, так сказать, зовут, молодой человек?

— Я Артур Саламатин. Я снимался в вашей программе и…

— Ах, да! — Соколов смешно всплеснул руками, — вы тот самый человек, который увидел инопланетян в Тольятти?

— Нет, я…

— Извиняюсь, извиняюсь! Так значит, это вы, некоторым образом, поймали в Новгороде американского, извините за выражение, провокатора?

— Да нет! Я устроил восстание и захватил деревню Евратово…

— О, так это вы! Так это вы, так сказать, снесли ветрогенератор! Что ж, я очень рад. Чем, позвольте узнать, могу быть полезен?

— Мне предлагали работать на вашем канале. Ну вот я и подумал…

Соколов заметно помрачнел.

— Дорогой Артур, вы, конечно, некоторым образом, так сказать… но нужно понимать, что в стране сейчас, извините за выражение, кризис… я бы рад, но сами понимаете… если бы у вас были связи, рекомендации, диплом, в конце концов… а так…

Артур хотел подняться, но телевизионщик остановил его.

— А впрочем, если вам это принципиально… приходите сегодня вечером. Для программы «Пускай Покричат» не хватает статистов…

…Это было, во всяком случае, лучше, чем ничего. Артур рассудил, что даже роль статиста может стать первой ступенью к известности и успеху, а потому вечером, в означенное время, вновь заявился в телецентр.

Теперь Саламатин понял, что утром он видел здесь лишь призрак, тень толпы; настоящая толпа была сейчас. Огромное количество людей всякого рода, возраста и звания шныряло туда — сюда по лестницам и переходам, толклось в длинных коридорах, шумело в офисах, набивалось в лифты.

Если бы на месте Артура был кто — нибудь более сведущий в культурной жизни нынешней России, он, несомненно, узнал бы в толпе немало знаменитостей; но Саламатина интересовала лишь его собственная работа.

С трудом он отыскал нужную студию; там уже собралась массовка, операторы и все прочие.

— Значит, так, — выскочил из угла Соколов, — ничего, некоторым образом, не говорите, сидите, улыбаетесь, извиняюсь за выражение, когда господа Покупник и Компотов закончат спорить, голосуете за Компотова, так сказать.

Тут Александра кто — то позвал, и он, смешно подпрыгивая, поспешил прочь. Из дверей соседнего помещения высунулся молодой человек в чёрном пиджаке:

— Массовку в студию! Скорее, скорее!

Артур и ещё несколько человек прошли в место, уготованное им.

Уготована им была маленькая студия, где амфитеатр сидений спускался к возвышению сцены. Там стояли два микрофона и два кресла; в креслах возлежали длинный мужчина в пиджаке и толстый мужчина в свитере.

Статистов быстро рассадили по местам; включили камеры, и шоу началось. Компотов — тот, что в пиджаке, и Покупник — тот, что в свитере, долго говорили о политике, частью внутренней, но всё больше внешней; потом начали выступать по заранее заготовленному, записанному на бумажках тексту некоторые из зрителей.

…В какой — то момент Комптов выпрыгнул из кресла и закричал:

— Вы позорите Россию своим существованием! Вы поедаете французские сыры!

Зал отозвался аплодисментами.

Артур встал со своего места и медленно пошёл в сторону микрофона для массовки.

— А разве сейчас должна быть речь человека из зала? — спросил Соколов у сценариста.

— Да нет, не должна.

Соколов замахал руками, призывая Артура сесть на место.

Но Артур не обратил на это внимания и запрыгнул на сцену. Через мгновение у него в руках уже был микрофон, который он забрал у ошарашенного ведущего.

— Вам интересно это смотреть? Вам интересно это слушать? Люди, одумайтесь! Эти люди не говорят вам ни правды, ни истины, они просто играют роли! Эти роли не скажут вам ничего дельного! Эти роли просто орут. Крик ничего не изменит. Эти люди не сделали ничего, что бы изменить этот мир, они спрятались за масками политических убеждений! Неужели вы не видите, что они не борются, не сражаются, что они сами не верят в собственные слова, потому что закоснели в безделье и невежестве. Они даже неспособны изменить взгляды друг друга, что уже говорить о России! Одумайтесь!