Урок восьмой. Суд

Оказывается, инстинкты снова меня не подвели. Когда у асов прошло похмелье и в мозгах вспыхнула слабая способность что-то понимать, до них дошло, что я нанес им смертельное оскорбление. Они сразу и единодушно вынесли приговор Вашему Покорному Слуге; в вину мне вменялась не только смерть Бальдра, но и множество самых разнообразных преступлений, какие только можно себе вообразить.

Каждый, естественно, припомнил обо мне нечто такое, что нанесло ему (или ей) страшную обиду – только Сигюн не поверила, что я настолько плох, да еще, пожалуй, Идунн; но Идунн никогда слова дурного ни про кого сказать не могла и злым наветам никогда не верила.

Остальные все же решили сурово меня наказать. Особенно активно выступала Скади, демонстрируя свой ядовитый нрав и требуя моей крови незамедлительно. Ну и Хеймдалль, разумеется, с удовольствием напомнил всем, что никогда мне не доверял, и если бы асы раньше прислушались к его советам, они бы не позволили мне и шагу сделать на территорию Асгарда.

Даже Один дал слабину, и Хеймдалль, почувствовав это, осмелился прямо высказать ему свое возмущение.

– Ну, и что ты собираешься с ним делать? – спросил он. – Ведь твой Локи всем нам войну объявил! Неужели станешь дожидаться, когда он двинет на Асгард все силы Хаоса? Может, признаешь, наконец, что был не прав, когда притащил его сюда?

Один лишь негромко зарычал в ответ. Во всяком случае, мне кажется, что он отреагировал именно так, хотя меня, конечно, там не было. Зато впоследствии я слышал немало подобных диалогов и легко могу догадаться, как повел себя Старик и в тот, самый первый, раз. Думаю, он и не догадывался, насколько хорошо я его знаю. И потом, я же отлично понимал: раньше или позже ему придется выбирать, с кем он.

Да тут и гадать было нечего. Ясное дело, какую сторону он мог предпочесть. И мне, надо сказать, трудно его за это винить – во всяком случае, если я его и виню, то совсем чуть-чуть. Ведь если бы он не поддержал вынесенный мне приговор, остальные и на него бы набросились, как голодные волки. И потом, от меня ему уже практически никакой пользы не было, если не считать того, что я некоторым образом невольно объединил богов – в их ненависти ко мне, – а это обеспечивало определенный Порядок. Я же прекрасно знал, что Старику Порядок куда более необходим, чем наступление Хаоса.

И началась охота. Я же понимал, что они со мной сделают, если поймают. Впрочем, у меня в распоряжении было целых Девять миров – можно найти местечко, чтобы спрятаться, – а также знание рун, с помощью которых я мог моментально сменить обличье. Прятаться я умел очень хорошо, но и они неплохо умели искать, да к тому же их было много, а я был один, без друзей, без помощников, тогда как Одину помогали не только его вороны; у него в каждом мире имелись многочисленные шпионы; да и оракул помогал ему советом.

Короче, они прочесали все Девять миров в поисках оставленных мной следов и почти настигли меня в Железном лесу, но я ушел и затерялся сперва в Северных землях, а затем в Нижнем Мире. Затем, уже в горах, они снова вышли на мой след. Я не знал ни минуты покоя и постоянно пребывал в движении, постоянно менял обличье и вскоре отыскал местечко, где почувствовал себя почти в безопасности. Я очень надеялся продержаться там, пока не уляжется их ярость и кризис не пойдет на спад.

Но боги были безжалостны. Они предъявили мне ультиматум, начертав в небесах магическое послание: Сдавайся. Твои мальчики у нас в руках.

Я злобно оскалился, прочитав это, но своего убежища не покинул. Неужели они действительно думают, что я попадусь на столь грубую уловку? Они же прекрасно знают мои отцовские качества. Знают, что я никак не могу претендовать на звание «Лучший отец года». И потом, мои сыновья еще почти дети. Один, конечно, не знает жалости, но вряд ли он действительно решится убить мальчишек, все преступление которых состоит в том, у них в жилах течет моя кровь. Совершенно очевидно, что мне приготовили ловушку. Но я не собирался совать в нее голову.

Однако меня все-таки выследили эти трижды проклятые вороны Одина! Они обнаружили даже вход в ту потайную пещеру в горах Хиндарфел, где я скрывался. Они долго кружили над этим местом, потом камнем упали вниз и устроились на скалистом выступе у входа в мое убежище.

Я попытался воздействовать на них мощным магическим зарядом, но Хугин и Мунин обладали защитой от любой магии – это уж явно Один постарался! – так что мне не удалось даже перышки им опалить.

В итоге, убедившись, что они прибыли одни, я вышел из пещеры и спросил:

– Ну, чего вам теперь надо?

Тот ворон, что был побольше, выразительно каркнул. А тот, что поменьше, даже попытался что-то сказать, поглядывая на своего приятеля с некоторым, как мне показалось, разочарованием.

– Пирог, – наконец проскрежетал он, и в его золотистых глазах вспыхнула надежда.

– Чего нет, того нет, – развел руками я. – Ну, говорите, что нужно Одину?

Ворон поменьше – по-моему, это был Мунин, – захлопал крыльями и затрещал, точно зенитка:

– Ак-ак-ак!. Вернись назад!

– Как? Оставить мою замечательную пещерку? Нет уж! Я лучше тут поживу.

Мунин снова захлопал крыльями и затрещал: Ак-ак-ак.

Затем к нему присоединился Хугин, громко стуча клювом по камню, хлопая крыльями и каркая.

– Локи! Двое – кра-кра-кра! – в Асгарде! – сообщил, наконец, Мунин, избегая шипящих, с произнесением которых у него были трудности.

– Ну да, у меня двое сыновей, и они действительно в Асгарде. – Я начинал терять терпение. – Но если Старик считает, что я намерен сунуть голову в петлю только потому, что он захватил в заложники моих мальчишек…

– Ак-ак-к-к-к! – прощелкал Хугин и снова принялся долбить клювом скалу. Он долбил камень неторопливо, размеренно, точно отсчитывая секунды.

Тук. Тук.

Две секунды.

Тук. Тук. Тук. Три секунды.

Я в бешенстве глянул на Мунина и спросил:

– Он что, время отсчитывает?

– Ак-акс-десят. Ак-с-десят ак-унд, – невнятно ответил Мунин, и я переспросил:

– Шестьдесят? Шестьдесят секунд? Шестьдесят секунд до чего?

Но я уже понял. У этих птиц, может, и были проблемы с языком, но я слишком хорошо знал Одина. И никогда не забывал, что Старик столь же безжалостен, как и я сам. Он хотел ударить меня в самое больное место. О да, он очень хорошо меня знал!

А Хугин все отсчитывал: двадцать секунд, двадцать пять…

– Погоди, – сказал я, и по спине у меня пробежал озноб.

– Вернись назад, – вдруг совершенно отчетливо произнес Мунин.

Тридцать секунд. Тук. Тук. Каждое «тук» звучало, как удар молота. Я знал, что Один наблюдает за мной глазами этих проклятых птиц, пытаясь понять, что у меня на уме, пытаясь переиграть меня.

– Нет, я не клюну на эту уловку, – сообщил я воронам. – Нари и Нарви ничего для меня не значат.

Тук. Сорок секунд. Тук, тук…

– У вас не получится сыграть на этом. Я на такую сделку не пойду. – Я заставил себя храбро и дерзко улыбнуться – словно в лицо Одину. – Мальчики принадлежат Сигюн. А в моей жизни даже их убийство абсолютно ничего не изменит. Так что продолжай, братец. Совершай свой великий подвиг. Прерви их жалкое существование в Асгарде. Это ведь тебе свойственно испытывать угрызения совести, а вовсе не мне. Ну что? Чувствуешь, как близка удача? Делай свою игру, и если тебе повезет…

Но договорить я не успел: обе птицы, как по команде, взмыли в синее ледяное небо, громко хлопая крыльями и точно одаривая меня аплодисментами. И в эту самую минуту где-то в очень далеком от меня мире…

Не спрашивайте, как я это понял. Я это просто знал.

Дело в том, что Старику все же удалось развратить меня всякими там чувствами и впечатлениями. В моей прежней ипостаси, в том виде, в каком я существовал в Хаосе, я не испытал бы ни малейшего волнения, даже если б он убил всех моих детей. Но то, что у тебя человеческие тело и душа, создает массу всяческих неудобств… и сейчас я чувствовал себя слабым и одиноким; меня мучили страх, чувство вины, угрызения совести, голод и холод, причем ни одно из этих ощущений изначально не было свойственно такому существу, как я.

И Один, разумеется, знал об этом и нарочно отравил меня пресловутой человечностью. Он всегда знал, как до меня добраться, и сейчас тоже был уверен, что сумеет заставить меня вылезти из укрытия и сдаться.

Но чего на самом деле они от меня ждали? Что я с воем побегу домой, где они и возьмут меня голыми руками, а потом сожгут? Что я объявлю им войну? Потребую компенсации? Любой воитель (а Один в первую очередь был именно воителем) поступил бы именно так. И подобное поведение, возможно, помогло бы мне обрести даже какое-то уважение в соответствии с их извращенным кодексом чести.

Но нет – для подобных поступков было слишком поздно. Одину уже удалось отомстить. Верил ли я по-настоящему, что он станет мстить мне? Скажу честно: не знаю. Я, разумеется, не сомневался, что он на такое способен, но поступить так со мной?..

И я продолжал скрываться, продвигаясь все дальше от горной цепи Хиндарфел и все глубже в Нижний Мир. Но и асы расширили сеть поисков: Скади выслеживала меня в горах и на Севере; Ран прочесывала моря; Ньёрд обыскивал реки; Соль и Мани (наши Солнце и Луна) пытались найти меня в небесах; Подземный народ искал меня в недрах земли. Все были настороже, все рассчитывали со временем непременно выйти на мой след.

Особенно неутомима была Фригг. С тем же упорством, с каким она когда-то вербовала себе сторонников, называя истинным именем каждый корешок и каждую травинку, она и теперь, бросив общий клич, требовала, чтобы каждый, кто дал ей клятву, искал Вашего Покорного Слугу. Ходили слухи об обещанном ею вознаграждении, но, вообще-то, почти все очень ей сочувствовали и с радостью помогали. Я всегда знал, что не пользуюсь особой популярностью, но все же такой острой ненависти к моей скромной персоне никак не ожидал и чувствовал, что персона моя становится все более скромной по мере того, как сжимается вокруг кольцо врагов.

Лгать не стану. Порой меня одолевал страх. Ведь против меня были сейчас все в Девяти мирах. Я укрылся на Севере, зарывшись в землю на вершине холма, высившегося в долине реки Стронд. Отсюда все было хорошо видно на много миль окрест. Как раз под этим холмом находились ворота, ведущие в Нижний мир и дальше; это был как бы перекресток – несколько спасительных путей, ведущих в разных направлениях.

Долгие месяцы я жил, как беглец, тщательно скрывая свои следы и приберегая магические силы. Я построил лачугу из дерева и торфа, а питался в основном рыбой, пойманной в реке, протекавшей у подножия холма. Приближалась зима, и я отчаянно мерз. К тому же по ночам я боялся уснуть, опасаясь, что они выйдут на мой след по реке Сновидений. Короче говоря, мне было так плохо, что любой из них уже мог бы радоваться, но этого им было мало. Им хотелось, чтобы я сполна испил чашу страданий.

Не знаю, как они меня выследили. Возможно, благодаря моим снам, но мне же нужно было хотя бы немного спать. Так или иначе, они явились туда и со всех сторон окружили мое убежище, точно волки загнанную жертву.

Я слишком поздно их почуял; они почти не оставляли следов – казалось, вокруг холма возникло кольцо магического рунного света и стало быстро смыкаться. Врагов было девять, все в своем обычном для таких дел обличье: Хеймдалль – в оперении коршуна; Скади – в шкуре снежного волка, зажавшего в зубах волшебный кнут; Тор, вооруженный Мьёлльниром, явился в своей колеснице; Ньёрд приплыл по реке на каяке; Фрейр прискакал на золотистом вепре; Фрейя, накинув волшебный плащ, превратилась в сокола; Идунн и Браги прибыли в седле, как и наш Генерал, который, разумеется, приехал на Слейпнире, держа в руке магическое копье. Да уж, на этот раз Один предстал во всей красе, и цвета его ауры горели в небесах, как знамена победителя.

Бежать мне было некуда. Я поспешно сменил обличье, превратившись в рыбу, и скользнул в реку. Река была довольно глубокой, и я надеялся укрыться на дне среди камней, но и эта река была, увы, подвластна Ньёрду; она, должно быть, выдала ему меня, показав цвета моей ауры, и он, расправив рыболовную сеть, висевшую у него на поясе, забросил ее в воду. Тяжелые грузила, упав на дно, окружили меня кольцом, от которого мне, как и от судьбы, было не уйти.

Не стану утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что я пытался вырваться, но у меня не хватило сил. Волшебная сеть Ньёрда была вся переплетена связующими рунами, как и тот пояс, что моя дочь Хель носила на талии. Впоследствии я узнал, что именно Хель и помогла Ньёрду сплести эту сеть – возможно, надеялась примкнуть к группе популярных богов. А может, ее детская обида на меня была столь сильна, что она в какой-то момент позабыла даже о своей неприязни к асам. Так или иначе, но проклятущая сеть оказалась неуязвимой даже для греческого огня, в который я попробовал превратиться, и все мои попытки освободиться от удушающих ячей были обречены на неудачу. В итоге меня вытащили на берег – голого, мокрого, замерзающего на ледяном ветру.

– Ну что, попался? – крайне неприятным тоном воскликнул Хеймдалль.

Я промолчал. На него я даже не посмотрел. Я вовсе не собирался умолять их сохранить мне жизнь; впрочем, это в любом случае ни к чему бы не привело. И уж менее всего мне хотелось доставить удовольствие Золоченому – ведь он был бы счастлив услышать, как я о чем-то молю. Я попытался сесть как можно удобней – насколько это было возможно, разумеется, – и сделал вид, что все происходящее меня ни в коей мере не интересует.

– По-моему, его прямо сейчас стоит прикончить, – выразил свое мнение Тор. – Пока он снова куда-нибудь не удрал.

– Никуда он не удерет. – Скади одарила меня леденящей кровь улыбкой. – Теперь мы можем и не спешить. Воспользуемся случаем и разберемся с ним спокойно.

– Согласен, – поддержал ее Хеймдалль. – Он заслуживает особого суда и наказания. Да и Фригг наверняка захочет посмотреть, как его будут казнить.

Остальные с этими доводами согласились. Браги сказал, что ему нужно время, дабы закончить балладу, посвященную этому великому дню; Фрейя сшила себе какой-то особенный наряд, и ей очень хотелось всем его продемонстрировать. И, разумеется, всем хотелось неторопливо, со вкусом обсудить, какой казни лучше меня подвергнуть.

Промолчали только Идунн и Один. Старик вообще стоял в сторонке, держа под уздцы Слейпнира. А Идунн подошла ко мне, села рядом, и я уловил исходивший от нее аромат цветов; в ее присутствии мне сразу стало немного теплее; даже несколько росших рядом кустиков вдруг зазеленели и покрылись цветами.

Идунн помолчала, посмотрела на Одина и вдруг заявила:

– Вы не можете так с ним поступить!

– Почему это? – фыркнул Хеймдалль.

– Потому что он был одним из нас, – твердо сказала она.

Вот как раз этого-то ей и не стоило говорить. Я никогда не был одним из них. И я не выдержал:

– Ну что вы тянете! Убейте меня, и дело с концом. Только пусть Браги не играет на своей распроклятой лютне.

Идунн снова посмотрела на Одина.

– Ты же дал слово, – напомнила она. – Ты прекрасно знаешь, что это значит.

– А я никаких клятв не давала! – заявила Скади. – И другие тоже.

– Вот именно! – тут же поддержал ее Хеймдалль. – Он должен умереть! Он слишком опасен, и оставлять его в живых никак нельзя. И потом, вы же знаете, что сказал оракул. В свое время он всех нас предаст – выдаст Сурту в обмен на свою жалкую жизнь!

Значит, Один и Золоченому поведал о пророчестве оракула? Странно, почему меня это удивляет. Скорее всего, Старик обсудил это предсказание с каждым, кроме меня, и все они энергично спорили, пытаясь понять истинный смысл пророчества и от волнения старательно уничтожая запасы своего винного погреба. Вывод, разумеется, был таков: Локи – предатель; во-первых, он жестоко оскорбил богов, а во-вторых, наверняка при малейшей опасности сдаст их всех Сурту.

Вот было бы хорошо!

Правда, я мог бы им объяснить, что Сурт никаких обменов не совершает. Обмен пленными, переговоры, перемирие, разумная сделка – Сурт по таким правилам не играет. А с предателями он поступает точно так же, как и со всеми остальными. Море не способно отличить одну песчинку от другой. Его волны лижут весь песок сразу, и нет никакой возможности остановить их.

Однако Старик выглядел странно задумчивым. Слова, как и имена, обладают великой силой. Произнесешь какое-нибудь слово, и взять его обратно уже невозможно, ибо это связано с серьезными, даже необратимыми последствиями. И потом, Один ведь не знал о моей беседе с головой Мимира и о том, что я, как и он, тоже слышал все пророчество целиком. Таким образом, нам обоим была известна моя судьба. Ни один из нас не хотел, чтобы это со мной случилось – тут, собственно, и говорить было не о чем.

Я посмотрел на Одина и процитировал слова оракула:

– Звучит знакомо, правда, брат? – спросил я.

Озадаченный вид Одина показался мне почти достаточной платой за этот неприятный эпизод.

– Ты где это слышал?

– А ты как думаешь?

– Значит, ты говорил с оракулом? – вздохнул он.

– Ну, ты же не собирался рассказывать мне о его пророчествах. Пришлось выяснять самому.

– И много он тебе рассказал?

Я пожал плечами:

– Достаточно. Во всяком случае, я пожалел, что попросил его об этом.

Один снова вздохнул. По всей видимости, пророчество оракула оказало на нас обоих весьма сильное впечатление. Мы оба выслушали это пророчество до конца, и теперь уже невозможно было делать вид, будто мы ничего не слышали и не знаем. Пытаться сейчас пойти против предсказанного было столь же бесполезно, как и пытаться ускорить его приход – оба эти действия в равной степени осуществились бы в соответствии с пророчеством. Как справедливо заметил мне Мимир, человек часто встречает свою судьбу именно там, где пытается от нее спрятаться, и это означало одно: что бы Один ни предпринял, отныне он будет играть исключительно по тем правилам, которые задал оракул.

Старик повернулся к остальным богам и сказал:

– Убить Локи – не самый лучший выбор. Но его в любом случае нужно заставить смириться.

– Я могу это сделать, – вызвалась Скади, крутя в руках магический кнут. – По-моему, мертвые всегда ведут себя спокойно и смиренно.

– Нет. – И Один, качая головой, отказал ей. В ответ Скади издала неприличный звук.

– Ладно, Старик, говори прямо, что у тебя на уме? – не выдержал Тор.

– Его нужно заковать в цепи и поместить под стражу, – сказал Один. – Пока мы не узнаем, что именно означает это пророчество, отпускать Локи на свободу ни в коем случае нельзя. Нам нужно найти для него какое-нибудь безопасное место…

Я поспешил вмешаться:

– Погоди! Я знаю! – И я снова процитировал оракула:

Один бросил на меня недобрый взгляд.

– Да уж, осведомлен ты неплохо, – заметил он.

Я усмехнулся:

– Как и ты! Я тоже стараюсь все знать наперед.