Глава 14

Декабрь 1990 года

Йен поднял грязные жалюзи и выглянул на стоянку. Ветер налетал такими сильными порывами, что слышно было, как подрагивает вывеска мотеля «Счастливые часы». Было только без четверти четыре, но день закончился, и мигающие рождественские гирлянды, украшающие заведение, уже зажглись.

Он ненавидел дневные свидания. Им не хватало радостного возбуждения вечера, которое могло преобразить даже такое убогое и гнетущее место, как это.

Роксанна, дрожа, сидела в постели.

— Черт, как в холодильнике. За твои деньги они могли хотя бы включить отопление.

Ее одежда, как обычно, лежала на стуле. Йен взял новое норковое манто Роксанны и посмотрел на этикетку модного нью-йоркского меховщика. Это манто было значительным шагом вперед по сравнению с тем, которое подарил ей он.

— Вот, накинь, — грубо сказал он. — Кстати, не ты ли мне говорила, что перестала ругаться через слово?

Она засмеялась:

— Я ругаюсь, только когда с тобой. С тобой я могу себе это позволить.

Он понимал, что от него ждут подтверждения этой близости в совершенно определенной манере. Но из-за мрачного настроения этого не сделал. Перед глазами у него стояла пелена, на плечи давил груз.

Подобно ограбленной королеве, Роксанна сидела в светлых мехах, на шее у нее мерцало золотое колье. После удовлетворения желания — и кстати, Йен, сгорал от него не меньше, чем она, — Роксанна была настроена на долгую, приятную беседу.

— Вставай, — приказал он. — Не знаю, как ты, но мне нужно вернуться домой к ужину. У нас гости.

— Я думала, что на этой неделе ты живешь у своего отца в Ред-Хилле. Мы переехали туда вчера вечером. Сегодня днем я поехала к дантисту, ха-ха.

— Мы приедем в Ред-Хилл сегодня вечером, после гостей.

Все это мероприятие было идеей Клайва, причем совершенно несвоевременной. Однако же бедняга ни о чем никогда не просил и не так уж о многом просил сейчас. Может, он думал, что это его последнее Рождество. И он представил Клайва сидящим с книгой перед камином.

— Это Рождество станет моим первым праздником в кругу вашего семейства, чего ты так боишься. Но не волнуйся, я буду идеальной, — заверила Роксанна, целуя кончики своих пальцев, как она часто делала.

Это тоже подействовало на Йена раздражающе.

— Шевелись давай! Мне еще нужно расплатиться по счету, а я не могу, пока ты в номере.

— Хорошо, хорошо. — Она зевнула, потянулась и обнаженная выскользнула из постели.

Пока она одевалась, Йен пристально следил за этим маленьким спектаклем, наблюдал за грациозными, как у стриптизерши, движениями.

— Еще ничего не заметно, — сказал он.

— Конечно, нет. Всего два месяца.

Три недели назад она сообщила ему, что беременна, и до сих пор он иногда думал, не приснилось ли это ему.

— Ты уверена, это не ошибка? Ради Бога, ты уверена? — спросил он.

— Я же сказала, что ходила к врачу. Ошибки нет.

— Я имею в виду, чей он, — сказал Йен, преодолевая свое отвращение к этим словам.

— И у тебя хватает смелости снова спрашивать меня об этом, Йен?

— Я имею право спросить. Мы были вместе всего три раза, один раз тогда в твоем доме и два раза здесь.

— Достаточно и одного, друг мой. И вообще, к чему весь этот допрос с пристрастием? Посмотри на моего мужа! Я не была с ним последние три месяца. Как я могла? Пошевели мозгами. Да, — сказала она, забирая волосы отделанной бархатом заколкой, — медовый месяц был коротким.

— Не надо, — сказал он. Это было отвратительно, и он уставился в окно на «БМВ» Роксанны. — А он хорошо с тобой обращается, а?

— На машину смотришь? Да, хорошо. Лучше, чем ты, когда у тебя была такая возможность.

— Не надо, — снова попросил он. И увидел Клайва, лежащего в больнице, подсоединенного ко всем этим трубкам, увидел Клайва, лежащего в гробу, и, развернувшись, крикнул: — Мне так стыдно, Роксанна!

Она красила губы и ответила, только когда закончила и аккуратно их промокнула:

— Поздновато об этом говорить, ты не находишь? Вот что я тебе скажу, Йен. Твоя беда в том, что у тебя слишком много совести. Если бы ты женился на мне, когда мог, сейчас бы мы не попали в такой переплет.

Его затопил страх. Йен чувствовал, как он ледяной водой растекается по его жилам.

— Он не… не будет сопоставлять сроки?

— Нет. Я каждый раз разыгрываю спектакль, когда ему становится получше, но у него едва получается. Он все это придумал. Ничего такого и не было. Но он знает недостаточно, чтобы это сознавать. В любом случае он последний, у кого появятся какие-то подозрения.

— У меня такое ощущение, будто я вывалялся в грязи, Роксанна.

— Мог бы сказать что-нибудь хорошее о ребенке, которого я тебе подарю. Ты, должно быть, хочешь ребенка. Все мужчины хотят.

— Об этом больше думают женщины. Разумеется, я надеюсь, что с ним все будет в порядке… и с тобой тоже.

— Я обратила внимание, что ты не предложил сделать аборт.

— Это не мне решать.

Но она не отставала:

— Ты мог бы выказать хоть немного радости насчет ребенка.

Дура! Как он может радоваться?

— Все дело в ситуации, Роксанна. Я ужасно, страшно беспокоюсь.

Они стояли друг против друга, готовые идти и в то же время медлившие. «Да, — думал он, — я хотел ребенка. Но не от нее. Какая ирония!» Если это будет даже самый красивый мальчик в мире, он будет принадлежать не ему, а Клайву. А если Клайв умрет, она через пару лет снова выйдет замуж. У овдовевшей красавицы миссис Грей отбоя не будет от претендентов. Мысли Йена неслись стремительно. Но предположим, что она не захочет вторично выходить замуж, а предпочтет остаться с ним. Он попадет в ловушку и будет привязан к Роксанне. Она будет держать его при себе до последнего дня жизни и даже после, если эта привязанность перейдет на Хэппи. При этой мысли он внутренне застонал.

— У тебя вид, как у покойника, — сказала она.

— Я себя сейчас таковым и чувствую. — Йен помолчал, думая об отце и о том, в какую ярость он впадет, узнав об их связи. — Если ты кому-нибудь проговоришься и Клайв узнает, это его убьет.

— Ты с ума сошел? По-твоему, я собираюсь поместить в газете объявление?

Взгляд ее был жестким. Она злилась на него, и он понимал почему. Беременная женщина хочет внимания и одобрения, признания со стороны отца грядущего чуда. И он вспомнил, как гордился своими детьми Дэн.

Поэтому очень мягко сказал:

— Не сердись на меня. Одна часть меня радуется ребенку, а другая часть — то, что ты видишь. Я имел в виду, не говори своей сестре. Не доверяй никому. Ты отдаешь себе отчет в том, что случится, если это выплывет наружу? Отец, Клайв и Хэппи…

Теперь перебила она:

— Ради нее — не говоря уж о Клайве, который небезразличен мне больше, чем ты можешь себе представить, — я буду осторожна. Я не такая дрянь, как ты, наверное, думаешь.

— Я не думаю, что ты дрянь, Роксанна! — возмутился он.

Конечно, она не была хорошей, как Хэппи или Салли, но и плохой тоже не была.

— Она была очень добра ко мне, давала рецепты и все такое, хотя могла бы и нос воротить. Тебе не о чем беспокоиться, Йен. — Она тряхнула головой. — Кроме того, если ты не веришь, какой хорошей я могу быть, то наверняка понимаешь — я знаю, с какой стороны намазан маслом мой хлеб.

Вот это было больше похоже на Роксанну, и он кивнул:

— О, я не сомневаюсь, что знаешь. Ничуть.

— Кстати, о хлебе, — нахмурилась она. — Как он будет намазан, если Клайв умрет?

— Прошу тебя, не хорони его раньше времени.

— Я ничего подобного не делаю. Но люди умирают. А он болен, и у меня будет ребенок, поэтому мне нужно знать.

— Ты спрашиваешь меня, что в его завещании? Так вот, я не знаю.

Она вдруг расплакалась.

— Йен! Мне страшно. Что будет со мной, если Клайв умрет? Я не хочу уезжать из этого дома, у меня все заберут, я все потеряю, как Золушка в полночь. — И, бросившись к Йену, она уткнулась ему в плечо. — Ты думаешь, что я — это всего лишь загребущие руки, но ты же знаешь, что это не так, что я хорошо к нему отношусь! Я не только беру, я даю. Я делаю его счастливым. Можешь спросить его, он скажет, как он счастлив.

«Он был бы не очень счастлив, если бы слышал сейчас твои слова».

Она все плакала, и он погладил ее по спине, успокаивая и бормоча:

— Не нужно и спрашивать. Он постоянно об этом говорит.

— Я только-только ко всему привыкла, и вдруг придется всего лишиться…

В душе Йена шевельнулась жалость: конечно, ее подняли из грязи и возвели на вершину горы. Неудивительно, что она боится падения. Поэтому он все гладил ее и приговаривал:

— Ты забегаешь вперед. Не нужно бояться.

Она подняла голову и, достав из кармана платок, вытерла, все еще всхлипывая, глаза.

— Я люблю тебя, Йен. И всегда буду любить.

Машинально поглаживая ее спину, Йен приводил в порядок свои мысли, даже не глядя на Роксанну.

Проблему надо решать логически, как в геометрии. Одно вытекает из этого, другое — из того, и так, пока не получишь ответ. Что ему нужно, так это деньги, достаточно денег, чтобы при любом раскладе Роксанна не поднимала шума. Что нужно, так это выкупить долю Аманды, потому что если этого не сделают они, результат очевиден. Таким образом, все снова возвращается к лесу. Теперь, когда — о чудо из чудес! — Дэн сдался, единственным препятствием остается Клайв, который убежден и, несомненно, прав, что продажа разобьет отцу сердце. Но Клайв не знает, что существует еще одно обстоятельство, которое может разбить сердце их отца наверняка… Этого надо избежать. И Роксанна единственная, кто может это сделать.

— Я так люблю тебя, Йен! Ты не знаешь, как сильно.

«Верно, — подумал он, — не знаю. Все так зыбко. Там, где замешаны деньги, кто может знать?»

— Я хочу с тобой поговорить, — сказал он. — Давай снимем пальто и сядем.

— Мне нужно домой. Он целый день сидит один, ждет меня, бедолага. Я теперь почти не оставляю его. Он нуждается во мне, и я чувствую себя виноватой. Он думает, что я поехала к дантисту, а потом поведу сестру обедать — она приехала из школы. Мне нужно спешить домой.

— Это не займет много времени, если ты сосредоточишься. Клайв, должно быть, говорил тебе кое-что про наш бизнес. Про людей, которые собираются построить жилье на территории части леса Греев.

— Ну да, ты мне говорил, я в газете читала. Клайв мало что рассказывал. Я знаю, что ты хочешь, чтобы он встал на твою сторону, вот и все.

— Правильно. Но я расскажу больше.

Когда он как можно проще изложил ей происходящие события, она воскликнула:

— Да кто такая эта Аманда, чтобы вы ее так боялись?

— Мы не боимся, мы просто не хотим застрять в судах на десять лет.

— Почему твой отец не может ее урезонить?

Очень хороший вопрос. То, что их отец, человек такого склада и влияния, не может совладать с несносной, странной молодой женщиной, было загадкой.

— У него слабое сердце, и самое страшное для него — это участие в ссоре, — последовал ответ Йена, и слова его были правдой. — Так что видишь, как важно, чтобы Клайв не тормозил сделку по лесу. Тогда у нас будут деньги, чтобы откупиться от Аманды, и… — Он серьезно и многозначительно посмотрел на Роксанну. — Будет много денег для тебя, умрет Клайв или останется жить. В любом случае — пусть он живет как можно дольше — мы учредим для тебя траст, и ты будешь обеспечена на всю жизнь.

Глаза ее расширились и засияли, а на губах помимо воли появилась улыбка.

— Но только, только, — резко напомнил он в третий или четвертый раз, — если ты сможешь склонить Клайва на нашу сторону. А теперь поезжай домой и сделай это. Я уверен, ты сможешь. Ты сама знаешь как.

— Не волнуйся. Он делает все, что я прошу, и это сделает тоже.

«Будем надеяться!» — сказал себе Йен. Иначе над его головой будут кружиться два стервятника — Аманда и Роксанна. Жадные до денег — вот их суть. Проклятие! Вот в чем корень зла. Он уже не хотел никаких денег для себя, только бы избавиться от этих женщин.

— А теперь поторопись, — напомнил он. — Уже поздно, а по радио передавали, что выпадет снег.

Она обняла его за шею, подняла лицо, чтобы он поцеловал ее.

— Роксанна, у нас нет времени, — напомнил он, едва коснувшись ее губ.

Она запротестовала, говоря, что это не настоящий поцелуй, но Йен уже открыл дверь.

— Мне даже начинает нравиться этот номер, — заметила Роксанна. — Когда мы встретимся снова?

— Давай не будет отвлекаться. Сначала дело. Мне нужно, чтобы ты вернулась домой и обработала Клайва.

На парковке они разошлись, и Йен умчался первым. Он поскорее хотел попасть домой, к Хэппи, такой умной, такой красивой и милой, к женщине, которая не станет ему докучать, будет довольна и занята делом и не будет хныкать или плакать, говоря о любви или требуя денег.