1

Как они шли… Красиво, гордо, бесстрашно… Даже толпившиеся у входа в дискотеку драчливые рэперы в широких штанах расступились, освобождая дорогу. Они шли в ногу, плечом к плечу, они молчали, они смотрели вперед. Это была какая-то новая, неведомая, загадочная сила, их даже не решались окликнуть, а только смотрели вслед.

Глубокой ночью на улице Ленина было людно: сюда подтягивалась выспавшаяся днем придонская молодежь – потусоваться, потанцевать, побалдеть.

Пройдя почти всю улицу Ленина, друзья свернули на полутемную и пустынную улицу Володарского, с нее вышли на Заводскую, где не было ни души, и скоро оказались на Заводской площади.

Слева возвышался освещенный прожекторами памятник Ленину, справа робко светился изнутри хрустальный храм. Здесь случилась маленькая заминка – Ким и Анджела Дэвис направились было к памятнику, а Илья пошел к часовне.

– А почему здесь, а не там? – застенчиво поинтересовался Ким.

– Так надо, – бросил на ходу Илья.

Оглядев скептическим взглядом часовню сверху донизу, Анджела Дэвис спросила:

– Знаете, как ее в народе прозвали? Рюмка! Печенкин рюмку себе сварганил. – Она засмеялась, и Ким тоже, но Илья заставил их замолчать.

– Тихо! Вы сюда не смеяться пришли…

Внутри часовни красиво горели разноцветные лампадки, слабо высвечивая темные иконные лики. Озабоченно глядя на носки своих кроссовок, Илья заговорил – глухо и предельно серьезно:

– Хотел заставить вас выучить, но это бесполезно… Поэтому я буду говорить, а вы повторяйте. Параграф первый. Коммунист – человек обреченный.

– Параграф первый…

– Вам параграфы называть не нужно. Коммунист – человек обреченный.

– Коммунист – человек обреченный, – нестройным хором повторили Ким и Анджела Дэвис.

– У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанности, ни собственности, ни даже имени…

Анджела Дэвис повторила это с чувством и даже прокомментировала:

– Я так и знала…

Илья ее остановил:

– Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единой целью – революцией. – Голос Ильи делался громче и значительней.

– …революцией! – громче и значительней повторили соратники.

– Параграф второй.

– А сколько всего параграфов? – поинтересовалась Анджела Дэвис.

– Двадцать шесть.

Девушка почесала макушку. Ким смущенно засмеялся и обратился к Илье:

– И ты все двадцать шесть помнишь?

– Конечно, – невозмутимо ответил Илья. – Повторяйте:…он в глубине своего существа…

– Он в глубине своего существа…

– …не на словах только, а на деле…

– …не на словах только, а на деле…

– …разорвал всякую связь со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общественными условностями, нравственностью этого мира.

– …нравственностью этого мира.

– Товарищ Сергей, а что такое нравственность? – спросил Ким, робея.

Илья усмехнулся:

– Как сказал Ленин, нравственность – это то, что служит разрушению эксплуататорского общества и объединению всех созидающих общество коммунистов. От себя добавлю – новое общество коммунистов. Понятно?

Но, кажется, корейцу не очень было понятно.

– Нравственность – это разрушение. Теперь понятно?

Ким кивнул.

Илья на мгновение задумался, восстанавливая в памяти текст клятвы.

На окраину площади выполз милицейский уазик и остановился.

– …нравственностью этого мира, – еще раз повторил Илья, не отрывая взгляда от милиции. Уазик дернулся и уполз в темноту. – Коммунист для него – враг беспощадный, – торопливо заговорил Илья, – и если только он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб верней его разрушить.

– Коммунист для него – враг беспощадный, и если только он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб верней его разрушить, – торопливо повторили кореец и мулатка.

– Всё! – неожиданно оборвал клятву Илья и глянул туда, куда уехал милицейский патруль.

– Ты же говорил – двадцать шесть параграфов, – хитровато щурясь, напомнил Ким.

– Хватит с вас и двух, – недовольно бросил Илья.

– Хватит и двух, – охотно согласилась Анджела Дэвис. Она зябла – было ветрено и прохладно.

Илья улыбнулся:

– С этой минуты вы члены НОК – Нового общества коммунистов. Поздравляю.

– А расписываться нигде не надо? – сделавшись очень серьезным, спросил Ким.

– Сейчас распишетесь, – успокоил Илья соратников и извлек из бокового кармана толовую шашку с крысиным хвостом бикфордова шнура.

– Ух ты! – удивился Ким. – Где взял?

– Атомную бомбу предложили, но дорого, – пошутил Илья. В другой его руке возникла зажигалка.

Задорно улыбаясь, Илья поглядывал то на соратников, то на хрустальный храм.

– Ну что, насыпем махры в пасхальное тесто? – весело предложил он.

И Ким и Анджела Дэвис сразу поняли, что хочет сделать их вождь, но, судя по выражению их лиц, не верили в то, что это будет сделано.

Илья щелкнул зажигалкой, но ветер мгновенно погасил пламя. Илья засмеялся.

– Но вы же говорили: Бога нет. Вы кричали: Бога нет, да? – спросил он, продолжая щелкать зажигалкой.

– Да, нет, – кивнула Анджела Дэвис.

– Нет, да, – закивал Ким.

Илья вновь засмеялся:

– Боитесь? Когда Павка насыпал попу махры, он верил еще, что Бог есть, и все равно насыпал. А вы говорите: Бога нет – и боитесь!

– Что мы, Бога, что ли, боимся? – возмутилась Анджела Дэвис.

– Нас посадят, – объяснил ситуацию Ким.

– Не посадят, – успокоил Илья. – А если посадят, это даже лучше – нам нужны новые мученики.

– Да ты знаешь, сколько на эту стекляшку денег потратили?! – все больше заводилась Анджела Дэвис.

– Сколько? – посмеиваясь, спросил Илья.

– Сколько-сколько? Много!

– А знаешь, чьи это деньги? Это деньги твоей бабушки. Это деньги твоей мамы. Это ваши деньги! Печенкин украл деньги у народа и на эти деньги решил прославить себя. Она ваша, и вы можете делать с ней все, что захотите.

Щелкала и щелкала зажигалка, пламя вспыхивало и гасло, вспыхивало и гасло.

– А я не хочу! – крикнула Анджела Дэвис. – Пусть стоит!

– А Ленин? – насмешливо крикнул Илья.

– И Ленин пусть стоит!

Ким кивнул, соглашаясь с девушкой. Перестав щелкать зажигалкой, Илья заговорил тихо и спокойно:

– Вы еще не понимаете, что им двоим здесь не устоять. Если они сегодня построили здесь эту часовню, завтра захотят снести памятник. Бога нет. Его никто никогда не видел. А Ленин есть. Я видел Ленина.

Илья сердито и нетерпеливо глянул по сторонам, щелкнул зажигалкой, и тут словно чудо случилось – ветер совершенно стих, пламя даже не колебалось, и Илья поднес к нему конец бикфордова шнура. Он громко зашипел и заискрился.

Анджела Дэвис пронзительно завизжала, не сводя глаз с бегущего белого огня.

– Бегите! – закричал Илья, швырнул взрывчатку за решетку ворот, на кафель, под образа, и побежал прочь.

– Мама! – прошептала Анджела Дэвис и рванула в другую сторону.

Ким растерянно посмотрел на шашку, подергал решетку ворот и тоже побежал.

Как они бежали! Долго и стремительно, на одном дыхании. Усталость наступила вдруг, ударила поддых, свалила. Падая, Анджела Дэвис привалилась к какому-то забору, сползла на землю и несколько секунд не дышала, вслушиваясь в ночную тишину. Взрыва не было.

Анджела Дэвис всхлипнула и задышала – часто и громко, часто и громко… Но и оглушенная собственным дыханием, она услышала, что рядом, по другую сторону забора, кто-то тоже задышал – часто и громко… Он то ли заразился ее дыханием, то ли дразнился… Анджела Дэвис зажала ладонью рот и прислушалась. За забором было тихо. Тогда она стала медленно подниматься, чтобы заглянуть туда, и обнаружила вдруг вырастающую напротив удивленную и испуганную физиономию Кима.

Дыхание прорвалось одновременно, и, глядя друг на дружку, они разом задышали – часто и громко, часто и громко и все чаще и громче… Странно, но это было почти то самое любовное дыхание…