Вызов № 28 ЗА КАКИЕ ТАКИЕ?..

Да, бывают, несомненно, диагнозы, поставив которые, вспоминаешь, где у тебя лежит образец летального эпикриза. И вовсе не из-за того ты об этом вспоминаешь, что забыл, как его писать, а потому как существует опасность: вот-вот и загнётся вверенный тебе пациент. И ничего с этим поделать нельзя.

Опять же, для тех, кто нацелен на скептическую волну, прошу не путать понятия «ничего не поделать» и «ничего не делать». Ведь, несмотря на то, что имеется ясность о бессмысленности любых телодвижений, ты всё равно бежишь как ошпаренный и проводишь оживляющие мероприятия, покуда есть силы. А по закону они у тебя должны быть как минимум тридцать минут. Вот и стараешься ты, не обращая внимания на страшные диагнозы, человека обратно вернуть. Если повезёт, и в тебе загорится частичка Всевышнего, то пациент возьмёт да выживет. Уж поверьте. И тогда ходишь ты довольный и коллегам своим рассказываешь, как удачно откачал безнадёжного (с точки зрения медицины) больного.

Михалычу судьба улыбалась, и нескольких пациентов он успел вырвать из цепких лап Смерти. Теперь эта клиентура лежала в реанимации и ждала своего перевода на другие, менее критические отделения. Наш товарищ по долгу призвания приходил на шестой этаж и вёл динамическое наблюдение поступивших. Помимо этого в реанимации под его наблюдением оказались и остальные пациенты, ничего общего с кардиологической патологией не имеющие.

В тот трудный период академик сам травмировал ногу, а потому просидел на больничном полтора месяца нового года. Появившись в больничке в середине февраля, он прямиком устремился на любимое отделение с философским видом.

В ординаторской, куда влетел наш товарищ, утопая в историях болезни, сидел другой коллега, тоже академик, Рома Топорков.

— Привет, Ромка! — обрадовано воскликнул Михалыч. — Опять зашиваешься?

— Да, всё по старинке, — подтвердил коллега. — Я и здесь, и одновременно на операциях батрачу. Скоро раздвоение личности заработаю.

— Так и не взяли к вам дополнительного реаниматолога?

— Нет. Отказали напрочь, — выдохнул Ромка и добавил: — Зачем корове багаж?

Михалыч сразу понял, кто есть корова, и согласился, что багаж ей действительно не нужен.

— Покажешь клиентов? — сменил он тему и, вытащив цитату из фильма «Обыкновенное чудо», добавил: — Сегодня я буду кутить. Весело, добродушно, со всякими безобидными выходками.

— А чё ж не показать? На здоровье, — согласился коллега и, встав со стула, вытянулся к небу.

Вместе прошли в палату. По периметру стояли четыре койки, за стенкой, во второй половине реанимационной палаты, — похожая расстановка мебели.

— Эта, — начал Роман с ближней пациентки, — с инфарктом микарда. Третий по счёту, но, предполагаю, через недельку-другую её переведём. Эти двое, сорок и сорок шесть лет, после операции, по поводу алкогольного панкреатита. Шансы низки, но, как говорится, если не сейчас, то после следующих праздников.

— Постоянные клиенты? — уточнил Михалыч.

— Не возбраняется и подобная формулировка, — закивал Роман и перешёл к четвёртой койке. — А вот здесь весьма интересный случай. Пожилая женщина, восьмидесяти двух лет, с холецистэктомией и тотальным, я подчёркиваю, тотальным панкреонекрозом от шестого января.

— Подожди, подожди, — вклинился Михалыч, — от шестого января? Так с таким диагнозом вообще не живут. У неё же полностью развалилась поджелудочная железа.

— Да, не живут, — согласился коллега-реаниматолог. — Но, как сам видишь. Уже полтора месяца и ничего.

Бабушка лежала без сознания, и лишь кардиомонитор оповещал окружающих, что она по-прежнему жива. Если подобное состояние, конечно, можно, жизнью назвать.

— Ничего себе! — воскликнул Михалыч. — С подобным я ещё не сталкивался. Это же как нужно при жизни нагрешить, чтобы Бог на тот свет не пускал? А, Роман?

— Ага, — закивал оппонент, — она там стучит в дверь, а ей приглушённо: «Не пустим». А может, наоборот, у неё столько заслуг, что ей дано право ещё пожить. «Рановато вам, бабуля. Поживите ещё, так и быть».

— Возможно, — согласился Михалыч. — Довольно философский вопрос. Только скажи, это разве жизнь?

Реаниматолог многозначительно развёл руками. Он не числился в сторонниках эвтаназии, но сам лежать на аппарате ИВЛ столь длительно никому бы не пожелал:

— Конечно, не жизнь. Полтора месяца просто-то лежать и то не сахар, а тут…

Оба приятеля ещё постояли какое-то время рядом с паралетальной пациенткой и также философски, каким случилось окончание разговора, молча разошлись по своим делам.