Вызов № 41 ЗАМКНУТЫЙ КРУГ, или КАК УМЕНЬШИТЬ ЖАЛОБЫ БОЛЬНОГО

Разумеется, не изобилуют частотой ситуации, когда алкогольные напитки имеют положительные моменты. Я бы даже сказал, что подобные истории единичны. Поэтому правильный медик никому и никогда (в том числе и себе) не посоветует употреблять что-нибудь крепче кефира. Максимум пятьдесят грамм красного сухого вина, и то если вы на подводной лодке. Правда, иной раз и я даю добро на подобную дозу, поскольку в мегаполисе экология как раз и напоминает нечто схожее с климатом на субмарине. Только сказать между нами, пятьдесят грамм настолько мизерная доза, что вы их даже на языке не почувствуете. И в такие минуты человек начинает мыслить, как подводники. Пятьдесят грамм в день равняется полбутылки в неделю. Какая разница? А разница, как говорится, есть.

Медработникам же в вопросе «Пить или не пить?» вдвойне тяжелей. Ведь если сам удержишься от похода в ликёро-водочный магазин, то нет-нет да найдётся какой-нибудь гражданин (благодарный пациент), который непременно угостит вас чем-нибудь крепким. А поскольку больных у нас бесконечность, то и спиртосодержащие жидкости лишь растут и день ото дня прибавляются. Хоть супермаркет открывай. Или отдел элитного алкоголя. Однако чаще открывают всё же другое.

Служил в нашей больничке Хирург. Хирург с большой, как вы уже поняли, буквы. Настоящий врач. Василий Димович. Первоклассный специалист. Одно горе: доктор постоянно, почти ежедневно бухал. Пил несчастный практически по-чёрному. Прямо не отходя от кассы пил. И в ГБ пил. Но операции проводил идеально: скальпель между пальцев, точно шаолиньский монах посох, крутил. Да и послеоперационных последствий не наблюдалось. Поэтому и работал. Правда, потребление крепких напитков не могло не сказаться бесследно. И оно сказалось. Димыч начал засыпать прямо в смотровой, на приёме. Раз — и досвидос. Просьба не будить. Происходило это приблизительно так.

Уставший хирург садился за стол и опирался головой о руку. Мыслить не удавалось, а вот спать аж кусалось. Складывалось ощущение, что в столешницу вмонтирован какой-то специальный головной магнит. Лобную кость упорно тянуло вниз. И дабы не ударить черепушкой в дерево, Василий Димович подпирал её рукой. Напротив хирурга, как правило, уже сидела какая-нибудь рядовая бабулька. «Скорая» оставила её пятнадцать минут назад, и теперь она вновь засияла, завидя, сколь быстро появился нужный специалист.

Дальше словно в сказке.

Занявший удобную позу хирург задаёт классический (и самый любимый) вопрос всех врачей:

— На что жалуемся?

Бабулька, которая, как и большинство пациентов, думает, что врачу одномоментно нужно рассказать чуть ли не про всю свою жизнь, зашла издалека:

— Да, вот, милок, я тут давеча грушу надкусила, а она то ли не качественная была, то ли просроченная, в нашем магазине частенько некачественные продукты продают, я даже жаловалась и сын у меня жаловался, но… — и открывалась жалобная книга практически на всё. Если старушечка волей судьбы оказалась бы интересна для истории человечества, то именно сейчас нельзя представить удобнее случая, как достоверно записать её биографию. Но Димыч на биографа никак не походил, а бабулька за свою долгую жизнь, кроме участия в родах двоих детей, ничем не прославилась. В общем, нужный доктор заснул ровно между словами «магазине» и «продукты», или если смотреть во временном эквиваленте, то это где-то не дальше десятой секунды.

Первый симптом сна в виде приглушённого храпа до бабульки долетел, когда она уже вспоминала внуков. Новый звук заставил её остановиться и вглядеться в доктора. Возникали подозрения, что врач уснул. Словно к опасному хищнику, старушка придвинулась ближе, дабы проверить невероятную догадку. Как и полагалось по жанру, стараясь не разбудить зверя, пациентка спёрла сама у себя дыхание и в упор стала изучать лицо своего оппонента, временно предоставленного ей больницей. Лицо выглядело по-младенчески умиротворённо, и если бы не лёгкое сопение, то лишь экспертиза смогла бы установить существующий факт сна. Однако хирург повторно и тихонько храпанул, чем дал бабке шанс тут же его раскусить: спит! Правда, в молодости бабульку всё же воспитывали, в отличие от нынешних дней, когда дело на самотёк пущено, поэтому будить врача сразу она просто постеснялась. Болевой же синдром хотел глубоко наплевать на моральные аспекты человечности, и он, поднажав на бабулькины внутренности, заставил её поступиться столь долго взращиваемыми принципами. Спустя пятнадцать минут молчания старушечка громко и демонстративно покашляла.

— На что жалуемся? — встрепенулся хирург, повторно опёршись на руку.

— Да, вот, милок, я тут давеча грушу надкусила… — снова начала свою песнь бабулька и повторно упустила врача. На сей раз пенсионерка сумела рассказать меньше историй, поскольку первый храп вырвался в начале третьей минуты сна. По отработанной схеме пациентка вновь показательно кашлянула.

— На что жалуемся? — проснувшийся врач оставался неизменен заложенному в институте опроснику.

— Да, вот, милок, я тут давеча грушу надкусила… — Бабулька всё ещё не понимала всей срочности ситуации. — И невестка у меня жаловалась… И мать её…

Если бы бабульку предупредили о том, что анамнез болезни и жизни придётся повторять неоднократно, то она, наверное, не имела бы иного шанса, как записать всё на диктофон и тупо включать повтор. Или…

Бабулька выбрала длинный вариант.

Длинный вариант выглядел как периодическое покашливание, сокращение историй и уже избитое «На что жалуемся?». После шестого пробуждения хирурга старушечка наконец-то осознала, как правильно необходимо излагать жалобы. Дождавшись очередного классического вопроса доктора, пациентка не стала поминать злосчастную грушу, а заявила кратко:

— Живот болит.

Вот тут, о слава тебе, Авиценна, выспавшийся хирург перешёл к следующей фазе: осмотру…

Приблизительно подобным образом происходили тяжкие приёмные дни. Больные «пели колыбельные», а светило, в свою очередь, крепко спал. Разумеется, не все получили должное воспитание, а посему кашляли крайне редко. Чаще либо трясли уставшего врача за плечо, либо тупо выбивали из-под головы руку. Грубо, конечно, но встречались и подобные кадры. Правда, надо отдать должное (и это общая заслуга) — никто никогда на врача не жаловался. До операции, честно говоря, страшно: а вдруг помощь плохую окажут или на главный принцип глаза закроют. Ну, а после — незачем. Раневая поверхность идеальна, и ни одного послеоперационного осложнения. Прям фантастика. Пациенты сияли и даже несли коньяк. Толпами. И ежу понятно, что хирург вновь напивался и продолжал засыпать на приёмах. Что делать?

Прям замкнутый круг какой-то.