Вашингтон, Филадельфия, Нью-Йорк, Дублин, Октябрь 1904-го года — апрель 1905-го года

В один из дождливых октябрьских вечеров, морской агент России в Вашингтоне, как обычно по дороге к себе на квартиру, зашел в «Виллард». Кухня ресторана при этом отеле ему нравилась. Во время ужина Бутакову передали визитку незнакомого инженера из Бостона, просившего разрешения подсесть к столику русского офицера.

Возражать Александр Григорьевич не стал: на фоне идущей русско-японской войны ему неоднократно приходилось рассматривать предложения о приобретении проектов разного «чудо-оружия» для нашего флота от предприимчивых янки.

Поток таких ходоков не прерывался с того самого дня, как в американских газетах появились статьи о возможном вскоре отъезде в Россию инженеров-двигателистов из компании «Стандарт» и покупке ведомством Великого князя Алексея Александровича всех их новых моторов за какие-то сумасшедшие деньги. А после того, как до читателей здешней прессы дошла информация о том, что месяц назад холландовский «Фултон» был замечен в гавани Кронштадта, и недели не проходило, чтобы на стол к Бутакову не ложились два-три очередных коммерческих предложения. Вроде супермины, которую нельзя вытралить ничем и никогда, или «абсолютного» трала, который обезвредит любую мину. Причем, и то и другое — от одного изобретателя…

Однако, настроившийся было на критически-юмористический разбор очередного технического бреда под бокал хорошего вина кавторанг, обманулся в своих ожиданиях. Возникший в кресле перед ним худощавый «мистер» с аккуратно подкрученными усиками и цепким взглядом, производил впечатление человека серьезного и знающего себе цену. Новый темно-песочный твидовый костюм-тройка сидел на нем не хуже чем военная форма, а приветливая улыбка как-то не очень сочеталась с холодком, таящимся где-то в глубине светло-голубых глаз.

Выдержав протокольно-секундную паузу, и позволив Александру Григорьевичу себя как следует рассмотреть, незнакомец обратился к Бутакову на чистейшем русском языке:

— Имею честь представиться, Комиссаров Михаил Степанович, ротмистр. Офицер по особым поручениям департамента полиции…

Я удивил Вас немножко маскарадом, Александр Григорьевич?

— Рад знакомству. Как я догадываюсь, Вас, любезный Михаил Степанович, привело ко мне нечто значительное, если так интригующе обставлено Ваше появление за океаном?

— Да. Серьезное и весьма спешное поручение особенной государственной важности. Причем, как по линии моего министерства, так и Вашего. Мы сможем сегодня поговорить без лишних свидетелей?

— Есть у меня пара тихих местечек. Но сначала, давайте покушаем. Полагаю, полчаса не столь критичны в Вашем деле, не так ли?..

Небольшая, уютная кофейня возле Ботанического сада, как и предполагал Бутаков, в это время была практически пуста. Устроившись со своим новым знакомым в уголке, где никто не мог им помешать, они заказали по чашечке ароматного напитка со сливками, после чего Комиссаров приступил к выполнению своего поручения.

Первым делом, он передал Бутакову письмо от вице-адмирала Дубасова, в котором тот поздравлял Александра Григорьевича с награждением орденом Владимира третьей степени за успехи по приобретению в Штатах критически важных для флота технических и технологических новшеств.

В нем же Дубасов поручал своему агенту оказать ротмистру Комиссарову любое посильное содействие в том деле, к которому департамент полиции посчитал нужным привлечь Александра Григорьевича. Мало того. Управляющий Морским министерством категорически запрещал Бутакову с кем-либо общаться по вышеозначенному вопросу, кроме сидящего сейчас напротив него офицера. И перед ним же поручал держать отчет.

Второе письмо на имя Бутакова было от Начальника департамента полиции МВД. В нем Петр Николаевич Дурново рекомендовал Комиссарова, особо подчеркнув важность секретной миссии, возложенной на Александра Григорьевича с ведома самого Государя. Подробности ее ротмистр должен разъяснить морскому агенту устно. Впредь никаких письменных отчетов или записок по сему вопросу быть не должно. У Комиссарова же, кроме подробных инструкций, Бутаков должен получить наличность, которая обязательно понадобится для успеха предстоящей миссии.

Джон Филипп Холланд был зол.

Нет. Он не просто был зол. Он был вне себя от гнева. До спазмов в горле, до судорог в кулаках и чугунных колоколов в висках…

Его кинули! Причем, не просто кинули. Такое по жизни с ним уже случалось. Но в этот раз его цинично унизили, растоптали и уничтожили. Не как простого человека, а как инженерного гения, как величайшего конструктора подводных кораблей в этом мире! Из него отжали все, что могли. Все, что породили его ум и талант за пятнадцать лет. А затем вышвырнули, вытерев об него ноги, как о грязную, никому не нужную половую тряпку.

И КТО!? Те самые люди, которые всем ему обязаны! Успехом, деньгами, заказами на годы вперед…

Но мало того. Эти мерзавцы за его спиной, подло, тихушно, продали его наработки, его труд и его идеи. И кому продали!? Именно тем, против кого он работал все эти годы. Тем, кто столетиями грабил и насиловал его Родину, чьи броненосцы и крейсеры в его потаенных, сладких мечтах, целыми эскадрами топились субмаринами Джона Холланда на просторах всех морей и океанов!

Англичанам. Виккерсу и его подручному, гнусному пройдохе Захарофу!..

Лишь недавно он узнал, что в отличие от истории с Хайрэмом Максимом, это была вовсе не частная инициатива «грекоурожденного турецкоподданного». За приобретением Виккерсом 15-и процентов акций «Холланда» стоял интерес британского адмиралтейства и их новоиспеченного первого морского лорда Джека Фишера. Теперь все достижения и труды ирландского патриота Холланда обречены служить врагам его Родины. Его врагам.

Джон Филипп Холланд проиграл войну всей своей жизни…

Но самое гадкое, что он совершенно не представлял себе, как теперь выбираться из той ямы, в которую свалился по собственной наивной доверчивости.

Судиться с подлецами Фростом и Райсом он больше не мог. Последняя финансовая подпитка, которую он получил от японцев за консультации по сборке серии подлодок для их флота, исчерпана. А прямого заказа лично ему в обход фирмы «Холланд торпедо боутс», в которой ему теперь не принадлежит ни единой акции, от графа Мацукато не будет. Об этом неделю назад телеграфировал японский морской агент. Судя по всему, эти подонки, которым теперь формально принадлежат почти все патенты Джона, прознали о готовящейся сделке, и пригрозили иском директору арсенала в Кобэ. Или же просто дела у японцев на войне обстоят совсем неважно, и обещенные Холланду денежки ушли на более важные для них цели.

О каких-то заказах для морского министерства в Вашингтоне лучше и не мечтать. Сладкая парочка давно подмазала там всех, кого надо, размахивая как жупелом направо и налево именем «выдающегося создателя» подводных кораблей. А затем на его место шеф-конструктора посадила дипломированного кораблестроителя из морведа. Этого юнца, выскочку Спира. Хоть и не безталанного, конечно, надо признать.

Но что бы он смог без него, Джона Холланда? А уж как в свое время лебезил: «О, мистер Холланд, это просто великолепно! Это неподражаемо!» И все строчил и строчил в свои тетрадки. Неблагодарный щенок…

Ну, и что теперь? Начинать все с нуля в шестьдесят три года? Или взять, да пустить себе пулю в лоб, чтобы разом прекратить весь этот кошмар? Нервы уже не те, что были четверть века назад, во время краха с «Фенийским тараном». А читать о себе в газетах статьи, проплаченые бывшими компаньонами, и повествующие о том, что Джек Холланд, всего лишь удачливый изобретатель-самоучка, у которого когда-то в прошлом веке были определенные успехи. Но сегодня он одряхлел и одной ногой стоит в психушке. Что он никогда не был настоящим инженером, и что его сугубо гуманитарный интеллект вполне подходит учителю пения, каковым он всегда и являлся…

Джон сидел на скамейке, неподвижно, как изваяние. Иногда мимо него проходили редкие прохожие. Птицы клевали что-то возле его ботинок.

Последние теплые деньки стоят в Филадельфии. Листопад, величественно кружа над дорожками парка, роняет на их гравий и на его плечи золотистые кленовые листья…

Наконец, приступ бессильной ярости отпустил. Но идти домой просто не было сил. Хотелось заснуть, забыть все, и никогда не просыпаться больше в этом жестоком и неблагодарном мире.

«Кое-что о превратностях судьбы? Или о том, как же все-таки приятно быть добрым волшебником… — Бутаков внимательно разглядывал замершую на скамье худощавую фигуру в длинном черном пальто с поднятым воротником и в шляпе-котелке, надвинутой на глаза. Рядом с человеком на скамье лежали его очки, которые он небрежно положил, или же они сами свалились с его носа, когда их владелец заснул, — Пожалуй, Врубель мог с него написать своего «Поверженного демона»…

Хотя, нет. Здесь, скорее, «Человек разгромленный».

Но, как странно: кроме жалости и участия, в душе нет уже, ни обиды, ни гнева. За то, что последним деянием Джона Холланда на его фирме, была передача японцам нашего заказа. Тех самых пяти субмарин типа «Фултона», от постройки которых на Балтийском заводе Государь решил отказаться в марте…»

И не ведал тогда капитан 2-го ранга Бутаков, что сам он, благодаря неким добрым волшебникам, не умрет в феврале 17-го на штыках матросов бунтующего Кронштадта, что его окровавленное тело не рухнет с парапета на кучу тел растерзанных офицеров, и не «сядет» подле них, прислонившись спиной к гранитной облицовке набережной. Что в тот же роковой день не будет забита прикладами его мать — вдова «отца тактики русского парового и броненосного флота», а рядом с нею не будет обесчещена и застрелена его, уже контр-адмирала Александра Григорьевича Бутакова, любимая жена…

— Мистер Холланд? Проснитесь. Проснитесь, пожалуйста…

— Кто это?.. И что Вам угодно? — Джон, близоруко щурясь, торопливо нашарил рукой очки, — О! Вот так встреча. Капитан Бутаков… кто бы мог подумать? Каким ветром Вас занесло в Филадельфию? Да еще сюда, на пленер, время то уже позднее?

— Ваши домашние направили меня в паб. А там сказали, что после пятого стаканчика Вы обычно идете отдыхать в парк.

— Что значит «обычно»? Только вторую неделю… — Джон явно смутился. Выглядеть в глазах кого бы то ни было опустившимся, спивающимся субъектом он не хотел.

— Но сегодня Вы имели все шансы простудиться. Уже не май месяц.

— А Вам-то, простите, какое дело до меня и моего здоровья, молодой человек? Или, получается, что Вы меня специально искали? Может быть, и прикатили сюда из столички сугубо по мою душу?

— Не поверите, но именно так, — улыбнулся Бутаков, — Вы позволите, я присяду?

— Пожалуйста, скамейка длинная…

Только какой теперь у Вас может быть до меня интерес? Я же нынче «технический авантюрист» и понимаю что-то исключительно в сальфеджио, да в игре на фортепьяно. А там, рядом с Вами в Вашингтоне, теперь полным-полно самых настоящих специалистов в области подводного плавания.

Или, может быть с «Фултоном», то есть с «Сомом», что-то приключилось, Боже нас упаси? — вдруг возбужденно вскинулся Джон, окончательно выходя из сонного ступора.

— С «Сомом», слава Богу, все в полном порядке. Кстати, у командира и офицеров отзывы о корабле очень хорошие. Вам велено кланяться…

— Спасибо. Камень с души. Но тогда, какого еще рожна я Вам понадобился?

— В общем, дело в том, что наш новый Управляющий министерством, вице-адмирал Дубасов, не намерен вести дела с господами Райсом, Фростом и их новыми инженерами без Вашего участия. А вопрос о серии «улучшенных» «Сомов» стоит весьма серьезно…

Да, я Вас прекрасно понимаю. И знаю, что Вы хотите мне сказать по их поводу. Но позвольте, сначала я изложу то, что мне поручено начальством до Вас донести, а потом уж Вы выскажете все свои возражения в любых не парламентских выражениях? О’кэй?

— Продолжайте.

— Как нам стало известно, Ваш процесс «Холланд против Райса» сейчас подходит к кульминации, и у Вас имеются очень высокие шансы его проиграть. В результате хозяева «Холланд торпедо боутс» завладеют почти всеми Вашими патетами окончательно. Чего для НАС желательно не допустить.

Предполагая, что сложности с судом у Вас в первую очередь связаны с финансовыми вопросами, в частности, с оплатой адвокатов, мне поручено передать Вам двадцать тысяч долларов за консультационные услуги при покупке и освоении нами «Фултона».

— Простите?.. Что Вы сказали? Сколько!? Я не ослышался? Двадцать…

— Ровно двадцать тысяч североамериканских долларов.

Вы как предпочтете? Получить их наличными, или я должен буду положить деньги на указанный Вами счет?

— Подождите, Александр. Я должен все это… переварить. Это так неожиданно, и…

— Неожиданным для нас было то, как двое этих, с позволения сказать, бизнесменов, с Вами обошлись. Но Вы ведь не отказались от борьбы, Джек? Вы в силах дать им бой?

— Да, мой дорогой! Да, мой друг! Теперь-то мы повоюем…

Как, как же говорил тот болгарин?.. Господи, запамятовал!.. Ах, ну, конечно же: «На Небе Господь Бог, а на земле — Россия!» Золотые слова! Поистине золотые! Может быть, пойдем, согреемся немножко, пока в пабе не закрылись?

Скромный особнячек в типичном ирландском стиле, с увитыми плющом стенами, остроскатной крышей над главным залом и каминной трубой в его торцовой стене. Из окон малой гостиной на втором этаже открывается прекрасный вид на нью-йоркскую гавань, каким может похвастаться, пожалуй, только Бей-Ридж в Бруклине…

Дивный аромат по-ирландски крепко заваренного черного чая. И два человека за столом, удивительно похожих друг на друга, словно родные братья. Правда, один из них выглядит лет на десять постарше другого…

— Значит, Джон, Вы уверены, что они решились на это? Совершенно в этом уверены? — нарушил, наконец, подзатянувшееся молчание младший из собеседников.

— Да, Томас. Я же получил письмо от их Морского министра. А Дубасов — человек чести.

— Конечно, мне хотелось бы его прочесть самому. Но, раз уж таково было условие, Вы правильно сделали, что сожгли его…

— Том, я понимаю Ваши сомнения. В конце концов, Вам пришлось повидать на веку всякое. После пятнадцати лет в застенках вообще можно разучиться верить кому-то.

Но здесь особая ситуация. Как я понимаю, в Санкт-Петербурге закусили удила из-за подстроенного Лондоном японского нападения. А после Шантунгского побоища у всех здравомыслящих людей нет сомнений в том, что русские выйдут из драки победителями, желающими сполна поквитаться с заказчиками и финансистами навязанной им войны. Похоже, что Джону Буллю придется начинать платить по счетам…

— Но вместо открытого вызова, брошенного британцам, они намереваются разыграть ирландскую карту. Использовать нас в своей игре…

— Это большая политика. Будем реалистами, Том: пока к открытому противостоянию они не готовы. Их флот критически уступает английскому.

— Но Вы построите для них свои подводные лодки, Джек! С новейшим вооружением, с торпедами и динамитными снарядами. Это ведь форменные монстры. В сравнении с ними даже выдуманый Жюлем Верном «Наутилус» представляется детской забавой.

— К сожалению, с этим все не так безоблачно. И вовсе не быстро. Я ведь говорил, что вторая цель моего приезда в Нью-Йорк — встречи в адвокатской конторе. Я пока еще над патентами-то своими не властен. Не говоря уж об акциях фирмы.

— А так ли критично оно, английское превосходство на море? Кто мешает русским ударить бриттов туда, где им будет больнее всего? Отправить на юг казаков и забрать Индию? Для начала, а?

Лаймиз едва справились с бурами. С учетом того, что пишут журналисты с Дальнего Востока, регулярная царская армия сегодня попросту растопчет колониальное войско Керзона. А броненосцы по суше не плавают. Вот тогда и мы бы вступили в дело. Если англичане будут связаны большой войной, организовать восстание будет много проще. Подавить его — едва ли возможно, а, главное, оно потребует меньших жертв.

— К серьезной войне все и идет, как я понял. Но она — дело не сегодняшнего дня. И даже не завтрашнего. Поэтому русские и не требуют от Ирландского революционного братства подниматься на бой прямо сейчас. Об этом речи нет.

Прежде всего, они предлагают нам содействие в развертывании в народных массах пропаганды идей ирландского национализма и освобождения. Разве не очевидно, что мы начали проигрывать борьбу за сердца и умы: три четверти прессы на Родине уже пляшет под дудку гомрулеров. И год от года ситуация только ухудшается. Агитация Гэльской лиги явно теряет притягательность для молодежи, чьи горячие сердца жаждут не столько фольклора, сколько открытой схватки с угнетателями.

Понимая это, русские хотят помочь нам и с подготовкой боевых ячеек ИРБ. С учетом последнего их военного опыта. Они готовы предоставить финансы и вооружение. Но для этого нам придется организовать отправку в Россию кого-то из наших людей. Лучших людей. Тех, кто потом будет координировать совместные усилия с нашей стороны.

Сами русские не собираются внедрять в Ирландии свою агентуру. Как подчеркнул Дубасов, «это борьба ирландского народа за свое освобождение из-под английского гнета. Россия не намерена указывать ирландцам как ее вести, навязывать им свою волю или креатуры. Она готова лишь посильно помочь им завоевать свободу, ничего не требуя от них взамен».

Очевидно, что интерес Петербурга — в другом. Он хоть и не был высказан прямо, но понятен. Это тотальный разгром Великобритании. Низведение ее до границ Англии. И мы для них — равноправные союзники в грядущей грандиозной схватке.

Тридцать лет назад фенеи даже помыслить не могли о чем-либо подобном! Сейчас же крупнейшая мировая держава готова оказывать нам помощь не на словах, а на деле…

Кстати, Том, они о нас многое знают. В частности, капитан Бутаков обмолвился, что русские считают систему «девяток» ИРБ излишне громоздкой и весьма опасной, с точки зрения возможного предательства. По мнению их офицеров генштаба, самая оптимальная организационная единица для вооруженного подполья — «пятерки».

— Вот как? Это неприятная информация, — нахмурился Томас Кларк.

— За что купил, за то и продаю. Но разве удивительно, что в Петербурге внимательно следят за тем, что на уме у ирландцев? Враг моего врага — мой друг. Не так ли?..

— Хорошо. Не будем больше терять времени, мой дорогой Джек. Сколько еще Вы планируете пробыть в Нью-Йорке?

— Пять-шесть дней, самое большее — неделю.

— Тогда так: через три дня, в четверг, в это же время приходите сюда. Вам передадут решение «круга». И если оно будет положительным — рекомендации, адреса и все прочее, что понадобится русским для выхода на правильные контакты в Дублине.

Шум и гам торгового порта остались позади. Весеннее солнце ласково припекало, а где-то слева, в парке, надрывались грачи и радостно гомонили разные прочие птицы…

Дублин был красив. Какой-то особенной, неброской красотой, в которой сдержанно перемешены мазки помпезной британской имперскости, средневековая готика и общая для всех крупных городов Европы «единофасадность», экономящая как место, так и две торцевых стены на каждые два дома.

— Вы в первый раз здесь, Василий Александрович?

— Не только здесь, Евгений Яковлевич. Я вообще впервые на Британских островах.

— Правда? А я так не подумал бы. В Лондоне Вы прекрасно ориентировались.

— Ну, время-то на подготовку у нас было, — улыбнулся Балк своему спутнику, — А Вы, как я посмотрю, что там, что тут, в Дублине, — как будто у себя дома.

— Я действительно бывал здесь раньше. Было дело… — задумчиво кивнул Василию Максимов, — «Ведомости» поспособствовали в девятьсот втором.

— Не жалеете, кстати, что журналистика в прошлом?

— Смеяться изволите? Я когда в Маньчжурию ехал и помыслить не мог, что так все повернется. Что мне оставалось тогда? Японскую пулю или штык найти…

Век не забуду Михаилу Александровичу того, что все это писательство в прошлом. И Вам, друг мой, что поверили в старика.

— Ой, да ладно прибедняться, Евгений Яковлевич! Уж чья бы, пардон-с, мычала. Вы и сейчас, что на штыках, что на лопатках в окопе, любому юнцу пять очков вперед дадите, — Балк задорно подмигнул Максимову, снимая кепку и проводя рукой по шевелюре, — Припекает изрядно, кстати…

«Знал бы ты, мой дорогой, что мы с тобой ровестники, не страдал бы комплексом неполноценности. Воин ты от Бога, Яковлич, а не шелкопер. Хоть и перо твое тоже далеко не бесталанное».

— Не студитесь понапрасну. Обманчивая погода. Сверху-то тепло, а в спину с моря — тот еще сквознячок подпирает.

И, все-таки, как Вам Дублин показался? Правда, приятный город? А мосты какие…

— Мне понравился. Вот если бы еще речку между набережными убрать, совсем на наш столичный Невский похоже будет.

— Кстати, да! А мне и не приходило в голову такое сравнение, — Максимов удивленно взглянул на своего спутника и улыбнулся, — У Вас оригинальный взгляд на многие вещи, Василий Александрович.

— Просто свежий. Я же здесь впервые.

Оживленно о чем-то болтая, пара то-ли клерков, то-ли подрядчиков, свернула с Вуд Куэй, и оставив позади ее дровяные баржи и плавучий магазин керосина, по трехарочному гранитному мосту О’Донована протопала над искрящейся солнечными зайчиками Лиффи. Неторопливо пройдя вдоль литой ограды монументального комплекса Судебных палат и миновав маленький сквер, они вышли на Чансери-стрит, где находилась конечная точка их сегодняшнего путешествия.

Маленькому пабу «Стаутс дек», как по уровню сервиса, так и по числу посетителей, было далеко до «Лонг Холла», «Пэллас Бара» или «Миллиганса». В ряду пары сотен аналогичных заведений дублинского общепита, — или общепития, тут сразу и не решишь, как именно будет вернее, — сия заурядная забегаловка была обречена занимать довольно скромное место. Но так уж сложилось, что именно ей предстояло вскоре сыграть особую, знаковую роль в истории всей Ирландии…

Придержав так и не успевший звякнуть колокольчик, Василий пропустил Максимова вперед и аккуратно притворил за собой дверь. В помещении царил полумрак — шторы на окнах были приспущены, и лишь за стойкой горела пара светильников, освещавших не только бесстрастно взиравшего на гостей хозяина заведения, но и живописный ряд разноцветных бутылок за его спиной. Лоток с парой десятков свежевымытых пинтовых кружек и торцы массивных дубовых бочек с надраенными до блеска бронзовыми кранами дополняли интерьер его рабочего места.

— Прошу, джентльмены, — пожилой, грузноватый пабликэн едва заметно кивнул вошедшим, не отрываясь от протирки кружек видавшим виды полотенцем, — Мы только что открылись. Столиков свободных хватает, присаживайтесь, где вам будет удобно.

Кэйли! Ты что, не слышишь? У нас посетители с утра пораньше. Поторапливайся, давай, вертихвостка!

Сейчас у вас примут заказ…

— Спасибо, сэр, — улыбнувшись хозяину, Максимов снял с головы котелок, и вместе с тростью положил его на один из свободных стульев у облюбованного Балком столика в углу зала. После чего, наклонившись к Василию, заговорщески подмигнул, — Похоже, нас не особо-то тут и ждали?

— Поживем — увидим…

— Что будут заказывать джентльмены? — скороговоркой выстрелило вылетевшее из боковой дверки бойкое, канопатое чудо с зелеными глазами, в такого же цвета платьице и белоснежном переднике, на бегу торопливо запихивающее под чепец непокорные локоны цвета позолоченного солнцем льна.

— Принесите, пожалуйста, шесть пинт стаута. И еще орешки, если есть.

— Шесть? Все сразу? — Два изумленных изумруда в обрамлении хлопающих ресниц уставились на Максимова.

— Угу. И сразу…

Чудо вихрем порхнуло к стойке, и в этот момент Балк успел перехватить короткий, внимательный взгляд хозяина в их сторону.

«Есть контакт… — удовлетворенно хмыкнул про себя Василий, — Для начала этого века довольно профессионально работает. Пожалуй…»

Когда кружки, полные увенчанного дюймовой шапкой пены напитка темно-шоколадного цвета, появились на столе, вместо того, чтобы немедленно приступить к поглощению их содержимого, что было бы вполне логично, гости, продолжая о чем-то в полголоса беседовать, аккуратно расставили их по-своему. Четыре штуки в ряд и две по бокам. Словно «нарисовав» на столе крест с длинной рукоятью.

Внимательно проследив за этим священнодействием, хозяин заведения, вытирая последние «гильзы» своего готового к бою стеклянного арсенала, неуловимо кивнул Кэйли, приставлявшей стулья к столам в дальнем конце зала. По прошествию пары секунд, девушка незаметно скользнула в нишу, которая, по-видимому, таила в себе еще одну дверь.

Для кого-то, возможно, — и незаметно. Но только не для Балка с Максимовым. Евгений Яковлевич выразительно взглянув на Василия, и невидимым со стороны стойки движением удостоверился, что «Браунинг» в боковом кармане сидит удобно.

«Все правильно, старина. Как говаривал наш «ковбой» Винни-Пух, если вдруг это «неправильные пчелы», то никогда не знаешь, что у них на уме…»

Колокольчик над дверью паба звонко тренькнул, приветствуя новых посетителей. Ими оказались двое парней в коротких куртках и кепи, надвинутых низко на глаза. Не задерживаясь у входа и, как будто не обращая внимания на Балка с Максимовым, молодые люди прошли прямо к стойке, о чем-то вполголоса заговорив с пабликэном.

«Кармашки оттопырены. «Веблей», похоже. Форма для боевиков стандартная. Судя по всему, эти «кАнкретные пацаны» — группа наблюдения и огневой поддержки. Молоды для контактеров. А сядут они вон туда — за один из двух столиков сбоку. Чтоб Яковличу не под руку…» — оценил вошедших и их намерения Василий. И ошибся.

Один из молодых людей, хохотнув над какой-то шуткой хозяина паба, повернулся к Балку с Максимовым, широко улыбнулся и выдал условленную фразу:

— Джентльмены не помогут разменять мелочь? — после чего чуть развязной походкой подошел к ним и аккуратно, по одному, выложил на темный, мореный дуб столешницы четыре шиллинга. В линеечку, один под другим.

— Хм, почему нет? Помочь можно, — Максимов оценивающе взглянув на незнакомца, доброжелательно хмыкнул, и не спеша достал из кармана еще две таких же монетки, присовокупив их к его серебру. Теперь шесть шиллингов лежали таким же точно крестом, как и стоящие рядом кружки с стаутом.

— Мы рады приветствовать наших друзей, — молодой ирландец чуть поклонился, сняв, наконец, с головы свою клетчатую «лестрейдскую» кепку, — Пойдемте с нами, вас ждут.

Проследовав через весь зал вслед за «пехотинцами» ИРБ, а в том, кто такие эти ребята, Василий не сомневался, Балк с Максимовым были пропущены в ту самую дверку в стенной нише, куда раньше юркнула рыженькая Кэйли. Там они оказались в длинном, узком коридоре с четырьмя дверями вдоль одной из стен, и с пятой, в его дальней, торцевой стене.

— Прошу вас сюда, джентльмены, — шедший впереди молодой человек дружелюбно подмигнул, слегка приоткрывая самую дальнюю из дверей, — Проходите, пожалуйста. Мы останемся здесь, подстрахуем. Можете ни о чем не волноваться.

«Спасибо, ребята. Только если что, мы с Яковличем сами подстрахуем кого угодно. Вас в том числе. И до чего же самоуверенный народ эти ирландцы! Может быть, именно поэтому не могут с англичанами совладать до сих пор…»

В комнате, ярко освещенной солнечным светом из широкого окна, выходящего во внутренний двор, их дожидались три человека. Но Василий даже не успел как следует рассмотреть присутствующих до того момента, как самый крупный и высокий из сидящей за чаем троицы, вскочил, и гаркнув «Клянусь Святым Патриком, да это же наш Макс!», сгреб Максимова в объятия. Через мгновение к ним присоединился и второй ирландец, сперва даже повернувший Максимова к свету, будто не веря глазам своим: «Боже, и вправду — Макс! Но у нас все считают, что ты погиб под Порт-Артуром!»

С огромным трудом высвобдившись из тисков крепких рук своих братьев по южноафриканскому оружию, Евгений Яковлевич, едва переведя дух, кивнул Балку и констатировал:

— Ну, вот! Я же предупреждал тогда, что ляп господина Ножина в «Новом крае», вызвавший ваш с Михаилом Александровичем гомерический гогот, нам еще отрыгнется…

Самураи лишь подранили меня, джентльмены. Причем слегка. А лондонские газеты с визгом восторга перепечатали истерику о «разгроме морпехов Великого князя Михаила у Дальнего» от безответственного журналиста. Естественно, что «смерть» одного из столь ненавистных им офицеров бурских «коммандос» была преподнесена вам изюминкой на торте. А про опровержение, что вышло пару недель спустя, никто даже и не вспомнил, как водится…

Когда подутих вызванный всплеском эмоций старых друзей сумбур, выяснилось, что «комитет по встрече» от боевой организации ИРБ включал в себя бывшего командира Ирландской добровольческой бригады, экс-генерала армии Трансвааля Джона Макбрайда и экс-майора той же бригады Роберта Нунана.

Здесь же присутствовал их товарищ и соратник по ИРБ, издатель ольстерской газеты Гэльской лиги «Трилистник» Дэниел Маккаллог. Но это была видимая, надводная часть айсберга. Ведь кроме официальной католической малотиражки, добрая треть ирландской подпольной литературы также набиралась в его личной типографии.

Двое парней, несущих караульную службу за дверью — сын Маккаллога и помощник редактора Дэнис, а также его друг и блестящий журналист-интервьюэр «Трилистника» Балмер Хобсон, оказались тертыми калачами. Несмотря на «гуманитарность» профессии и молодость, по утверждениям «старой гвардии» оба были решительными, проверенными в деле бойцами Ирландского революционного братства.

Разобравшись с тем, «ху из ху» у хозяев, Максимов вспомнил, наконец, про скромно стоящего в уголке младшего члена российской делегации:

— Кстати, камрады, вот перед Вами еще один человек, «похороненный» шелкоперами во время боев с японцами у Талиенванского залива. Прошу любить и жаловать: капитан гвардии Его величества Государя Императора, Василий Александрович Балк.

В комнате на мгновение воцарилась тишина…

Ирландский берег рисовался четкой, черной полосой на фоне угасающего заката и отражающей его краски водной глади. Деловито пыхтя машиной, «Майнц» держал курс к югу, на мыс Лендс-Энд. Море было спокойным, но ветерок с Норда постепенно свежел.

— К утру болтанка нам обеспечена, пожалуй, — почесав гладко выбритый подбородок, обнародовал свой метеопрогноз Нунан.

— Ночью мы зайдем за английский берег, так что чаша сия нас минует, скорее всего. Не пугай народ раньше времени. Да и чайки. Вон, сколько их, посмотри. К шторму ближе, ни одной бы с нами не было, — Максимов умиротворенно зевнул, наслаждаясь сценами птичьего рыболовства на фоне вечерних красот морской и небесной стихий.

— Думаешь, покачает нас нынче, Роб? — Макбрайд задумчиво проводил взглядом в последний путь окурок сигары, нырнувший в пену кильватерного следа, — А, по-моему, камрады, в Канале нас ожидает форменная джига. Ветерок уж больно веселый…

Как я не люблю всю эту свистопляску. Еще с путешествия в Капштадт. Нас тогда болтало в Бискайском заливе, а потом у Африки целую неделю. Вовек я не забуду того удовольствия.

— Джек, не нагоняй тоску. На тебя это не похоже. Ну, покачает. Одолеем, как нибудь.

— Да, Макс. Тебе легко говорить. Сам ведь хвастал, что качка тебя «почти» не берет. К тому же, ты у нас теперь — победитель. Тебе, поди, и море-то само нынче по колено, — вздохнул Макбрайд, — Кстати, как ты думаешь, были у нас шансы побить лаймиз тогда?

— Были, Джек. И довольно приличные.

— Ну, и?..

— Партизанская война. Нам нельзя было ни под каким соусом выводить свои силы на «правильные» сражения. Преимущество томмиз в артиллерии было подавляющим. Как и в пулеметах. А в современной полевой войне они практически все и решают.

— Но ведь эти ублюдки сгоняли в лагеря баб и детишек! Что же, прикажешь…

— Терпеть. Стиснуть зубы и терпеть, Джек! Создавать тайные базы и поселения для гражданских. Выводить их заранее из опасных мест. Организовывать систему снабжения. Защищать такие поселения ловушками, засадами и минами.

И бить врага там, где это было нам тактически выгодно. И так, чтобы не нести при этом потерь. Ну, или минимизировать их, по крайней мере.

Наши силы были априори меньше британских. Следовательно, для нас ценность жизни каждого бойца была неизмеримо выше. Никакой «силы на силу»! Только налеты на гарнизоны, коммуникации, конные рейды, отстрел офицеров и администрации, внезапные обстрелы из кочующих пушек, подрывы фортификаций и поездов, потравы колодцев…

И засады, засады и еще раз засады. Никакого рыцарства, никакого эмоционального выяснения отношений на тему «кто прав, кто не прав», или дуэлей. Только планомерное умерщвление живой силы. Без жалости, без пощады или плена. Но и без демонстративной жестокости, эмоций или казней. О том, что враг твой — человек, можно вспомнить после войны. И тогда, по-человечески, отдать должное его доблести и воинскому искусству…

— Макс, вы так действовали против япошек, возможно. Но азиаты, как и разные там ниггеры или индусы, это все-таки… не то, что белые люди…

— Все люди одинаковые, Джек. Все думают, страдают, мечтают и любят. И кровь у всех одна — красная. Но на войне места для сантиментов быть не должно. Кстати, именно лаймиз, Китченер, нам это продемонстрировали со своими концлагерями. Только мы, дураки, тогда этого понимать не захотели.

И вот если бы мы придерживались такой тактики, смело поставлю, да хоть на зеро: британцы не выдержали бы первыми и стали искать мирного решения конфликта. Но… получилось, как получилось, по битым горшкам не плачут.

— Жаль только тех друзей наших, что в африканской земле лежат.

— Все так, Роберт. Ребят жаль. И чтобы вам в Ирландии не наступать на те же грабли, Балк уговорил Государя вытащить вас в Петербург. У нас вы сможете многому научиться. Но главное — понять психологию партизанской войны.

— Балк, Балк… я вот думаю, Макс, а как может такой молодой еще офицер, во всем этом разбираться? Ну, храбрость, отвага, везение, наконец. Твердая рука и острый глаз…

Но еще и эта, твоя… психология.

— Камрады мои, Василий Александрович, это человек из особенного теста. Скажу честно: я думаю, что он — гений. Потому, что внутри у него есть нечто особенное…

В обычное время он как все. Веселый, заводной. С шутками-прибаутками, и вообще. Но когда дело доходит до войны, это какой-то совершенно уникальный ум. Как будто, познавший самую ее суть. Не как общественное явление, не как человеческую вражду, а как науку, скорее. А еще рефлексы…

Я бывал с ним в деле не раз. И скажу я вам, камрады, это, вообще-то, страшно. Он становится какой-то спокойной, расчетливой машиной. Машиной уничтожения. Конечно, может быть, это только внешне так, под чужой-то череп не залезешь. Только тому, кто оказался у него на пути в бою, фатально не повезло.

При этом его кредо примерно такое: «штык — молодец, только ума у него поменьше, чем у пули». Сам он всегда готов выйти против кого угодно, но вот бойцов своих в штыки бросить, — это для него худшее из зол. Как он сам нам говорил: «правильно, это когда твой бывший враг так никогда и не понял, что, откуда и от кого ему прилетело». Выполнить боевую задачу, не потеряв при этом своих людей, — вот главная премудрость войны в его понимании.

А уж какая у него, камрады, изобретательность по части этой самой «премудрости»! Одни только мины-ловушки чего стоят. Об этой военной инженерии вы еще много чего узнаете. Не буду пока забегать вперед.

— Макс, а ваша ИССП, она ведь специально создавалась, чтобы с революционерами бороться, как в России, так и везде по миру? У нас так о вас раструбили газетчики.

— Это то, что лежит на самой поверхности, Роберт. Одно из направлений, хотя очень важное. Но наша задача много шире. Ведь враги у Империи не только доморощенные. Поэтому кто-то в конторе работает по внутреннему подрывному элементу, кто-то по политэмиграции. Это в большинстве своем бывшие офицеры полиции и жандармского корпуса. Кто-то, вроде нас с Василием Александровичем, занимается ее иностранными противниками. Вы ведь понимаете, что основной поток финансов на «дело русской революции» не российского происхождения. А есть еще статистика, агентурная разведка, контрразведка и много чего разного…

Так что интерес с нашей стороны к делу ирландского освобождения не на пустом месте возник. Но я понял твой вопрос.

Для меня было удивительным, что вместо гвардейской армейской карьеры, Василий вдруг ушел в тайную полицию. Да, многие господа-дворяне у нас считают такую службу делом неблагородным, грязным. Или же безперспективным по карьерным соображениям. А в армии он мог со временем до фельдмаршала дослужиться. Я на полном серьезе. С такими талантами — запросто.

Но когда он мне на пальцах объяснил, что война с англосаксами и их марионетками не закончена, что она лишь перешла в иную, «холодную» форму, и нам нет смысла галифе по ресторанам, да игорным залам протирать, я минуты не раздумывая, последовал за ним. И нисколечко не стыжусь того, что мой командир на двадцать лет меня моложе. Служить под его началом почитаю за честь и редкостную удачу.

Вот так как то, друзья мои…

— Ну-с, господа журналисты и издатели, в шкурке простого декматрозе не слишком утомительно пока? — с улыбкой поинтересовался Василий, втискиваясь на свободный край нижней полки крохотного кубрика, который ворчливый старик Рогге по его просьбе предоставил ирландским пассажирам, пересекающим пролив Ламанш под видом наемных матросов. Просьбе, естественно, подкрепленной соответствующим чеком.

— Спасибо, мистер Балк, все нормально. Тем более, что на работы нас никто не выгоняет. Есть время на бридж, на чтение, да и просто на разговоры. «Джемесон» будете?

— Раве что, граммов сто. За знакомство. Я к вам с другим умыслом заглянул. Пока наши дорогие «буры» вспоминают на юте свое прошлое трансваальское житье бытье, не возражаете, джентльмены, если мы кое-какие, интересующие вас моменты, поподробнее обсудим? Не все сразу, конечно, но у нас до Кильского канала еще есть двое суток с хвостиком…

— А почему именно до канала?

— Там все будет интереснее. Возле Вильгельмсхафена нас должен встретить русский легкий крейсер. Через сам канал и дальше в Петербург мы пойдем на нем.

— Вот это честь! Ради каких-то ирландцев Император подает целый крейсер?!

— Полагаете, молодые люди, что вы у меня единственные подопечные? — рассмеялся Балк в ответ на удивленную реплику младшего Маккаллога, — Кроме того, вы же не думаете, что у меня и моих товарищей дома мало работы? Каждый час на счету, на самом деле. Если я назову вам примерную сумму в фунтах, влитую японскими, английскими и американскими «доброжелателями» России в подрывные партии и оппозиции разных мастей только за один прошедший год, вы будете очень сильно удивлены. И последствия этой их щедрости нам предстоит разгребать долго.

— И при всей той массе задач, которая стоит перед вновь организованной русской тайной полицией, у Вас достало желания и времени на то, чтобы заняться проблемами ирландцев?

— Да, Дэниел. Ваше дело очень важно для нас. Очень!.. Но, конечно же, не только потому, что вы нам симпатичны, а англичане — нет. Хотя и это тоже. В конце концов, ирландцы — единственный народ в Европе, который, как и мы, русские, не подчиняется силе, не признает за ней права.

Но главное, вы сами это прекрасно понимаете, — наши государственные интересы. И среди них потребность достойного воздаяния тем, кто насолил России больше всех за сотню лет, начиная с убийства царя Павла. Долготерпение длиной в век заканчивается. И наш Император наконец-то созрел для того, чтобы подпалить Джону Буллю его толстую задницу в том самом месте, которое он привык считать своим задним двором.

Простите мой цинизм, господа, но сказанное — вам не в обиду, Ирландия прекрасная и красивая страна…

— Даже, невзирая на то, что супруга царя — любимая внучка королевы Виктории?

— Политика выше родства. Так, кажется, выразился один из великих умов прошлого.

— Генрих Наваррский?

— Нет. Тот — про Париж и мессу, — Балк усмехнулся каким-то своим мыслям, — А вот автора этого фразончика, хоть убейте, не помню. Хотя, обычно, на память не жалуюсь. Но Вас, конечно, больше интересует вопрос не «почему?», а «как?» И еще — какова ваша персональная роль в этом процессе?

— Естественно, мистер Балк.

— Давайте пока просто Василий, или Базиль, хорошо?

Если по сути вопроса, то готовить ирландское восстание надо не как вооруженное народное выступление само по себе, происходящее в вакууме, но как одну из операций большой войны. Его время придет тогда, и только тогда, когда Великобритания и Россия с их союзниками сойдутся на полях сражений по всему миру. Это будет тот единственный момент, когда ваши шансы на победу будут реальны и достаточно высоки. Такое необходимое условие вам понятно, надеюсь, друзья мои?

— Безусловно. В противном случае силы окажутся неравными.

— Именно так. А для конечного успеха вашего правого дела принципиально важно, чтобы природная ирландская горячность никогда впредь в этом вопросе не затмевала холодного рассудка. Насколько нам известно, вы, господа, относитесь к тем людям, которые умеют в критические моменты обуздывать свой темперамент. Но это лишь одна из причин, почему наш выбор пал именно на вас.

Мы тщательно изучили тексты ваших газетных публикаций. Не все, естественно. Но и того, что мы смогли получить и прочесть, оказалось вполне достаточно. Ибо кроме завидного самообладания, в них видна ваша аккуратность и внешняя неконфликтность в подаче информации, «закладки» между строк, возможность для читателя самостоятельно сделать верные выводы. И это как раз то, что необходимо для начала развертывания информационной войны. Для грамотного и умного ее развертывания…

Борьба за людские умы, а не только за души, штука не столь простая, как может на первый взгляд показаться. Иногда самый честный и прямой посыл может привести к его отторжению у аудитории. Стандартный инструментарий «желтой прессы» отпадает сразу. Достаточно, например, мимоходом задеть честь какой-нибудь знаковой для общества фигуры, или спуститься на уровень огульщины, лжи, откровенной подтасовки фактов, и репутация патриотического издания скатится ниже плинтуса.

Вы ведь сами лучше нас видите, как с активизацией агитации гомрулеров, с подачи лондонского кабинета идущей, кстати, из-под ног у подлинных патриотов начала уходить почва? А как устало, беззубо и пресно отвечают ваши католические священнослужители на усиливающийся день ото дня англиканский натиск?

Депутаты от Ирландии в британском Парламенте пользуются у вас на острове все большей популярностью. Подавляющее большинство их — гомрулеры. Но это не значит, что вам нужно непримиримо восставать против них и их соглашательской позиции. Патриотической прессе надо как можно скорее освоить инструментарий по проведению политических дискуссий и продвижению в Парламент людей, честных перед своим народом. Но не для того, чтобы они метали бисер перед кем-то в Лондоне. А для того, чтобы у вас в скором времени появились публичные лидеры, национальные вожди.

И тут, кроме денег, которые вы, безусловно, получите, необходимы планирование и системный подход. Дело пропаганды и контрпропаганды подчиняется определенным логическим законам. Оно может, а значит, — должно быть разложено и препарировано вами, словно тело в анатомическом театре. В его скелете вы должны выучить каждую косточку, и научиться ею виртуозно пользоваться. Без пересолов и недосолов. Ведь одна провальная передовица может срезать число читателей издания в разы…

Но, хватит пока о деле. Молодые люди, рты закрываем. Вводная лекция закончена.

Итак, для ясности: Россия определенно намерена отплатить Англии за постоянные подрывные усилия в нашей Средней Азии, Польше, Финляндии и далее по списку. Про ее деятельную помощь японцам, думаю, вам напоминать излишне. В смерти каждого русского офицера, солдата или матроса на прошедшей войне — изрядная доля английской вины. Но месть — это блюдо, которое хорошо подавать холодным…

— Позвольте мне предложить тост, господин капитан! За вашу победу над Микадо! — долговязый младший Маккаллог, наполнив стопки, прочувствованно поднялся со своего места, по ходу этого процесса треснувшись затылком о верхнюю койку, чем немедленно вызвал дружный хохот окружающих.

— Мой дорогой Дэнис, а можно, все-таки я? По праву гостя в вашей замечательной компании?.. — Балк подмигнул смутившемуся юноше и тоже встал со своей стопкой, — Кроме того, наша дальневосточная виктория — уже свершившийся факт. А посему:

За свободу Ирландии, друзья мои! За ее замечательный, гордый народ. За ВАШУ будущую, долгожданную победу!..