ГЛАВА 75

Разговор Грейцель с отцом продолжался часа два. Говорили они наедине, сидя на террасе за закрытыми дверями около стола на котором лежали кусок креланита и большой лист бумаги, на котором Грейцель рисовала план местности, где находился спуск в провал. Ни ни Гри, ни даже Мэй Си при этом не присутствовали.

Дикфрид внимательно выслушал дочь, не задавая при этом лишних вопросов, и когда она спросила в итоге, согласен ли он им помочь, улыбнулся и потрепал ее по волосам.

– Эх, Грейцель, прав был все-таки твой дед… Не живется тебе спокойно! Ну, конечно я помогу вам. До завтра сможете задержаться?

– До завтра сможем.

– Прекрасно. Тогда отдыхайте, а мне нужно кое с кем поговорить. Думаю, к ужину принесу тебе хорошие новости.

Он ушел, прихватив с собой и рисунок, и металл. Грейцель осталась на террасе одна. Вечернее солнце, неторопливо спускалось все ниже к горизонту, округа наполнялась обычными вечерними звуками.

Закрыв глаза и подставив лицо солнцу, она вспоминала другой вечер. И совсем другой разговор. Сколько лет прошло, семь, восемь? А как будто целую жизнь назад.

Тогда ей только что исполнилось шестнадцать. И был точно такой же тихий вечер, только уже была осень, как раз накануне Тэйцевас. Дома с родителями она осталась одна – старшие братья уехали по хозяйственным делам. Несколько дней подряд, дождь лил практически без перерыва, но сегодня, словно специально перед начинающимися завтра праздником, тучи разошлись, а все еще щедрое осеннее солнце подсушило лужи и грязь, так что мама позвала всех ужинать сюда, на балкон. Тогда все и случилось.

– Что? – Дикфирд не поверил своим ушам. – Я не ослышался. Грейцель? Что ты решила?

– Я решила подать прошение на зачисление в воинскую школу. При гарнизоне. А затем – в Академию. Если, конечно, пройду отбор.

Вообще-то, она заговаривала об этом не впервые, и он всегда отшучивался, мол, пока не исполнится шестнадцати лет, все это останется лишь планами. А планы, бывает, со временем меняются.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно.

Гри успокаивающе положила руку на ладонь мужа

– Грейцель, ты говоишь о воинской школе в Аверде?

– Да, я уже все узнала. Но я несовершеннолетняя. Поэтому нужно согласие родителей.

Она с надеждой посмотрела на отца и мать.

– Вы мне его дадите?

Гри вопросительно посмотрела на мужа. У нее, разумеется, было свое мнение относительно просьбы дочери, но так уж было принято в семье – окончательное решение принимал Дикфрид. Этот обычай супруги привезли с холодного Севера.

Отец с ответом не спешил.

– Послушай Грейцель, – наконец сказал он. – Скажу тебе честно – мне это не кажется хорошей идеей.

– Я…

– Подожди, дай договорить, – он поднял ладонь, прерывая всякие возражения. – Объясни мне – зачем это тебе нужно? И почему – именно сейчас?

– Но, папа, – удивленно спросила Грейцель, – мы же договаривались!

– Мы не договаривались, – возразил Дикфрид. – Мы говорили об этом, но своего согласия я тебе не давал, не путай. Так зачем тебе это нужно? И почему сейчас?

– Ты же знаешь – я всю жизнь мечтала об этом. Мне всегда было это интересно. А тут – такая возможность!

– И это все?

– А разве этого мало? – вопрос поставил Грейцель в тупик.

– А ты считаешь, что этого вполне достаточно?

– Ну да. А что?

– Тогда я немного расскажу тебе, о чем я мечтал, не возражаешь? – Дикфрид откинулся на спинку стула. – Имея двоих сыновей, на которых я смогу спокойно оставить все тяжелые дела, я мечтал видеть свою единственную дочь хозяйкой красивого дома у каналов в Аверде. Я никогда не хотел, чтобы ты проводила свои дни в безделии, ты это знаешь, но считал, что ты сможешь заниматься массой других интересных дел: читать книги, слушать, или даже писать музыку, рисовать, учиться чему-то. Да мало ли есть занятий, на которых не нужно надрывать спину?

Он посмотрел ей в глаза:

– А теперь ты спрашиваешь меня – не дам ли я своего согласия на то, чтобы ты потратила следующие четыре года, таская на себе тяжелые железяки, надрываясь на ежедневных тренировках и, возможно, после этого отправилась на клочок земли среди болот или в какую-нибудь промерзшую насквозь крепость, еще лет на десять? Знаешь, о чем ты меня просишь? «Отец, – спрашиваешь ты – Я так хочу пожить среди здоровых мужиков, от которых несет потом, как от скота после работы на пашне! Я мечтаю постоянно терпеть их ругань, плевки и попытки хватать меня за разные места. А еще – я мечтаю о том, чтобы какой-нибудь, нажравшийся на обед маринованного лука с бобами цвард, орал мне в лицо, что сейчас он будет пинать меня сапогами в живот, если я сию же секунду не поднимусь с земли, случись мне упасть без сил, когда я буду бежать, истекая потом и кровью на стертых сапогами ногах. Дашь ли ты мне свое разрешение на это?»

– Дикфрид… – Гри тихонько коснулась его ладони.

Он погладил ее по руке, показывая, что все в порядке. Грейцель же слушала отца с побледневшим лицом.

– Значит, ты своего согласия мне не дашь? – тихо спросила она.

– Нет, Грейцель, не дам. Я объяснил тебе – почему. Если твоей мечты достаточно, чтобы просить меня о чем-то, то моей достаточно для того, чтобы тебе отказать.

Девушка опустила голову.

– Но чтобы ты знала – я понимаю, что через два года мой запрет не будет иметь для тебя значения. И тогда, ты можешь поступать по собственному желанию, не оглядываясь на мое мнение. Я не дам тебе своего согласия сейчас, но не могу запретить тебе проживать свою жизнь, согласно своим, а не моим планам. Это все, что я могу тебе сказать. Думаю – это разумное решение. Что скажешь?

– Я понимаю, – Грейцель отложила вилку и поднялась из-за стола. – Спасибо, все было очень вкусно, но я, наверное, пойду к себе. Голова разболелась.

– Грейцель?

– Все в порядке, мама. Я действительно не очень хорошо себя чувствую. Пойду к себе в комнату. Папа, ты не против?

Пропустив колкость мимо ушей, Дикфрид кивнул:

– Конечно, иди. Завтра праздник – зачем портить его себе больной головой?

Сзади послышался негромкий стук, затем двери приоткрылись, и на терассу заглянула Гри.

– Грейцель, все в порядке?

– Да, мама, конечно.

– Дикфрид вернулся, я хочу накрывать на стол к ужину. Предупреди Мэй Си, пожалуйста? И спускайтесь минут через двадцать, хорошо?

– Вернулся? Уже? – Грейцель удивленно оглянулась вокруг.

Солнце уже успело пройти половину пути до горизонта. Похоже, что с того момента, когда отец оставил ее на террасе одну, прошло не меньше часа или даже двух.

– Задремала я, что ли… Да, сейчас я ей скажу. Она, наверное, в комнате у меня.

– Хорошо, – кивнула Гри.

Когда девушка проходила мимо, она коснулась ее плеча.

– Знаешь, хорошо, что ты приехала. Мы так скучали по тебе. Я скучала… Но он – еще сильнее. Говорил о тебе постоянно.

Грейцель остановилась.

– Я знаю, Дикфрид такой, никогда ничего не покажет, но поверь мне – он гордится тобой. И очень любит. Уж я-то знаю. Мы так рады тебя увидеть, хотя бы ненадолго.

– Мама… – Грейцель шагнула к ней и крепко обняла. – Мама, я…

– Я знаю, дочка, знаю, – улыбнулась Гри. – И ты про нас не забываешь. Вот и хорошо. Помни: здесь твой дом и здесь всегда тебе рады. И тебе, и твоим друзьям. Ладно?

Девушка молча кивнула.

– Вот и хорошо, – мама погладила ее по волосам. – Ну, все, я пойду накрывать на стол. Иначе ляжете спать голодными. Собирайтесь к ужину.

Грейцель поднялась к себе в комнату. Мэй Си там не было. Скорее всего, была у себя, в комнате для гостей, которую ей отвели. Наверное, сейчас это было к лучшему – Грейцель чувствовала, что сейчас ей просто необходимо побыть в одиночестве. Присев за свой старенький стол, она положила руки на теплое дерево и опустила на них голову.

В тот вечер, когда она ушла из-за стола до окончания ужина, задерживаться было некогда. За дверями была тишина, никто следом за ней не шел. Тогда она сняла с шеи ключ и открыла замок ящика стола. Наверное, в таких ящиках принято хранить разные «девичьи секреты», но у не здесь хранились тайны посерьёзнее.

В принципе, зная отца, она предполагала, что он откажет – если бы он был согласен, тогда при первом же разговоре на эту тему не стал бы отшучиваться, а сказал бы прямо. Но поставить точку, прямо узнать его мнение, было необходимо – набор этого года начинается завтра, и нужно было торопиться: обычно количество желающих таково, что нужное число претендентов успевают набрать за день – два. Поэтому, она была готова к любому исходу разговора с родителями.

Первым из ящика был извлечен самодельный меч. И пусть его клинок был сделан из лезвия длинного кухонного ножа, рукоять из кости и эфес она вырезала и оплетала шнуром сама. Деревянные, обшитые кожей ножны, тоже были сделаны собственоручно и как следует. Оружие в них лежало плотно и выходило наружу легко.

Сложив заранее подготовленные вещи в дорожный мешок – совсем немного, чтобы добраться до Аверда, да прожить первые несколько дней, Грейцель застегнула пояс с ножнами и накинула теплый плащ – ночи уже были достаточно холодными. Встав у зеркала, она собрала волосы в хвост, что сделало ее лицо строже и немного взрослее. Высокий рост и зрелая фигура довершали картину – незнакомый сейчас не задумываясь, дал бы ей все девятнадцать. Осмотрев себя с ног до головы, девушка осталась довольна.

Сев за стол, она вытащила из стопки лист бумаги, быстро набросала несколько строк для родителей, и тихонько вышла из комнаты.

По пути к лестнице нужно было пройти мимо дверей, ведущих на терассу, где они собирались на ужин. Створки были приоткрыты. Отец и мать о чем-то негромко говорили. Уже почти пройдя мимо, Грейцель услышала свое имя и, остановившись, непроизвольно прислушалась. Родители сидели рядом, спиной к двери и смотрели на заходящее солнце.

– …И все-таки, как он сказал – так и получилось. Ох, Стогальд… – вздохнул Дикфрид

– Пусть его отдых будет мирным, – тихо сказала Гри.

– Он его заслужил.

Дикфрид обнял жену и она положила голову ему на плечо.

– Дикфрид?

– Что, моя хорошая?

– Может быть, у Грейцель это на судьбе написано?

– Может и написано. Только не такой судьбы я ей желал.

– Зря ты с ней так, все равно. Знаешь ведь – она же действительно с самого детства этой мечтой живет.

Дикфрид помолчал несколько секунд.

– Знаешь, я в юности очень мечтал уехать на Север, – вдруг тихо сказал он. – Смотрел в Хейране на мастеровых, ходил в корджу в Белом квартале, распевал гедарские песни, пил пиво. Даже разок-другой подрался, было дело.

Он тихо засмеялся, вспомнив прошлое.

– Знакомый у меня хороший был – Тойорга – один из старшин. Уж сколько я к нему приставал, чтобы он меня к какой-нибудь артели приставил. Он все отнекивался: «Вот на что оно тебе сдалось-то? Чем тебе здесь жизнь не мила?». Но, в конце концов уломал я его. Взяли меня по его просьбе подручным. К Стогальду, отцу твоему как раз. А как артель на Север вернулась – и я с ней.

– Вот видишь, сбылась мечта твоя.

– Сбылась. Да только в мечте моей про стертые до мяса ладони ничего не было. Про то, что цепи к рукам примерзают. Про то что кожа на лице лопается, когда под ветром бревна от коры чистишь. Я за первую неделю тысячу раз сам себя проклял. Каждый вечер слово себе давал, что вот завтра же пойду к Стогальду, и – провались оно все сквозь эти сугробы – буду проситься домой. А к утру отдохну, мозоли затянутся более-менее, позавтракаю со всеми – и уже запала такого как вечером нет. Перемотаешь руки бинтами, рукавицы сверху натянешь, выйдешь на работу, посмотришь, как другие трудятся – и аж зло берет! Думаешь «Что я, хуже мальчишек местных?!» И снова до темноты, до кровавых мозолей, так что бинты вечером с мясом от рук отстают. Я даже бриться перестал – не мог бритву в руках держать. Стогальд тогда меня и начал «Бородатым» называть. «Не устал, Бородатый?» – спрашивает. Я зубы сожму и что-нибудь ему в ответ вякну. Он посмеется да отойдет. Потом однажды вечерком зашел ко мне и говорит: «Все вижу, молодец. Север слабых не любит, но у кого характер железный – тех Гедрэ уважает. Завтра на работу не выходи, отдыхай, вот увидишь, к вечеру все пройдет. А послезавтра поедешь со мной на вырубку. Теперь вижу, что можно тебя к настоящей работе допускать.» Не поверишь – к утру руки и лицо болеть перестали, а к вечеру – как ничего не бывало.

– Вот видишь.

– Только не хочу я, чтобы наша с тобой единственная дочка-красавица также как я к мечте своей шла – через кровь, через боль, через слезы втихомолку. Не скажу ничего про Академию, но что в гарнизоне за высокими стенами и красивыми воротами происходит, я знаю – доводилось видеть. Исполнится ей восемнадцать, поедет сама – тут мы ей мешать не станем. Глядишь, изменится у них что-то, или она сама передумает. Но собственными руками ее туда отправить… уж прости, не могу я. Понимаешь меня, родная?

– Понимаю, – тихо ответила Гри

Грейцель почувствовала себя неудобно, словно увидела что-то очень личное, что не предназначалось для ее глаз. На цыпочках она прошмыгнула мимо и, стараясь не скрипеть досками пола и не попадаться на глаза работникам, вышла на задний двор. Быстро темнело, нужно было торопиться – последняя лодка в порт Аверда уходила еще засветло.

– Грей?

Девушка подняла голову. Мэй Си сидела напротив. Грейцель протерла глаза.

– Что-то я сегодня сплю на ходу. Ты давно здесь?

– Нет, не очень, – улыбнулась Мэй Си. – Гри зовет всех ужинать.

– Уже? Она же попросила тебя найти. А я…

– Вот, я нашлась. Идем? Они нас ждут.

– Конечно, пойдем.