Глава 4

Живоружие

– Батя, смотри! – сын вытянул руку, указывая на открывшийся нам вид.

Мы выбрели к сооружению, напоминающему вокзал. Патрик сказал, что нам непременно надо осмотреть его на предмет выявления портала или хотя бы образцов оружия.

Перрон на вокзале обнаружился, а вот рельсы… Демонтировали давным-давно и увезли в неизвестном направлении? Или их не было изначально? Зато был бетонный желоб, уводящий к развалинам в километре от вокзала и там под ними погребённый. Была разделённая надвое рядом поручней лестница с неудобной высоты ступеньками, ведущими на второй этаж. Ступеньки поросли травой. На наносах пыли, ставших полноценной почвой, обосновались мелкие беленькие цветочки, которые прямо-таки просили понюхать их, что тут же убедило меня в абсолютной опасности этой флоры. Да и сквозь забрало не проникают ароматы, так что нет смысла шумно втягивать носом воздух.

В этом секторе, как сказал Патрик, путники испытывали биооружие.

Что я знаю о таком оружии? Да почти что ничего. Классифицируется оно по характеру вызываемых заболеваний, по тактическому и целевому назначению. Целевое – это для поражения людей и животных, уничтожения растительности и даже разрушения материалов.

Знаю ещё, что болезнетворные микробы вызывают заболевания. Чума и Ку-лихорадка, кому что нравится. Ещё есть бактерии, риккетсии, вирусы, грибки, микробные токсины. Их различные штаммы. Носителем БО^[10] может быть всё, что угодно: авиационная бомба, ракета, канистры и баки, сливающие дрянь из-под крыльев самолётов или с пилонов вертушек…

Если верить Патрику, путники отказались от такого ведения боевых действий из-за эффекта бумеранга. Биологическое оружие – какой-то особо лютый вид – обернулось против них самих в одном из захваченных миров, вызвав пандемию. Но в исходнике-то можно побаловаться… Наши вот умники-генералы как-то решили, что БО будет весьма эффективно против повстанцев. Не знаю, как партизаны, а сослуживцев моих в банановом раю полегло от болезней больше, чем от пуль…

Кстати, насчёт цветочков. Природные отравляющие вещества никто не отменял. Такие как глюкозиды. Название – ну наркота наркотой, потому как сначала «глюк», а уж потом «зид». А вот хрен с редиской. Это сильнейшие сердечно-сосудистые яды. Отравись ими, и у тебя замедлится пульс, закружится голова, появится одышка – вплоть до остановки сердца. Я прислушался к своим ощущениям. Пульс повысился, да. Но это нервы. А меж тем глюкозиды содержатся в некоторых с виду безопасных цветочках. К примеру, в ландышах. Так что от пестиков с тычинками я буду держаться подальше и Патрику нюхать не разрешу. Очень уж эти местные цветочки на ландыши похожи!

И мухоморы мы обходим стороной. Я завертел головой, высматривая, какая тут ещё есть растительность.

Чтобы избежать отравления спорыньей, прокладываем маршрут подальше от посевов злаковых, если таковые обнаружатся в данном секторе. Я понимаю, что защита спасёт, но на кой нам рисковать? Возможные судороги и гангрена конечностей – чем не повод поостеречься?

Логично предположить, что тут обитает множество различных змей, скорпионов, пчёл и жуков, яд которых – с весьма сложным составом – смертельно опасен. Да и мало радости перед тем, как подохнуть от паралича дыхательных путей, испытать неконтролируемый ужас, тошноту и помочиться кровью.

Касаться дохлятины нам врождённая брезгливость и шестипалые перчатки не позволят, так что ботулизм ни мне, ни Патрику не грозит.

Грозят нам всего лишь сюрпризы от умелых и находчивых путников.

Ну да ничего, прорвёмся. Иначе нам никак…

Патрик выглядел напряжённым, будто в любой момент ждал нападения. Уж я-то своего малыша знаю. Когда он замирает, точно статуя, это означает, что расклад ему не по нраву. Я же пока не видел повода для беспокойства. Разве можно о чём-то волноваться, прогуливаясь по чужому миру, флора и фауна которого только и мечтают сожрать нас с потрохами?

В животе мерзко заурчало.

Хорошо хоть Патрик перестал себя лупить по рёбрам. Сказал, что наелся. Бедный мальчик! Вернёмся, отведу к врачу… Но сначала путники мне за всё заплатят!

Моё внимание привлёк стенд над лестницей: сплошь пиктограммы и каракули, которые можно прочесть, если напрячь ту область мозга, куда имитация часов «Bregguett» загрузила массив инфы о цивилизации путников. Но зачем? Я воздержался от насилия над своей черепушкой. Эскалатор справа от лестницы являл собой непроходимые заросли колючего кустарника. Колючки наверняка отравлены. И потому неудивительно, что Патрик обнаружил пять кучек этого как раз перед экскаватором.

Как он обрадовался!

От напряжения не осталось и следа. Отбежав в сторону и велев мне не делать резких движений, потому что опасно, сынок исполнил танец тумбу-юмбу – ну вылитый папуас в защитном комплекте!

В развалинах, которые погребли под собой жёлоб вокзала, раздался вой. Его подхватила ещё одна неведомая нам – и невидимая пока что – тварь. И ещё одна. И ещё сразу несколько… Патрик замер, прислушиваясь. Вскоре выли уже не менее двух десятков животных.

– Батя, стая собирается на охоту. А дичью суждено стать нам. Поэтому мы должны быть готовы. – Патрик медленно подошёл к кучкам этого, крайне неприятным на вид, и присел рядом с той, что слева. – Батя, это оружие. Чтобы приручить его, надо для начала неспешно засунуть внутрь руку.

– Что?! Притронуться?! Совать в это руку? – не поверил я, подойдя к Патрику. – Как это может быть оружием?!

Вой приближался. По бетонному желобу к вокзалу что-то двигалось.

– Именно совать, именно в это, – сын бесцеремонно разрушил надежду на то, что у меня слуховые галлюцинации.

– Но это же…

– Отлично, великолепно, внушает оптимизм?

– …мерзко.

Это слишком уж напоминало микс из концентрированной рвоты и коровьего навоза. Причём в большом количестве. Мой привыкший ко всему организм взбунтовался, сотрясаясь в спазмах и грозя выплеснуть скудное содержимое желудка на это. Однако сына ничуть не смущал вид кучи, в которую он предлагал мне сунуть руку. А ведь это, помимо того, что выглядело неприятно, ещё и подрагивало да щёлкало зубами.

Твари всё ближе. Их слаженный вой превратился в беспорядочные лай и визг.

– Ты уверен, что это – оружие? – на всякий случай спросил я.

– Уверен. – В голосе Патрика прозвучала усталость. Похоже, мой мальчик потерял надежду уговорить меня сделать нечто очевидное для него до того, как сюда примчатся голодные твари путников. – Батя, если ты не сумеешь… Нет смысла дальше. Я не доведу тебя, ты не выживешь тут.

Во как. Оказывается, это не я оберегаю мальца от опасностей чужого мира, но он меня ведёт к Цитадели. «Молодец, сынок, далеко пойдёшь. Главное – чтобы пуля не остановила». Мысленно я трижды сплюнул. В скафе не очень-то удобно по-настоящему это делать через левое плечо, поэтому – лайт версия.

– Батя, чтобы управлять этим оружием, надо чётко понимать, что оно такое есть. И нельзя относиться к нему так, как ты. Оно этого не поймёт и не будет с тобой взаимодействовать. Или будет, но плохо. Оружие надо любить.

Нравоучения Патрика так меня возмутили, что я не нашёлся с достойным ответом.

Это я-то не люблю оружие?!

Да Макс Край стволом даже зубы чистит и задницу вытирает! Застать меня без оружия нереально в принципе. Будь у меня собака, она спала бы на коврике цвета хаки, жрала бы тушёнку и пила исключительно из солдатской фляги. А на прогулку выходила бы с пулемётом, чтобы пострелять по кошкам, трагически заблуждавшимся, что крона дерева – надёжное укрытие.

Да мне пушку приятней обнимать, чем трогать талию фотомодели!..

Вот и сейчас какой-то хрящ, заменяющий пистолетную рукоятку, привычно лёг в ладонь. Предохранитель – ещё один хрящ – щёлкнул задорно, радостно, умоляя просто отправить атеиста в небытие, верующего – на тот свет, а тварей, что спешат к нам по желобу, завалить без лишних церемоний и напутствий.

Чёрт, я сам не заметил, как сунул кисть в это, и это стало ЭТИМ!..

Я непроизвольно залюбовался существом, обнявшим мою руку от кончиков пальцев и до локтя. Оно было тёплым – да-да, его тепло, пульс, дыхание я чувствовал сквозь рукав скафа – и надёжным. Оно было одним целым со мной. Я пропустил тот момент, когда мы стали чем-то вроде симбионтов. Нет, это глубже, мы как бы породнились. Ничего в нём не было от коровьего навоза, оно было совершенным. И оно – я чувствовал это – страстно хотело защитить меня от всех опасностей, какие только есть и будут. Посередине предплечье вдруг открылись жабьи глаза и уставились на меня. А потом существо подмигнуло мне! Я подмигнул ему в ответ.

Руку Патрика тоже обвивало оружие. Сын радостно улыбался:

– Ты сделал это! Я горжусь тобой, батя!

К сожалению, по-мужски обняться нам не дали твари, что спешили по бетонному желобу от развалин. Рыча и брызгая слюной с клыков, лязгая когтями по бетону, они принялись выбираться из желоба. Первую тварь я хорошо рассмотрел, остальные были её точными копиями. На короткую шею нанизали толстую голову с заострённой чёрной мордой, на конце которой разевалась пасть и чернел большой нос. Довольно большие округлые уши твари испещряли сеточки вен. Задние лапы были заметно короче передних, поэтому казалось, что животное передвигается полуприсядя. На лапах по четыре пальца, – в последнее время я уделяю пальцам особое внимание – когти не втягиваются. Всё тело от ушей и до средних размеров хвоста покрыто бурой косматой шерстью. От шеи и до крестца шерсть особо густая и длинная, прям как грива, на ней до живота тянутся поперечные чёрные полосы.

Это всё, что я успел рассмотреть.

Да, ещё. Весом такая тварь по моим прикидкам была примерно полтора центнера, а высотой в холке – мне по грудь.

Ну просто вылитая гиена! Только крупнее земного аналога.

– Стреляй в уши, батя! Яд, батя! – Патрик попятился, выставив перед собой руку с живым оружием.

Он двинул вовсе не туда, откуда мы пришли. Намеренно или неосознанно? Без разницы. Обсуждать маршрут отступления я не собирался. Просто присоединился к сыну, не рискуя повернуться спиной к тварям. Те прибывали на вокзал с такими энтузиазмом и экспрессией, словно они – пассажиры, опаздывающие на поезд. Двадцать штук выли в развалинах, да? Если бы. Уже не меньше пехотного взвода вскарабкалось на перрон. И есть у меня подозрения, что будет не меньше роты, судя по визгу и лаю на дне желоба и теням, спешащим от развалин. И одно дело разглядывать хищных зверюшек на экране телевизора или даже в зоопарке, а совсем другое – в их естественной среде обитания. Адреналин у меня в крови зашкаливал, скоро изо всех щелей потечёт.

Взобравшиеся на перрон гиены не спешили атаковать: рычали, дёргались вперёд, обозначая намерения, но и только. Ждали своих, чтобы накинуться всем сразу? Очень на то похоже. В толпе, как известно, снижается риск отдельной особи нарваться на неприятности. Личной храбростью это зверьё не отличалось, что давало нам небольшую фору по времени.

И ладно насчёт яда и ушей – мысль Патрика ясна: уши у гиен сплошь в кровеносных сосудах, мозг опять же рядом… Мне непонятно, как стрелять. Знать бы, где у живого оружия спуск, куда вставлять магазин, как передёрнуть затвор…

Откликнувшись на мою растерянность, слой чужой плоти у меня на руке пришёл в лёгкое волнение. Под указательный палец сам сунулся небольшой хрящик, на который я нажал, предварительно наведя вытянутую перед собой руку на рычащую хищную тварь. С хлопком – так лопается проткнутый иглой воздушный шарик – из части оружия, что удлинила мою кисть примерно на полметра, вылетел сгусток белёсой слизи. Прицельно вылетел – угодил точно в ухо вырвавшейся вперёд гиене. Оружие само скорректировало мою руку так, чтобы залп не ушёл чуть выше. Но разве такое возможно?..

У гиены, в которую я – я ли? – попал, передние лапы подломились. Она рухнула мордой вперёд, только клацнули клыки по бетону.

Вовремя же я разобрался, как стрелять. Количество тварей на платформе стало критическим. И вот теперь-то они атаковали все и сразу. Ещё одна гиена улеглась рядом с моим трофеем – её завалил Патрик. И вновь выстрел – я опять попал!

И опять.

И вновь труп.

Неужто я поспешил хоронить в себе снайпера? Надо чаще тренироваться, чтобы хоть на старости лет развить способности великого стрелка.

Не забывая пятиться, мы валили одну гиену за другой – они укладывались на бетоне, не добрав до нас считанные метры. Было и так, что клыки щёлкали напоследок уже у самой моей ноги. Ещё немного – и мне перекусили бы лодыжку! Сородичи павших мчались к нам по полосатым трупам и падали, стоило только очередному плевку живого оружия размазаться поверх вен в оттопыренных ушах. Брызги слизи попадали заодно на морду и в глаза. Количество неподвижных тел на перроне перевалило за три десятка, когда гиены сбавили напор и додумались прятаться за соседей и трупы.

– Батя, не стреляй понапрасну! – Патрик заметил, что в азарте я попытался завалить очередную тварь, скрывающуюся за укрытием, и, конечно же, промазал. – Береги яд!

Как же это увлекательно – долбить без промаха! И понятно, что в том заслуга не моя, а живоружия, – так я назвал штуковину у себя на руке – сумевшего законтачить с моей ЦНС и перехватить управление прицеливанием, но всё-таки!..

Когда первую атаку уже можно было считать отбитой, я почувствовал, что голод мой усилился сразу вдвое, если не втрое. Это от нервов. Просто оглушительно захотелось жрать, до звона в голове и рези в желудке. Я раз за разом глотал слюну, которой переполнялся рот, и едва сдерживался от того, чтобы обглодать собственные губы, а и то откусить и, не пережёвывая, проглотить язык.

Чувство голода было таким сильным, что я думать забыл об опасности, исходящей от стаи гиен, каждая из которых чуть ли не в полтора раза крупнее меня. Гиены, кстати, урча и чавкая, принялись драть на части и поглощать погибших товарищей. Каннибализм у них в чести.

На ходу – мы выбрались из вокзала, для чего пришлось спрыгнуть с перрона, рискуя сломать ноги, – я завертел головой, высматривая, чем бы поживиться, что было попросту глупо: малейшая разгерметизация защиты грозила мне смертью, а, не сняв шлема, в рот ничего не засунешь.

И вот тут я увидел эти великолепные цветы.

Точно такие же росли на ступеньках вокзала.

Беленькие. Много. Целая поляна цветов раскинулась между двумя зданиями без единого целого стекла в оконных проёмах. Цветами заросло буквально всё – асфальт, брошенные ржавые авто, стены домов до второго этажа, потому как выше простирались владения плюща. Над белым цветочным покрывалом порхали здоровенные сине-красные бабочки, одно присутствие которых вызвало у меня ярость. Позабыв о голоде, я мечтал уничтожить мерзких насекомых, ведь те смели прикасаться измазанными пыльцой лапками к прекраснейшим растениям!

К чёрту всё! К чёрту путников, к чёрту нашу миссию! Срочно надо на поляну.

Срочно, я сказал!

Ноги сами понесли меня к цветам. Патрик чуть ли не бежал рядом.

Споткнувшись – опять?! – о то немногое, что когда-то было урной, я едва не упал. Боли не почувствовал, но происшествие слегка отрезвило меня, вернуло способность – часть её – размышлять рационально.

У меня будто глаза открылись, типа, проснулся я. А что это со мной происходит? Что я делаю, а?!

Меня осенило: это живоружие потянуло бывшего сталкера на полянку! На кой? Да откуда мне знать?! Может, оно хотело сплести венок или поиграть в «любит, не любит»!

Это оно, а не я, ненавидело бабочек!

Позади нас рычали и выли хищные твари, целая стая, а нам, то есть моему стволу, срочно понадобилось получить эстетическое наслаждение от вида пестиков и тычинок, ёлы! Причём не издалека, а максимально приблизившись к соцветьям.

Да я теперь из принципа не подойду к поляне!

Сзади завыли громче и ближе. Я чуть повернул голову. Случилось то, чего следовало ожидать: гиены быстро разобрались с павшими сородичами. У тех, кто поучаствовал в пиршестве, морды и передние лапы были в крови, остальные на бегу рычали, возмущаясь и выказывая нетерпение. Вся стая – те, кто выжил, голов примерно полсотни – последовали по нашим следам, рассчитывая после лёгкого перекуса продолжить банкет главным блюдом – мной и Патриком. Психология у тварей простая: мы ударились в бега, тем самым проявив слабость, то есть повели себя как потенциальные жертвы. И всё же пока что хвостатые твари осторожничали – держались от нас подальше, вне зоны прицельных плевков ядом. Они окружили нас и принялись бродить из стороны в сторону, не спуская с нас голодных глаз.

Ещё немного, и они сами не заметят, что начали потихонечку умешать радиус круга, в центре которого находимся мы.

– Сын, стой! – окликнул я Патрика, усилием воли заставив себя остановиться.

И сразу почувствовал непонимание живоружия, его разочарование во мне и даже откровенную неприязнь к тому, кто запрещает приблизиться к цветам. Кишки скрутило болью, я с трудом сглотнул очередную порцию слюны. И ладно, неприятность эту мы переживём. Учитывая, что живоружие откажется защищать меня, перспективы уцелеть были сомнительными, но…

Но Патрик!

Мой сын не сбавил скорости. Наоборот – он со всех ног помчал к клумбе и, забежав вглубь цветника на пару метров от края, хлопнулся на колени. А потом зачем-то погрузил руку вместе с живоружием в ковёр из «ромашек».

Его пробежка привела стаю в возбуждение: воя и щёлкая клыками, натыкаясь друг на дружку и хватая родственников клыками за лапы, гиены заметались, пока что не решаясь приблизиться. Но я знал: они вот-вот атакуют!..

Одурманенный живоружием Патрик проявлял губительную в данной ситуации беспечность – он замер среди цветов. А «ромашки» наоборот чрезмерно, как для растений, активничали. Они облепили лепестками всё, до чего могли у него дотянуться. Защита сына в местах контакта едва заметно дымилась – там происходила химическая реакция! Несомненно, цветы пытались нарушить целостность защиты, чтобы добраться до плоти мальчика!..

– Отец, давай сюда! – крикнул мне Патрик.

Или это живоружие напрягало его голосовые связки?..

Неизвестно. Но точно одно: звук его голоса спровоцировал молодую гиену, ближе прочих подобравшуюся к нам. Эта бестия сорвалась с места и, яростно рыча, длинными прыжками помчалась… хорошо, что не к Патрику, а всего лишь ко мне. Сейчас я угощу её – добро пожаловать! – порцией отборной кислоты.

Но поднимая руку и наводя живоружие на цель, я уже знал, что совершаю ошибку.

Ведь правая рука моя была одновременно лёгкой и тяжёлой. Тяжёлой – потому что оружие сопротивлялось, не хотело мне подчиняться. А лёгкой… Чёрт! В живоружии больше не было ни миллиграмма боекомплекта!

Я застыл с протянутой рукой, когда «гиена» взбугрила мышцы для последнего броска, в финале которого случится наша приятная встреча. Я так надеялся избежать дружеских объятий, поцелуев и похлопываний когтями по спине, но… Раскрыв пасть, усеянную клыками-саблями, бестия прыгнула на меня.

Играючи, не прилагая вообще усилий, сшибла с ног.

Ткнувшись клыками в забрало, навалилась всей своей тяжестью так, что у меня затрещали рёбра.

И замерла безжизненной тушкой.

Спасибо Патрику за то, что всадил в неё заряд отравы из своего живоружия.

Осторожно, чтобы не вляпаться в плевок, стекающий с уха на мех и проедающий всё на своём пути, я выбрался из-под гиены и заковылял к сыну, по опыту уже зная, что запах крови сородича действует на стаю, как красная тряпка на быка. Теперь никакой страх не сможет удержать их от того, чтобы наброситься на мёртвую подругу и, разорвав её на части, плотно ею отобедать. И лучше, когда это случиться, не оказаться рядом. Однако слишком уж ускоряться тоже не стоит. Следует удалиться с чувством собственного достоинства. Не оборачиваясь, не глядя пирующим гиенам в глаза. Иное поведение они воспримут как трусость или же вызов, что не останется безнаказанным. А в моём случае – в живоружии нет ни заряда, да ещё оно отказывается со мной взаимодействовать – вообще не стоит лишний раз пересекаться с местной фауной.

Подойдя к сыну, я заметил, что цветы не только оставили попытки уничтожить его защиту, но и сами в радиусе вытянутой руки вокруг Патрика изрядно пострадали. Цветами сын кормил своё живоружие. Ротовое отверстие у оного располагалось рядом с выпускным клапаном, и отверстие это жадно обгладывало лепестки «ромашек».

– Батя, давай к нам! – Патрик развернул ко мне своё забрало. – И побыстрее! Гиены вот-вот атакуют! По цветам они ходить не любят, но могут!

Вот тут-то я и сообразил, что моё живоружие не просто так тянуло меня к клумбе. Оно хотело наполнить свой желудок жратвой, возместив тем самым не только потерю энергии, но и образовав отходы жизнедеятельности – ту самую белёсую слизь, что под давлением вылетала из тушки, стоило лишь нажать на спуск-хрящ.

Плюхнувшись на задницу неподалёку от Патрика, я почувствовал, как ко мне прилипли сотни, тысячи лепестков. Неприятное ощущение. Я попытался оторвать филейную часть от клумбы – и не смог, из-за чего испытал лёгкий приступ паники: обездвижен, бежать не смогу, стрелять нечем, гиены вот-вот нападут, всё плохо!.. Правую руку настойчиво повело к флоре. Рефлекторно я попытался удержать её. Куда там! Живоружие нельзя уже было остановить. Оно принялось насыщаться, самостоятельно направляя мою конечность к наиболее лакомым побегам. А если учесть, что защита моя шипела и выдавала дымки там, где её касались лепестки, да гиены расправились уже со своей неудачливой подругой, то состояние моё нетрудно представить.

Я разозлился на самого себя. Возьми себя в руки, Макс! Хватит вести себя как девственница, заглянувшая в солдатский бордель на чашку чая! Твой сын тебя не оставит, прикроет, если что!..

Вот этого я и боялся.

Ведь не оставит, когда надо будет спасать свою шкуру.

Патрик ведь не чей-то сын, но наш с Миленой. Наверное, мы плохо воспитали его, раз он готов рискнуть жизнью ради спасения нерадивого папашки, которой даже задницу не может от клумбы оторвать…

Пока моё живоружие набивало брюхо, Патрику с его сытым стволом пришлось изрядно повертеться, выстраивая вокруг нас баррикаду из мёртвых гиен. В канонаде хлопков, в визге и рычании десятков животных, рвущихся к нашим глоткам, я умудрился заметить, что трупы не оставались без внимания «ромашек». В отличие от нашей защиты плоть гиен не могла противостоять напору цветов, выедающих в мёртвых телах заметные проплешины. Уверен, скоро от кладбища хищников не останется и следа.

Моя рука сама поднялась и выплюнула порцию слизи прямо в пасть гиены, взобравшейся на кучу тел. Оттуда бестия намеревалась прыгнуть Патрику на спину. Получив ком слизи в глотку, гиена скатилась мне под ноги и в агонии засучила конечностями, клацая при этом клыками в попытке меня достать. Она была обречена, но смерть её не стала мгновенной, как при попадании в ухо.

– Батя, надо уходить отсюда! – Патрик заметил, что моё живоружие вновь готово сражаться. – Долго не продержимся!

«Мой сын – пессимист. Мы отлично держим оборону, – думал я. – Стая почти что уничтожена. Добьём тварей и двинем себе спокойно на поиски портала, ведущего в следующий сектор…»

Как же я ошибался. Старый наивный дурак!

Шум схватки привлёк новые стаи гиен. Такой вот бонус для храбрых сапиенсов. Многоголосый вой донёсся слева от нас – значит, нам туда нельзя. Но и справа, со стороны развалин, когда-то бывших кварталом высоток, тоже не молчали. «Если быстро двинуть выше по улице, между поросшими цветами и плющом зданиями, а потом свернуть на перекрестке, то у нас мог бы появиться шанс проскользнуть между стаями и исчезнуть из их поля зрения до того, как они сюда доберутся. Пойдут ли они по нашему следу или останутся тут – жрать трупы и драться между собой – ещё вопрос, но оставаться здесь точно нельзя…» Всё это промелькнуло у меня в голове за считанные мгновения, пока я валил одного за другим трёх полосатых монстров.

Патрик, очевидно, подумал о том же.

Встретившись глазами, мы поняли друг друга без слов. Пора выбраться из ловушки, в которую угодили.

Патрик прикрывал меня, пока я карабкался по телам гиен. Заняв господствующую высоту, я принялся долбить по уцелевшим тварям, уже не столь агрессивным, как раньше, почувствовавшим, что им грозит опасность от других стай, уже спешащим сюда.

Дождался сына, стреляя в тех тварей, что хотели отгрызть нам пятки, после чего мы со всех ног помчались по «ромашковому» полю. Лепестки цветов не хотели расставаться с каблуками наших ботинок, но наше желание выжить было сильнее.

Перекрёсток всё ближе.

И ближе завывания двух новых стай.

Мы почти уже добрались до цели, когда остатки разгромленной нами стаи встретились с новыми претендентами на прямоходящую добычу. Гиены поприветствовали друг дружку жуткими воем, визгом и рычанием, которые сплелись в какофонию смерти. Я не оборачивался. Я бежал. И рядом со мной бежал мой сын.

Вместе, плечом к плечу, мы достигли перекрёстка.

Свернули за угол бетонной высотки.

И словно попали в иной мир.

Серой пыли тут не было вовсе. Её заменила влажная грязца там, где дёрн содрали чьими-то могучие лапы. Асфальт покрывала почва с травой, кустарниками и деревьями, за которыми прятались ручейки, ручьи и даже небольшие речки. Не жалкий плющ уже, а толстые, точно древесные стволы, лианы оплетали небоскрёбы и перебрасывали свои зелёные мосты между зданиями, тем самым превратив всё в замкнутую систему, где ничто не могло быть само по себе. Здания не разрушились под гнётом времени и зелёной массы, потому что зелень скрепляла их, поддерживала, не давая распасться на составляющие…

Тут было много грибов, целые поляны самых разных грибов. Эти поляны мы обходили.

Воздух и всё вокруг жужжало сотнями, тысячами насекомых – прыгающих, порхающих, пролетающих мимо и пролетающих так, что кляксы то и дело приходилось стирать с забрала. Мы постоянно стряхивали с себя разнообразнейших расцветок хитина, форм тела и количества конечностей жуков, пауков и мотыльков, намеревающихся прогрызть защиту и укусить нас ядовитыми жвалами, а потом отложить яйца в наши бездыханные тела,

Над нами кружили крохотные птички – местный вариант колибри. Раздражали безумно. Постоянно лезли под руку, под ногу, заглядывали в глаза. Дай им волю, они залетели бы в рот и исследовали мои желудок и кишечник. Очень любопытнее птахи. Патрик предположил, что колибри – то же, что камеры наблюдения в предыдущем секторе исходника. Сначала я не воспринял его слова всерьёз, но… Быть может, так оно и есть.

Словил одну пташечку.

Вроде обычная: перья, глазки, клювик.

Отпустил. Пусть летает, чего уж.

– Сынок, кажется, сами того не заметив, мы прошли через портал.

Патрик заверил меня, что это не так. Гиены нас оставили, дальше не преследовали. Очевидно, их охотничьи угодья сюда не простирались, а зайти на чужую территорию им не позволяла десятая заповедь, которая про «не желай дома ближнего своего». Шутка. Страх им не позволял сюда соваться. Жил тут в джунглях кто-то, кого стаи кровожадных гиен боялись настолько, что не рискнули последовать за двуногой добычей.

В ветвях над нами мелькнуло что-то крупное и чёрное. Жаль, я не успел рассмотреть это существо. Будем надеяться, что оно травоядное. Или хищное, но принципиально не употребляющее в пищу людей.

Передвигались мы, внимательно глядя не только под ноги, чтобы не вступить в клыкастую пасть, выставленную из норы, но и по сторонам – надеялись высмотреть портал, который приблизит нас к цели миссии. Правда, под пологом деревьев в густом подлеске увидеть что-то дальше десятка метров было затруднительно. Да ещё и смеркалось. Я-то уж думал, что в исходнике всегда светло и ночи не бывает. Выходит, ошибался.

Живоружие само задрало мою руку – хлоп! – из ветвей над нами рухнула в траву тварь, похожая на обезьяну, которую заковали в костяной панцирь и наделили здоровенными когтями-саблями. Чуть позже пришлось завалить ещё парочку точно таких же, когда они набросились на Патрика и едва не продырявили ему защиту.

Сказывалась ли усталость, или просто не мог я уже в себе это держать, но вопрос, волнующий меня больше, чем все панцирные обезьяны исходника, таки прозвучал:

– Сынок, а ты чего себя… ну… по бокам бил? Тогда?

– Я же говорил – обедал. – Заметив, что его ответ не удовлетворил моё любопытство даже частично, он выстрелил в кусты, где зашевелилось что-то крупное, и пояснил: – Тут в комбезе над рёбрами специальные блоки установлены, генерирующие пищу. – Хорошенько размахнувшись, он ударил меня кулаком в бок.

Я хотел было возмутиться, но тут в рот мне сунулась непонятно откуда возникшая трубочка – мягкая, силиконовая или вроде того. По трубочке потекла сладковатая тёплая жидкость, похожая по вкусу на чай с лимоном, только успевай глотать. Размахнувшись, Патрик саданул меня в другой бок – по ещё одной трубке побежал солоновато-жирный бульон.

Я жестами спросил, как отключить подачу. Оказалось, для этого надо всего лишь чуть прикусить ту трубку, которая больше не нужна.

– Сынок, а зачем так сильно бить?

– А чтоб трубки в рот не лезли, если локтём себя коснёшься. Или во сне на бок перевернёшься.

Чуть подумав, я решил, что это логично. По крайней мере для тех, у кого на руках по шесть пальцев.

– Кстати, пора бы покормить нашу одёжку, – сказал Патрик. – А то она с голодухи – в смысле, без подзарядки – уже пятнами пошла. И парит конкретно.

Насчёт пятен я не обратил внимания, а вот что в защите стало не очень уютно – это да. Жарко стало, потно. Воздух внутри нынче затхлый, а был свежий. Но учитывая, что снаружи дыхательный газ ничуть не лучше, я не возмущался и терпел, надеясь, что само пройдёт, или я привыкну, или миссия наша завершится раньше, чем я сварюсь в защите заживо. А оно вон как – кормёжка скафу нужна. Ну да после живоружия, обожающего на ужин цветочки, ничего удивительного.

Мы выбрели к болотцу, из которого вытекал узкий ручеёк.

– И чего, дружище, предложим нашим пиджакам-брючкам на полдник? Эклеры с какао? Расстегаи с кофе?

– Обойдутся. Прикрывай, батя! – Патрик сорвался с места и бодро зарысил к большущей жёлтой луже, в которую впадал ручеёк и над которой курились зеленоватые испарения. В ветвях над нами защебетали потревоженные птахи.

Не люблю, когда мной помыкают. Но сыну можно. Подняв руку с живоружием, я поспешил следом, и секунд через двадцать мы остановились в неприятно похрустывающей под каблуками траве, произрастающей вокруг лужи. От противоположного берега тянулась вдаль, исчезая под пологом деревьев, широкая, – грузовик проедет – основательно протоптанная тропа. В самой же луже – маслянистой, непрозрачной – что-то шевельнулось, обозначив своё движение кругами на воде. Хотя с чего я вообще взял, что это вода?.. Остро захотелось шмальнуть в центр расширяющейся окружности, но я сдержался, потому что в лужу ринулся Патрик.

Сынок, сынок!.. Нельзя расслабляться, пока не выяснится, что нам тут ничего не угрожает. И после – нельзя. А учитывая, что мы в чужом мире, – совсем-совсем нельзя-нельзя. В конце концов, есть же алкалоиды. Эти неустойчивые соединения в качестве боевых средств не применяют, но ими можно заражать водоёмы. Так что стоит воздержаться от купания. И защита пусть слегка попостится, у неё сегодня разгрузочный день. Только бы не оголодала настолько, чтобы нам настал каюк от удушья.

Погружая ноги в мутную жижу по колено, Патрик отбежал метров на пять от меня и, разведя руки в стороны, лицом вперёд нырнул в лужу.

Я оторопел.

Открывать купальный сезон в наши намерения вроде бы не входило. Или концепция поменялась, просто сын забыл меня предупредить?..

Встав на колени, Патрик плюхнулся спину. Теперь жёлтая жижа покрывала его всего, включая забрало, которое он попытался очистить перчаткой, но только сильнее размазал грязь.

– Сынок, ты как себя чувствуешь? – Я вновь опасался за адекватность Патрика.

Он на карачках добрался до «берега».

– Уже лучше. Теперь ты, батя, окунись. Полегчает, гарантирую.

– Так я плавки забыл надеть. – Меня не прельщала идея плескаться в мутной луже. Я давно уже вышел из возраста, когда кажется, что делать куличики из грязи крайне увлекательно.

– Батя, в этой дряни жёлтой есть всё, что нужно нашей защите: химические элементы разные, микроорганизмы, органика всякая. Намёк понял?

Я кивнул.

И с разбегу – хрен с ними, с алколоидами, дышать ведь хочется! – ухнул в жижу, так что только брызги да волны в стороны.

Жить захочешь – и не в таком ещё дерьме изгваздаешься.

Окунувшись ещё пару раз, я сел посреди жижи, достававшей мне до подбородка. Жизнь налаживалась. Гиены отстали, живоружие обожает Максимку Краевого и готово заплевать ядом любого, кто приблизится. Я наконец сыт, моя защита впитывала в себя жёлтую дрянь – и воздух в шлеме становился чище и прохладней. Вот посижу так минутку – и в путь! Скоро мы найдём следующий портал, а там уж рукой подать до Цитадели и её чудодейственного артефакта, который уничтожит путников!

Вспомнив о Ярости Отцов, – у меня до сих пор почти что нет сведений об этой штуковине – я испытал смутное беспокойство. Будто что-то упустил, недопонял…

Что-то ткнулось мне в поясницу слева. И ещё раз.

И ещё.

Я шумно выдохнул и аккуратно повёл свободной от живоружия рукой – стреляет ли оно в воде? – себе за спину. У головы, то и дело тычась в забрало, порхал колибри. Сообразив, что дело неладно, Патрик встревожено смотрел на меня с берега. На всякий случай он поднял боевую руку – готов был стрелять при первом же признаке опасности или по моему знаку. Я покачал головой с намёком, чтобы не спешил, и только сейчас заметил – вокруг стало подозрительно тихо: птички не щебетали, зверье не ломало копытами валежник, даже жуки с гудением не пролетали мимо. Джунгли словно вымерли. Даже колибри куда-то упорхнул.

В бок мне снова что-то ткнулось – и я тут же схватил это что-то.

Вообще-то плохая примета: брать в руки непонятно что непонятно где. Потому как запросто можно конечности лишиться. Это при благоприятном раскладе. А при хреновом – от тебя и целого лоскута кожи размером с носовой платок не найдут… Но интуиция подсказывала мне, что я поступаю правильно, а я привык доверять своей интуиции.

Добыча шевелилась в руке, но не вырывалась, не пыталась навредить мне, – я это чувствовал – а просто проявляла обычную активность. Я осторожно поднял добычу над жижей и разжал пальцы.

На ладони у меня лежал жёлтый с зеленоватым отливом шар диаметром сантиметров семь. Внезапно из шара выдвинулось множество подвижных длинных игл, приподнявших его над ладонью. Ими шар принялся ощупывать пространство вокруг. Там, где иглы касались защиты, я чувствовал приятное покалывание, от «ежа» – ну а чем не ёж-то? – исходил такой позитив, что мне стало не по себе.

Ну не привык я к тому, чтоб было без подвоха!

– Что это?

– Н-не знаю. – Патрик с опаской косился на существо у меня на ладони, будто это минимум тротиловая шашка с почти догоревшим бикфордовым шнуром. – Выбрось!

Его не возрасту приказной тон всё решил. Я собирался отпустить на волю треклятого «ежа», обратно в лужу его сунуть, но после того что и как сказал Патрик, отцовская гордость запретила мне поступить разумно.

– А вдруг пригодится? – заявил я и, предупреждая спор, уверенно спрятал странную животину в карман на боку скафа, соседний с тем, где лежал магазин с патронами. Подумал – и плеснул «ежу» жёлтой жижи. Всё-таки он в ней обитает, так ему комфортней будет. С правой руки мне одобрительно подмигнуло жабьим глазом моё живоружие.

– Батя, на кой оно тебе? Ну, это… с иголками? Они ж наверняка ядовитые. Немедленно выбрось!

– Тяжести в этой зверушке никакой, не давит, так что… – по пути к берегу, я попытался хотя бы перед собой оправдать свой поступок. – И не смей со мной так разговаривать!

Патрик тотчас захлопнул рот, открывшийся было для тирады, и лишь вяло махнул рукой. Мол, уважаемый родитель, всё это я не одобряю, но как знаешь, ибо я – всего лишь глупый ребёнок, а мудрый предок у нас ты.

Я испытал лёгкое, но приятное удовлетворение: как же, поставил сорванца-сынишку на место, Макс Край крут и даже мегакрут… Теперь «ежа» можно выкинуть обратно в лужу. Я потянулся к карману…

Деревья справа от нас затрещали и рухнули, увлекая за собой сети лиан и закрепивших на них орхидей, тилландсий и прочих аэрофитов. Воздев к небу огромные закруглённые кверху бивни, тварь размером с двухэтажный особняк взревела столь громко и пронзительно, что сорвало листья с ветвей соседних растений. Тело животного покрывала густая бурая шерсть. Четыре ноги его – точно столбы линии электропередачи, такие же толстые и основательные, ими можно затоптать кого угодно. К примеру, меня.

Патрик и я выстрелили одновременно.

Как и прежде, я метил в уши животного, благо у посетившего нас монстра они были теми ещё лопухами. Патрик же всадил заряд чуть ниже непропорционально маленького глаза, не причинив монстру ни малейшего вреда, – тот даже не моргнул. Да и яд из моего живоружия запутался в шести, покрывающей ухо, не достигнув открытых участков кожи и кровеносных сосудов. Так что тварь, прекратив звуковой волной сшибать листья, беспрепятственно двинула на нас, угрожающе мотая головой, отчего бивни со свистом рассекали воздух, задевая деревья и перебивая их, точно топор рубщика – хрящи.

Прятаться от монстра в зарослях было бессмысленно, ибо проходимость у этого животного круче, чем у самого мощного бульдозера, уничтожающего сельву Амазонки. И через лес, выросший между небоскрёбами, прорываться не стоило: мы только потеряли бы драгоценные секунды, хотя зверя разве что улитка назвала бы спринтером. К тому же масса его была столь существенной, что лапы-столбы оставляли на болотистой почве глубокие следы, вязли в ней.

Скорость. Вот оно! Значит, есть шанс уйти от твари – убежать! – по тропе, ведущей прочь от лужи.

Патрик пришёл к аналогичному выводу. Кивнув мне, он первым сорвался с места и, обогнув лужу, помчал по тропе. Я не заставил себя ждать. Земля подрагивала у нас под ногами – это монстр устремился в погоню. Ну вот зачем путники его создали? Судя по габаритам, животное должно быть травоядным. Или в этом секторе есть ещё крупные твари, которыми можно насыть столь немаленького хищника?..

На бегу я наступил на гриб, выросший посреди тропы. В последний момент заметил ярко-красную шляпку, краплёную белыми точками, но не успел отвести ногу. Гриб смялся под каблуком, расплющился – и одновременно оглушительно и ярко бахнуло, ногу резко вздёрнуло, а вместе с ней в воздух подняло и меня.

Именно поэтому я не увидел самого главного.

Грохнувшись на тропу, я первым делом обрадовался. Почему? Да потому как очень удивился, обнаружив, что обе мои ноги целы. Особенно – та, которой я наступил на взрывоопасный гриб. Её должно было оторвать по колено, но защита шестипалых иномирцев спасла меня от перспективы провести остаток жизни либо в инвалидном кресле, либо ковыляя, как палач Заур, на протезе.

Земля подо мной раз за разом вздрагивала, предупреждая, что монстр не намерен ждать, пока я соизволю встать и убраться. В кармане скафа зашевелился «ёж», как бы умоляя меня быстрее прийти в себя. Со спины я перевернулся на живот, встал на локти, – дрожь земли – затем на колени, – ещё толчок – и поднялся в полный рост.

И не увидел Патрика.

Я валялся на тропе секунду-две, за это время мой сын не мог далеко убежать.

– Патрик! – крикнул я так, что мне позавидовало бы чудовище, топающее ко мне.

Нет ответа.

– Патрик?! Ты где?!

Свернул с тропы? Но куда? Вправо? Влево? Подлесок обязательно трещал бы под ногами сына, уйди он сторону, топот монстра заглушить не мог…

– Сын?!! – Мне стало тревожно, сердце защемило. – Сынок?!..

Чудовище взревело у меня за спиной.