на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Первый атомный взрыв

Хотя о том, что Соединённые Штаты Америки готовятся к испытанию бомбы огромной разрушительной силы, знали и Иосиф Сталин и Уинстон Черчилль. Гарри Трумэну об этой акции стало известно лишь в день принятия присяги в качестве нового президента США.

Трумэн сразу поставил вопрос, как следует поступить с новым видом оружия, и создал специальный Временный комитет для выработки необходимого решения.

1 июня 1945 года комитетчики порекомендовали президенту использовать атомную бомбу в войне против Японии. Причём «как можно скорее». Это было весомое «за».

Но в США в то время существовал ещё один аналогичный Комитет. В него входили учёные-атомщики во главе с Нобелевским лауреатом Джеймсом Франком. Они представили правительству свой доклад, содержавший категорическое «против».

Физики предложили другой способ продемонстрировать мощь нового оружия: устроить взрыв в присутствии представителей великих

держав, а затем предъявить ультиматум Японии. И только в случае, если она откажется капитулировать, приступить к рассмотрению возможности практического применения атомной бомбы.

10 июля 1945 года нарком госбезопасности СССР Всеволод Меркулов направил Берии письмо с грифом не только «сов. секретно», но и «срочно». Ничего нового в этом послании не было, оно содержало лишь некоторые дополнительные подробности:

«Из нескольких достоверных агентурных источников НКГБ СССР получены сведения, что в США на июль месяц с.г. назначено проведение первого экспериментального взрыва атомной бомбы. Ожидается, что взрыв должен состояться 10 июля».

Далее следовало довольно подробное описание бомбы (то, что она из «плутония», и что плутоний в ней — «в виде шара весом 5 килограмм»). Завершалось письмо так:

«Предполагаемая сила взрыва бомбы эквивалентна силе взрыва 5 тысяч тонн ТНТ.

О запасах активного материала для изготовления атомной бомбы из тех же источников известно следующее:

а) Уран-235. На апрель месяц с.г. в США имеется в наличии 25 килограммов урана-235. Производство его составляет 7,5 кг в месяц.

б) Элемент-94. В Лагере 2 имеется 6,5 кг этого вещества. Производство его в атомных машинах налажено, и план добычи перевыполняется».

Письмо было вручено Лаврентию Павловичу в самый разгар подготовки руководства страны к поездке на предстоящую Потсдамскую конференцию (её проведение было намечено на 17 июля — 2 августа). Берия не мог не ознакомить вождя с повторным напоминанием разведки о том, чем собираются союзники отметить начало мирной конференции.

16 числа в 17 часов 30 минут Сталин и его окружение выехали из Москвы.

А в Москву в японское посольство уже летела шифрованная телеграмма. Правительство страны Восходящего солнца намеревалось обратиться к Советскому Союзу с просьбой стать посредником в мирных переговорах Японии с Соединёнными Штатами. В телеграмме послу предлагалось выяснить, примет ли Кремль императорского посланца принца Каноэ.

Однако ответа в Токио так и не дождались. Японцы опоздали — Сталин и Молотов уже находились на пути в Потсдам.

Зато американцы проявили оперативность. Они перехватили японскую радиограмму, расшифровали её, и Пентагон стал ещё энергичнее настаивать на ускорении операции «Trinity» («Троица») — так было названо испытание атомной бомбы.

Наконец, 16 июля 1945 года на полигоне Аламогордо в штате Нью-Мексико первая атомная бомба была взорвана. Многие из присутствовавших на испытаниях наверняка вспомнили строки из Откровения Иоанна Богослова:

«… и вот произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь… И небо скрылось, свившись, как свиток… Ибо пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?».

Сразу же после того, как ослепительная вспышка («ярче тысячи солнц» — станут говорить о ней чуть позднее) погасла, оставив после себя клок выжженной пустыни, Кеннет Бейнбридж, отвечавший за проведение испытаний, мрачно заметил:

— Теперь мы все — сукины дети!

А у Энрико Ферми, наконец-то увидевшего блистательное воплощение сотен своих догадок, предположений и прочих фантасмагорических идей, было совсем иное впечатление. Он сказал:

— Это великолепная физика!

И тут же три Нобелевских лауреата: Артур Комптон, Эрнест Лоуренс и Энрико Ферми, а вместе с ними и научный руководитель «Манхэттенского проекта» Роберт Оппенгеймер подписали меморандум, под которым уже стояли подписи остальных членов «Специального Временного комитета» — пятерых политиков и троих учёных (не физиков):

«Комиссия рекомендует президенту применить оружие против Японии, выбрав такой объект, который находился бы в районе многочисленных и легко поддающихся разрушению построек».

О том, что рядом с постройками обычно находятся люди, мирные люди, в меморандуме не было сказано ни слова.

В тот же день в Германию для Гарри Трумэна была передана телефонограмма об успешном проведении испытания, а 21 июля в распоряжении президента был полный отчёт о взрыве.

О том, что у Соединённых Штатов появилось новое сверхмощное оружие, было впервые официально упомянуто на той же Потсдамской конференции. Событие это описано многократно. Воспользуемся свидетельствами двух непосредственных участников.

Джеймс Бирнс, видный американский дипломат, госсекретарь и личный советник президента США, через 13 лет после конференции вспоминал, что он уже тогда, в июле 1945-го…

«… пришёл к выводу о катастрофичности для США и Китая включения Советского Союза в войну на Тихом океане. Это, в свою очередь, подвело к мысли, что было бы неплохо, если не сказать сильнее, оставить Сталина не полностью информированным о потенциале атомной бомбы. В противном случае он мог бы ускорить вступление Советского Союза в войну. Вот почему было решено сказать Сталину о результатах испытаний как бы между прочим, в конце одного из заседаний глав правительств.

Согласова. в вопрос о том, что следует говорить, Трумэн с Боленом [Чарльз Юстис Болен (Bohlen) — помощник госсекретаря, бывший сотрудник посольства США в СССР — Э.Ф.], который должен был присутствовать в качестве переводчика, обошёл вокруг стола и в самой непринуждённой манере сказал Сталину, что хочет проинформировать его о создании в США нового и мощного оружия, которое мы решили применить против Японии».

Весь разговор Трумэна со Сталиным, по словам Бирнса, длился не более минуты.

А вот как описан этот инцидент в мемуарах маршала ГК. Жукова:

«В ходе конференции глава американской делегации президент США Г. Трумэн, очевидно, с целью политического шантажа однажды пытался произвести на И.В. Сталина психологическую атаку.

Не помню точно, какого числа, после заседания глав правительств Г. Трумэн сообщил И.В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав её атомным оружием.

В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился глазами в лицо И.В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашёл в словах Г. Трумэна Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали впоследствии, что, вероятно, И.В. Сталин действительно не понял значения сделанного ему сообщения.

На самом деле, вернувшись с заседания, И.В.Сталин в моём присутствии рассказал В.М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. Молотов тут же сказал:

— Цену себе набивают.

Сталин рассмеялся:

— Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Я понял, что речь идёт об атомной бомбе».

Не очень верится в то, что Жукову было что-то известно в тот момент о работах над «урановой проблемой», которые велись за рубежом и в Советском Союзе. И что он сразу «понял, что речь идёт об атомной бомбе». У прославленного маршала и без этого забот было через край. Скорее всего, Жукову стало понятно, о чём говорили Сталин и Молотов, значительно позднее. Ведь даже советские физики, специально нацеленные на сбор хоть какой-то информации об атомных разработках в США, и те ничего не знали о том, что американцы провели испытания нового вида оружия. Свидетельством тому — воспоминания Анатолия Александрова:

«Одна группа наших деятелей, которые были (перед самыми испытаниями в Аламогордо) в Америке и были направлены в целый ряд областей промышленности, и, вроде как, должны были привезти какие-то коллективные сведения, которые можно было сопоставить и понять кое-что. Они ехали на пароходе — из Америки возвращались — и составляли такой доклад, что работы ведутся, но до дела, так сказать, ещё далеко. И как раз, когда они ехали на этом пароходе, вдруг пришло сообщение, что взрыв произошёл в Хиросиме. Про первый взрыв в Аламогордо никому не сообщалось…

Я откуда это знаю — мой а. спирант Марей ездил туда закупать каучуковые заводы для Советского Союза… А это с той областью промышленности имело дело, которая имела прямое отношение к развитию атомной техники в Америке, «Юнион карбайд» — это заводы по диффузионному разделению».

Итак, физики ещё ничего не знали, а Сталин уже принял решение «об ускорении нашей работы».

Впрочем, никаких документальных свидетельств о том, как предполагалось «ускорять» работы по урану, не сохранилось. Однако, вне всяких сомнений, вождь обсуждал этот вопрос с Берией. И Лаврентий Павлович наверняка заверил Иосифа Виссарионовича в том, что советские разведчики сумели раздобыть-заполучить все чертежи и расчёты, необходимые для создания атомной бомбы. И что уран в необходимом количестве найден в Германии и уже доставлен в СССР. И что команда Курчатова, два года пересчитывавшая и перепроверявшая зарубежные данные, готова приступить к созданию нового оружия.

Иными словами, сделать советскую атомную бомбу представлялось делом совсем нетрудным. Надо было лишь отдать соответствующую команду.

И такая команда была дана. Причём и здесь Сталина опять подстегнули американцы, которые продемонстрировали всесокрушающую мощь своего нового сверхоружия всему человечеству.


Накануне атомного взрыва | Бомба для дядюшки Джо | Акт практического применения