Его боялись из-за огромной огневой мощи
Самолеты ранних серий имели недостаточную тяговооруженность и соответственно плохую маневренность на вертикали.
Стоит заметить, что некоторым пилотам самолет не нравился из-за недостаточной маневренности. Впрочем, это скорее касалось молодых и неуверенных в себе пилотов, число которых резко возросло после больших потерь опытных кадров ВВС первого эшелона в первые месяцы войны. В руках опытных пилотов ЛаГГ-3 являлся грозным оружием, особенно для бомбардировщиков. Конечно, инертность при разгоне и недостаточные динамико-маневренные свойства («тупость» машины по терминологии летчиков) портили впечатление, но вооружение, сведенное к тому же очень близко к продольной оси самолета, обеспечивало надежное поражение любого немецкого самолета даже при не очень точной стрельбе, – когда ЛаГГ стрелял, наблюдался огромный сноп огня. По отзывам немецких пилотов, именно этот самолет они больше всего опасались на первом периоде войны из-за его огромной огневой мощи. Также неимоверная живучесть и стойкость к повреждениям конструкции ЛаГГа признается советскими пилотами наивысшей среди всех истребителей ВВС РККА первого периода войны. Особенно эффективно показал себя ЛаГГ-3 в частях ПВО при отражении немецкого воздушного наступления на Москву в 1941, а также при обороне с воздуха советских стратегических объектов. Хотя и в боях с истребителями в умелых руках самолет ЛаГГ-3 также весьма эффективно показывал себя – к примеру, советский ас Георгий Дмитриевич Костылев (впоследствии инспектор истребительной авиации КБФ) сбивал в 1941–1943 на ЛаГГ-3 немцев и (особенно) финнов, сформировав за этот период боевой счет более 30 вражеских самолетов (почти все сбил на ЛаГГе). Также, сражаясь на ЛаГГ-3, свою первую звезду Героя Советского Союза заслужил Павел Михайлович Камозин.
Любопытный факт: в 1941 году Сталин, не доверяя словам о «негорючести» дельта-древесины, пытался зажечь образец материала от огня собственной трубки[92].
Широко известное прозвище «Лакированный Гарантированный Гроб» вопреки распространенному мнению не употреблялось во время войны, и появилось после выхода книги, посвященной творчеству С. А. Лавочкина[93].