35. Молочники

Прибыв на Ливенворт-стрит и пройдя полквартала до своей разбитой много-квартирки, я несколько восторжествовал. Я ни разу не подумал о Вавилоне.

Перед многоквартиркой стоял фургон морга. В доме кто-то умер. Я попробовал себе представить мертвым кого-нибудь из жильцов, но не мог даже вообразить, что в таком месте кто-то умирает. Чего морочиться, если аренду платить — уже разновидность смерти?

А уж как я удивлюсь, когда узнаю, кто это.

Фургон морга был переоборудованным «маковским» грузовиком, где места для трупов хватило бы на четырех новеньких экс-налогоплательщиков.

Я поднялся по ступенькам, открыл парадную дверь и вступил в темный заплесневелый вестибюль здания, которое многие называли домом, а я называл дерьмом.

Хотя вопрос с арендой я несколько остудил, все равно безотчетно глянул на площадку второго этажа и квартиру хозяйки. Дверь была открыта, и два служителя морга выволакивали хозяйкино тело. Оно лежало на носилках, укрытое простыней. У дверей толпились какие-то жильцы. Вели они себя, как только что завербованные плакальщики-любители.

Я стоял внизу лестницы и смотрел, как служители сносят ее тело по ступеням. Несли они очень гладко, почти без усилий — словно из бутылки выливалось оливковое масло.

Сходя по лестнице, они ничего не говорили. Я знал многих парней, работавших в морге, а вот этих парней — не знал.

Жильцы-плакальщики стояли очень тесной толпой наверху, любительски шепчась и скорбя. У них не очень хорошо получалось. Ну еще бы — хорошо ли вообще получится оплакивать квартирную хозяйку с пронзительным характером, к тому же всегда везде сующую нос? У нее имелась скверная привычка высовываться в дверную щель из своей квартиры и пристально осматривать всех, кто входил в дом и выходил из него. Слух у нее был невероятный. Мне кажется, где-то в ее родословной имелась летучая мышь.

Да что там — нынче те деньки для нее закончились.

Теперь ей предстояло путешествие к моему колченогому другу, который вскоре разложит ее на льду. Интересно, а видами ее голого тела он тоже будет любоваться? Нет, не думаю. Она слишком старая и съела в жизни слишком много черствых пончиков. Слишком тусклый фитилек рядом с той проституткой, которая сейчас составляла ему компанию, — той, которую вскрыли ножиком для писем.

На несколько секунд в уме я увидел ее мертвое тело. Выглядела она что надо. Затем я подумал о красивой блондинке, которую встретил на выходе из морга: как она плакала, когда я ее увидел, но перед Колченогом сделалась равнодушной и отчужденной, поглядев на тело мертвой шлюхи. Такой поток мыслей моментально вынес меня к улыбке ее шофера, когда они тронулись с места, — он будто бы знал меня, будто бы мы с ним старые друзья, которым сейчас поговорить недосуг, но вскоре мы непременно увидимся.

Мысленно я вернулся к своим неотложным делам: смотреть, как служители завершают спуск тела мертвой хозяйки по лестнице. У них очень неплохо получалось. Конечно, такова их профессия, но я не мог не восхищаться. Мне кажется, все, что делаешь, может стать искусством, и они подкрепляли мою теорию, перемещая труп этой старой кошелки так, будто она была ангелом или, по меньшей мере, миллионершей.

— Хозяйка? — спросил я, когда они закончили спускать ее по лестнице. Именно так спросил бы частный сыщик. Мне нравится поддерживать форму.

— Угу, — ответил один.

— Что было? — спросил я.

— Мотор, — ответил другой. Плакальщики-любители тоже спустились по лестнице посмотреть, как служители заканчивают выкатывать хозяйку из здания. Ее тело сунули сзади в похоронный фургон. Внутри уже лежал один труп, поэтому ехать до морга в центр города ей будет не так одиноко. Наверное, всяко лучше, чем в одиночку.

Служители закрыли за ней и ее новообретенным другом дверцу. Медленно обошли фургон и забрались на переднее сиденье. Во всей их манере сквозила бесцеремонная обыденность. К мертвым телам они относились примерно так же, как молочник — к пустым бутылкам. Их просто подбираешь и увозишь.