на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Джо Р. Лансдэйл

Телефонная женщина

Джо Р. Лансдэйл начал писать в 1973 году. Через восемь лет литературное творчество стало его основным занятием. Он — автор тридцати романов и восемнадцати сборников рассказов, удостоившихся премии Эдгара, семи премий имени Брэма Стокера, премии Британского общества фэнтези и итальянской литературной премии Гринцани. Как явствует из перечисленных наград, Лансдэйл одинаково успешно работает в нескольких жанрах.

Его новелла «Бубба Хо-Теп», ныне признанная культовым произведением, была экранизирована Доном Коскарелли. Рассхсаз «Происшествие на горной дороге и после нее» вошел в сериал «Мастера хоррора», который показывают по платному кабельному каналу «Шоутайм».

Помимо романов и рассказов Лансдэйлом написаны сценарии фильмов и телепередач, литературные основы для комиксов, а также многочисленные статьи и материалы для газетных колонок. В числе недавних работ писателя — «Портативный Лансдейл, освященный и зажаренный, как курица» и «Ванильная поездка» из серии приключений Хэпа Коллинза и Леонарда Пайна.

Лансдэйл известен своими нередко кровавыми, ироничными и иногда юмористическими рассказами в жанре «хоррор», героями которых являются жители Восточного Техаса. Но «Телефонная Женщина» написана совсем в ином ключе.


Вступление к дневнику.

Памятная неделька…

После того как мои строчки покроют твои белые страницы, ты, мой бумажный дружок, будешь в большей безопасности. Не только под замком, но еще и в тайнике. Если б мне хватало мозгов (иногда я думаю, что хватает), я бы вообще не стал об этом писать. Сам знаю — не надо доверять такое бумаге, но меня что-то толкает.

Побуждение. Черт знает, откуда оно является и порабощает всех нас. Мы надеваем костюм на примитивную часть нашего мозга, повязываем галстук, нахлобучиваем шляпу и называем это манерами и цивилизацией, но в конечном итоге — это всего лишь костюм, галстук и шляпа. Примитивный мозг таким и остается, но он побуждает, пульсирует в тех же темных ритмах, какие управляли нашими менее цивилизованными предками, а еще раньше — первичной слизью или тиной, из которой развилась жизнь. Простые, варварские ритмы секса, смерти и разрушения.

Нервы призывают нас прикоснуться к жизни и вкусить ее, и без наших одежек цивилизации мы можем это сделать немедленно. Можем взять все, что нужно, если хватает мускулов и воли. Но все наши позывы задрапированы в кружева цивилизации; мы вынуждены действовать опосредованно, с оглядкой, и через какое-то время нам этого становится мало. Управлять своими импульсами таким образом — все равно что поручить другому поесть за вас. Ни вкуса, ни ощущения, ни питательных веществ. Жалкое занятие.

Переставая отвечать на запросы примитивной части нашего мозга, переставая удовлетворять побудительные импульсы, пытаясь вместо этого получить необходимое из книг, фильмов и жизней более смелых и авантюрных людей, мы перестаем жить. Засыхаем. Скучаем от самих себя и других. Мы умираем. И радуемся этому.

И что прикажешь делать, а?


Утро 17 июня, о событиях 10–17 числа.

Несколько дней не писал, поэтому расскажу о произошедшем. Все началось неделю назад.

Утром я проснулся, что называется, не на той стороне кровати. Такое бывало. Вот и в этот раз меня с первых же минут охватило недовольство. Я был сердит на жену, а за что — уже и не помнил. Но она помнила, и мы начали переругиваться, идя по коридору в кухню. Там нас уже ждал пес. Его порода — сибирская лайка, но жена всегда зовет его сибаритской лайкой. Пес изнежен, будто вырос где-нибудь в богатом пригороде, хотя поиск сходства между тем местом, где мы живем, и богатым пригородом требует изрядной доли фантазии.

Пес встретил нас у самой двери, весело махая хвостом. У такой приветливости всего две причины: либо он рад нас видеть, либо он нашкодил и чувствует себя виноватым.

Было из-за чего чувствовать себя виноватым. На полу, возле кухонного стола, возвышалась груда собачьего дерьма. Я говорю не об отдельной «колбаске», что вывалилась у него из задницы в память о щенячьем детстве. И не о том, когда вдруг случайно прихватит его собачий живот и не дотерпеть до улицы. И даже не о том, когда однажды пес выдал штук семь «бананчиков» того же свойства. Я говорю о сертифицированном, первосортном, достойном всяческих премий и призов ДЕРЬМЕ. Этим дерьмом можно было бы набить кузов грузовика, вывезти на лужайку, свалить там, дать высохнуть и построить из него сарай для инструментов и зимнего проживания какого-нибудь не менее шкодливого кота.

Неподалеку от «полезного ископаемого» раскинулось озеро мочи, достаточно широкое и глубокое для проведения соревнований по гребле.

Я представил шляпу и шлепанцы из шкуры сибирской лайки. Шкура сгодилась бы и на декоративный коврик для спальни. И ожерелье из собачьих зубов тоже неплохо бы смотрелось на шее. А еще можно вырезать улыбку прямо с его морды и вставить в рамку.

Однако собаколюб во мне одержал верх, и я просто выгнал пса из дома в его уличный загончик. Пусть остынет и подумает о содеянном. Затем я целых полчаса отскребал и отмывал с пола следы его жизнедеятельности, а жена все это время удерживала нашего двухлетнего сына Кевина (он же — Плод Моих Чресл), норовившего залезть в собачье дерьмо.

Да, о Великая Белая Страница Дневника, он уже проснулся. И так всегда. Во времена величайшей напряженки, во времена, когда особенно остро хочется о чем-то подумать, просто посидеть в одиночестве или вникнуть в сюжет давнишнего итальянского фильма «Старуха», который показывают утром, появляется наше чадо. И тогда кажется, что тебя запихнули внутрь муравейника, где все муравьи разом ползают по тебе и нещадно жалят. К тому времени, когда я ликвидировал бедлам на кухне, наступила пора завтрака. Думаю, ты меня поймешь, дорогой дневник, что в то утро я не хотел ничего даже отдаленно напоминающего собачьи экскременты. Например, сосиски.

Мы с Джанет ели, надеясь, что в кухне все-таки пахнет дезинфицирующим средством, а не дерьмом, пробивающимся сквозь запах дезинфицирующего средства. Одновременно мы наблюдали за насыщением нашего малыша. Кевин успел немыслимое число раз пролить молоко, раскрошить еду по столу и угостить ею стол. Слово за слово мы вернулись к начатой перебранке, усугубленной собачьим сюрпризом. На затяжные ссоры нас не хватает, и эта с концом завтрака тоже прекратилась. Джанет оставила на мое попечение Плод Моих Чресл с его «вьюмастером» и набором дисков, а сама отправилась в прачечную комнату заниматься тем, для чего эта комната предназначена. Не удивлюсь, если она стирала древним способом — молотя по моим рубашкам и трусам камнями и представляя, что это — моя голова. Я начал подумывать, что обстановка в нашем доме — хуже некуда. Должно быть, Земля в такие моменты проходит через хвост кометы, а может, открываются врата в другое измерение, и мир начинает дергаться и вихлять.

И тут послышался стук в дверь.

Совсем негромкий. Я было решил, что это птичка ударила клювом по стеклу. Звук повторился. Тогда я пошел и открыл входную дверь. Передо мной стояла невысокая — не больше пяти футов[5] — женщина в длинном шерстяном пальто и незашнурованных полусапожках с раструбом и шерстяной лыжной шапочкой на голове. Шапочку с серебряной булавкой женщина натянула на самые уши, сдавив кровеносные сосуды, отчего ее лицо выглядело бледным. На улице уже было градусов восемьдесят[6], и температура равномерно повышалась. А незнакомка экипировалась так, словно собралась подняться на Эверест и водрузить флаг на его вершине. Определить ее возраст не берусь. Есть такие лица, по которым возраст не определяется. Ей могло быть и двадцать два года, и сорок два.

— Мистер, можно от вас позвонить? — спросила она. — Мне нужно сделать важный звонок.

Я оглядел кусты — никого из ее возможных сообщников. Может, ей действительно нужно позвонить? Ну а если она выкинет какое-нибудь коленце, с ней одной я справлюсь. Словом, я впустил ее в дом.

Телефон у нас висел в кухне на стене. Я указал женщине на аппарат, и мы с Плодом Моих Чресл вернулись к нашему занятию: разглядыванию дисков со стереокартинками через его «вьюмастер». Кевин насмотрелся приключений Гуфи, затем щелкал картинки с Винни-Пухом, а от него переместился к Тигре, сидящему на дереве. Теперь был мой черед смотреть в окошки «вьюмастера». Картинки из мультфильмов не вдохновляли меня так, как Кевина. Я рассеянно щелкал рычажком и невольно, сам того не желая, слушал разговор моей неожиданной гостьи с ее матерью. Он становился все напряженнее. Женщина действительно говорила с матерью (я слышал слово «мама»).

— Смотли, папа, смотли! — завопил вдруг Плод Моих Чресл.

Я повернулся и «посмотлел». То, что я увидел, напоминало уникальный племенной танец. Возможно, он родился в высоких широтах, где нехватка кислорода влияла на координацию движений танцующих. Эта особа скакала по всей кухне. Думаю, сам Фред Астер, если его нарядить в шерстяное пальто, едва ли сумел бы двигаться быстрее. Такое я видел впервые. Нечто похожее я видел в группах поддержки, когда девушки скакали и прыгали, помогая своей команде выиграть. Не знаю, какую команду поддерживала незнакомка. Она подпрыгнула, успев хлопнуть в ладоши и развести ноги в разные стороны, приземлилась на собственный зад, повернулась, как на шарнирах, выкатилась в коридор и исчезла из виду. Вскоре оттуда послышалась барабанная дробь, будто у нас в коридоре специально лежали сдвоенные барабанчики бонго. Телефонный аппарат она уволокла с собой. Туго натянутый провод огибал угол и дрожал, как леска, на которой билась крупная рыба.

Я бросился в коридор. Женщина лежала поперек и билась головой о стену. Одной рукой она сжимала аппарат, а другой задирала полы пальто. При этом она бормотала что-то нечленораздельное и закатывала глаза. Поначалу я решил, что она умирает, но потом понял, в чем дело. Похоже, с нею случился эпилептический припадок.

Первым делом я отобрал у нее телефон, затем обхватил лицо и вытянул язык, чтобы она его не прикусила. После этого я уложил ее на пол у стены, взял трубку и, пробившись через рассерженный монолог и крики, сообщил матери незнакомки, что с ее дочерью случился припадок. Это не произвело на ту никакого впечатления. Тогда я нажал рычаг и вызвал «Скорую помощь».

Я вбежал в прачечную комнату и рассказал Джанет о странной женщине, задирающей на себе одежду, добавив, что уже вызвал «Скорую помощь». К чести моей жены, она привыкла ко всяким странностям и неожиданностям, происходящим со мной и вокруг меня. Джанет вытерла руки и пошла на крыльцо встречать «Скорую». Вид у нее был сосредоточенный, как у регулировщика на взлетной полосе.

Я вернулся в коридор. Женщину продолжало трясти. Я стоял рядом, следя, чтобы она не задохнулась и не поранилась. Выбежавший из кухни Плод Моих Чресл цеплялся за мою штанину и требовал объяснить, что происходит. Этого я никак не мог.

Должно быть, «Скорая» ехала к нам из другого штата и вдобавок — через горный перевал. Когда, наконец, вдали послышалась сирена, я решил, что с женщиной ничего страшного не случится, если я ненадолго оставлю ее без присмотра, и вышел из дома. На дорожке и на тротуаре было полно людей. Вспомнился рассказ Брэдбери «Толпа». Там, когда что-то случалось, невесть откуда появлялись разные странные люди и глазели.

Я живу в этих краях не первый год, но, за исключением пары знакомых лиц, никого из собравшихся никогда прежде здесь не видел.

Одна женщина пожелала немедленно пройти в дом и помолиться за несчастную, которую она каким-то боком знала. Джанет шепнула мне, что у нас не проходной двор. Я загородил собой дверь и предложил той женщине молиться за свою подругу прямо на улице.

Что касается остальных — мне показалось, они просто собрались поболтать и посплетничать, как люди, которые давно не виделись.

— Как поживаешь, Милдред? — спросила пожилая дама другую — помоложе.

— Превосходно. Вот только утром они забрали у меня детей. Ну, злыдни! А ты как?

— У твоих свинюшек скоро опорос? — поинтересовался какой-то мужчина, дергая за рукав другого.

Тот ответил, что скоро, и начал подробно рассказывать, как его хряк покрывал свиней и до чего им это нравилось.

В это время подъехала «Скорая». Из нее вышел санитар с носилками. Откуда-то он меня знал, поскольку остановился и спросил:

— Вы ведь писатель?

Я утвердительно кивнул.

— Мне всегда хотелось писать. Знаете, у меня есть несколько идей. Можно неплохую книжку сделать и фильм в придачу. Могу рассказать. Отличные идеи. Мне вот только самому их никак не записать. Давайте, я вам их расскажу, вы напишете книгу, а деньги поделим?

— Извините, сейчас не время, — возразил я. — У меня в коридоре лежит женщина. Похоже, у нее эпилептический припадок.

Санитар позвал водителя. Они вошли с носилками, но через несколько минут вышли. Парень, предлагавший себя в соавторы, заявил:

— У вас коридор узкий. Нам не развернуться и не вынести ее. Откройте заднюю дверь. Будем заходить оттуда.

Что за чепуха? Они же втащили носилки в коридор. А теперь уверяют, что им не выйти. Но я был слишком сбит с толку и не стал спорить. Я пошел открывать заднюю дверь.

Им удалось вытащить носилки с женщиной и не потребовать от меня разобрать часть стены.

— Ну, нарвались, — услышал я голос отвергнутого соавтора. — Знал бы я, что это она, черта с два бы сюда поехал.

Я думал, они бросят женщину посреди двора и уедут. Но санитар и водитель открыли задние дверцы машины и закинули внутрь носилки с пострадавшей. В фильмах так сбрасывают трупы с вершины скалы. Носилки шумно ударились о пол «Скорой», скользнули вперед, затем обратно.

— Так вы ее знаете? — не удержался и спросил я.

— Темно у вас в коридоре было, мы и не поняли, кто там лежит, — сказал все тот же санитар. — А вынесли — сразу узнали. Она ж такие штучки постоянно устраивает. Просто в вашу часть города еще не забредала Она нарочно не принимает лекарство. Как поскандалит — так припадок. А чаще прикидывается, как сегодня. Внимания ищет. Она еще и вешаться пробует, чтоб задохнуться. Нравятся ей эти ощущения. Что-то вроде извращенного секса Она уже раз пять или шесть почти помирала. Если между нами, я бы не прочь, чтобы однажды у нее это получилось. Мы бы машину больше зря не гоняли.

Санитар и водитель забрались в кабину. «Скорая» тронулась, теперь уже без сирены и мигалки.

Повернувшись к дому, я увидел только двоих стариков, мужа и жену — наших соседей. Все остальные таинственным образом исчезли. Растаяли как дым. Обратились в элементы Вселенной. Называйте, как вам нравится. Оказалось, супруги знали странную женщину, которую я мысленно прозвал Телефонной Женщиной.

— С нею это часто бывает, — сказал старик. — Они с матерью живут в другой части города и постоянно ссорятся. Чуть ли не до драк доходит. И все потому, что дочка любит вешаться. Развлечение у нее такое. Никогда не затянет петлю, чтобы совсем задохнуться. Мать устала с нею ругаться. Говорят, мать в молодости тоже вешалась. Потом у нее это прошло. Ну а дочка… даже не знаю, как ее зовут… может, ребенком видела это и стала матери подражать. Заразилась от нее. Эпилепсия это называется: головой колотится, язык себе кусает.

Я сказал, что все это уже видел сегодня.

— У нее тут недалеко родственники живут. Она как с матерью повздорит, к ним идет. Говорит, что у них будет жить. А им это надо? Кому понравится держать у себя психованную, которая вешается ради забавы? В прошлом году она им столб повалила. У них там два столба и веревка бельевая натянута. Так она на одном вешаться решила. Выбрала время, когда дома никого не было, и на том столбе повесилась. Хорошо, столб старый был, обломился. А не то б ей крышка. Я еще слышал, ее родня иногда специально уезжает и оставляет веревки, проволоку и все такое. Вроде как надеются. А она не дурочка. Тот случай со столбом — он как бы не в счет. Но так она всегда вешается, когда кто-то рядом. Или заходит в дом, просит дать ей позвонить, а потом вытворяет, как у вас.

— С умом-то у нее, конечно, не в порядке, — включилась в разговор старуха. — Она знаете, еще что делает? Идет туда, где трейлеры стоят. Знаете, наверное. Мексиканцы там живут. Нелегалы. Их в каждом трейлере человек по двадцать. Телефонов там нет, и она это знает, но все равно приходит и давай в двери барабанить. Раза два ее там насиловали. И не «мексы», между прочим. Белые. Ниггеры. Она и выбирает таких, кто это с ней сделает. Любит она, когда ее насилуют. Ей это как повеситься. Хоть такое, но внимание. Радость в жизни. Только не поймите, что она и вас по той же причине выбрала. Она когда позвонить просит, припадки устраивает.

Я заверил старуху, что все понимаю правильно.

Старики ушли, а ко мне подошла еще одна женщина. Ее я прежде тоже никогда не видел.

— Ну что, эта повернутая старая дева и к вам заявилась? А потом упала на вас и давай дергаться?

— Да, мэм. Только не на меня, а на пол.

— Она постоянно так выкаблучивается.

Сказав это, женщина отошла, завернула за угол дома и исчезла. Больше я ее не видел. Фактически, если не считать наших стариков-соседей и Телефонной Женщины, я больше не видел никого из той странной толпы и даже не знаю, откуда они тогда повылезали. На следующий день раздался знакомый негромкий стук в дверь. Это снова была Телефонная Женщина. Она попросила разрешения позвонить.

Я сказал ей, что у нас отключили телефон.

Она ушла, но в тот день я ее видел еще несколько раз. Похоже, она болталась по нашей улице, поскольку едва ли не каждые полчаса проходила мимо нашего дома. На ней было то же шерстяное пальто, лыжная шапочка и нелепые сапожки без шнурков. Меж тем уличная жара двигалась к ста десяти[7]. Работа не клеилась; я не мог сосредоточиться, так как следил за Телефонной Женщиной. Вспоминал, как вчера она билась головой о стену, елозила по полу и задирала на себе одежду. Потом стал думать о ее странном хобби вешаться на глазах у зрителей.

День прошел. Я постарался забыть о ней. Поздним вечером другого дня (вероятно, это был понедельник) я вышел на крыльцо, чтобы выкурить сигару (я их редко курю, всего от четырех до шести штук в год). Стоял, курил и через какое-то время заметил, как по темной улице кто-то идет. Я узнал ее по манере двигаться. Телефонная Женщина.

Она прошла мимо дома, остановилась в нескольких шагах и запрокинула голову. Я посмотрел в том направлении и понял, на что она глазела. На луну, наметившуюся сквозь ветви деревьев.

Мы оба смотрели на луну, потом Телефонная Женщина двинулась дальше. Она шла медленно, опустив голову. Я затушил недокуренную сигару, вернулся в дом, почистил зубы, разделся, лег и попытался уснуть. Но сон не шел Я лежал на спине и думал о Телефонной Женщине, разгуливающей по темным улицам. Возможно, она думала о своей матери или о потерянной любви. А может, о телефоне, о сексе в виде изнасилования, поскольку это был хоть какой-то контакт с другими людьми. Или о том, как снова повеситься, чтобы привлечь к себе внимание и испытать что-то вроде оргазма… Возможно, конечно, что во мне скопилось дерьмо и я проецировал на нее свои мысли, наслушавшись чужих рассказов о ней.

Я лежал в своем тихом доме, рядом со спящей женой. В комнате напротив, обнимая плюшевого мишку, спал сын. И вдруг меня пронзила мысль: может, я уже давно не живу, а вяло существую, обескровленный цивилизацией? Может, цивилизация вымыла из меня всю жизнь, а Телефонная Женщина остается живой, чувствующей пульс жизни и мир вокруг себя?

По-настоящему живым, с включенными нервными центрами, я себя чувствовал лишь в моменты крайнего напряжения или когда что-то угрожало моей жизни.

В Мад-Крик, где я вырос, насилие пронизывало повседневную жизнь; оно напоминало лаву, бурлившую под тонкой земной корой и готовую в любое мгновение взорваться и выплеснуться наружу. Я участвовал в драках, получал ножевые раны, одно время даже работал вышибалой. В молодости мне довелось быть телохранителем, и я нелегально таскал в кармане револьвер 38-го калибра. Человек, которого я охранял, нередко имел дела с сомнительной публикой. Накануне, защищая его, я повздорил с одним парнем, оскорбил того, еще и ударил. На следующий день этот парень подкараулил меня и выхватил свою пушку. Мне не оставалось иного, как выхватить свою. Мы оба стояли, наставив револьверы, и смотрели друг другу в глаза. Мы оба знали: наши жизни сейчас висят на волоске. Одно, даже случайное нажатие курка и… все.

Я в своей жизни никого не убил и уцелел под чужими пулями. Наше противостояние с тем парнем кончилось просто: повернулись и разбежались в разные стороны. Но был момент, когда я отчетливо сознавал: меня могут убить. Мгновение назад я еще жил, и вот меня уже нет. Такие штучки красиво смотрятся только в фильмах. А тогда я вдруг подумал: выстрел этого парня оборвет мою жизнь. Я не доживу до дома престарелых, когда у меня по подбородку будет капать слюна и какая-нибудь молоденькая санитарка будет, морщась, подтирать мне зад, ненавидеть мою дряхлую старость и мечтать поскорее закончить смену и куда-нибудь двинуть с молодым жеребцом, которому станет улыбаться, а потом раздвинет ноги, начнет стонать от страсти и попутно вспоминать, что завтра ей опять идти на работу в этот опостылевший дом престарелых, а я все это время буду лежать в кровати с омертвевшим членом и кислородной маской на лице.

Что-то зацепило меня в Телефонной Женщине. Я вдруг понял ее. Потом понял, что лава, когда-то бурлившая под цивилизованным фасадом моего мозга, больше не бурлит. Так, вяло пузырится. От этой мысли мне стало невыносимо грустно. Получалось, я вырыл могилу, вполз в нее и теперь медленно забрасывал себя землей. У меня был дом, жена, сын. Земля погребала и их. Земля заполняла все щели в моей могиле, а где-то внутри меня, очень глубоко, еще текла бесполезная жизнь.

Я долго лежал, ощущая слезы у себя на щеках. Потом усталость сморила меня, и я погрузился в темный мир спящей страсти.

Прошло еще два дня и ночь. Когда Плод Моих Чресл и Джанет уснули, я вышел на переднее крыльцо, сел, стал разглядывать звезды и думать о своей работе. Новелла, которую я писал, продвигалась медленно. Перед глазами маячила Телефонная Женщина Я видел, как она снова идет по темной улице, останавливается и смотрит на луну.

Она действительно появилась. На этот раз я не спешил в дом, а остался сидеть и ждать. Она прошла дальше, повернула направо и исчезла из виду. Тогда я тоже вышел на улицу, встал посередине. Я видел спину Телефонной, Женщины. Ее спина удалялась в тень деревьев и домов. Я пошел следом.

Не знаю, что я хотел увидеть, но что-то увидеть хотелось. Я вдруг обнаружил, что думаю, как она лежит у меня в коридоре с задранным пальто и подолом юбки и ее «нижняя пасть» (так это называется в порнороманах) «разинута» в мою сторону. От этой мысли у меня началась эрекция. Идиотская мысль. Я попробовал перешибить ее другой. Стал думать о том, что в Телефонной Женщине нет ничего привлекательного, зато предостаточно отталкивающего и отвратительного. И здесь мне пришла еще одна мысль: а ведь я — сноб. Я не хотел испытывать сексуальное возбуждение при виде пропахшей потом дурнушки, шляющейся знойным летом по городу в зимнем пальто.

Однако ночь была прохладной, тени — густыми, и это оправдывало мои побуждения. Возможно, во мне взыграли романтические настроения, объяснял я себе.

Я прошел через соседский задний двор. Их собака тявкнула пару раз, потом замолчала, узнав меня. Перебрался на другую улицу, высматривая Телефонную Женщину, но она как сквозь землю провалилась.

А, будь что будет. Я зашагал по улице, направляясь в сторону трейлерного парка — поселения для «нелегалов», устроенного их бесцеремонными работодателями. Скученность там — не передать. Как сардины в банке. Подходя, я заметил тень, двигавшуюся среди неподвижных теней. Дальше был просвет между деревьями, что отбрасывали тени, и вот там-то я увидел ее, Телефонную Женщину. Она стояла во дворе, под громадным дубом. У нее за спиной темнел трейлер, в окне которого жалобно скулил старенький кондиционер.

Она остановилась и задрала голову, вглядываясь в просвет между деревьями. Я понял, что она вновь пытается найти луну. Должно быть, она вела своеобразный учет мест своих ночных путешествий. Мест, где стояла и смотрела на луну, звезды или просто на черную вечность неба.

Как и в прошлый раз, я тоже задрал голову и нашел луну. Красивую, золотистую, похожую на большущую каплю меда. Ветер шевелил мне волосы: нежно и напористо. Это напоминало прикосновение любимой, начало любовной игры. Я глубоко дышал, втягивая аромат ночи, и легкие вновь были наполненными, сильными и молодыми.

Я перевел взгляд на Телефонную Женщину. Она протягивала руку к луне. Нет, к толстому нижнему суку. Она потрогала сук, затем подняла и вторую руку, сжимавшую короткую веревку. Телефонная Женщина перекинула веревку через сук, сделала петлю и крепко ее затянула. Потом на другом конце веревки она быстро и весьма умело сделала вторую петлю и просунула туда шею.

Конечно же, я понимал, что именно она затевала. Но я не шевельнулся. Знал, что еще могу ей помешать, только зачем? Смерть, словно сирена, много раз манила ее к себе, и вот, наконец, Телефонная Женщина услышала ее пение.

Она подпрыгнула, поджала ноги и повисла на суке. Голова запала влево; она кружилась вместе с веревкой. Серебряная булавка на лыжной шапочке ловила лунный свет и холодным серебристым лучом направляла его в пространство. Луч тоже вращался. Он ударил по мне, потом еще и еще.

На третьем повороте ее рот широко раскрылся, язык выпал наружу, ноги разжались и зашуршали по земле. Телефонная Женщина слегка раскачивалась вместе с веревкой. Она потеряла сознание.

Тогда я сдвинулся с места и пошел туда, оглядываясь по сторонам.

Никого. Все окошки ближайшего к ней трейлера оставались темными.

Я подошел к ней. Глаза были открыты, язык — высунут. Она слегка покачивалась. Ноги согнулись, носы ее дурацких сапожек волочились по земле. Я ходил вокруг нее, а мой взметнувшийся член упирался в брюки. Я внимательно наблюдал за нею, стараясь увидеть, как выглядит смерть.

Она кашляла, как будто чем-то подавилась. Глаза переместились на меня. Ее грудь поднялась и опустилась. Телефонная Женщина начинала дышать. Она сделала слабую попытку встать на ноги и поднять руки к веревке вокруг шеи.

Она воскресала из мертвых.

Я подошел к ней, взял руки, осторожно отвел от ее горла, дав им упасть. Я заглянул в ее глаза. Там отражалась луна. Телефонная Женщина качнулась — она хотела устойчивее встать на ноги. Ее руки схватились за полы пальто, потом задрали его до талии. Нижнего белья на ней не было. Волосы, которыми порос ее лобок, напоминали гнездо между ветвями белоснежного вяза.

Я вспомнил день, когда она пришла в наш дом. Все события, начиная с того момента и вплоть до нынешнего, казались каким-то извращенным ритуалом спаривания. Я положил руку ей на горло. Другой рукой я обхватил веревку и дернул. Это заставило Телефонную Женщину выпрямить колени. Я стал натягивать веревку, пока Телефонная Женщина слегка не застонала. Совсем как девственница, впервые принимавшая в себя мужчину. Она не подняла рук. Она продолжала удерживать полы пальто. Она дрожала от нехватки воздуха. Я вошел в нее сзади, уткнувшись ей в ягодицы. Я ритмично двигал бедрами. Наспех спущенные брюки и трусы не давали полной свободы моему набрякшему члену. Я продолжал сдавливать ей горло веревкой.

И душил ее.

И душил ее.

Она вытолкнула из себя последние остатки жизни, вздрогнула, шевельнула бедрами и впечаталась ягодицами в меня. И тут я кончил. Густая горячая сперма впрыскивалась в ее лоно и покрывала волосы лобка, словно обильная пена для бритья.

Ее руки безжизненно повисли. Мое давление на ее горло тоже ослабло, но я продолжал оставаться в ней, дожидаясь, пока мое дыхание успокоится и ко мне вернутся силы. Когда вновь почувствовал себя достаточно сильным, я ее отпустил. Она качалась из стороны в сторону и медленно кружилась. Ее колени согнулись, а запрокинутая голова глядела невидящими глазами в просвет между деревьями на золотисто-медовую луну.

Я оставил ее висеть, вернулся домой, прошел в ванную и разделся. Потом осторожно стянул с себя липкие трусы, тщательно вытер их туалетной бумагой, которую скомкал и спустил в унитаз. Трусы я кинул в корзину для грязного белья, потом достал чистые трусы и надел. Я прошел в спальню, лег и стал поглаживать ягодицы спящей жены, пока она не застонала и не проснулась. Тогда я перевернул ее на живот, взгромоздился и начал трахать. Резко, грубо. Это никак нельзя было назвать занятием любовью. Моя рука обвила ей горло. Я его не сдавливал, но думал сейчас о Телефонной Женщине. Вспоминал, как она стонала, когда я душил ее сзади. Вспоминал, как в последние мгновения своей жизни она вжалась в меня ягодицами. Я держал глаза закрытыми до тех пор, пока стоны Джанет не стали для меня стонами Телефонной Женщины. Мысленно я видел ее, слегка покачивающуюся на веревке, освещенную сочной луной.

Кончив, я слез с Джанет. Она поцеловала меня и пошутила насчет моей руки, сжимавшей горло: уж не собирался ли я ее задушить. Мы вместе немного посмеялись. Она снова уснула.

Я перебрался на свой край кровати. Лежал, смотрел в потолок и думал о Телефонной Женщине, пытался вызвать у себя чувство вины и не мог. Она же хотела этого — многократно пыталась повеситься. Я помог ей в том, чего самой никогда бы не удалось. А я вновь чувствовал себя живым. Я только что был на грани. Я рисковал.

Теперь, мой дневник, вопрос к тебе: неужели я — социопат?

Нет. Я люблю свою жену, люблю своего сына, даже нашу сибаритскую лайку. Я никогда не охотился и не ловил рыбу, поскольку думал, что мне не нравится убивать. Однако есть те, кто хочет умереть. Это единственный момент в их жизни: балансировать между светом и тьмой, а потом выбрать тьму и ринуться в нее, упасть в коридор черной, жаркой боли.

Итак, о Великие Белые Страницы, должен ли я испытывать чувство вины, должен ли быть раздираем внутренними терзаниями, сознавая, что, по сути своей, я — хладнокровный убийца?

Думаю, что нет.

Я подарил сладостные мгновения полноты жизни, подарил их женщине, которой страстно хотелось, чтобы кто-то разделил с ней этот радостный миг. Смерть оборвала его, но без угрозы смерти все произошедшее было бы никчёмным действом. Репетицией школьного спектакля, проведенной без костюмов, в уличной одежде.

И страха тоже нет: полиция никогда меня не заподозрит. На то нет причин. Телефонная Женщина была рекордсменкой по части попыток самоубийства. Никому и в голову не придет, что она погибла от чьих-то рук. Все подумают, что очередная ее попытка оказалась удачной.

Я был доволен, снова ощущал бурлящую лаву под коркой цивилизации. Я позволил ей вскипеть, вырваться на поверхность, промчаться огненным потоком и уйти вниз. Но теперь у меня есть память об этом взрыве. Совсем недавняя. Лава бурлит и стучится о поверхность готовая опять вырваться и дать мне жизнь. Есть ли на свете и другие, такие же, как я? Или правильнее сказать — другие, предназначенные для меня, как Телефонная Женщина?

Конечно же, есть.

Теперь я их узнаю. Телефонная Женщина научила меня этому. Заурядным утром она пришла в мою жизнь и подарила приключение. Увела от жизненной рутины и преподнесла поистине бесценные дары. Помогла мне увидеть и почувствовать тонкую, но совершенную грань между желанием и убийством. Показала, что существуют счастливые жертвы и любящие палачи.

Увидев новых счастливых жертв, я их узнаю. Узнаю тех, кто жаждет удовлетворения. Я осуществлю их желание, а они осуществят мое.

Последняя часть истории с Телефонной Женщиной закончилась минувшей ночью, и сегодня, пока Джанет спит, я по горячим следам записываю, как все было. Я пишу и думаю о Джанет. Мне трудно представить ее лицо. Я ее хочу, но хочу, чтобы она была Телефонной Женщиной или кем-то похожим на ту.

Чувствую, во мне снова поднимается эта жгучая потребность. Потребность подарить кому-то потрясающее обоюдоострое ощущение жизни и смерти.

Говорят, то же бывает и с сексуальным желанием. Удовлетворив его однажды, будешь стремиться к постоянному удовлетворению. Но я хочу не секса. Это чем-то похоже на секс, но слаще и приятнее.

Я подавлю свою потребность.

Устал. Как только подумаю, что мне нужно будить Джанет и подводить ее к самому краю моей потребности, чтобы у нас не получилось банального прелюбодеяния. Ей ведь нужно захотеть сделать решительный шаг и захотеть, чтобы я подтолкнул ее к этому шагу.

Но она не хочет ничего подобного, иначе я бы знал. Я должен находить это в своих снах, когда уютно устраиваюсь в счастливых глубинах примитивного мозга. Хотя бы до тех пор, пока мне снова не встретится та, кто будет похожа на Телефонную Женщину. Та, с кем я смогу совершить самое утонченное прелюбодеяние.

До той поры, когда мои поиски окажутся плодотворными и события будут достойны записи на твоих страницах, спокойной тебе ночи, дорогой дневник.


Пэт Кэдиган Сила и страсть | Тьма (Антология) | Кейт Коджа Пороки развития