1889

Глаза Георгины блуждали по высокому, просторному нефу Сент-Андруса.

Перебегая с темных, почти черных балок потолка через лучистую белизну колонн и стрельчатые окна до ниш. Белыми, как облака, и синими, как небо и море, были стены придела за алтарем из тропической древесины. Солнечные лучи падали сквозь стройные витражи и наколдовывали в кафедральном соборе радужный свет.

Она сидела на одной из деревянных скамей, поставив ноги на подставку, обивка которой была украшена христианскими символами, вышитыми прилежными руками женщин местного прихода; на ее подставке был вышит доверчивый ягненок на кобальтово-синем поле.

Здесь было прохладнее, чем за этими стенами, но ненамного; шляпка на ее высоко подколотых седых волосах все еще была слишком разогрета, хотя вуаль из черного тюля она уже подняла. Сквозь щели оконных ставен, закрывающих нижние половины витражных окон, свежий воздух почти не проникал.

В храме было тихо, Георгина была единственной посетительницей в этот послеполуденный час.

Отзвук органной музыки, псалмов и молитв, казалось, еще витал в воздухе после утра, когда они здесь прощались.

Так много людей пришло, чтобы проводить Пола Бигелоу в последний путь. Казалось, весь Сингапур теснился в кафедральном соборе, чтобы сказать ему последнее прости, прежде чем его унесут на кладбище Букит Тима, в могилу рядом с Гордоном и Жозефиной Финдли.

Сингапур, крупнейший порт Азии. Один из самых больших в мире.

Город, равный которому поискать, охраняемый военными кораблями и гарнизоном, укрощенный и оберегаемый полицейским подразделением при поддержке бородатых сикхов в тюрбанах.

Все еще зеленым тропическим островом в аквамариновом море был Сингапур. Нежно-зеленым, как юный побег. Насыщенно и бархатно-зеленым, как вечное лето. Зелень мангровых деревьев, пальм и банановых кустов, манговых деревьев и древесных папоротников, перемежаемая белыми и цветными камеями орхидей. Богатство зелени, золота и румян тропических фруктов, богатство сокровищ моря, ценностей Азии. Ворота мира как на Запад, так и на Восток.

У Пола никогда не было здесь корней, но Сингапур стал ему домом. Через Георгину.

Ему было шестьдесят четыре. Это было сердце, его большое, сильное, храброе и верное сердце. В какой-то момент оно исчерпалось. А его тело было неудержимо вздымающимся океаном, в котором он утонул.

Георгина опустила взгляд на свои кисти, сложенные на подоле черного платья. Они выглядели увядшими, пронизанными голубыми жилками, но обручальное кольцо все еще было ей впору. Пятьдесят семь лет. Вдова.

Пока смерть не разлучит нас.

Слезы капали на жесткий черный креп траурного платья.

У них было несколько хороших лет, может быть, лучших за время их супружества.

В Л’Эспуаре, с детьми, с внуками. Вдвоем. Один раз они еще съездили в Англию – после того как Пол оставил дела фирмы; один раз – в Новую Зеландию, чтобы устроить там отпуск, один раз в Гонконг.

Это были счастливые годы, но их было слишком мало, слишком быстро они прошли. Она сожалела, что слишком поздно поняла: из этого брака, которого она никогда не хотела, в котором часто была несчастлива, выросла любовь – в какой-то момент между свадебной ночью и той ночью, в которую она потеряла своего сына.

Хотя она знала, что это тщетно, ведь на глаза то и дело набегали новые слезы, она торопливо вытерла мокрые щеки, заслышав приближающиеся шаги по нефу церкви. Шаги, с равномерным интервалом сопровождаемые стуком трости, остановились у ее скамьи, и до нее донеслось соленое дуновение, будто от дыхания моря.

Георгина подняла голову.

Волосы и борода уже не столько черные, сколько седые, но держался он по-прежнему прямо, был все еще строен, хотя сильно похудел за последнее время. Возможно, так казалось из-за европейского кроя его светлого костюма с длинным прилегающим сюртуком и узкими брюками, тогда как пастельный «огуречный» рисунок его галстука и жилетки были скорее азиатскими.

Морщины веером расходились от глаз, блестящих, как капли черного океана. Борозды тянулись от уголков губ, однако четкость его черт так и осталась нерушимой; ему было уже хорошо за шестьдесят.

– Я хотел нанести тебе визит у тебя дома. Но там мне сказали, что ты здесь.

Жестом, в котором сверкнул массивный гравированный перстень с черным камнем, он указал на скамью:

– Можно к тебе? – Голос стал более сиплым.

Георгина кивнула. По тому, с какой осторожностью он усаживался рядом с ней, она поняла, что тросточка служила ему отнюдь не для украшения.

Они молча сидели рядом, Рахарио внимательно озирал обстановку собора, а Георгина крутила на пальце свое обручальное кольцо. Наконец он обстоятельным движением достал из внутреннего кармана сюртука сложенный лист и протянул ей.

– Что это?

– Прочитай.

У Георгины остановилось дыхание, – она узнала почерк Пола, уже расшатанный болезнью.

Милостивый государь,

пока я был еще молод, я был уверен, что в конце моей жизни не окажусь в числе тех, кому приходится на смертном одре выяснять отношения. Однако ж вот, поскольку мое время безвозвратно истекает, я все-таки чувствую такую потребность.

Мы встречались лишь один раз, причем при самых неблагоприятных обстоятельствах. Тем не менее я всегда знал, что Вы есть и какую роль Вы играете в жизни моей жены. Я бы солгал, если бы утверждал, что это не причиняло мне боли. Даже перед лицом смерти я не в состоянии быть настолько великодушным. Времена, когда я знал, что она у Вас, чтобы вернуть себе то, чего я лишил ее нашей женитьбой, были для меня почти непереносимы. Я смог их вынести лишь потому, что питал надежду, что после этого она снова вернется ко мне, и так раз за разом.

Я знаю, Вам бы удалось отнять ее у меня, если бы Вы постарались. То, что Вы никогда не пытались сделать это всерьез, оставляет меня благодарным. Ибо Георгине я обязан таким счастьем, каким только может одарить мужчину женщина, и лучшим временем моей жизни. И за сына, которого Вы оставили мне, сами того не ведая, я тоже должен Вас благодарить.

Я хотел бы вверить Вам Георгину на время после моей смерти, она будет нуждаться в ком-то рядом с собой. И в случае, если вы оба оживите старую связь, которая когда-то была между вами до того, как судьба разлучила вас, до того, как я встал между вами, то я благословляю вас на это.

Я полагаю, с Вами моя жена будет в надежных руках. Для меня это самое важное.

С глубоким уважением

– Он все знал, – прошептала Георгина, и слезы полились у нее ручьем. – Он все это время все знал.

Руки ее дрожали; Рахарио взял ее ладонь сухими узловатыми пальцами и крепко сжал. Давая ей опору, пока она снова не обрела дыхание.

– Спасибо, что ты принес мне это письмо.

Он откашлялся и снова положил свою руку поверх другой на рукоять трости.

– Как дела у твоих детей? – тихо спросил он после паузы.

Она достала платок из-за манжеты рукава.

– Джо еще живет у меня. У нее хотя и много поклонников, но того, кто ей нужен, среди них, видимо, пока нет. Она учительница и очень счастлива этим. Дэвид возглавляет фирму. Дела идут хорошо, и он подумывает открыть филиал в Гонконге.

Она взглянула на Рахарио с легкой улыбкой, вытирая при этом нос:

– Я уже дважды бабушка. У меня внук и внучка. Гордон и Мабель. А у тебя?

На его лице сверкнула улыбка:

– Мой младший сын Кишор недавно стал отцом своего первенца. У меня тринадцать внуков и внучек. Дома остается только моя младшая дочь Индира. Ей шестнадцать, и она еще очень привязана к дому. Особенно после того, как… – Тень омрачила его лицо: – Моя жена умерла три года назад.

– Мне очень жаль, – сочувственно произнесла Георгина и погладила его локоть.

Он кивнул и крепче стиснул трость.

– Я очень сожалею, что никогда не мог любить ее так, как ей хотелось того. Как она того заслуживала прежде всего. Она была мне хорошей женой и еще лучшей матерью детям. Я могу лишь надеяться, что у нее все равно была хорошая жизнь, несмотря ни на что.

Несколько сердцебиений Георгина боролась с собой.

– Есть ли у тебя… какие-то известия от Ли Мей? Или, может быть, от Дункана?

Он отрицательно покачал головой:

– А у тебя?

– Нет, – еле слышно сказала она. – Я надеюсь, когда-нибудь он простит меня.

– Конечно, простит. Ведь ты его мать.

Печальная улыбка пробежала по ее лицу.

– Каким-то образом я всегда знала, что однажды потеряю его в море. Как и тебя. Потому что он дитя моря. Как и ты. Который сбросил свою тюленью шкуру, чтобы некоторое время побыть ее сыном, а потом снова натянул ее на себя, чтобы уплыть в океан.

Рахарио кивнул.

– Я берег Ли Мей больше, чем других моих детей, потому что со дня ее рождения жил в страхе, что рано ее потеряю. Как потерял ее мать.

– Мне очень жаль, что ты так и не смог познакомиться с Дунканом, – прошептала она.

Рот его болезненно скривился.

– Мне тоже. Тем более что это была моя вина.

Он подался вперед и положил подбородок на свои руки поверх набалдашника трости.

– В ту ночь ты приняла верное решение. Бигелоу заслуживал тебя больше, чем я. Гораздо больше. Всеми средствами он боролся за то, чтобы завоевать тебя. Чтобы удержать. Тогда как я…

Его глаза, устремленные на синеву придела, сузились.

– Вернусь к тому дню, когда ты вышла замуж за Бигелоу. Вы как раз праздновали свадьбу в саду. А я… Я не был в достаточной степени мужчиной, чтобы пойти к вам и сказать, что это моя жена. Данная мне в море по старинному обычаю оранг-лаут. Я должен был бы взять тебя за руку и увести. Должен был уплыть с тобой на моем корабле. Но я был слишком горд. Я просто сбежал. Предпочел зализывать раны и лелеять ненависть. Это самый большой укор, который я могу предъявить себе, когда оглядываюсь на свою жизнь.

В глазах у него заблестело.

– Я должен был бы чувствовать себя виноватым, что не воспрепятствовал побегу Ли Мей. Хотя я догадывался, что она замышляет. Может быть, на этот раз я был слишком мягким, слишком покорным. Я просто хотел, чтобы она была счастлива. Как бы ни было это предосудительно в глазах людей. Меня печалило, что я не смог с ней проститься. Но я знал, что тогда бы она не набралась мужества. Единственное, что я мог для нее сделать, – это не класть камни на ее пути. И поэтому я сам вскоре после того ушел в море. В надежде, что в мое отсутствие она сделает то, что сочтет для себя правильным.

Георгина молча обдумывала его слова.

– Иногда… – тихо начала она и сглотнула. – Иногда я думаю, что Семпака все же была права. Что я приношу несчастья себе и другим.

– Нет, я так не думаю. – Рахарио выпрямился. – Но я все-таки выучился верить в судьбу.

– Да? – Она посмотрела на него с улыбкой.

Его пальцы поглаживали набалдашник.

– Когда я сравниваю твою и мою жизнь… Да, тогда я верю в судьбу. Когда я думаю о Ли Мей и Дункане. Они оба как Сингапур. Оранг-путих. Оранг-лаут. Малаец. Китаянка. Ли Мей к тому же росла в доме, который был преимущественно индийским. Они связаны теснее, чем следовало бы. Чем позволительно. И все же они не могли иначе, из глубины сердца и со всей их страстью. Как будто в них исполнилась не только твоя и моя судьба, но и судьба острова.

– Только бы у них все было хорошо, – в поисках помощи Георгина устремила взгляд к алтарю. – Только бы они там, вдали, справились.

– Конечно же, справятся. – Тон его был удивленным и в той же степени возмущенным. – Они как-никак наполовину оранг-лаут!

Он откинулся назад и что-то выудил из кармана сюртука.

Георгина увидела браслет из темного золота, который он протянул ей, и посмотрела на него вопросительно.

– Этот браслет был при мне, когда я вернулся. В день твоей свадьбы. Это свадебный браслет оранг-лаут.

Она отодвинулась от него.

– Нет, я еще не могу…

– Я не это имел в виду! – нетерпеливо перебил он, гневно сверкнув глазами. – Я принес его потому, что он всегда был только твоим. Я никогда не отдавал его ни моей жене, ни матери Ли Мей. Он всегда предназначался лишь для тебя.

Горло Георгины сжалось, когда она взяла в руки тяжелый браслет, повернула его в пальцах и любовно погладила волнистые линии и очертания рыб.

И посмотрела на Рахарио.

Пиратский мальчик, которого она обнаружила в павильоне раненым и выходила его, когда ей было десять лет. Ее возлюбленный, с которым она потеряла свое детское сердце и который еще не раз сокрушал ее сердце в течение жизни. Юный человек моря, который был ее первой любовью и с которым она сочеталась браком на море. Брак, который был скоротечным, как вода в пригоршне, и все-таки вечным, как океан.

Какое-то время самое большое ее счастье. В другое время – самый страшный ее кошмар.

Который сидел теперь перед ней, как седовласый Нептун. В глазах которого она могла прочитать, что он все еще видит в ней маленькую девочку. Юную женщину, которой она была.

Его глаза рассказывали о любви и вожделении, о боли и ненависти, о счастье и печали, о вине и раскаянии.

Об очень долгой, сполна испробованной жизни и о той жизни, которой не должно было быть.

Она могла лишь догадываться, что ее глаза рассказывали о том же самом.

Жизнь между морем и сушей, между небом и ветром.

Танах аир. Земля и вода. Родина.

Ее пальцы сплелись с его пальцами, и руки их соединились. Как будто они обновили тот договор, что был заключен тогда, почти полвека назад, в павильоне Л’Эспуара.

Пиратский мальчик с большими мечтами. И маленькая девочка с фиолетово-синими, как дикие орхидеи на реке, глазами.

Он пожал ее пальцы и собрался встать.

– Я отвезу тебя домой, Нилам.

Опираясь на его руку, Георгина шла по кафедральному собору Сент-Андруса, их шаги сопровождало постукивание его трости.

Вместе они переступили через порог и вышли на улицу, в сияющий свет солнца над Сингапуром.