на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 14

Я находился в старой берёзовой роще, ветер чуть слышно шумел в высоких мощных кронах, а напротив меня, прислонившись к стволу одной из берёз, стояла Варя. На ней было простенькое платье в горошек с отложным воротником по современной моде, с тонким пояском на талии, на ногах – сандалии. Варя молчала и улыбалась мне, а лёгкий ветерок трепал её выбивающиеся из-под красной косынки волосы.

– Здравствуй, Варя, – тихо сказал я.

– Здравствуй, Ефим, – также тихо ответила она, продолжая улыбаться.

– Ты знаешь моё настоящее имя?

– Конечно, ты же сам мне его сказал.

– Правда? Хм, что-то не припомню… А что ты здесь делаешь и где мы вообще?

– Это место называется Безвременье. Здесь ты можешь чувствовать себя в полной безопасности.

В глубине души я понимал, что всё это сон, но очень хотелось верить, что эта роща и Варя напротив меня – самая настоящая реальность.

– А где находится это место?

– Я же сказала – это Безвременье. Оно находится между прошедшей секундой и ещё не наступившей, оно в прошлом и будущем одновременно, но и в прошлом и в будущем его нет. Здесь не властвуют законы привычного нам мира.

Блин, кто из нас двоих в своё время обчитался Пелевина и обсмотрелся «Твин Пикс»? А может, это ближе к «Алисе в Зазеркалье»? Понятно, это всего лишь продукт моего воспалённого воображения, результат стресса и переутомления. Но какой, однако, реалистичный сон!

Где-то вдалеке начала свой отсчёт кукушка. Один, два, три…

– Ты ещё долго будешь жить, – вывел меня из задумчивости голос Вари. – Судьба уготовила тебе много испытаний, но ты их все преодолеешь и выйдешь победителем.

– А ты… Что судьба уготовила тебе? Встретимся ли мы когда-нибудь?

Варя грустно улыбнулась, глядя на меня так, как когда-то моя мама глядела на меня маленького, спросившего однажды, почему люди умирают.

– Мне нужно идти, Он зовёт меня, – сказала она, продолжая стоять у берёзы.

– Я хочу с тобой.

– Тебе туда нельзя, твоё время ещё не пришло.

– Но… Постой!

Её силуэт начал медленно таять, я рванулся к ней, но каждый шаг давался с огромным трудом. Я что-то кричал, по моему лицу градом катились слёзы, а её истончённая фигура тем временем окончательно растаяла в воздухе, остался только лёгкий аромат сирени, запомнившийся мне с нашей первой встречи…

Просыпаться совершенно не хотелось, но усилием воли я выдернул себя из липкой паутины сна, кое-как разлепив веки. Приснится же… К чему вообще этот сон? И, что самое странное, моих обонятельных рецепторов касался чуть уловимый запах сирени. Здесь, в тайге, посреди зимы – сирень? Бред!

Подышал на окоченевшие пальцы и поскрёб ногтями заиндевевшее стекло маленького оконца, через которое едва пробивался слабый утренний свет. По ощущениям, часов восемь. Снег прекратился, засыпав стоявшие между деревьями аэросани до дна кабины. Да и на кабине наверняка образовалась приличных размеров снежная подушка. Если вдруг надумают поднимать из-за одного сбежавшего зэка авиацию, то с воздуха обнаружить транспортное средство будет крайне затруднительно, тем более в лесу.

Распахнув дверцу, прежде чем спрыгнуть с подножки, я огляделся. Ни движения, ни волков, только потрескивают на морозе деревья. Температура заметно упала. Жуть как не хотелось никуда идти, но нужно. Это хорошо, что до меня ещё погоня не добралась. Однако перед дальней дорогой нужно перекусить, хотя есть почему-то хотелось меньше, чем несколько часов назад, перед сном. Впрочем, эффект известный, спросонок ни есть, ни пить особо и не хочется, а вот перед сном – самый жор.

Жаль, что нет фляги со спиртом, так бы вон в баклажке развёл со снегом… Кстати, можно и чайку вскипятить, снега вокруг навалом, и заварка имеется, даже сахарок. Вряд ли маленький костерок меня демаскирует, а уж как разводить бездымные костры – в этом деле я дока.

Разводил в сторонке от занесённых снегом аэросаней, под большой раскидистой елью, утоптав снег. Удалось разжечь с первой спички, благо неподалёку обнаружил сухостой, а пара капель, вытрясенная из канистры бензина, способствовала розжигу. Уф, хорошо-то как! Маленький – а греет, и дыма нет. Подержал над пламенем ладони, почувствовав, как кровь бодрее начинает циркулировать по сосудам, и занялся приготовлением чая.

В кабине нашлась относительно чистая баклажка без следов мазута и прочих ГСМ. Вполне возможно, её и использовали под воду. В крайнем случае я мог соорудить стакан и из куска коры, но до этого, к счастью, всё же не дошло.

Первый снег в жестяной банке растаял, подкинул ещё. Когда воды набралось почти до краёв и она бодро забулькала, высыпал в неё пару щепоток заварки и кинул кусок сахара, размешав жидкость прихваченной из столовой ложкой. Относительно стерильности снега я даже не волновался, в этих девственных лесах в то время, когда химии нигде почти не было, он точно экологически чистый.

Когда ароматный чай был готов, вскрыл ножом консервную банку и озадаченно хмыкнул. Ну а чего я хотел: на улице холодина, вот и тушёнка превратилась в кусок льда. Твою ж мать! Ладно, сунем банку в огонь, пусть тает. А хлеб, который на морозе тоже превратился в кусок кирпича, – за пазуху. Надеюсь, тепла моего тела хватит, чтобы довести буханку до прожёвываемой кондиции.

Чай, чтобы не остыл, поставил рядом с костерком, пусть поддерживается нужная температура. В общем, приступил к завтраку чуть позже запланированного. Но зато, как говорится, нагулял аппетит. Так что, когда я откромсал от буханки горбушку и густо размазал по ней свиную тушёнку, от вида и запаха этого нехитрого блюда едва не захлебнулся слюнями.

Ел я не торопясь, смакуя каждый кусок бутерброда и каждый глоток чая. Жаль, конечно, что в столовой не нашлось сухарей, для дальнего путешествия они пришлись бы в самый раз. Знал бы, что придётся так быстро линять, сделал бы где-нибудь в лагере заначку с сухарями. Хотя, честно говоря, и откладывать особо не из чего было, посылку и ту по-братски разделил с зэками. А вот почему взял всего одну буханку… Вполне ведь мог ещё парочку прихватить, лентяй.

Закончив с завтраком, я тщательно закидал костерок снегом, баклажку сунул в котомку, туда же отправилась и карта, а винтовка – за спину. Вроде ничего не забыл. Хотя…

Я произвёл кое-какие манипуляции со снегоходом, на которые ушло около пяти минут. Удовлетворённо хмыкнув, я оглядел плоды трудов своих. Теперь завести этот агрегат будет ой как непросто. Вот теперь можно двигать.

Я поправил вещмешок и двинулся вперёд, изредка бросая взгляд на компас, стараясь не сбиться с пути. Постепенно небо прояснялось, из-за деревьев показался край солнца. Похоже, денёк будет морозным. Но пока холода не чувствовалось. Во-первых, спасали конфискованные у конвойного одежда и валенки, а во-вторых – преодоление сугробов высотой по колено требовало изрядных физических усилий, и минут через двадцать такого хода я даже вспотел. Захотелось снять шапку, но благоразумно не стал этого делать. Если простужусь – лечиться, кроме горячего чая, нечем. Спичек, кстати, в коробке осталось десятка два, опять же, не догадался ещё экспроприировать у кашевара в столовой. Всё-таки в суматошных сборах есть свои минусы. Хорошо хоть, вообще налегке не рванул на волю, в чём был, и заглянул в эту самую столовую.

Периодически мой путь пересекали следы всяких зверюшек. Какие-то помельче, принадлежащие, возможно, грызунам типа белок, какие покрупнее, вроде волчьих или лисьих. А одни были вообще похожи на рысьи. Хоть я и не был в той жизни заядлым охотником, мне и Чеченской кампании хватило, где я вволю наохотился на бандитов, но кое-какие познания в этом у меня имелись. Медвежьих следов не встретилось, да и не хотелось бы пересечься с хозяином тайги. Бродящий по зимнему лесу медведь-шатун – явление опасное, такого одной пулей из трёхлинейки вряд ли остановишь.

Первый привал я сделал, когда солнце почти выкарабкалось в апогей. Не в зенит, прямо над головой, конечно, чай не лето, но мне хватило опыта догадаться, что на часах примерно полдень.

Снова развёл костерок по примеру утреннего, вскипятил чайку, сделал бутерброд… Заварки с сахаром при таких раскладах хватит на несколько дней, тушёнки – дня на три, а вот хлеб подъестся к завтрашнему вечеру. Либо резать куски ещё тоньше, чем в этот раз, тогда можно, как и тушёнку, растянуть ещё на лишние день-другой.

Отдохнув, собрался с силами и потащился дальше. После привала шагалось не в пример тяжелее, я едва переставлял ноги. Сколько я уже покрыл километров? Десять, пятнадцать, двадцать? В прежние времена я тоже мог бы сказать это с точностью до плюс-минус пары километров, но сейчас от усталости мой внутренний шагомер начал давать сбой. Да и после лагерного пайка организм был изрядно истощён, не говоря уже о том, сколько энергии было выплеснуто за последние сутки, начиная с «битвы при Чибью» и заканчивая побегом.

Двигался на автомате, механически переставляя ноги. Так, в одном темпе, дышалось легче, но и мир сузился до нескольких метров впереди и редкого взгляда на компас.

В какой-то момент меня озарила мысль: почему бы не соорудить снегоступы?! Я примерно представлял, как это делается, однако на практике всё оказалось гораздо сложнее. Не скажу, что у меня руки из одного места растут, но то, что получилось из веток, развалилось через сто метров. Тут-то я и пожалел, что не открутил лыжи с аэросаней. Хотя… Чем откручивать, если отвёртки не было? Не ногтями же.

Так и пришлось дальше бороздить сугробы естественным образом. А морозец уже начинал давать о себе знать. Деревья вокруг бодро потрескивали. Где-то в прошлом-будущем вычитал, что волокна живого дерева содержат воду, а вода в морозы замерзает и увеличивается в объёме. Так вот этой воде словно становится тесно, и она, расширяясь в виде льда, разрывает волокна, издавая характерный звук.

Кстати, о воде… Несколько раз пересекал замёрзшие русла речушек, пока наконец не добрался до вполне приличных размеров реки. Судя по карте, это была Вымь. То есть я оказался на полпути между лагерем и посёлком Кослан. А там ещё примерно день пути до границы с Северной областью.[32] Я ещё когда в прошлый раз на карту глянул, краешком сознания зацепился за это название, теперь же рассмотрел, что в Северную область входят Архангельск и Вологда. Выходит, соответствующие области ещё не утвердились в известных мне границах. Впрочем, сути дела это не меняло, мне всё равно предстояло тащиться в сторону Архангельска.

Солнце клонилось к закату, когда я остановился на привал. Для начала следовало как-то обустроиться, чтобы не окоченеть на усиливающемся морозе. До захода солнца руками – хорошо не голыми – выкопал в снегу у ствола крупной лиственницы что-то вроде берлоги. Затем с помощью ножа нарубил лапника, выстлав им дно своего лежбища. Сверху тоже прикроюсь лапником. Перед тем как улечься, снова сварганил чайку и пожевать. Сидел у костерка, ел, а у самого глаза слипались. М-да, бери меня голыми руками. Отужинав, забрался в нору. А ничего так, терпимо, хотя мороз снаружи градусов двадцать пять, пожалуй, есть. Тут же по ассоциации вспомнился Яков Мороз, которого я почти сутки назад оставил на снежной целине. Добрался ли он до лагеря? Сильно ли осерчал на меня? Однозначно сильно, прежде всего от унижения, и попадись я ему – три шкуры спустит. Так что лучше не попадаться.

Под эти мысли я и уснул. Наверное, так измотался за минувший день, что проспал до самого восхода. День обещал быть солнечным, снова морозно, но уже почему-то нет того пессимизма, что накрыл меня вчера вечером. Подумалось даже, не сделать ли зарядку, но я отогнал от себя эту мысль. Сейчас топать по тайге ещё целый день, потренируюсь. Достал из кармана фото Вари, глянул, подмигнул ей:

– Ну что, Варюха, живы пока ещё. Даст бог, свидимся с тобой когда-нибудь. Но если такое и случится, то очень не скоро.

Вот, если разобраться, кто она мне, эта девушка из порта? По существу, малознакомый человек, которого я ещё вряд ли когда-нибудь увижу, даже если повезёт остаться в живых. А кто-то даже скажет, что именно из-за неё я угодил в переплёт, решив защитить девичью честь от посягательств хулиганов. Но нет, Варя для меня превратилась в некий фетиш. Должна же быть у человека в болоте жизни какая-то вешка, цель, пусть и несбыточная, но которая внутренне поддерживает в нём жажду борьбы, которая являет собой смысл жизни. Варя для меня была тем самым смыслом жизни, поддерживавшим во мне желание жить и бороться.

Ладно, собрался – и в путь. С утра шагалось более-менее легко. Даже напевать начал себе под нос какую-то песню. Часа через два добрался до небольшой прогалины, на которой остановился передохнуть, и не успел скинуть с плеч опостылевшие вещмешок и винтовку, как услышал подозрительный гул. Причём гул доносился вроде бы сверху.

«Чёрт, самолёт!» – промелькнуло в голове.

Я тут же бросился под защиту ближайшей ели, прильнув к её стволу. А гул тем временем нарастал, уже можно было различить тёмный силуэт, приближавшийся с той стороны, откуда я шёл. Твою ж мать, в такую солнечную погоду пропаханную мной борозду даже между деревьями должно быть видно с высоты нескольких километров, а тут метров пятьсот от силы, идут практически на бреющем.

От напряжения я даже слегка вспотел. А может, сказывались пройденные к этому моменту километры? Во всяком случае, радовало одно: сесть самолёту в этих местах было затруднительно. Даже если найдут приличных размеров полянку, кто знает, что там под чуть ли не метровой высоты снегом? Одна крепкая коряга – и кранты шасси, к тому же на скорости немудрено вообще перевернуться. Да и взлететь потом из сугроба уже не получится. Но вот передать координаты они вполне могут тем, кто преследует меня верхами и на вторых аэросанях.

А с другой стороны, каким образом? Вряд ли у моих преследователей с собой рация. Сбросят с самолёта записку? Ещё маловероятнее. Но как-то они должны поддерживать связь, в конце концов! Как бы там ни было, мне ничего другого не остаётся, как продолжать путь, что я и сделал, едва самолёт скрылся из вида.

Темнело быстро, часа через три хода тайга погрузилась в сумрак и встал вопрос об очередной ночёвке. Снова костерок, который мне опять же удалось разжечь с первой спички, подслащённый чай, бутерброд с тушёнкой… На пару дней запасов ещё должно хватить, дальше будем думать.

По моим прикидкам, я должен находиться где-то на полпути между рекой Вымью и Косланом. Выходить к жилью я опасался, вряд ли среди местных обывателей я найду понимание. Даже форма бойца НКВД может вызвать подозрение. Мол, что он делает тут, в тайге, весь обросший, словно беглый каторжник? С другой стороны, если запасы продовольствия окончательно иссякнут – а это более чем вероятно, – то мне всё же придётся заглянуть в посёлок. Выглядела заманчивой идея забраться под покровом ночи к какому-нибудь местному боссу, экспроприировать еду и, возможно, что-то из одежды и медикаментов, а свидетеля завалить, чтобы не мог никому рассказать о моём визите. Но ещё далеко не факт, что я выйду прямо к посёлку, а не пройду стороной километров за пятьдесят – сто. На таких огромных просторах и сотня вёрст выглядит каплей в море, а я не местный охотник, чтобы ориентироваться в тайге, как в своей городской квартире.

Был бы дрон, запустил бы в небо и осмотрел окрестности. А так… А так я, пожалуй, через денёк попробую взобраться на деревце повыше и на манер того же дрона, как делали наши предки, оглядеть окружающую местность на предмет наличия человеческого жилья.

Ночь я провёл плохо, то и дело просыпался, снилось, что по моим следам идёт лично Ежов, размахивая огромным маузером. Так что утро для меня началось рано. Скудный завтрак, а когда более-менее рассвело, двинулся в путь.

В отличие от второго дня побега на этот раз я, наверное, вошёл в ритм и пусть медленно, но верно форсировал сугробы, стараясь по возможности избегать открытых мест. А после обеда погода начала портиться. Может, оно и неплохо в плане заметания следов, но ветер, как назло, дул навстречу, в лицо впивались тысячи маленьких иголок, и я похвалил себя, что не выбросил очки, в которых рассекал по тайге на аэросанях, сейчас они оказались весьма кстати. Ещё бы борода побольше была, а то эта поросль не выдерживала никакой критики. Ну да ничего, к концу путешествия, если я до него доживу, моё лицо украсится вполне приличного вида бородёнкой.

Из-за пурги скорость передвижения значительно снизилась, и на ночёвку пришлось останавливаться раньше. А наутро я едва встал: в носу шмыгало, в горле першило, хорошо хоть, температуры вроде пока не чувствовалось. Только этого не хватало! Ослабленный плохим питанием и отсутствием необходимых витаминов организм дал сбой, и не факт, что сам справится.

Горячий чай немного взбодрил, и я потихоньку двинулся в путь. Сидеть и чего-то выжидать смысла не было. Может, двигаясь в быстром темпе и хорошо потея, я выгоню хворь? Правда, силы были не беспредельны, я до обеда два раза останавливался на отдых. Ещё и кости начали поламывать. ОРЗ налицо. Жаль, нет под рукой антибиотиков, которые в это время, насколько я помнил, ещё даже и не изобрели. Я бы не отказался и от аспирина, но и о нём оставалось только мечтать. Под вечер я едва переставлял ноги. Кое-как вырыл себе нору в снегу, бросил туда лапника и просто упал, не имея никакого желания разжигать костёр, чтобы погреться и вскипятить чай, даже соорудить бутерброд не было ни сил, ни желания.

Проснулся среди ночи оттого, что кто-то трогал мою обутую в валенок ногу. Чей-то тёмный силуэт склонился надо мной, я слышал лишь ровное сопение. Небо прояснилось, но не настолько, чтобы можно было определить, человек передо мной или загулявший среди зимы мишка. Медленно достал из кармана револьвер, взвёл курок…

– Охолонись, парень, не дури.

Окающий голос принадлежал ориентировочно мужчине никак не младше сорока лет. И что-то мне подсказывало, что он не принадлежал к числу моих преследователей, хотя за его спиной я и разглядел что-то вроде высовывающегося из-за плеча ствола. И рядом явно нарисовался собачий силуэт. Вроде лайка. Однако убирать наган я не торопился.

– А вы кто? – просипел я и тут же зашёлся в надсадном кашле.

– Охотник я местный, пушниной промышляю, сдаю в заготконтору. Фролом Кузьмичом кличут. А тебя как звать, бедолага?

Я промолчал. Называть своё настоящее имя или то, под которым я сидел в лагере, было бы неосмотрительно. Мало ли, что за человек этот Фрол Кузьмич. Может, они тут все подрядились отлавливать беглых и сдавать их за вознаграждение. Но в голову и не приходило никакой версии, как же мне себя достаточно правдоподобно идентифицировать.

– Ну, если не хочешь говорить, дело твоё. Только выглядишь ты не ахти. Идти-то вообще можешь?

– Надеюсь, да, перед ночёвкой как-то ещё передвигался.

– Ну, тогда попробуй встать, я тебе свои снегоступы отдам, на них всяко передвигаться легче. Тут у меня зимовье верстах в десяти, там и травки всякие имеются, от болезней разных. Ежели не совсем себя запустил, можно попробовать хворобу вывести. Так как, готов?

– Хорошо, я попробую.

Кое-как принял вертикальное положение. Меня покачивало, но, всунув носки валенок в ремешки предложенных снегоступов, я почувствовал, что идти всё же могу. Эти снегоступы не в пример качественнее тех, что я пытался соорудить. Между тем лайка меня обнюхала и побежала вперёд, словно призывая идти за собой.

– Одёжка на тебе милицейская, а всё ж видно – с чужого плеча, – усмехнулся Фрол Кузьмич. – Из лагеря небось сбежал, с охранника снял? То-то я гляжу, самолёт летает, не тебя ли ищет? А я на твой след вчера днём ещё вышел, мне-то как раз к зимовью нужно было, вон, белок набил, ну и ты в ту сторону двигался. Метель разгулялась, однако ж след за тобой глубокий был, наткнулись мы с Айвой на твою лежанку.

Айва, значит, кличка собаки… Что ж, запомним. Вроде в отношении меня миролюбива, может, и подружимся, коли жив буду. А на поясе охотника, приглядевшись, я и впрямь рассмотрел целую вереницу шкурок белок и ещё кого-то покрупнее, похожего на куницу. Значит, не брешет, да я и без того ему поверил. Что-то было в этом Кузьмиче такое, что ему хотелось сразу и безоговорочно верить.

Что ж, нужно идти, иначе мой новый знакомый, как я думаю, потащил бы меня, соорудив какие-нибудь волокуши. Псина тут вряд ли бы ему помогла, насколько я помнил, в одни сани у северных народов таких лаек впрягалось не меньше десятка. Но зачем лишний раз напрягать человека и его животное, когда я и сам кое-как мог переставлять ноги?

– Давай сюда винтарь и вещмешок, тебе всё ж полегче будет, – сказал охотник, протягивая руку.

– Спасибо, – поблагодарил я, безропотно отдавая охотнику своё имущество.

Первой по насту легко бежала Айва, следом двигался Фрол Кузьмич, более-менее утаптывая мне путь. Его силуэт мерно пёр сквозь сугробы, словно гусеничный трактор. Я вперил взгляд в спину нового знакомца, думая только о том, чтобы хватило сил добраться до зимовья. А там уже и подохнуть можно, но подохнуть в тепле и на лавке, покрытой медвежьей шкурой – почему-то именно так мне представилось спальное место там, куда мы шли.

Двигались молча, на разговоры понадобились бы дополнительные силы, да и Кузьмич, думаю, это понимал. К тому же наверняка привык во время ходьбы по лесу экономить физические ресурсы. Тем более по-любому всё один да один, если только тихо самому с собой вести беседу или с собакой.

Десять вёрст превратились для меня во все пятьдесят, и, когда мы наконец добрались до заимки, я едва держался на ногах. Зимовье представляло собой занесённую по самые окна бревенчатую избушку. Снег завалил и крышу, так что с воздуха, если вдруг тут будет пролетать самолёт, угадать жильё можно лишь по дымку, курившемуся из трубы. Она торчала из-под крыши рядом с узеньким окошком, больше похожим на горизонтальную бойницу толщиной в бревно.

Фрол Кузьмич поковырялся в снегу, покряхтел, достал из снежных недр ключ и отпер висевший на деревянном брусе приличных размеров замок.

– Так-то никто чужой сюда не заберётся, – пояснил он, прежде чем открыть дверь. – Но мишка вполне может заглянуть из любопытства, потому и замок вешаю. В окошко не пролезет, узкое оно для него, и в подпол, где схоронка, не залезет, ежели только доски когтями не повыдирает, а это не всякому косолапому под силу. В общем, набедокурит, а мне потом вычищай… Давай заходи, я сейчас свет разожгу.

Первой всё же забежала Айва, я вошёл следом. Свет исходил от толстой свечи на столе, мощности которой как раз хватило на то, чтобы как следует разглядеть пристанище охотника. Всё скромно: стол, табурет да накрытая какими-то шкурами лежанка в углу, на которую я беспардонно уселся, привалившись спиной к бревенчатой стене. Взгляд выхватил на прибитой к стене полке нехитрую утварь типа миски, ложки и кружки, вроде алюминиевые. Ещё одна плошка стояла в углу, судя по всему для собаки. Пыли, что интересно, не наблюдалось, хотя не сказать, что Кузьмич тут часто бывает, вон ключ под каким сугробом нашарил.

Хозяин повесил на гвоздь пояс с добычей и занялся розжигом печурки типа буржуйки, от которой и отходила под крышу труба.

– Сейчас температуру подымем, сможешь скинуть свой мундир. Есть хочешь.

– Мне бы чего горячего попить да поспать, – просипел я с полузакрытыми глазами, пуская изо рта клубы пара. – Кстати, меня Ефимом зовут.

– Тогда наведу тебе, Ефим, один отварчик, из клюквы с мёдом и листьями ежевики. Пока можешь вздремнуть, чего себя мучить-то, я тебя разбужу, как отвар будет готов.

Я с радостью последовал совету охотника, прямо в одежде вытянувшись на топчане, и тут же провалился в забытьё. Очнулся оттого, что меня тормошили за плечо.

– Ефим, просыпайся, накось, отведай горячего. Только гляди не обожгись.

Я аккуратно принял из рук Кузьмича кружку, в которой дымилось пахучее варево. Пальцы обжигало, но я терпел. Осторожно отхлебнул. Ничего так, терпкий сладковатый вкус. Медленно опорожнил кружку и вернул её владельцу.

– А теперь можешь снять тулуп с валенками, заимка уже нагрелась, я тебя одеялком прикрою. Оно у меня с виду неказистое, но тёплое. Давай помогу раздеться… Хорошие валенки, с кожаной пяткой… Вот, теперь можешь спать сколько душе угодно, со сном и хворь будет выходить. А мы с Айвой пока перекусим, и я займусь кое-какими делами.

«Надеюсь, не информированием лагерного руководства о моём местопребывании», – подумал я, снова проваливаясь в сон.


* * * | Чистилище | * * *