Вена
Оказывается, не так-то просто, как казалось вначале, выехать за границу. Пришлось изрядно помотаться, понервничать и немало ждать. Но вот, слава богу, все позади.
Собирала меня вся семья. К моему удовлетворению, и Марина была небезучастна. Смирилась. И вот вокзал. Прощание. Последние наставления. Поезд тронулся - и я в дороге.
В Вене в мое распоряжение были выделены две комнаты. Вся квартира, в которой жил Зоря, состояла из пяти. Ничего себе - квартирка. Представляю какая у него вилла!
А ведь он пока один! Семья переедет позже. Я с нескрываемым восхищением осматривал обстановку. Все было для меня в диковину. И обои, и сантехника, и линолеум, и мебель.
Вела хозяйство Фани, экономка, стройная, миловидная, жгучая брюнетка и на вид серьезная женщина с большими вишневыми глазами. Она приехала с братом из Канады.
- Располагайся, приводи себя в порядок после дороги. Фани покажет тебе все, что надо. Вообще все здесь в полном твоем распоряжении, - улыбался Зоря. - Извини, у меня сейчас, как назло, много неотложных дел, я должен уехать, так что действуй. Деньги на столе, машина у подъезда. Шофер предупрежден. Вечером поговорим. Вопросы есть?
Я еще не мог опомниться. Какие могут быть вопросы? Когда меня всего распирало от первых впечатлений.
- Спасибо.
Зоря уехал. Я вместе с Фани осмотрел квартиру. Со вкусом обставлена. Об отделке и говорить нечего. Особенно меня поразили просторные кухня, ванная, туалет. А какая фактура! Пальчики оближешь. А разноцветные с причудливыми рисунками кафельные плитки. Мягко льющийся свет. Не выходил бы отсюда совсем. А ковры, как скажет жена, с ума можно сойти.
Приняв душ и позавтракав, я отправился в город. Шофер повез меня на «венский Бродвей» - улицу Кернтерштрассе.
Вот бы посмотрели на меня жена и дочки или мои соседи Елисеевы. Да и Савельев тоже. В какой роскошной машине я еду. И шофер со мной весьма приветлив. Он знает немного русский язык и с грехом пополам, но все же объясняется.
Город меня поразил. Я, правда, мало что запомнил, настолько было много впечатлений. Улицы сверкали витринами, поражая обилием красок и реклам, а люди медленно, словно сонные, шли по тротуару, будто бы им не было до этого никакого дела и нет у них других дел, кроме как слоняться по улице. А ведь кругом роскошные, манящие к себе магазины, бары, рестораны. Такое впечатление, что здесь люди не работают, а только праздно шатаются,
Я попросил шофера остановиться. Но это оказалось непросто. Здесь не как у нас в Москве, где хочешь, там и припаркуешься. С большим трудом водитель нашел место и то строго предупредил, чтобы я быстрее возвращался: за стоянку надо платить. Я вошел в первый попавшийся магазин. От ярких красок и обилия товаров зарябило в глазах. Продавец, не успел я войти в зал, тут же оказался около меня. Оглянулся. Народу - никого. Смущенный, покинул магазин. Покупать ничего не собирался. Хотел просто поглазеть. Оказывается, здесь так не принято. Раз зашел, значит, покупай. Вот бы у нас так. Какая бы была красота.
К вечеру мы вернулись домой. Я устал, болела голова, гудели ноги. Появилась слабость. Отчего бы это? От перемены климата или от праздных впечатлений? Или простыл в дороге.
А через час появился и Зоря.
К сожалению, он был не один. Меня это несколько смутило. Я рассчитывал, что если не целый день, то уж вечер проведу наедине с братом.
- Мне сказали, что ты даром не терял времени, - весело начал брат. - Молодец. Ну, как впечатления? - И, не дождавшись ответа, продолжал: - Знакомься. Это мой друг и компаньон, его ты можешь не стесняться. Большой знаток и почитатель России.
Передо мной стоял высокий, слегка сутулящийся, элегантно одетый, совершенно седой, с холеным лицом мужчина. За большими роговыми очками скрывались серые холодные глаза. Его губы украшали чаплинские усики. Они ему шли. Во рту он держал сигарету.
- Роджерс Керн, - отрекомендовался он, обнажив в улыбке золотые зубы.
- Алексей Иванович, - ответил я и спросил: - Уж не родственник ли известной Анны Керн, которую так любил Пушкин?
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты... -
продекламировал Роджерс на приличном русском языке и, осмотрев меня внимательней, продолжал: - Такой вопрос мог - задать только русский. К сожалению, Алексей Иванович, я лишь однофамилец. Но и этим горжусь. Люблю Пушкина.
- Наша гордость...
- Моя тоже. Больше того - гордость мировой литературы, - мягко поправил Роджерс.
- Верно, - согласился я.
- Надеюсь, бывали в пушкинских местах?
- К сожалению, нет.
- Непростительно, Алексей Иванович. Обязательно побывайте. Получите огромное наслаждение... - посоветовал Роджерс, слегка погладив свои усики.
Я впервые ощутил угрызения совести за свое невежество. Какой-то иностранец лучше меня знает историю моей Родины, а я, можно сказать, живу рядом и...
- Ну, а как доехали? - спросил Роджерс.
- Спасибо. Хорошо.
- Очень надеемся, что здесь вам понравится.
- Я уже кое-что видел и не мог удержаться от восторга.
- О! Это только начало. Мы постараемся сделать ваше пребывание здесь приятным и небесполезным.
В наш разговор вмешался брат, и я не успел спросить Роджерса, где он учился русскому языку.
- Мы едем в ресторан, - сказал брат. - Надеюсь, ты успел отдохнуть с дороги?
- Какое там - отдохнул, наоборот...
- Ничего, у тебя все еще впереди. Не будем терять времени.
Зоря критически осмотрел меня:
- Извини, Алешенька, но ты немного того... старомодно выглядишь. Может быть, тебе подойдет что-нибудь из моего гардероба? Извини еще раз, бога ради, но... сам понимаешь - ресторан.
Я не был смущен предложением брата. Он прав. Наверное, мы едем в очень дорогой ресторан. Костюм у меня новый, приличный. Но, вероятно, не очень модный. Я посмотрел на костюм брата. Ну, конечно. Разница очевидна. У меня борта широкие, острые, у него - маленькие, округленные.
В течение получаса меня переодели. Я стоял перед зеркалом и не узнавал себя. Франт, да и только. Вряд ли кто-нибудь из моих родных сейчас узнал бы меня.
Пока мы ехали в машине, Роджерс и Зоря обсуждали деловые вопросы, касающиеся их фирмы. Я особенно не прислушивался, но понял, что брату предстоит какая-то командировка в Париж.
Ресторан поразил своим великолепием и интимностью, обилием блюд. Оказывается, здесь можно заказать и нашу русскую водку, да еще с завинчивающейся пробкой, и коньяки всех марок. А я, дурак, вез все это сюда в такую даль.
Мне как гостю дали возможность заказать ужин. И я, не стесняясь, останавливался на закусках и блюдах с таинственными названиями. Потом я сидел и осматривался. Мягко, неназойливо играл джаз, задушевно, как бы для себя, пела полуголая певица.
Роджерс и брат атаковали меня с двух сторон. Я едва успевал отвечать.
О чем они только не расспрашивали! Их интересовал даже мой жэк... Моя дочь Марина... Мои соседи... Виктор... Его отец Фокин.
Я глазел на эстраду, где группа молодых, красивых полуголых девушек ловко выделывали разные фигуры, словно выдрессированные лошади в цирке.
Когда мы ушли из ресторана и как добрались до квартиры, я уже не помнил. Утром встал с больной головой. Брат сидел за какими-то бумагами. Когда я открыл глаза, он заботливо спросил:
- Проснулся?! Как чувствуешь себя?
- Похмелиться бы... Муторно...
- Сейчас. - И брат бросился к бару, налил стакан коньяку.
- Мне водки! - крикнул я ему.
- Понятно.
- Я лишнего ничего вчера не наболтал? - спросил я после того, как опорожнил полстакана водки. Сразу стало легче.
- Вернее, сегодня, - поправил он. - В основном все в порядке.
- А точнее...
- Тебе много пить, Алеша, нельзя. В этом я убедился,
- Ну, скажи откровенно, я много наболтал лишнего?
- Не берусь судить, лишнее или нет, но теперь-то я знаю, в какой области работает твой бывший шеф, лауреат Государственной премии... и многое другое.
- Не может быть! Ты меня разыгрываешь!
- Не принимай все так близко к сердцу. Ну, сказал и сказал. Не вижу в этом большой беды. Ты же среди друзей, и они тебя не подведут, будь спокоен, - заверил Зоря.
Но я не на шутку встревожился:
- Зоря, а кто такой Роджерс?
- Не волнуйся, Роджерс - свой человек. Он работает здесь в одном из посольств. Раньше находился в Москве. Человек прогрессивных убеждений. С большим уважением относится к России. Мы с ним давно дружим. Между прочим, ты ему понравился, и он намерен взять над тобой шефство на время моего недолгого отсутствия. Так уж получилось. Прости.
- Ты меня оставляешь? Сейчас? - удивился я.
- Уезжаю завтра, всего на три дня. В Париж. Неотложные дела. - Сегодня я в полном твоем распоряжении, мой дорогой Алешенька.
- Как же мне тут одному?.. - все еще недоумевал я.
- А Роджерс? О, это человек, с которым ты не соскучишься. Вену он знает лучше меня.
- Мне что-то все это не очень нравится...
- Что? - немного насторожился Зоря.
- В чужом городе, да еще с чужим человеком. Мы так не договаривались.
- Чепуха! - Настороженность в его тоне сменилась безразличием. - Три дня... Париж рядом...
- Признаюсь тебе откровенно, я боюсь, ведь он, как я понимаю, иностранный дипломат.
- Ну что ты, Алешенька. Положись в этом деле на меня. Я же не враг тебе.
- Так-то оно так... Ну ладно. Только уж ты не задерживайся.
- Вот и молодец. А теперь пошли к столу, нас уже давно Фани приглашала.
Все это время мне казалось, что брат чем-то озабочен. Но после разгула в ресторане я чувствовал себя не очень-то бодро и не стал ни о чем расспрашивать. Когда мы уселись за стол, Фани позвала Зорю к телефону.
Вернувшись, он сообщил:
- Звонил Роджерс. Приглашал нас вместе обедать. Я ему ответил, что сегодня ты в моем полном распоряжении и поэтому никому тебя не отдам. Он было обиделся, но, вспомнив о моем отъезде, согласился. Так-то! - Брат похлопал меня по плечу. - Давай наметим план мероприятий на сегодняшний день. На правах хозяина предлагаю следующую программу: до обеда мы походим по магазинам. Купим, что тебе надо. Обедаем в ресторане. Потом я покажу тебе некоторые достопримечательности города. Не бойся, повторений не будет. К ужину вернемся домой. Согласен?
- Возражений нет.
- Теперь говори, какие наказы получил. О рыболовных снастях я уже слышал, меня интересуют заказы от домашних. Не просила ли чего Марина?
- Да ничего особенного. И Марина, представь себе, ничего не просила.
- Дева Мария! - В голосе брата прозвучали нотки разочарования.
- Не сердись на нее. Она у меня с характером.
- Ладно, - спокойно согласился Зоря. - Теперь ближе к делу. Слушаю тебя.
- В основном меня интересует техника - магнитофон или транзистор. И еще набор слесарных инструментов. Моя мечта. Ну и барахло кое-какое. Оно тут, говорят, доступное и дешевое, - сорвалось у меня.
- Это смотря для кого! - тяжело вздохнул Зоря и, не договорив, махнул рукой.
- Что ты хочешь сказать? - насторожился было я.
- Всего, чего я хотел бы сказать, не скажешь... - Лицо брата помрачнело. Мне показалось, что у него резко испортилось настроение. Таким я его еще не видел.
- Разве жизненный уровень здесь сравнишь... - начал я.
- Не надо об уровне... - поморщился он. - Оставим эту тему для газет и социологов. Все в мире сложно и разноречиво, Алеша.
- Ты-то устроился будь здоров. Вилла, машины... Не квартира, а хоромы... Любой позавидует.
- А я тебе завидую... И очень... - с какой-то внутренней болью произнес Зоря.
- Мне?! - не понял я.
- Да, тебе... - с грустью подтвердил брат. - Давай об этом в другой раз поговорим. Итак, на чем мы остановились?
- Зоря, может быть, отложим все это до следующего раза?
- Следующего раза может и не быть. Не откладывай до обеда то, что можно съесть за завтраком.
- Не понимаю, о чем ты?
- Кто знает, что будет завтра, - сказал он.
В этот день мы полностью выполнили программу. Побывали в магазинах. Да еще в каких магазинах! Мечта! Я даже расстроился. Подчеркнутая вежливость и предупредительность продавцов. Невозможно уйти, не купив чего-нибудь. Вот это уровень, вот это культура!
Обедали в ресторане с русской кухней, где впервые отведал ухи из стерляди. Очень вкусно. Русские купцы не зря увлекались ею. А после этого брат показал мне старую часть города. И мы на лошади, празднично убранной и расцвеченной всеми цветами радуги, запряженной в старинный венский тарантас, медленно и чинно объехали старую часть Вены. На облучке тарантаса гордо восседал кучер в цилиндре, весь в черном, торжественно держа в вытянутых руках вожжи. Меня поразили узкие, темные улочки, где никак не разъедешься со встречной машиной. Вытянутые к небу и. тесно прижавшиеся друг к другу разноцветные двух-трехэтажные домики. Потом я попросил показать метро. Вот уж не ожидал того, что увидел. Разве можно австрийское метро сравнить с нашим! Грязно, темно, низко, серо. Без привычных глазу расписных красочных стен московского метро. Даже не верится.
Затем снова продолжали осмотр города.
На одной улочке брат остановил кабриолет.
- Подожди минуту, - сказал он.
Зоря направился к прилично одетому, одиноко стоявшему на обочине улицы мужчине. Тот играл на скрипке какую-то грустную мелодию. На его груди висел плакат с надписью; «Помогите. Два дня ничего не ели». Рядом сидела маленькая собачка, держа в зубах шляпу хозяина. Я увидел, как брат достал из кармана деньги и бережно (опустил их в шляпу. Собачка радостно вильнула хвостом.
- Когда-то сам был таким, - с грустью заметил брат, снова усаживаясь рядом со мной.
В ответ я понимающе кивнул. Мы молча доехали до стоянки, где оставили свою машину. Дома нас приветливо встретила Фани.
- Пожалуйста, к столу, ужин готов! - объявила она.
И вот, уставший от впечатлений, я сижу за столом.
- Уморил тебя сегодня, - улыбнулся Зоря. - Извини. Давай перекусим и будем отдыхать.
- Да, конечно. Я что-то устал. Мы утром еще повидаемся?
- Разумеется.
Поужинав и пожелав друг другу спокойной ночи, мы с Зорей расстались.
Почему-то в этот вечер мне было не по себе. И настроение брата, и шикарные магазины, и одинокий скрипач с собачкой не давали мне -уснуть. Я изредка поглядывал на сегодняшние покупки. Даже великолепный набор слесарных инструментов, аккуратно уложенный в специальный чемоданчик, не вызывал прежнего восторга.
Чего-то мы с братом не договорили, чего-то не выяснили. Так, по крайней мере, мне казалось. С трудом заснул. А под утро приснился сон. Как будто Зоря с ножом гонялся за мной по квартире и в конце концов догнал, свалил на пол и, вонзая нож мне в грудь, приговаривал: «Зачем мое письмо порвал? Зачем мое письмо порвал?» «Какое письмо?» - спрашиваю. «А посланное тебе перед отправкой на фронт», - отвечает он со злостью.
И я проснулся. Приснится же такое. Лежу в постели и никак не могу сообразить, что со мной происходит. Как же обрадовался, что это всего лишь сон.
Утром Фани подала мне записку.
«Дорогой Алексей, я улетаю. Ты так крепко спал, что я не решился тебя будить. В одиннадцать часов будет звонить Роджерс. Советую не отказываться от его предложений. Не пожалеешь. Обнимаю. Твой Зоря».
Сон не выходил из головы. Может быть, прав Зоря, отдай его письмо кому надо - и не было бы с ним никакой беды?
Я посмотрел на часы. В моем распоряжении оставалось сорок минут. Быстро встал, привел себя в порядок. В ожидании завтрака включил транзистор. «Голос Америки» передавал информацию о перебоях в снабжении мясом у нас. Выключил приемник. Развернул газету «Русская мысль», которая издается в Париже, объемом в двенадцать страниц. Интересно, что здесь пишут о нас. Первая страница была посвящена международной жизни; «Куба и СССР», «Канцлер ФРГ в Белом доме», «Неразбериха или диалектика», «Нераспространение ядерного оружия», «Парад красногвардейцев». Под последним заголовком - фотография Мао.
На второй странице печатаются материалы «По Советскому Союзу». Пестрят заголовки: «Общенародное государство», «Незаконнорожденные», «Баранина не в моде», «Чашка кофе», «Автобус в Одессе».
Только диву даешься, кто поставляет эти лживые факты. Неужели этому бреду кто-то верит?
На следующей странице статья «Продолжительность отпусков в СССР». Читаю эту статью и тоже удивляюсь. Выходит, что у нас все, в том числе и я, получают отпуск продолжительностью всего в двенадцать дней, а в Западной Германии, видите ли, больше. В разделе «По страницам «Литературной газеты» я прочел, что у нас «площадной бранью пользуются все, но особенно злоупотребляют ею женщины... Мужчины здесь, как ни странно, даже сдержаннее». Статья какого-то С. Водова под названием «Из глубины» утверждает, что сейчас у нас на Родине в кругах новой интеллигенции наблюдается усиление интереса к религиозной философии. А на одиннадцатой странице в жирно-черной рамке сообщалось, что «тихо скончался князь Юрий Львович Дондуков-Изъидинов». Еще не все, оказывается, перевелись князья.
Я отложил газету и невольно подумал, что Зоря, да и сотни других эмигрантов, вынужден читать этот бред и верить ему.
Других изданий, видно, у Зори не было. Вот еще «Посев». Слышал, что его издает организация НТС. Тоже название - «Народно-трудовой союз»! Но о труде - ни слова! Одни грязные измышления...
Телефонный звонок прервал мои занятия.
- Алексей Иванович! - услышал я голос Роджерса. - Не составите ли мне компанию? Хочу проехаться за город.
- Я бы с удовольствием, но мне что-то нездоровится, - попытался увильнуть я от приглашения.
- Вы чем-то расстроены?
- Нет, вроде не расстроен.
- В таком случае заеду за вами через десять минут.
Роджерс был точен. Пришлось ехать. И вот мы в огромном «форде» с бешеной скоростью мчимся по загородной автостраде, словно по зеркальной поверхности. Рядом с Роджерсом, на просторном сиденье, обшитом красной кожей, сижу я. Мимо проносятся нарядные, точно на картине, не похожие друг на друга особняки, виллы, утопающие в зелени. Стрелка спидометра остановилась на цифре «сто». Я посмотрел на Роджерса. Тот перехватил мой взгляд, и спидометр подпрыгнул на отметку сто десять.
- Сто десять миль, или сто семьдесят шесть километров.
- Разобьемся... - прошептал я.
- Какой русский не любит быстрой езды! Или, как это у вас говорят, на миру и смерть красна, - засмеялся Роджерс, обнажив ровный ряд золотых зубов.
- Умирать не хочется, даже на миру... - постарался я поддержать его шутливый тон.
- Тогда не будем.
Мы оба улыбнулись. Хотя, признаться, мне было не до шуток.
Конечно, не из-за этой сумасшедшей скорости, которая, впрочем, и не очень-то ощущалась. Непонятное, тревожное чувство, которое родилось вчера, до сих пор меня не покидало.
Я жил словно в ожидании беды.
- Роджерс, мне брат говорил, что вы бывали или даже, кажется, жили в Москве. Это верно? - спросил я. Нужно же хоть о чем-то говорить.
- Верно. Три года там прожил, - ответил Роджерс,
- Понравилось?
- Я много ездил по свету. Москву считаю одним из лучших городов. Конечно, она имеет недостатки, уступает в одном, выигрывает в другом, но в целом - город хороший, а главное, довольно быстро молодеет. Это явление сейчас нечастое.
- А люди? Наши люди. Что вы о них скажете?
- О, люди! Я твердо убежден - Россия и ее народ заслуживают лучшей судьбы, точнее - жизни, и в этом смысле земной шар перед вами в долгу. Сказать откровенно, мне нравятся русские парни. У нас с вами много общего, - заключил Роджерс.
- Приятно слышать, - заметил я. - А вы кто по национальности?
- А мне было приятно встречать гостеприимных, простых, искренних людей в вашей стране... Я американец.
Я благодарно кивнул.
- Всегда вспоминаю вашу страну с теплом... - продолжал Роджерс. - Ее нельзя забыть, Алексей Иванович. Поверьте мне.
Я с благодарностью посмотрел на Роджерса. Наступила пауза. Я посмотрел на рядом лежащие стопкой красочные журналы. Машинально взял один из них, стал листать.
В это время капризно фыркнул мотор. Машина стала сбавлять скорость.
- Перебои с подачей бензина. Ничего страшного, - объяснил Роджерс.
Он затормозил и пока возился с карбюратором, я рассматривал журналы. С каждой страницы на меня смотрели полуголые, а затем совсем голые женщины и мужчины. Порнография.
Наконец появился Роджерс, и я отложил журнал.
- Как и предполагал, засорился карбюратор. Сейчас все в порядке. Не проголодались? Может, завернем перекусить, голод - не тетка... - сказал Роджерс. - А пока невредно поразмять кости! Вылезайте, пошли в лес.
- Я - «за». Здесь очень хорошо и красиво.
- А мне больше нравится Подмосковье. Вот где ширь, раздолье.
Мне было приятно, что Роджерс так тепло отзывался о моей Родине.
- Закройте машину, - предложил я.
- Никто ее не тронет. Пошли. - И Роджерс мягко взял меня под локоть. Мы вошли в сосновый лес. Повеяло душистой прохладой. Здесь было тихо и спокойно.
Минут двадцать мы молча бродили по лесу, потом снова двинулись в путь.
«Форд», плавно покачиваясь, отсчитывал километры. Роджерс что-то мне объяснял о местах, которые мы проезжали, я слушал и понимающе кивал. Наконец мы подъехали к какому-то мотелю.
Ярко расцвеченное двухэтажное здание из пластмассы и стекла утопало в зелени. Не успел Роджерс затормозить и выйти из машины, как подскочил рабочий в униформе.
- Сэр, я к вашим услугам. - И он почтительно склонил голову.
Роджерс небрежно кивнул в ответ. Рабочий сел за руль и куда-то угнал «форд».
- Ну вот сейчас мы и подзаправимся, - сказал Роджерс.
На этот раз за столом Роджерс особенно не склонял меня к выпивке, и я пил столько, сколько хотел. Прислуживала нам хорошенькая официантка. Скромное платье плотно облегало ее высокую стройную фигуру. Мне казалось, что она с любопытством присматривается ко мне. Я тоже невольно косился в ее сторону и, черт возьми, вспоминал снимки из журнала и представлял ее рядом. Наверное, все-таки опьянел. Опять, видимо, перебрал. А Роджерс все замечал и подшучивал.
- Недурна, а?! - подмигивая мне, сказал Роджерс и тут же продекламировал:
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня.
- Да, - хмелея, соглашался я.
- Были и мы когда-то рысаками. - Роджерс грустно вздохнул и покачал головой.
- Хороша, ничего не скажешь. Почему «были рысаками», а не есть? - рассеянно поинтересовался я.
Роджерс не ответил, а пропел:
- «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?»
Он демонстрировал блестящее знание русской классики, но именно сейчас мне почему-то стало это неприятно.
Я посмотрел на него внимательно.
Роджерсу, как сообщил мне брат, недавно исполнилось шестьдесят. Не скажешь. Держится молодцом.
- Вы отлично сохранились, - решил я польстить ему.
- Я не женщина, Алексей Иванович, - угадав мое намерение, ответил он.
Наш обед подходил к концу, а мне не хотелось покидать гостеприимный мотель. Когда официантка подошла со счетом, Роджерс о чем-то спросил ее. Она, мило улыбнувшись, посмотрела на меня своими большими грустными глазами и что-то ему ответила. Как я досадовал в эту минуту на свое невежество! Ведь в школе учил немецкий язык и вот не помню ни одного слова, кроме «дер киндер», «гутен таг» и «геноссе».
Из машины я заметил стоящую у окна официантку. Не удержался и помахал ей рукой. Она в ответ кивнула головой.
- Догадалась, что вы русский, и была этим обрадована. Родители ее из Молдавии. Вы ей понравились. Какой, говорит, симпатичный, - сказал Роджерс.
Несмотря на хмель, я не поверил этому. У женщин я никогда не пользовался успехом. Разве что у Фаины, нашей кассирши в жэке.
Все последующие дни «моя программа» была насыщенной. Мы побывали в Зальцбурге - «одном из красивейших городов Европы» - так объявил Роджерс, На меня же он не произвел особенного впечатления. Города все здесь похожи один на другой, как наши жилые пятиэтажные дома, с той лишь разницей, что они действительно чистые, зеленые, ухоженные. Особенно те, которые расположены у подножия ослепительно белых Альпийских гор. Цветущие луга на фоне белоснежных вершин и гордо поднимающихся ввысь ледников производят, конечно, впечатление. И всюду вездесущие туристы. В каких только одеяниях их не увидишь! И каких только возрастов не встретишь! Между прочим, как ни странно, встречается больше пожилых, а то и просто стариков и старух.
Для них, имеющих деньги, здесь все: блеск, красота, веселье, удовольствие. Я опять был переполнен разными впечатлениями.
На обратном пути к Вене мне захотелось пить. Роджерс предложил на весь мир разрекламированный напиток «кока-кола». Я отказался. Он удивился. Хотелось простой холодной воды, даже из-под крана. Тогда он пообещал угостить из родника. Я с радостью согласился. Через несколько минут мы свернули с шоссе и оказались на опушке леса. Вышли из машины. Роджерс взял стакан. Подошли к роднику. От предложенного стакана отказался. Я пригоршней начал набирать воду, чистую, прозрачную как слеза. Жадно прихлебывая, выпил. Крякнул от удовольствия.
Роджерс смотрел с улыбкой.
- Чему вы улыбаетесь? - спросил я.
- Чисто по-русски. Глядя на вас, я вспомнил стихи. Вот только забыл автора:
...Лучше нет простой, природной -
Из колодца, из пруда...
- Где-то я слышал, что-то знакомое... - промямлил я.
- Вспомнил. Твардовский! Смелый он был у вас человек, - с каким-то непонятным подтекстом сказал Роджерс.
Я не знал, что ему ответить.
- А вы смелый человек, Алексей Иванович? - как бы между прочим, спросил Роджерс,
- Я?.. Не знаю.
- А Маринка?
- Кто?! - не понял я,
- Ваша дочь.
- Смелая.
- А Виктор?
- Не знаю.
- А Фокин?
- А вы, Роджерс? - решил оборвать я эту никчемную игру в вопросы и ответы.
Он стал мне надоедать. Не слишком ли он много знал о моей Родине и обо мне?.. Пусть он даже самый близкий друг Зори, все равно не обязательно лезть в душу.
Роджерс будто прочитал мои мысли. Он, вообще, умел вовремя остановиться. Я это сразу заметил. Видит, что человеку не до шуток, сразу меняет тон.
И сейчас Роджерс стал серьезным.
- Есть предложение немного развлечься в одном веселом заведении. Как вы на это смотрите?
Мне, откровенно говоря, хотелось побыть одному. Но он заинтриговал меня. Я промолчал.
- Молчание - знак согласия, - заключил Роджерс.
В Вену мы вернулись, когда стало смеркаться. Ресторан «Мулен Руж», куда привел меня Роджерс, был похож на концертный зал. Особый зал... Здесь я впервые увидел в чистом виде стриптиз. Раньше только слышал. Видел фотографии у Зори. И вот эти полуголые, а затем голые женщины вдруг ожили, лихо отплясывая на сцене. Затем они спустились в зал, ходили между столиками. Садились посетителям на колени, желающим, разумеется, Я опьянел не только от вина, но и от увиденного. Не помню, как очутился в каком-то номере, как и куда ушел Роджерс и пришла она... та, которая вертелась около меня.
...На второй, третий и четвертый день Роджерс всюду был со мной рядом. Он опять стал прежним, симпатичным, милым человеком.
Мы сидим с ним в уютном кабинете Зори. Фани ухаживает за нами. Говорим о разных вещах. Пьем кофе.
Я начал беспокоиться отсутствием брата. Спросил Роджерса. Он меня успокоил: завтра приезжает.
- А сегодня есть предложение... - начал было Роджерс.
- Вы совсем забросили из-за меня службу. Вам не грозит это неприятностями? - перебил я его.
- О! Не беспокойтесь, Алексей Иванович! Работа - не волк, в лес не убежит. У нас деловые отношения с вашим братом, и я хочу быть полезным ему и вам.
«Хорошо иметь рядом такого делового друга», - подумал я.
- Есть предложение повторить поездку в «Мулен Руж». Как на это смотрите?
- Побойтесь бога, Роджерс.
- Вы остались недовольны?
- Не об этом речь.
- Хорошо, - сразу перестроился Роджерс. - Надеюсь, вы еще приедете к нам? - прервал он мои размышления.
- Трудно сказать. Время покажет.
- Имейте в виду, Алексей Иванович, мы всегда рады видеть вас. Между прочим, какой порядок существует у вас для получения выезда за границу?
- Если судить по моему опыту, то это и просто, и сложно.
Я подробно рассказал ему все, что знал.
- У нас без бюрократии. А какие документы выдаются на руки? - опять поинтересовался Роджерс. - Нельзя ли полюбопытствовать?
Я после некоторого колебания показал документы. Он долго и внимательно их рассматривал.
- Точно. Пятьсот долларов в кармане! - воскликнул вдруг радостно Роджерс. - Вы не могли бы эти документы дать мне на самое короткое время? Я поспорил со своим коллегой. Пари выиграл я. Мне это нужно ему показать. Выигрыш пополам. Согласны?!
- Не понял... О чем был спор?
- Мой коллега утверждал, что с первого сентября у вас введены, новые правила оформления документов на выезд за границу. Что-то упрощено. Он ошибся. И я выиграл пари.
- Извините, но документы я не могу вам дать.
- Понимаю. И не настаиваю. Ну, а сфотографировать, надеюсь, не откажете?
Я подумал и согласился.
Роджерс, к моему изумлению, вынул из внутреннего кармана пиджака маленькую черную продолговатую коробочку, напоминающую футляр от дамских часов, только наполовину уже и короче. Он, ловко манипулируя, перефотографировал все страницы паспорта.
- Неужели эта малютка фотографирует? - невольно вырвалось у меня.
- Еще как. Это же «Минокс».
- Можно посмотреть?
Я рассматривал диковинную коробочку и не верил своим глазам. Роджерс по ходу объяснял, как им пользоваться. Как все просто и ясно, «Ну и техника!» - с восхищением подумал я.
- Теперь собирайтесь и поедем. Обмоем это дело, как принято у вас в таких случаях, - предложил Роджерс, отправляя в карман пиджака фотоаппарат.
«Выигрыш» обмывали целый день.
Наконец приехал Зоря.
Он появился на квартире неожиданно. Мы крепко обнялись, расцеловались.
- Как ты тут? Вроде бы чуть осунулся? - освобождаясь от объятий, сказал Зоря.
- Осунешься. Роджерс замучил меня. Да ты тоже выглядишь не очень-то свежо.
- Была нервная командировка, - как-то вяло и неохотно откликнулся Зоря. - Где Роджерс?
- Сейчас объявится. - И как бы в подтверждение сказанного, зазвонил телефон. Подошел Зоря.
- Слушаю. Здравствуйте. Да, сэр. В принципе удачно. Но пришлось побороться. Конкуренция большая. Хорошо, сэр. - И Зоря в раздумье положил трубку. - Я должен ехать. Мне надо отчитаться. Скоро вернусь. - Зоря, избегая моего взгляда, поспешно покинул квартиру.
Зоря сдержал слово. Он вернулся быстро. И не один. С ним был Роджерс. Они тут же утащили меня в кабаре. И снова пошли мотания по ресторанам, кафе. Опять водка, коньяк. Откровенно говоря, мне это изрядно надоело. Было такое ощущение, словно я попал в беличье колесо, из которого не могу никак выбраться.
И когда время моего пребывания в Вене закончилось, я очень обрадовался. На вокзале меня провожали Зоря и Роджерс.
- Нам так и не удалось поговорить по душам, - сказал я на прощание брату.
- Во всем виноват Роджерс. Он отнял тебя у меня, - ответил Зоря, грустно улыбаясь.
- Вы в обиде? В следующий раз я исправлюсь... - пообещал Роджерс.
- Боюсь, что это будет не скоро, - ответил я
- О, мы умеем ждать. Верно, Зоря?
- Конечно! Грустно расставаться, - сказал Зоря. - Но ничего не поделаешь. Всему приходит конец.
- К сожалению, - согласился я.
Мы обнялись. Расцеловались.
- До свидания, Алексей Иванович. Я не говорю «прощайте». А это вам в дорогу, чтобы не скучали, - сказал Роджерс, передавая мне красивую полиэтиленовую сумку.
- До свидания.
- Всем сердечный привет. Пиши обязательно. Извини, если что было не так, - произнес Зоря.
- Все хорошо. И ты пиши. Спасибо вам за все. Я слишком много доставил вам хлопот. - И мы снова обнялись.
Поезд, медленно набирая скорость, покидал вокзал. Брат и Роджерс остались на перроне. В эту минуту мне было действительно грустно.
Я стоял у окна и думал о Вене, о днях, проведенных в этом городе. Честно говоря, меня ошарашила эта «легкая жизнь». Я был под впечатлением ярких красок и блеска. Разумеется, ничего подобного я раньше не видел. Не хотелось сейчас вспоминать какие-то мелочи, насторожившие меня. В общем-то впечатление было хорошим, и пусть это впечатление пока останется.
Даже Роджерс с его назойливыми расспросами, шутками и не очень-то честными глазами пусть остается в памяти милым, добрым человеком.
Я вошел в купе, кивнул соседу, читавшему газету. Средних лет, довольно упитанный мужчина. Я невольно посмотрел на багажную полку. Там лежали два больших кожаных коричневого цвета, добротных чемодана. «Не повезло, черт возьми. Иностранец», - подумал я. Разочарованный, выхожу в коридор. И в это время вспомнил о сумке Роджерса. Любопытство взяло верх. Я вернулся в купе. Заглянул в сумку. Там оказались книги Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом». Отложил их в сторону. Незнакомец бросил взгляд на книги и на чистейшем русском языке сказал:
- Рекомендую выбросить, если не хотите иметь неприятности на границе...
- Да вот, перед отходом поезда всучили, - на всякий случай оправдывался я. - А что в них такое?
Так мы познакомились. Он оказался нашим работником из торгпредства в Австрии. Мы о многом с ним переговорили. Это был интересный собеседник. Умный, начитанный, много повидавший в своей жизни, поездивший по свету. К немалому моему удивлению, он заявил, что ему надоело мотаться по заграницам, не дождется, когда можно будет навсегда вернуться в Москву.
- А мне нравится здесь, - ответил я ему.
- Нравится? Охотно верю. Особенно когда приедешь на короткое время к богатому родственнику. Вот если бы вы здесь пожили три-четыре года, интересно, что бы говорили тогда. Нет, Алексей Иванович, я, например, не хотел бы здесь ни родиться, ни тем более жить.
- Ну, это другое дело, я говорю не об этом.
Чем ближе поезд подходил к Москве, тем медленнее, мне казалось, он идет. Особенно тягостны были последние километры. Не находил себе места.
- Волнуетесь? - с сочувствием спросил Петр Николаевич, так звали моего соседа.
- Очень, - охотно откликнулся я. - А вы?
- И я волнуюсь. Волнуюсь каждый раз, когда возвращаюсь на Родину.
И вот мы приехали. Прильнув к окну, я смотрел на мелькание встречающих и наконец увидел на перроне жену и Лену.
Носильщик таскал мои вещи и укладывал их на тележку. А я, боясь, как бы что-то не утащили, метался от купе к выходу вагона, так и не выбрав минуты поздороваться с женой. И только с последним свертком я сошел на перрон и попал в объятия родных. Марины не было. О ней, разумеется, я и спросил в первую очередь:
- Где Марина?
- У нее экзамен, - ответила жена. - Ну как?
- Все здорово. Дома расскажу.
Мы сидели в такси и молчали. Я рассматривал город с такой ненасытной жадностью, будто впервые увидел его. Прав Роджерс, Москва необыкновенно хороша.
- Ну, - спрашивает жена, - чего молчишь?
- Сейчас... погоди... дай опомниться.
Она поняла мое состояние и больше не тревожила. Но вот мы и дома. Марина, оказывается, уже пришла.
- Путешественнику салют! - приветствует она, чмокнув меня в щеку.
Я раздеваюсь, начинаю в полном смысле слова священнодействовать над чемоданами. Марина стоит в стороне и как-то недобро усмехается. «Подожди, - думаю, - сейчас ты запляшешь». И на свет божий появляется пальто с норковым воротником.
- Посмотри, Маринка, какая штука.
Марина, посмотрев на пальто, бесстрастным голосом отвечает:
- Точно такое же у Светы. Она купила в «Березке».
- А тебе персонально присылает дядя. Бери, эксплуатируй на здоровье.
Я был уверен, что Марина не устоит от соблазна. Но и на этот раз ошибся.
- Никаких подарков, - отрезала она и демонстративно отвернулась.
- С ума можно сойти, - не удержалась жена.
Чтобы сгладить наступившую неловкость, я быстро вынул нейлоновую кофточку и положил ее перед Мариной:
- Надеюсь, от меня не побрезгуешь?
Марина взяла кофточку, приложила ее к груди и сухо сказала:
- Спасибо.
На кровати, диване, столе были разложены покупки. Жена и Лена ходили кругами, изучали вещи, охали и ахали. Я наблюдал за ними и удовлетворенно улыбался. Осмотр явно затянулся, и я решил положить этому конец.
- Не пора ли поесть что-нибудь? - обратился я к жене.
- Обожди минутку. Ты ошеломил нас. - Она подошла и поцеловала меня.
- Хватит вам дурака валять, - вмешалась Марина. - Убирайте живо, я буду накрывать на стол.
Никто с Мариной спорить не стал.
И вот мы за столом. Разговор по-прежнему идет о привезенных тряпках.
- Папа, рассказал бы лучше об Австрии, куда ходил, что видел, - попросила Марина.
Я начал рассказывать. Но, видимо, мой рассказ не удовлетворил любопытство Марины. Посыпались вопросы.
- В театре был?
- Не успел.
- Не был и в Венской опере?!
- Один раз сходил, - соврал я.
- Хорошо. Ну, а в музеях?
- Не удалось.
- Ну, знаете!.. А в прославленном Венском лесу побывал?
- Побывал, доченька, побывал.
- Как выглядит внутри знаменитый собор святого Стефана?
- Впечатляет, - снова соврал я, потому что в соборе не был, только проходил мимо.
- У тебя появилось красивое кольцо. Опять подарок дядюшки?
- И тебе прислал.
- Папа, я уже сказала... А как люди там живут?
- Да как тебе сказать... Немцы, - отделался я какой-то глупой, ничего не значащей фразой. Что я мог ей сказать о простых людях, которых, по сути дела, и не видел?
- Марина, хватит вести допрос. Оставь папу в покое. У тебя еще будет на это время... - пришла мне на выручку жена.
- Дядюшка шлет тебе персональный привет. Он все время справлялся о твоем житье-бытье. Говорит, любит людей с характером.
Марина в ответ молча пожимает плечами.
- Живет он здорово. Настоящий бизнесмен. Одного ему только не хватает - Родины. Тоскует очень.
- Свежо предание...
- Точно, тоскует, это я сам могу подтвердить.
- Что ему тогда мешает приехать на Родину, как это сделали многие другие?
- Не знаю.
- То-то и оно.
- Может, боится.
- Смотря кого и чего.
- Твоей интуиции, например, - пошутил я.
- Я серьезно говорю.
- Ну, а если серьезно, тогда, наверное, боится за прошлые грехи.
- Прошлые грехи, как известно, при разных обстоятельствах смягчаются и даже прощаются. У нас самые гуманные законы. Все зависит от степени и весомости содеянного.
- Тебе и это известно?
- Я же юрист... Извини меня, папа, но я ему написала...
- Знаю. Ты явно поспешила.
- Может быть, но так было бы лучше. Береженого бог бережет.
У меня сегодня хорошее настроение, и я предлагаю:
- Не будем об этом. Давайте лучше выпьем за встречу.