МИСТЕРУ ДЖОНУ МОРГАНУ, США
Прошло еще семь лет.
В 1926 году мне по какому-то делу понадобилось побывать у моего приятеля — одного из крупных начальников на Московском почтамте. Едва я вошел в его кабинет, он, смеясь, стал мне рассказывать.
— Понимаешь, какой вышел номер? Полчаса назад приходит ко мне озадаченный работник Иващенко с приемки (он показал куда-то вниз), спрашивает, что делать.
Явился к нему некий тип, принес посылку. Приличный ящичек — так, сорок пять на тридцать. Иващенко берет ящик, а он, оказывается, без веса, меньше кило с тарой. Странно — этакий-то вагон! Ну-с! Он удивлен, смотрит адрес. Батюшки! «Соединенные Штаты Америки, Детройт, мистеру Джону Моргану». Ощущаешь? Взглядывает на ценность — одна тысяча долларов. Это без веса-то! Ах, пропади ты пропадом…
Мой приятель поглядел на меня испытующе.
— Тебе знакома фамилия Морган, США? Что может пересылаться в посылке легче пуха при такой ценности? Бриллианты? Мой сотрудник вежливо спрашивает: «Простите, что вы пересылаете?» Но этот субъект сразу же полез в бутылку.
«А если я не желаю отвечать?»
Сотрудник пожал плечами. «Это, конечно, ваше право. Но все равно посылку придется вскрыть».
Тогда тот сощурился, зажевал губами:
«Что я отправляю? Хорошо, пожалуйста: блоху!»
— Как? — радостно закричал я, перебивая друга. — Ты не помнишь, золотое пенсне? «Л» не выговаривает?
— Да ты его знаешь? — спросил меня удивленный вконец приятель.
— Еще бы! Ну, ну, дальше!
— Дальше пошла полная чепуха. Оправившись от первого потрясения, бедный Иващенко спрашивает его: «То есть как это блоху? Что вы под этим подразумеваете? Это нечто ювелирное?» Тот опять в бутылку: «Какого черта, — кричит, — ювелирное?! Я вам говорю: блоха! И подразумеваю блоху! Вы русского языка не понимаете? Вы невежда, молодой человек!» Иващенко ему: «Простите, но я вынужден вскрыть ящик!» Тот кричит: «А я не позволю! Вы можете ее исковеркать, она утратит всякую ценность…» Иващенко ему: «Ну я уж не знаю… Тогда пройдемте к директору». А он… Словом, кончилось тем, что все явились ко мне: Иващенко, две барышни, столяр наш и этот старец.
«Мне, — говорю, — очень грустно, уважаемый товарищ, но согласитесь сами: что кот в мешке, что блоха в ящике — разницы никакой… Придется вскрыть осторожненько вашу ценность».
Он зафырчал, засопел: «Сделайте милость, вскрывайте, режьте, жгите, только освободите меня от бесед с вами!»
И вот столяр наш, Павел Евстратыч, осторожно, точно адскую машину, ставит ящик на стол.
Ветошку долой — фанерка. Фанерку прочь, там — пакля, куча пакли. Разобрали паклю — жестянка. От дореволюционного печенья «Сиу и компания». Открыли — еще пакля. Разобрали — сигарный ящичек, тоже допотопный. Сняли крышку — вата, а в ней коробочка от лекарства. А в ней опять вата, а в вате — пудреница, в пудренице снова ватка, и уже на ней лежит крошечная желатиновая капсулка.
Берем капсулку, смотрим на нее так и сяк. В ней бумажка, а к бумажке приклеена — поверишь? — блоха! Обыкновеннейшая блоха! И надпись при ней на ярлычке вроде рецепта! Мы рты разинули.
А старик кинулся к Иващенко, вырвал свою капсулку, пошел запаковывать снова. «Это возмутительно! — кричит. — Я — энтомолог, и Морган — энтомолог! Его коллекция блох оценена в два миллиона долларов. Но такой блохи у него нет! И быть не может! Этот чертов янки смел полемизировать со мной! Он назвал меня «фантастом»! Они не ученые, а торгаши! Так вот я пошлю ему эту блоху…»
Но тут я снова прервал своего друга:
— А фамилию, фамилию его не помнишь?
Послали вниз за Иващенко. Тот явился смущенный: диковинный старик не пожелал воспользоваться услугами почтамта. На обратный же адрес на ящике Иващенко не обратил внимания. Помнил, впрочем, что фамилия была известная, литературная как будто… Не то Варламов, не то Гурилев… Но вроде бы двойная.
— Н-да! — огорчился мой приятель. — Черт, досадно-то как! На пять минут раньше, и ты бы его застал…
Но я застал, наконец, его восемью годами позже и совсем в другом месте.