Глава 41

Было легко верить в то, что я все сделала правильно, пока Саймон шептал мне на ухо ласковые слова. Однако, когда мы расстались, меня снова стали одолевать тягостные мысли. Я рассказала настоящему Саймону о существовании Путешественников. Я позволила ему наблюдать, как проникаю сквозь портал в параллельный мир. И все же кое-что я еще держала от Саймона в тайне. Элиот по-прежнему избегал меня.

Впрочем, может, это и к лучшему. Я даже представить не могла, что скажет Элиот, узнав, сколько я всего сообщила Саймону. Вероятно, он сам донесет на меня Совету. А может, он уже это сделал.

Когда я пришла домой, оказалось, что на кухне меня поджидала мама. У ног ее на полу стоял огромный кожаный чемодан. При виде меня она облегченно вздохнула:

– Где ты была, Дэл?

– В школе. Как и в любой другой день недели – за исключением выходных. А что, какие-то проблемы?

На меня нахлынуло чувство вины, и я отвернулась, делая вид, будто никак не могу развязать шарф.

– Я очень тороплюсь. Совет потребовал, чтобы я явилась немедленно. Адди все еще на занятиях, а мне не хотелось оставлять твоего дедушку одного.

– Ладно, я за ним присмотрю, – кивнула я. Сидя в гостиной, Монти смотрел какой-то документальный фильм на историческом канале и отпускал едкие замечания по поводу слов диктора, который рассказывал об исходе войны в Корее. – Как долго тебя не будет?

– Думаю, мы вернемся к ужину. Адди сказала, что сегодня она тоже будет поздно, так что тебе не придется с ней заниматься.

Что ж, по крайней мере, у нас с Саймоном появится возможность побыть наедине.

– Ладно, мне надо бежать, дорогая. Пока, папа! Я люблю вас обоих.

Я решила приготовить себе кофе.

– Как прошел день? – поинтересовался Монти, входя в кухню.

– Очень странно. – Заварив напиток, я обхватила горячую чашку замерзшими ладонями. – Попозже зайдет Саймон – мы с ним должны поработать над нашей композицией.

– Это он заставил расцвести розы на твоих щеках? – с хитроватой улыбкой спросил Монти.

– Возможно, – ответила я и потрогала лицо.

– Было бы неплохо получше разглядеть этого молодого человека, учитывая, сколько времени ты проводишь в его обществе, – сказал Монти и едва заметно подмигнул. – И с его отражениями.

Я уставилась в чашку с кофе и долго сидела молча, а потом сказала:

– Я должна была это предвидеть.

– Ха! Ради любви люди бывают готовы на все. И нельзя их в этом винить.

– Я вовсе не люблю Саймона. – Мне трудно было признаться как в своих чувствах, так и в содеянном – даже деду, который, оказывается, наблюдал за мной гораздо более внимательно, чем я предполагала. – С ним что-то не так.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – произнес Монти и похлопал меня по руке. – Не беспокойся. Я буду хранить твои секреты, а ты – мои.

Только на это мне и оставалось надеяться. Я окинула деда более внимательным взглядом. Он был аккуратно одет, застегнут на все пуговицы, причесан, и глаза у него были ясные. Похоже, сегодня один из его хороших дней.

– Ты ведь не станешь мешать нам с Саймоном, правда?

Монти скорбно посмотрел на пустую вазу, где обычно лежало печенье.

– Твоя мама ничего не пекла уже целую вечность. Ты заметила? А сейчас овсяные печеньки с шоколадом пришлись бы очень кстати.

Я, однако, была не в том настроении, чтобы заниматься стряпней.

– Хочешь мороженого?

– Для мороженого сейчас слишком холодно. Роуз всегда держала в доме овсяное печенье с шоколадом. Мы никогда без него не оставались. Кстати, твоя мама использует рецепты Роуз. Ты знаешь это? – Голос Монти звучал отстраненно, его взгляд был устремлен куда-то вдаль. – Интересно, есть ли у нее такое печенье сейчас? Где бы она ни находилась, печет ли она его до сих пор?

Трудно было понять, действительно ли Монти впал в прострацию или просто пытался добиться своего. В любом случае мне бы не хотелось, чтобы он в самый неподходящий момент побеспокоил нас с Саймоном.

– Итак, значит, печенье… – сказала я.

Когда Саймон позвонил в дверь, едва ли не все вазы в кухне были заполнены печеньем. Монти сидел за столом, поедая очередную порцию и запивая ее молоком. Судя по всему, он был доволен жизнью.

– Я открою.

Встав, я откинула назад растрепавшиеся пряди. Монти кивнул и запихнул в рот очередной кусочек лакомства, и я подумала, что мама меня убьет, узнав, сколько сладкого он съел. Впрочем, открыв дверь и увидев на пороге Саймона, я сразу забыла обо всем на свете.

– Привет, – сказала я, не зная, куда деть руки. – Как тренировка?

– Я был немного рассеянным, – ответил Саймон, ставя на пол рюкзак, и слегка прищурил темно-синие глаза. – У тебя что-то белое на лице.

– Это мука, – объяснила я и провела ладонью по лбу. – Я пекла печенье.

Он принюхался и осторожно провел большим пальцем по моей щеке.

– Я не все вытерла?

– Все.

Пальцы Саймона обхватили мою шею. Он привлек меня к себе и поцеловал в губы.

Наконец я нашла применение своим рукам. Положив их на плечи Саймону, я буквально повисла на нем. Его волосы оказались слегка влажными после душа и восхитительно пахли мылом и свежестью. От него также исходил запах мяты – значит, почистить зубы он тоже не забыл. Одной рукой Саймон развязал ленту, стягивавшую мою волосы в узел на затылке, другой стал гладить полоску обнаженной кожи на спине, над поясом джинсов.

В этот момент я почувствовала, что ни о чем не жалею.

– Ты, наверное, приятель Дэл, – раздался знакомый слегка надтреснутый голос у меня за спиной.

Монти стоял в дверях кухни.

Саймон замер на месте, а затем сказал:

– Я думал, ты дома одна. – Он шагнул вперед и протянул Монти руку. – Меня зовут Саймон Лэйн, сэр.

– А меня Монтроуз Армстронг. Я давно хотел с тобой познакомиться.

Монти чуть задержал руку Саймона в своей, считывая его частоту. Я не сводила глаз с его лица, пытаясь по выражению угадать результат проверки: если бы в частоте Саймона что-то было не так, Монти наверняка бы это почувствовал.

Наконец рукопожатие закончилось, и Монти одобрительно кивнул. Я облегченно вздохнула.

– Знаешь, паренек, Дэл моя любимица.

– Моя тоже, – сказал Саймон и положил ладонь мне на спину.

– Она испекла печенье. Думаю, тебе стоит попробовать.

Не обращая внимания на мой предостерегающий взгляд, Саймон прошел в кухню. Слушая, как он восторгается печеньем, я лихорадочно придумывала подходящий предлог, под которым мы могли бы уйти из дома.

– Значит, вы вместе сочиняете песню? Такое задание вам дала преподавательница по музыке? – поинтересовался Монти.

Прежде чем ответить, Саймон прожевал и проглотил кусок печенья.

– Ну да. Знаете, мне здорово повезло, что я попал в пару к Дэл. Она просто гений.

– А у тебя разве нет музыкальных способностей? – с легким удивлением спросил Монти.

– Нет, сэр. Чего нет, того нет. А вот в вашей семье, по словам Дэл, у всех абсолютный музыкальный слух.

– Вот как? Значит, она тебе об этом рассказала?

В голосе Монти ничего не изменилось, но по глазам было заметно, что он насторожился.

– Нам пора заниматься, – произнесла я, поспешно увлекая Саймона в гостиную.

– Он что, тоже из ваших? – прошептал он. – Ну, из Путешественников?

– В нашей семье все Путешественники. И Элиот. Но Монти… Он занимался этим слишком долго, и теперь с ним не все в порядке.

– А мне он показался вполне нормальным, – сказал Саймон, садясь за пианино.

– У него бывают хорошие моменты, а бывают плохие. К тому же дед явно старался произвести на тебя хорошее впечатление.

– Разве я какой-то особенный гость?

Саймон просунул палец в одну из петель на поясе моих джинсов.

– Конечно. Еще какой, – улыбнулась я.

– Я весь день думал о тебе. Ну, о том, что я про тебя узнал. Все это кажется невероятным.

– Нет ничего невероятного.

Руки Саймона мягко сжали мои пальцы.

– А есть миры, где научились лечить рак?

Я перестала улыбаться.

– Не знаю. Наверное. Но…

– Мы могли бы взять мою маму в такой мир?

Лицо Саймона в это момент светилось такой надеждой, что я, не выдержав, отвернулась. Мне ужасно не хотелось становиться тем человеком, который вернет его с небес на землю, но выхода не было.

– Это невозможно, – ответила я. – Помнишь, что произошло, когда ты хотел пройти через портал вместе со мной? Если ты не Путешественник, то не сможешь пересечь границу между мирами.

Мне показалось, что после моего ответа тени под глазами Саймона стали гуще. Он медленно провел ладонью по лицу и предпринял новую попытку:

– А как насчет того, чтобы доставить лекарство сюда?

Я понимала, что, отвечая, мне следует тщательно подбирать слова, чтобы не ранить Саймона слишком больно. Впрочем, в любом случае мои слова стали бы для него ударом.

– Перенос объектов из отраженных миров запрещен. Это слишком опасно.

Саймон с горечью усмехнулся:

– Но ведь это всего лишь лекарство. Какую оно может представлять опасность?

Я подумала о рисунке, который вручил мне один из отраженных Саймонов, тот, кто писал этюды на кладбище. В свое время я опрометчиво сунула его в свой рюкзак. Даже сейчас, когда он был спрятан в одном из выдвижных ящиков стола, от него исходил едва заметный диссонанс. А ведь это было лишь пассивное напоминание, а не предмет, способный вызывать в окружающем мире реальные материальные изменения.

– Дело не в размере и не в свойствах объекта. Дело в тех изменениях, которые он провоцирует. А присутствие в Главном Мире человека, которого там быть не должно – одно из самых сильных изменений. Коррекции такого масштаба – против правил.

Саймон отпустил мои руки. Было видно, что мои слова не только шокировали его, но и привели в ярость.

– Значит, ты отказываешься спасти мою маму из-за того, что у тебя из-за этого могут возникнуть проблемы?

Я тоже начала закипать.

– Пойми, я не могу. Если я дам твоей маме лекарство из параллельного мира, разница в частотах может в итоге нанести ей еще больший ущерб, чем болезнь. – Я вспомнила об аномалии, о страшных инверсиях и о том, что Саймон каким-то образом связан с ними. – Лекарство может разорвать ее пополам. И учти, ущерб будет распространяться. На тебя и на всех, с кем или с чем она будет контактировать. Ты можешь просто исчезнуть. Я не хочу, чтобы это снова случилось с тобой из-за меня.

Он застыл, словно пораженный громом.

– Снова?

Я молча провела пальцем по клавишам пианино.

– Дэл!

– Я не просто наказана, а временно исключена из Путешественников. Точнее, мне запрещено посещать параллельные миры без сопровождения. Понимаешь, несколько недель назад во время планового занятия мы с Адди попали в один отраженный мир, который оказался нестабильным. В этом мире существовали и вы с Игги. Я что-то напутала с цепочками последствий и… В общем, все исчезло. Я разделила целое ответвление от Главного Мира.

– Разделила?

– Да. Это похоже на подрезание ветвей у дерева. Только отрезанная ветка… разрушается.

Я опустилась на стоящий перед пианино стул рядом с Саймоном.

– Ты хочешь сказать, что и я тоже разрушился? – уточнил Саймон с нервным смешком.

– Твое отражение. Ты – Оригинал, ты живешь в Главном Мире, поэтому на тебя это никак не повлияло. Но если мы начнем переносить в Главный Мир предметы из его параллельных ответвлений, это нанесет ему ущерб. Так и с лекарством. Оно способно разрушить ткань Главного Мира вокруг твоей мамы. И тогда ты тоже можешь исчезнуть. Вы с ней – оба.

Я уперлась лбом в плечо Саймона, почувствовав, что его мышцы напряжены. Он был как натянутая струна.

– Прости. Мне очень жаль…

– Не извиняйся. – Интонация, с которой были сказаны эти слова, заставила меня поежиться. – Тогда какой во всем этом смысл?

По телу у меня побежали мурашки. Там, на складе спортинвентаря, Саймон говорил, что Путешествия – нечто поразительное. Там он считал, что и я сама была поразительной.

«Я не могу понять, что ты за человек, а мне этого хочется». Теперь, похоже, Саймон во мне разобрался, и я перестала быть для него загадкой. И той девушкой, которую он когда-то целовал под дождем и в своих снах, тоже. Выходит, я являлась для него лишь средством для достижения определенной цели?

Но ведь и я ничем не лучше. Я использовала свой дар Путешественника, чтобы получить то, чего не могла добиться обычным путем.

– Какой смысл в этих ваших Путешествиях, если вы не можете спасать людей? Делать мир лучше?

– Путешественники верят, что целостность Главного Мира – самое важное. Это – нечто вроде ствола огромного старого дерева, а остальные миры – его ветки и молодые побеги.

– Значит, весь мир – дерево. Здорово. Очень экологично.

– Если одна из ветвей повреждена или больна, это ведет к ослаблению дерева. Если таких случаев слишком много, дерево может погибнуть. Поэтому мы стараемся компенсировать ущерб, не допускать распространения заболевания. Иногда это означает, что мы вынуждены позволять свершиться негативным событиям.

– Чушь собачья. Речь идет о моей матери. – Саймон снова взял мои руки в свои. Я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь – такое отчаяние прозвучало в его словах. – Ты сказала, что лекарство может ей навредить, даже ее убить. Значит, этого может и не случиться. Это все равно лучше, чем то, что с ней происходит сейчас. Пожалуйста, Дэл.

– Я не могу.

– Можешь. Ты ведь постоянно нарушаешь правила. Ты сделала это сегодня, когда рассказала мне о Путешественниках. Почему не сделать это еще раз, если это может принести кому-то реальную пользу?

Я почувствовала, что вот-вот сдамся, – горе, звучавшее в каждом слове Саймона, поколебало мою решимость. Мой взгляд упал на ноты написанной нами композиции. Основную ее тему Саймон позаимствовал у одного из своих отражений. Это еще раз напомнило мне об ошибках, которые я наделала, – если только это можно было назвать ошибками. Я покачала головой, поняв наконец то, что мне часто говорили родители, пытаясь меня вразумить.

– Мне правда очень жаль, Саймон. Даже если что-то возможно, это не значит, что мы должны это делать.

Если ты прямо говоришь своему парню или тому, кто почти стал твоим парнем, что не станешь спасать его смертельно больную мать, это может разом испортить ваши отношения. Саймон ушел через несколько минут после нашего разговора. Он выглядел оскорбленным, разочарованным и не смотрел мне в глаза.

Я не могла винить его за это. Но его реакция меня тоже несколько разочаровала. Я всерьез задумалась над тем, не совершила ли я ошибки, доверившись ему.

– Дэланси! – позвал Монти из кухни через несколько секунд после того, как Саймон покинул дом, довольно сильно хлопнув дверью.

– Только не говори мне, что ты опять проголодался.

Сидя у барной стойки, дед наигрывал на воображаемом пианино воображаемую мелодию.

– Ты ведь рассказала ему про нас, так?

У меня не осталось сил для того, чтобы врать и изворачиваться.

– Он видел, как я перехожу из Главного Мира в параллельный. У меня не было выбора.

Брови Монти, похожие на две мохнатые белые гусеницы, вздернулись кверху.

– Быстро он ушел. Вы что, поссорились?

– Его мать очень больна. Он хотел, чтобы я доставила из параллельного мира лекарство для нее.

– Судя по выражению твоего лица, ты ему отказала.

Я взяла печенье, но так и не положила его в рот.

– А что мне оставалось делать? Ведь неизвестно, что из этого получится. Тем более при подобной аномалии, которая вызывает столько проблем. Он просто не понимает, что мы поставили бы на карту.

– А разве кто-нибудь понимает? Ты бросаешься словом «бесконечность», будто понимаешь, что это такое, хотя на самом деле не имеешь об этом ни малейшего представления. То же самое можно сказать и обо всех нас. Что бы ты ни думала о бесконечности, ты не в состоянии понять, что это такое. Она больше, чем твои самые смелые представления о ней. А люди имеют такое же смутное представление о своих способностях – и, надо сказать, весьма ограниченное.

Я переломила печенье пополам, потом еще раз и еще. Из моих рук на барную стойку посыпались крошки.

– Он никогда со мной больше не заговорит.

– Ишь ты. А ты ему веришь?

Хотя я всего несколько минут и засомневалась в Саймоне, ответ был очевиден.

– Да, верю. В нем есть что-то такое… Не знаю что. Но оно много для меня значит.

– Понимаю. А если бы был способ спасти его мать, не подвергая риску Главный Мир, ты бы попыталась это сделать?

– Конечно.

– Так скажи ему это. А потом найди способ. – Монти подмигнул мне. – Не забывай о бесконечности, Дэл. Нет ничего невозможного.