Часть шестая. Смерть Охотника

Когда он нашел труп серого волка с перерезанным горлом и выколотыми глазами, Майкл Галлатин понял, что они пришли за ним.

Он сидел в коричневом кожаном кресле в прихожей своего дома, который когда-то был церковью, а ныне являлся для него собственной святыней — местом одиночества и размышлений. Это было здание из красных кирпичей, пересеченных белым раствором. У бывшей церкви была узкая башня с белым шпилем и дорожкой вокруг нее. В башне стекла были витражными, окрашенными в темно-красный и темно-синий цвета.

Тьма собиралась снаружи в густом валлийском лесу, который защищал дом Майкла Галлатина от остального мира. Это был одиннадцатый день июля 1958-го года. Он слушал «Жаворонка» Ральфа Воана Уильямса на своем проигрывателе и знал, что, когда музыка умолкнет и упадет полная тьма, он встанет с кресла, на котором провел уже бессчетное количество времени за чтением или прослушиванием музыки, и выйдет им навстречу.

Потому что они пришли за ним. И он сомневался в том, что вернется в этот дом живым. А если и вернется, то уж точно не таким, как прежде… и дом будет уже не таким, каким он его оставил.

Они были профессионалами. Убийцами самого высокого класса. Сколько их было там, в темном лесу, ожидавших его? Он не знал. Но они казнили одного из его волков, одного из его товарищей, и он понимал, что если не выйдет к ним сегодня сам, то следующей жертвой станет другой его товарищ.

Они не остановятся, пока все его друзья по стае не умрут от быстрого клинка, а затем не будут изувечены каким-нибудь зверским восточным инструментом. Майкл не мог этого допустить.

Поэтому он сидел в обществе музыки, дожидаясь полной темноты.

На нем были черные туфли с мягкой подошвой, серые брюки и синяя хлопковая рубашка. Воздух снаружи был теплым — не по сезону теплым для валлийского лета.

Луна охотника сегодня имела форму косы, идеально подходящей для вырубки прошлого, более не нужного в этом мире.

Он был потрепанным жизнью сорокавосьмилетним мужчиной. Его густые волосы по бокам покрыла сероватая седина, а спереди они и вовсе стали почти белыми. Его лицо все еще обладало той грубой, дикой красотой, а глаза по-прежнему были ярко-зелеными, но он понимал, каким медлительным стал. Он знал, что возраст начинает брать свое. Знал, что должно было произойти, если ему удастся пережить эту ночь. Он был уже не тем человеком, что раньше… и уже давно не был волком.

Майкл задумался о том, чтобы встать и опрокинуть в себя залпом стакан «Талискара» — своего любимого шотландского виски с острова Скай — и не стал ограничивать себя в этом желании. В нем чувствовался соленый привкус моря, которым Майкл так наслаждался. Одна порция напитка была приятной, но следующий стакан уже мог дать убийцам дополнительное преимущество. Нет, если он переживет эту ночь, то, пожалуй, именно этим чудесным напитком сможет отпраздновать свое выживание на рассвете. Но он всерьез сомневался, что ему действительно доведется еще хоть раз выпить «Талискар».

Левое плечо беспокоило его сегодня. Плечо, которое он сломал в результате крушения самолета «Вестланд Лисандр» в Северной Африке в 1941-м году. Теперь сломанные когда-то кости были капризными и приносили немало неприятностей. Его правая нога вела себя сегодня не менее предательски. Он повредил ее в двух местах: когда попал под лавину в Монте-Леоне в 1952-м году на пути к печально известному профессору убийства доктору Шаттерхенду и доктору смерти Сабрине Неве. У него возникали периодические головные боли в ответ на неиссякаемое множество ударов кулаками, дубинками и другими предметами, целью которых было оглушить его или выбить мозг. Удивительно, что хоть что-то от этого мозга до сих пор было при нем.

Он проверил свой «Ролекс». Рядом с ним на столе находился футляр, в котором содержались наручные часы «Брайтлинг» с простым кожаным коричневым ремешком. Он хранил эти часы, но никогда не надевал. Они были переданы ему не для того, чтобы он носил их…

Музыка закончилась на своей последней высокой, но мягкой и протяжной ноте.

Он поднялся. Тьма снаружи была почти непроглядной. Он снял «Ролекс», снял туфли, носки, штаны, нижнее белье и рубашку, после чего вышел за дверь летней ночью и, набрав полную грудь воздуха, с которым пришли ароматы летних сосен, влаги и зеленого мха, подумал, что, возможно, уже никогда не вернется домой.

Он был уверен, что хоть кого-то из них на тот свет он с собой заберет. Майкл Галлатин не собирался уходить легко и без боя. Он не уйдет, не потребовав ответной платы.

Открытие клетки души на этот раз было труднее, чем раньше. Петли ее немного скрипели. Волк уклонялся, желая остаться спокойным. Он пришел, когда его поманили, и ответил на зов, но это был более старый волк, медленный волк, который колебался и не желал новой боли.

Потому что боль была единственным, что не уменьшилось. О, нет, она стала лишь многократно сильнее. Сегодня волку предстояло тяжелое перерождение, и тяжелым будет повторное рождение для Майкла Галлатина, если таковое состоится. Старые кости — как для волка, так и для человека — изменялись медленнее. Боль была изысканной. Боль, которая приносила с собой ароматы, звуки, цвета и формы, и — в результате настоящего взрыва ощущений — для обычного человека она была почти невыносима.

Почти…

Но с ней всегда приходила сила. И пусть поначалу превращение отбирало силы, тому, кто выдержит, оно отплачивало сторицей. Это все еще было альфой и омегой волка, и даже сквозь эту боль превращение из человека в волка и обратно стоило того, чтобы его совершить.

Майкл прошел мимо темно-зеленого «Рендж-Ровера». Он изменился, став перед своей церковью. Изменился в темноте под желтой косой луны, висевшей среди облаков. Изменился под светом миллиардов звезд. Да, боль была ужасной и, может, даже заставила его пролить несколько слез, но он изменился.

Он никогда не просил об этом. Никогда не мечтал об этом, будучи восьмилетним мальчиком в России, когда следовал за дрейфовавшим прочь от него белым воздушным змеем, уводившим его все дальше в лес, столь напоминавший тот, в который он собирался отправиться сейчас, здесь, в Уэльсе. Нет, он никогда не просил об этом. Такая судьба была навязана Майклу против его воли.

И теперь, когда он обратился в зеленоглазого волка, шерсть на боках которого была уже больше серой, чем черной, двигаясь немного скованно за счет прошлых травм, он задумывался, что все эти годы он был не столько лесным охотником, сколько пустынным странником. Похоже, таковой была судьба всех представителей рода человеческого — странствовать в пустыни. Некоторым навязывали ее, а некоторые не хотели долго ждать и выбирали ее сами. А ведь пустыня может быть смыслом жизни любого человека с первых дней и до самого конца. Можно рассматривать любую пустыню, но это, так или иначе, будет пустошь без начала, без края и без опорных точек или мест для отдыха. Это было место жестоких требований, где каждая ошибка могла стать фатальной. Это было место, которое продолжало день ото дня пытаться заставить человека пасть ниц и сделать его настолько одиноким, что сердце его разбивалось на тысячи кусочков. Майкл чувствовал себя таким странником, сидя в своем кожаном кресле в здании бывшей церкви, и сердце его действительно разлеталось на мириады осколков, когда он вспоминал имя одной женщины и ее прикосновения в ночи.

Майкл не мог отправиться туда. Не в то место, где она могла бы дождаться его хоть когда-нибудь.

Ибо что есть ликантроп в глазах Божьих?

Поэтому он опустил свою волчью голову, и его волчье тело двинулось вперед. И хотя старая боль травм и не утихнувшая боль от обращения все еще замедляла его, он влетел в лес почти беззвучно с огромной скоростью, а глаза его принялись отслеживать каждое движение в хитросплетениях древесных стволов и густой листвы. Они были здесь. Они были близко. Сегодня вечером в эти края придет смерть.

Смерть всегда сидела у него на плече, всегда смотрела на него сквозь маски лиц множества его врагов. Пока он бежал, разыскивая убийц в валлийском лесу, он размышлял о своих злоключениях на карибском острове Огастина Мирё — промышленника, который продал свою душу и свои планы ракетно-ядерного вооружения китайцам. Он думал о своей борьбе против созданного наркотического яда под названием «Хамелеон», который родился в Париже, переехал в Рио-де-Жанейро и завершил свой жизненный путь в джунглях Амазонки. Он вспоминал о бегстве с Аврором Бардо с тонущей подводной лодки Эдварда Винтергардена в полярных льдах, вспоминал бассейн Барракуды Саймона Толлемаша и кровавую резню на поле для гольфа в Сент-Эндрюсе. Он вспомнил Трагга, убийцу с гипнотическими глазами и двухцветными туфлями. Майкл мог проследить в своей памяти каждый шаг в смертельной забаве Фананатха По. Все эти и другие люди, которые грозились завершить его жизнь самым насильственным образом, хранились в его воспоминаниях по сей день, хотя некоторых из них он страстно желал бы забыть, но был не в силах это сделать. Он мечтал бы забыть Гинши Казоку из семейства Серебряной Нити и мечтал забыть о том, как погиб человек, который иногда представлялся именем Мэллори… но не мог.

Вот, почему сегодня он был охотником. И поэтому не готов был умереть, не забрав с собой, по меньшей мере, одного из явившихся за ним убийц.

Он двинулся вперед, придерживаясь легкого темпа и наслаждаясь воздухом со всеми его недоступными для недостаточно чувствительного обоняния людей ароматами. Эти убийцы были осторожны. Они явно использовали маски с запахами, одновременно простыми, как сосновое мыло, и сложными, как гомеопатические средства. Семья Серебряной Нити славилась созданием экзотических лекарств, которые нашли свое применение в криминальном мире и заняли определенную нишу на черном рынке. Было известно, что Серебряная Нить протягивалась через тысячи гобеленов в десятках стран, и попытка устранить это глобальное переплетение денег и власти была невозможной и даже фатальной для любого человека или целой спецслужбы. В прошлом году Майкл преуспел лишь в малой части, разбив фракцию Серебряной Нити в Гонконге. Один из их складов оружия оглушительно взлетел на воздух, а курьер с большим чемоданом, полным денег, обнаружил, что смотрит в упор на набор опасных клыков, буквально за секунду до того, как они схватили его за горло. Вездесущая пресса осветила новость, что плавучий особняк магната и лидера Серебряной Нити Энтони Тонга погрузился на дно заливом вместе с телом хозяина.

Когда он приблизился, кто-то пошевелился. Кролик, бегущий прочь от своей погибели. Не очень далеко ему удалось пробежать до того момента, как другой волк появился в ночи, чтобы наброситься на него, разорвать на куски и съесть.

Майкл продолжал красться по земле, держа голову низко. Здесь было много других волков. Настоящих волков — не таких чудес природы, как Майкл Галлатин. Они приходили сюда и оставались здесь, пока им хотелось, а затем снова удалялись. Несколько человеческих охотников иногда видели среди этой стаи и Майкла, присматривая шкуру для своего нового вещмешка, однако стая считала его альфой и под его командованием устраивала непрошеным гостям теплый прием. Два дня назад в районе, который Майкл именовал «Четырьмя братьями», потому что он представлял из себя пологий луг с четырьмя гранитными валунами, появился новый волк — угольно-черный и пахнущий мужественностью. Он возлежал на одном из камней, купаясь в ярком солнечном свете. Когда он увидел Майкла, то тут же сел вертикально, вероятно, признав в нем вожака стаи с седыми боками. Майкл заметил, что у этого нового самца были на редкость яркие голубые глаза, а манера, с которой он себя держал, заставляла задуматься, что он в будущем собирается побороться здесь за первенство.

Старость, что ни говори, настоящая стерва.

Внезапно посреди своего пути сквозь лес Майкл остановился. Он что-то почувствовал… медленное движение, скольжение от одного пятна чистой непроглядной тьмы к другому. Совершалось это почти неслышно, однако напряжение мускулов улавливалось обостренным чутьем волка. Он не был уверен, что притаилось там, в темноте, но знал, что оно там было.

Где-то вдалеке закричала сова, и ей почти сразу вторила другая. Шум ночных насекомых сливался в один низкий гул.

Он ждал, все его чувства обострились.

Когда Валентин Вивиан ушел на пенсию шесть лет назад в свое поместье в Уэссексе и начал писать романы, издающиеся в мягкой обложке, которые ни один читатель не смог бы воспринять всерьез, новый энергичный и инициативный молодой человек взял бразды правления в секретной службе в свои руки. Он приступил к работе, едва сойдя с плиты Оксфорда — этот любитель твидовых пиджаков и полковых галстуков «Королевских Зеленых Курток»^[20], и он так много курил трубку, что устраивал в своем кабинете плотную дымовую завесу.

Этот новый юноша по имени Кордвинер однажды встретил Майкла Галлатина в своем кабинете с резким заявлением.

Понимаю, что вы настоящий герой, сказал он тогда. Но на тот момент Кордвинер ничего не понимал. После его вызвал к себе Валентин Вивиан, и новый глава секретной службы прибыл в поместье, где мастер напряженного сюжета прервал свой последний опус, чтобы объяснить ему положение дел. С этого момента он должен был удостовериться, что Майкл Галлатин не находится где-нибудь поблизости от его офиса. А желательно было еще и по углам заглядывать, чтобы убедиться, что Майкл Галлатин не скрылся за ближайшим фикусом.

Майкл возобновил движение через валлийский лес. Медленно… медленно… дюйм за дюймом. Его левое плечо протестовало против этого движения, а правая задняя нога иногда отзывалась легкими судорогами, но зоркие глаза безотказно отслеживали каждое движение в пространстве, оценивая расстояние и различая самые тонкие очертания в ночной тьме. Он принюхался к воздуху. Уши стали торчком и чуть задрожали.

После инцидента в Гонконге Мэллори приехал в Уэльс, в обитель майора. Майклу всегда казалось, что Мэллори держит себя как человек более старшего возраста, однако во время той встречи он — в своем синем костюме и с белоснежной шевелюрой, делавшей его чем-то похожим на орла — показался ему намного старше, чем в тот день, когда они сидели и пили «Гиннес» на аэродроме в Северной Африке шестнадцать лет назад. К настоящему моменту Мэллори было уже за семьдесят, однако в своей душе он, несмотря ни на что, сохранил задорного и открытого мальчишку, которым когда-то был.

Валентин Вивиан был главой Секретной Службы. Кордвинер Как-Его-Там заменил его теперь, хотя не годился ему в подметки. Но Майкл знал, что теперь этот человек просидит в кресле главы спецслужбы очень и очень долго — это пожизненная должность.

Суть визита Мэллори, как он сам сказал, состояла в том, что Серебряная нить сделала несколько снимков с помощью длиннофокусной камеры «Ляйка», и на эти снимки попал Майкл Галлатин — его поймали в весьма неудачный момент. Не требовалось объяснять в подробностях, что именно Мэллори имел в виду. Теперь семейство Серебряной Нити имело фотографическое доказательство того, что Майкл умеет обращаться в волка.

Будь очень осторожен, сказал ему Мэллори. Они могут явиться за твоей кожей, твоим сердцем или твоей головой. Либо захотеть забрать все сразу. Попомни мои слова, майор, будь очень осторожен.

Но прошло меньше месяца, и уже сам Мэллори не сумел проявить достаточно осторожности. Больше недели он числился пропавшим без вести, а после его нашли в багажнике брошенного такси на свалке в Восточном Лондоне с перерезанным горлом и выколотыми глазами. Валентин Вивиан нанял небольшую группу телохранителей и отправился в путешествие по Америке в качестве писателя под творческим псевдонимом Эвелин Тедфорд, а Кордвинер — новый начальник — тем временем купил себе бойцовскую собаку, чтобы та патрулировала территорию его дома и обходила по периметру недавно приобретенный электрический забор.

Ему показалось, или что-то пошевелилось?

Майкл затаился и прислушался. Снова заухала сова, и вторая отозвалась ей. Майкл подумал, что, возможно, эти звуки издавали и не совы…

Ночь висела на грани насилия.

Возможно, в том и суть героизма, часто думал Майкл в прежние смутные времена. Быть человеком действия. Сейчас, пройдя через все то, через что ему пришлось пройти за всю свою жизнь, он лишний раз убедился, что Рольф Гантт был прав.

И ведь все любят героев, но сами герои обречены на одиночество. В том состоит его природа — быть одиночкой. Проживать жизнь на своих условиях и в свое время, не торопиться в забвение, потому что забвение жаждет получить героя так же, как любого другого человека. А что же до любви? Ах, да. Любовь. Какая женщина может по-настоящему полюбить героя? Да, они могут хотеть касания плоти героя, хотеть лечь с ним в постель и оставить себе какое-то героическое воспоминание длиной в целую ночь, но это никогда не заходило дальше. Когда приходил черед выбирать, только обычный человек мог завоевать женское сердце. Человек, любящий мясо с картошкой; человек, остающийся дома, когда на улицах опасно, потому что жена и дочь (или сын) хотят видеть его рядом с собой; человек, живущий лишь мечтами о героизме. А настоящий герой может только мечтать об обычной жизни.

Но для лесного охотника это было недостижимо.

Смерть охотника маячила на грани разума Майкла в эту ночь, как это было уже много раз прежде, во время множества других ночей. Он был стар и очень устал. Ему было больно, и он стал медлительным. Что могло ждать впереди охотника, который уже всего себя отдал? Оставалось только одно: отдать жизнь в обмен на преображение из нынешнего состояния в нечто совершенно неизведанное, как преображается последняя нота «Жаворонка», растворяясь в пространстве и медленно угасая.

Но теперь он услышал не легкую ноту. О, нет, звук, от которого дрожь пробрала волчье тело до самых костей, а глаза округлились, был далеко не легкой звенящей в воздухе нотой.

Это был настоящий взрыв, который разнесся по лесу и эхом отразился от каждого камня на лугу «Четырех братьев».

Он понял, что это был звук разрушения его дома.

Несколько взрывов последовало следом за первым. Он увидел, как огонь взметнулся вверх сквозь деревья, и услышал запах пороха в ветре. Они разорвали его церковь на части, чтобы Майкл Галлатин больше не мог найти там свое пристанище. Нет, они хотели, чтобы он оставался под открытым небом. Хотели, чтобы в последние свои минуты он испытал страх, потому что они могли двигаться в темноте так же тихо, как волки.

И тут перед ним показалась тень — очень близко — и черная стрела из черного лука, выпущенная ниндзя в черном, настигла его со змеиным шипением.

Даже когда Майкл Галлатин попытался вильнуть в сторону, чтобы увернуться, он уже знал, что стрела найдет свою цель.

Так и случилось. Она ударила его в правый бок. Ее мягкий пластиковый наконечник, размером со спелый рис, разорвался при контакте, и правый бок, усеянный седыми волосами шерсти, оказался окроплен ярко-зеленым химическим веществом, фосфоресцирующим в темноте. Теперь он стал заметной целью.

Ниндзя снова сдвинулся с места. Рука в перчатке раскрылась и снова сжалась.

Сеть из какого-то тонкого и податливого металла поймала на себя лунный свет, раскрывшись в воздухе. Она поплыла к ликантропу, расширяясь во время движения.

Майкл увидел упавшее дерево слева от себя, и узкое пространство между ним и землей. Он бросился в отверстие, его когти взрыхлили землю для лучшего сцепления.

Сеть врезалась в дерево над ним, зацепилась за отростки мертвых ветвей, а волк затаил дыхание и, чтобы размять грудную клетку, чуть поелозил под стволом. Затем он быстро повернулся лицом к нападавшему. Разбежавшись, он мощно оттолкнулся от земли задними лапами и упал на ниндзя.

Но все оказалось не так просто, потому что противник отступил. С невероятной скоростью, которая превратила волчий прыжок в замедленное упражнение, убийца ударил наотмашь и попал Майклу в живот. Когда тело волка снова развернулось, его пронзила страшная боль, а ниндзя уже восстановил собственное равновесие и направил свой каменный кулак в грудь зверя. Майкл повалился в кусты, потеряв своего врага из виду.

Волк постарался превозмочь боль, сделал мучительный вздох и поднялся. Он увидел, что ниндзя движется к нему сквозь листву слева. Позволив себе лишь секунду промедления на то, чтобы рассчитать расстояние и скорость, он бросился на противника.

Ниндзя был быстрым и ловким, но сейчас… он все же находился в мире волка.

Майкл поймал правую ногу убийцы, зажал ее между зубами и раздавил. Ниндзя страдал от боли молча, он не издал ни звука. На одной ноге он отскочил к ближайшему дереву и начал взбираться на него, используя маленькие металлические крюки на сапоге. Майкл вскочил и поймал этого человека за левую лодыжку, после чего резко дернул его вниз. Ниндзя развернулся и, как закоренелое животное, принялся сражаться за свою жизнь, пуская в ход все, что у него было: кулаки, врезающиеся в череп, колено, бьющее волка по морде, напряженные пальцы, тянущиеся к глазам, и край ладони, способный перебить горло. Это был молчаливый смертельный танец, пока церковь оборотня трещала в языках пламени, а красивые искры взлетали до небес.

По голове Майкла пришелся удар, заставивший его взвыть от боли. Он уклонился от следующей атаки, которая могла ослепить его. В следующий миг инстинкт хищника подсказал, откуда придет опасность, и челюсти метнулись туда, чтобы встретить ее. Он хрустнул пальцами и разорвал человеческую плоть в клочья. Кровь брызнула в воздух. Ниндзя издал тихий шум, похожий на вздох смирения. Его оставшаяся рука метнулась к Майклу с тонким лезвием ножа, которое она в следующее мгновение погрузила в плечо волка.

Но теперь Майкл испытывал слишком сильную жажду крови, и резкий укус японской стали не оттолкнул его. Когда ниндзя вытащил нож, чтобы ударить снова, волк ухватил его за локоть и сильными тисками челюсти сломал кости, почти оторвав конечность. Нож вывалился из мертвых пальцев. Майкл схватил ниндзя за горло и разорвал его от уха до уха. По его морде потек кровавый ручей. Затем что-то опустилось на землю рядом с ним, и в глаза ударил дым. Он почувствовал запах горького миндаля. Легкие вспыхнули, сердце забилось быстрее. Майкл задержал дыхание, когда вторая газовая граната взорвалась у него за спиной. К битве присоединился второй ниндзя.

Майкл позволил первому соскользнуть на землю, затем повернулся и побежал, развив максимально возможную для своего тела скорость. Справа от него взорвалась третья граната, извергнув из себя ядовитое облако. Майкл зажмурился и побежал вслепую, но даже нескольких вдохов было достаточно, чтобы сбить его с толку. Он подумал, что, должно быть, именно таким образом, они дезориентировали одного из волков его стаи, а затем перерезали горло и выкололи глаза. Возможно, так же газ сработал и с Мэллори. Он начал понимать, что его врожденное чувство направления постепенно покидает его. Где он и куда направляется? Он оказался в чаще, провалился в тернии и полетел вниз по небольшому склону, снизу которого располагалась небольшая лужица, пахнувшая тиной. Он опустил голову в воду и попытался вымыть их, потрясая головой, очищая их от влаги. Затем, как мог, постарался остудить водой горящий язык.

Тяжело дыша через опухшие легкие, он стоял, пытаясь унять сердцебиение. Майкл видел лес сквозь плотную завесу тумана. Едва пошевелившись, он пошатнулся.

Подожди, приказал он себе, продолжая дышать — глубоко и медленно. Может быть, у него получится нормализовать дыхание и отрегулировать пульс? Майкл слушал ночь и то, что звучало в этой ночи. Сколько ниндзя было там — у него не было никакой возможности узнать это. Нужно было выбраться из этой впадины, прежде чем они найдут его здесь в таком состоянии.

Но куда идти?

Ответ был только один.

Вернуться к тому, что привело его к трейлеру Октавия Злого в глубокой ночи. Вернуться к тому, что вывело его из разрушенной церкви в русской глубинке, когда он увидел Валентина Вивиана, которого уводили люди с оружием. Вернуться к тому, что заставило его спросить Пауля Вессхаузера, сможет ли тот соорудить торпеду. Вернуться и столкнуться снова с пистолетом Рольфа Гантта, но сказать, что он не позволит никому диктовать ему, как проводить последний день в жизни. Вернуться к рассказу Снеговика из Гестапо, чтобы заставить его убрать руки от Франциски Люкс.

Вернуться к тому, чтобы быть человеком, даже если он при этом будет в шкуре волка. Вернуться к бою.

Как и всегда… возвращаться в бой.

Майкл Галлатин выбрался на берег, постарался сохранить равновесие и протиснулся в чащу сквозь тернии, прекрасно понимая, что фосфоресцирующее свечение на его боку выдаст его в любую минуту.

Он готов был убивать и умирать. Но собирался побороться за жизнь до конца, потому что это был его основной инстинкт.

Ветер шевелил листву деревьев на старых ветках.

Это был зенит лета, и, глядя на косу луны, Майкл открыл рот и завыл в знак того, что для него значила жизнь. В знак радости и скорби. Все это было важно для него в великом балансе жизненных явлений. Он выбрал свой путь. Выбрал самостоятельно. И он думал — он надеялся — что прошел его хорошим человеком, а не только диким зверем.

Они вырвались на него из темноты.

Их было двое. Один закрутил вокруг горла Майкла цепь, тут же сжав ее так крепко, что кровь застучала у него в голове. У второго была дубинка в одной руке и сеть в другой, и Майкл осознал, что его хотят не убить, а поймать в ловушку. Чтобы одурманить его наркотиками и привести к семейству Серебряной Нити, чьи ученые захотят узнать, как превратить человека в волка.

Майкл повернулся к нападавшим. С рычанием, оскалив клыки, которые могли бы заставить любого человека упасть на колени от ужаса, волк сначала бросился к тому ниндзя, который сковал его цепью. Он получил удар по морде от человека, который был быстр, как кобра, но это не заставило ликантропа остановиться или замедлиться. Он ударил противника со всей силой, на которую был способен, и заставил человека врезаться спиной в дерево. Приподнявшись на задних лапах и прижав ниндзя передними, он вцепился в скрытое маской лицо и рванул его на себя так, словно жадно вырывал мякоть экзотического фрукта. Он увидел настоящий ужас в глазах этого мужчины, когда клыки отрывали мясо от костей, и в безумстве убийства Майкл почувствовал, как его животное нутро дрожит от восторга.

Он наслаждался этим.

Цепь ослабла. Майкл потянул ее и освободился от хватки ниндзя. У человека не было нижней челюсти, однако он все равно пытался кричать. Что-то ударило его по левому боку. В следующее мгновение его сбили с задних лап и бросили на землю, и он почувствовал запах озона после удара электрическим током — аккурат после того, как тело пронзила дикая боль. Он изо всех сил попытался подняться хотя бы на колени, с морды его капала кровь, а глаза полнились яростным огнем. Он понял, что к боку крепилась пара проводов, уходивших в дубинку, которую держал оставшийся ниндзя.

Палец пошевелился, искра игриво подпрыгнула в воздухе, и вскоре Майкла Галлатина снова пронзила агония.

Пока шок мучил его, тело начинало изменяться от волка к человеку и обратно — то была непроизвольная реакция на электричество. Он снова упал на бок в волчьем облике, попытался встать, но палец мучителя пошевелился, и ток повиновался, вновь прокатившись по телу волнами, которые в течение долей секунды заставляли тело ликантропа менять обличье из одного в другое. Его разум, казалось, разрывался на части. Он не ощущал резких изменений, ему казалось, что он был и волком, и человеком одновременно всю свою жизнь, просто никогда не знал этого.

Он приказал себе встать. Продолжить борьбу. Майкл потянулся за проводами, чтобы выдернуть крючки из своей плоти.

Но следующий долгий и ужасный шок не позволил ему встать и заставил сдаться.

Он лежал, как человек — слабый, голый и истекающий кровью. Силы оставили его. Он наблюдал, как ниндзя приближался, чтобы бросить сеть, а затем, быть может, в ход пойдет новая газовая граната, за которой последует удар по голове, и тогда — Майкл Галлатин знал — свобода закончится.

Смерть охотника, подумал он в состоянии полубреда. Он попытался вернуться к своей более сильной форме, но не смог открыть клетку души. Не в этот раз.

Волк был парализован шоком, и теперь дверь клетки его души была плотно заперта.

Ниндзя приближался, воплощая собой изящное зло.

Однако до цели он так и не добрался. Ибо в следующий миг на него сбоку прыгнул угольно-черный волк, уронил его на землю, придавил лапами к земле, зажал горло между челюстями и рванул так, что едва не оторвал голову от шеи. Затем он проломил ниндзя грудную клетку, словно та была лишь яичной скорлупой, и, погрузив морду в изломанную грудину, вырвал все еще бьющееся сердце. Он повернул голову, чтобы показать Майклу Галлатину приз, и Майкл увидел, что глаза черного волка горят голубым огнем. В следующий миг спаситель съел сердце врага, облизнув капающую с челюстей кровь.

Затем он встал на задние лапы и, дрожа от предвкушения, начал изменяться.

Когда черные волоски шерсти исчезли в белой плоти, когда кости трансформировались и позвоночник втянул внутрь хвост, когда уши стали человеческими, а лицо приняло свою форму, человек приблизился к Майклу. Он был чуть выше шести футов ростом, и у него было тело с узкой талией и широкими плечами. Двигался он уверенно, и Майкл подумал, что в его манере держаться присутствует некоторая надменность. Теперь, когда лунный свет чуть озарил его лицо, стало ясно, что молодому мужчине около тридцати лет. У него были густые черные волосы, неряшливо ниспадавшие ему на лоб. Черты лица обладали определенной притягательностью, их можно было назвать красивыми с этими широкими скулами и изящным носом потерянного аристократа.

Лицо русское, подумал Майкл. Сильные, насыщенно голубые глаза мужчины оставались неподвижными, глядя на Майкла, даже когда незнакомец встал на колени и вырвал крючки из его облитого фосфоресцирующей краской бока.

Майкл в изумлении смотрел на это чудо. И тогда он понял, что узнал эти глаза. Вспомнил, чьи это глаза.

Молодой человек заговорил с характерным русским акцентом, и во взгляде его появилось тепло, вмиг растопившее внешний лед.

— Меня зовут Петр, — сказал он.

И добавил:

— И, я думаю, ты мой отец.