3

Впившись в ладони ногтями, Кэрол сидела в гостиной в напряженном ожидании, когда раздался звук открываемой задней двери. Это был Джим. Он вышел из кухни и стоял в гостиной, оглядывая комнату, но избегая смотреть на Кэрол. Наконец, засунув руки в карманы джинсов, он подошел к месту, где она сидела, и опустился рядом на кушетку. Она обратила внимание на то, что он не брит. Какое-то время он молчал, глядя прямо перед собой.

Кэрол смотрела на его измученное лицо, ей ужасно хотелось дотронуться до него, обнять. Но она сдерживала себя, ожидая, чтобы он сделал первый шаг.

Наконец, когда напряжение достигло такой степени, что она готова была закричать, он заговорил.

— Тебе не следовало выбрасывать эти записи, — сказал он, все еще уставившись в одну точку.

— Я должна была, — ответила Кэрол как можно мягче. — Я не имела права, но я должна была.

Помолчав, он продолжил:

— Я обдумал то, что ты сделала. Полагаю, что ты поступила правильно и очень, очень мужественно.

Она дотронулась до его руки у локтя и провела по ней вниз. Когда она коснулась его пальцев, он схватил ее ладонь.

— Но никто из нас не сумеет вычеркнуть из памяти то, что мы узнали из этих записей. Это останется, как клеймо. Это… — Его голос сорвался, и он сглотнул. — Не правда ли, получилось забавно? Я провел все эти годы в попытках выяснить, кто я такой, а теперь я должен выяснить, что ятакое.

Кэрол увидела, как по щеке его скатилась слеза, и сердце ее сжалось от боли за него. Она притянула его голову к себе на плечо.

— Ты — мой Джим. Вот кто и что ты. Для меня ничем и никем другим ты и не должен быть.

Джим зарыдал. Она никогда не видела его плачущим и тесно прижала его к себе; сердце щемило от непривычного зрелища. Наконец он выпрямился и отстранился от нее.

— Прости, — сказал он, всхлипывая и вытирая глаза. — Не знаю, что это меня повело.

— Все в порядке, правда же.

— Просто это такой шок! У меня внутри как будто все разорвалось. Не знаю, за что взяться. Совсем не хотел плакаться тебе в жилетку.

— Не говори глупостей. За эти последние несколько дней ты пережил муки ада. Ты имеешь право так вести себя.

— Ты действительно думаешь, что… когда говоришь, что случившееся ничего не значит? То есть значит страшно много для меня, но почему-то не имеет никакого значения для тебя?

— Оно ничего не меняет. То, что у нас было раньше, есть и теперь, если ты готов оставить все как есть.

Он обвел глазами ее лицо.

— Ты ведь правда так думаешь?

— Разумеется! Если бы я так не думала, записи все еще находились бы здесь, а меня бы уже тут не было.

Он впервые за все время улыбнулся.

— Да, ты, пожалуй, права. — И он схватил Кэрол за руку. — Кэрол, если я смогу тебе поверить, не отказывайся от своих слов. А я думаю, что смогу. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь в том, что ты была права, когда решила избавиться от этих бумаг.

— Слава Богу! Я боялась, что ты никогда мне этого не простишь, — искренне призналась Кэрол.

— Я тоже так думал. Но теперь я понимаю, что нужно продолжать жить, как раньше. Я не могу допустить, чтобы то, что я узнал, поработило меня. О том, что было, знаем только мы с тобой. Я могу продолжать жить, зная об этом. Я могу приспособиться к… тому, кто я.

В этот момент Кэрол решила, что только через много-много времени она расскажет ему, где спрятаны дневниковые записи.

— Просто оставайся тем же Джимом Стивенсом, за которого я вышла замуж, — сказала она. — Вот это по-настоящему важно.

Он снова улыбнулся.

— Ты уверена, что не хочешь никаких перемен? Сейчас у тебя, пожалуй, единственная возможность настоять на своем.

— Может быть, я хотела бы изменить только одно.

— Что?

— Когда в следующий раз что-нибудь тебя расстроит, не держи это больше в себе. Поделись со мной. Мы вместе тянем груз семейной жизни. Между нами не должно быть никаких секретов.

Он заключил ее в объятия и прижал к себе так тесно, что чуть не раздавил. Кэрол хотелось одновременно и смеяться, и плакать. Он вернулся, ее прежний Джим вернулся.