Глава 13

Но прорывы случались постоянно. Немцы славились своим умением быстро перебрасывать части с одного участка фронта на другой, поэтому первые дни они постоянно атаковали наши позиции. К тому же немцы стали массово применять задымление — как штатными средствами, так и многочисленными кострами. Пленные рассказывали, что в последнее время к ним стало поступать много дымовых шашек разных калибров, вплоть до того, что каждому пехотинцу выдавалось по две ручных шашки. Нашей ударной и разведывательной авиации стало труднее работать, а немцы, наоборот, приободрились. И наши пехотные роты, что сдерживали атаки, это прочувствовали — при появлении штурмовиков над полем боя оно быстро заволакивалось многочисленными дымами от ручных шашек, да и огонь артиллерии по нашим позициям стал плотнее — немецкие батареи так же стали прятаться за дымом. Правда, дымы мешали и самим артиллеристам — их корректировщики уже не могли наблюдать цели с дальних дистанций, а на близких они были очень уязвимы — со своими приборами наблюдения, рациями или катушками с проводами — пехотные снайпера, что были в каждом отделении на передовой, специально высматривали группы из двух-трех человек с таким барахлом, и если и не уничтожали их полностью, то прижимали к земле так, что тем было не до корректировки артогня. Да и наши ротные скоро стали оборачивать повышенное задымление себе на пользу — немецкие самоходки уже не всегда могли разглядеть нашу технику на поле боя, поэтому наши танки, САУ и даже БМП могли вылезать из укрытий на большее время и сделать больше выстрелов по немецкой пехоте и бронетехнике, прежде чем те определят, откуда по ним ведется пушечный огонь. Да и гранатометчики действовали более решительно — когда везде стоит дымовуха, с одной позиции можно сделать и пару выстрелов, ну, или уж с рядом расположенных — пока засекут, пока начнут поливать позицию пулями и снарядами — а танк уже горит. Да что там говорить — на третий день ротные уже сами устраивали краткие контратаки, когда БМП выезжали из укрытий и при поддержке пехоты быстренько слизывали пару сотен метров немецкой цепи, залегшей под огнем из наших окопов и с воздуха — немецкие танки и артиллерия-то нифига не видят, что там происходит на поле боя. Тут главное было скоординировать действия со штурмовиками, чтобы те перенесли свои удары подальше от наших окопов.

Так что, уменьшив ущерб от штурмовиков, немцы вдруг столкнулись с контратаками и неподавленным плотным огнем на дистанциях триста и менее метров от наших позиций. Ну еще бы — поголовное вооружение автоматическим оружием — пулеметы, снайперские винтовки, автоматы, да еще с многочисленным осколочным вооружением — АГС, подствольниками, РПГ — давало большую плотность поражающих элементов — пуль и осколков — на этих дистанциях. Хотя ручные гранаты тоже приходилось применять. Немцы иногда все-таки добегали до наших окопов, и тогда, после обмена залпами ручных гранат, в окопах разгорались жаркие поединки, представлявшие собой рукопашные схватки, где выстрелы из огнестрельного оружия были всего-лишь еще одним приемом рукопашного боя. Но тут уже немцев ждал совсем облом — нашему бойцу надо было дострелять оставшийся рожок автомата, затем расстрелять пятнадцать патронов из своего пистолета, который становился штатным оружием даже у рядовых, и уж тогда очередной фриц мог добраться до нашего бойца, но и тут немца мог поджидать облом. Если он с автоматом — еще куда ни шло — мог очередью попасть в незащищенные части тела, но с винтовкой — труба — патрона в патроннике у фрица к тому моменту уже наверняка не было — выстрелил до этого, а перезарядить ему никто не даст, колоть штыком в бронежилет бесполезно, а в любое другое место — даже если удачно попадет в ногу или руку, все-равно получит в ответ, бить прикладом… в броник — нет смысла, на голове у нашего бойца — каска, которая своей многослойной конструкцией отлично демпфировала всякие удары. Оставался нож, которым еще надо было попасть в горло. Так и у нашего был нож, а броник у фрица если и был, то защищал гораздо меньшую поверхность — немцы все еще применяли однослойные стальные пластины, с которыми много не защитишь, если не хочешь таскать на себе пуд железа, да и на близких дистанциях они пробивались даже из пистолетов. Наших, 7,62х25. В общем, даже добравшись до наших окопов, немцы не всегда могли пройти дальше.

Да и добраться удавалось далеко не всегда. Ротам было приказано только придерживать немцев, но не стоять насмерть и в случае прорыва — выходить из-под удара в стороны. Но при такой плотности огня, что мы смогли обеспечить автоматическим и осколочным оружием, даже если немцы и прорывали где-то линии наших окопов, они попадали в огневые мешки, созданные отсечными позициями — когда два окопа шли под углом к основному сзади него на расстоянии сто-двести метров, и, войдя в створ между ними, враг попадал под сосредоточенный перекрестный огонь подтянувшихся резервов. Тут главное было не дать ему прорваться вдоль одного из таких окопов вглубь, но на то и создавались такие многочисленные фланкирующие позиции, с которых было удобно расстреливать атакующих в бок. Хватило бы бойцов.

Бойцов хватало. В отражении первого натиска участвовало не более трети личного состава, остальные сидели в отсечных окопах и ждали своей очереди. К тому же, обнаружив серьезность атаки, ротный вызывал мобильные подкрепления на БТР и вездеходах, так что через двадцать-двадцать пять минут после получения сигнала на опорный пункт начинали прибывать первые взводы — как раз время на то, чтобы немцам приблизиться к нашим окопам на сто-сто пятьдесят метров. А когда они все-таки чуть ли не по трупам добирались до первой линии окопов, их встречал сосредоточенный огонь не только оборонявшейся роты, но и подошедшей мобильной роты, что дежурила на этот раз. Потом, где-то через полчаса, начинали подтягиваться остальные взводы и роты мобильного батальона, и тут уж у ротного и комбата возникала мысль "А не сходить ли нам до немца?". Запрашивалась авиаподдержка, формировались колонны, минометами задымляли немецкие позиции, чтобы затруднить работу корректировщиков — и рывком, на БМП в первой линии и на вездеходах во второй, под прикрытием САУ и штурмовиков пересекали нейтралку, вламывались уже в немецкие окопы, и начиналась бойня. ПТО немцев к тому моменту обычно была уже подавлена штурмовиками, но они все-равно устраивали в рассеивающемся задымлении настоящую охоту за немецкими САУ, а наша пехота шарилась по окопам в поисках немецких солдат. АГС и крупнокалиберные пулеметы, установленные для такого случая по бортам БМП и вездеходов, позволяли придавить ответный огонь немцев, а то и загасить возникавшие очаги сопротивления — вездеход или БМП с откинутыми люками крыши десантного отделения медленно продвигались вдоль окопов, а один или два бойца всаживали за повороты, поверх брустверов, вдоль ходов сообщений короткие очереди из двух-трех осколочных гранат или трех-пяти патронов калибра 12,7. Даже получив рядом несколько таких "гвоздей", любой здравомыслящий немец старался стать как можно меньше, так что у остальных бойцов отделения, двигавшихся рядом с боевой машиной, была возможность подобраться к фрицам, закидать гранатами тех, кто не успевал поднять приклады над брустверами, а оставшихся в живых собрать во взводные колонны и отконвоировать через нейтралку вглубь нашей территории.

В первые дни таких контратак было немного — и немец силен, и его ПТО еще недостаточно была подавлена, и мы еще не нашли, как можно было бы воспользоваться немецкими тактическими находками, так что удачными были только отдельные контратаки, когда БМП проходили по закрытым местам, умудрившись не подставиться под немецкие орудия и САУ, и тогда уж пройти огнем пулеметов и АГС вдоль немецких окопов, пока остальные подразделения шустро чешут через нейтралку, пользуясь тем, что немцы отвлечены на уничтожение прорвавшейся группы из пяти-семи машин. Вот первых подбивали половину, если не больше, зато вторые проскакивали поле почти без потерь — если только какая-то недобитая штурмовиками САУ вынырнет из-за деревьев, или если немцы успеют выставить минные заграждения — в первые дни они мин практически не ставили, рассчитывали все время идти в наступление, да и не подвезли еще достаточного количества. Но потом контратака с захватом исходных немецких позиций стала обыденным явлением — этим заканчивалась чуть ли не каждая вторая немецкая атака.

Так что немцы, потыркавшись почти по всему периметру, постепенно начинали переходить к обороне. Сначала они прекратили попытки форсировать Судость на юго-восток в направлении Брянска. Затем, через пару дней плюнули на северо-восточное направление, где они пытались форсировать Десну и, снова пробив коридор между Дятьково и Людиново, соединиться с восточной группировкой. Затем немцы оставили в покое северо-западный фас — Клетский лес — ну не место там их танкам. Самый большой нажим был в сторону Рославля, но там у нас было самое короткое плечо подвоза боеприпасов и подкреплений, а у немцев — наоборот, самое длинное, а их авиация вообще дотуда если и доставала, то время действия было очень ограниченным. У нас, соответственно, наоборот. Поэтому пятнадцатого августа наступление встало и там. Самого большого успеха фрицы достигли на южном участке к западу от Мглина. Местность там была сравнительно открытая, до южного коридора было недалеко, поэтому вскоре немцы стали заворачивать всю артиллерию налево, так как поняли, что пройти под постоянными ударами с неба почти сто километров до рославльской группировки она просто не сможет — если танки и САУ еще как-то могли протиснуться по второстепенным дорогам, под прикрытием дымовых завес, да быстро уйти под деревья, да прошмыгнуть в промежутки между летной погодой, то гаубицам на автомобильной тяге этот фокус был не по зубам. А до Мглина — и ближе, и маскировку можно сделать плотнее, поэтому-то в направлении на запад от Мглина немцы получили неплохую артиллерийскую поддержку крупными калибрами. Тем более что зажигаемые фрицами повсюду дымовые шашки, а то и обычные дымные костры неплохо маскировали пороховые выстрелы, так что отследить позиции артиллерии через ИК-технику стало гораздо сложнее — приходилось пролетать буквально над головами, чтобы разглядеть, что вот то нагромождение кустов — на самом деле не кусты, а ветки, навязанные на закрытый маскировочной сеткой каркас из стальных трубок — немцы начали массово выпускать такие конструкции, и мы уже успели с ними ознакомиться. Неплохая штука, только сильно колышется от выстрелов, ну да это и понятно — все-таки не железобетон. Но все-равно и такие ухищрения снизили вероятность обнаружения немецких батарей, к тому же и для их авиации тут было ближе лететь, так что штурмовики не могли так уж безнаказанно ходить над головами фрицев. И вот там-то, прорываясь через наши позиции на холмах и в населенных пунктах, немцы с помощью крупнокалиберной артиллерии и прошли за десять дней десять километров на запад от Мглина почти до Суража, в конце концов уперевшись в лесной массив и реку Ипуть — со странным названием, но зато обрывистыми берегами и множеством небольших болот. На север был уже Клетский лес, а на юг у них просто не хватило сил, чтобы прорваться к шоссе Брянск-Гомель через наши позиции и контратаки.

На один день все встало, замерло, и затем покатилось вспять. К этому времени местность вокруг Клети стараниями наших строительных батальонов превратилась из Клетского леса в Клетский плацдарм. Двадцать шесть бульдозеров, восемнадцать экскаваторов, двенадцать грейдеров, семьдесят восемь пятитонных самосвалов, сорок шесть гусеничных тракторов и сто двенадцать бензопил "Дружба" днями и ночами валили лес, разравнивали бугры, корчевали пни, гатили топкие места и засыпали все песком и щебнем, но проложили-таки более сотни километров лесных дорог, по которым мы и стали напитывать лес войсками. Немцы готовили мешки для нас, мы — для них. Посмотрим, чья мешковина окажется крепче.

Но первой ласточкой грядущего перелома стал танковый батальон, который ушел в атаку с Клетского плацдарма на восток и не вернулся. Стальным ломом сквозь тонкий лед он прорвал немецкую оборону на всю ее небольшую глубину и булькнул там, затерявшись напрочь — на пару дней установилась нелетная погода, да еще штурман батальона периодически путался в расчетах, а батальонную дальнобойную рацию повредило еще в самом начале наступления — штабной вездеход попал под раздачу пропущенного орудия, которое, к счастью, выжидало танк, поэтому проткнуло его бронебойной болванкой, а не осколочным, так что никого не убило, но рацию и ремкомлекты разнесло в щепы — заметили это только когда отъехали на пару километров — так резко мехвод рванул зигзагами с опасного места.

Потом, судя по журналу боевых действий, героический рейд по немецким тылам напоминал броуновское движение мелкой частицы. Вот только танковый батальон был не мелкой частицей — тридцать один танк, четыре САУ, сорок БМП, четыре ЗСУ-23-2, пять штабных и двадцать обозных вездеходов и, как вишенка на торте — самолет-разведчик. Поэтому при встрече с ним от фрицев отлетали существенные куски, так что на своих гусеницах он оставил не только километры дорог и полей, но еще десятки немецких грузовиков и сотни фашистов. Правда, и сам батальон нес потери, так что вышел он уже изрядно побитым, но и на последнем издыхании умудрился заработать для комбата звезду Героя Советского Союза, следующее звание, ну и остальным тоже перепало.

Утром семнадцатого августа наши части, державшие оборону по восточному берегу Судости, услышали со стороны немцев сильную пальбу из орудий. Приняв ее за начало артподготовки, ротный поднял бойцов в ружье, сообщил "наверх" и стал ждать падения немецких снарядов. Снарядов не было. Да и стрельба на том берегу понемногу стихала, все больше переходя с мощного баса орудийных стволов в несолидную трескотню стрелковки. А через полчаса в рации заговорил незнакомый голос:

— Вы по нашему холмику особо не стреляйте, а то еще попадете…

— По какому по "вашему"?

— А вот же — напротив вас.

Разобрались минут за пятнадцать.

— Ух… ты ж… бл-л-л-лин… — только и сказало командование участка и начало спешно стягивать части и наводить понтонные переправы.

Оказалось, что батальон ударом с тыла захватил опорный пункт немцев, расположенный на высоте 187 у деревни Макарово, в пятидесяти километрах на северо-восток от Почепа и в семидесяти на запад от Брянска. Все эти дни мы накапливали между Почепом и Брянском войска, собираясь штурмовать южную горловину. И сейчас половина этих частей пошли по направлению к проделанному разрыву в немецком фронте. За день там было наведено шесть понтонных переправ, но уже первые переправившиеся на западный берег батальоны пошли расширять плацдарм и сворачивать опорные пункты немцев вдоль реки — прежде всего в юго-западном направлении, выставив пока на северо-восток только заслоны — чем меньше немцев останется на юге, тем сложнее будет "северянам" пробиваться обратно. Но третья из наведенных переправ была сначала отдана героическому батальону, который прошел по тылам немцев с боями более ста километров, хотя по прямой между западной и восточной линиями было не более пятидесяти, потерял половину танков, десять БМП, но вывез не только всех своих раненных, но и все пятнадцать убитых, да к тому же пригнал табун из почти полутора тысяч немцев, которые были посажены на семьдесят захваченных грузовиков, причем водителями были сами немцы.

Так что формирование мешка для немцев началось немного не там, где мы планировали. На Клетском плацдарме мы накопили ударную группировку более чем из ста тысяч человек, двухсот танков и САУ и пятисот БМП — это еще без учета тех, что держали там оборону до этого. Туда же были переброшены комбаты, так успешно прошедшие от Брянска до Почепа и от Гомеля до Унечи. Они оставили свои батальоны на заместителей, а сами в срочном порядке передавали свои навыки в нащупанной ими тактике другим комбатам. Сначала это были семинары, проводившиеся группами по десять комбатов, затем — штабные игры, и уже затем комбаты-первопроходцы должны были присутствовать в первых двух-трех операциях в качестве консультантов.

Главной ударной силой стали штурмовики. Два-три захода пары групп по десять самолетов — и ротный опорный пункт падал к нам в руки. Ну еще бы. Немецкий РОП состояли из трех взводных ОП, каждый размером примерно триста метров по фронту и двести в глубину. Шесть гектаров. Для подавления одного ВОП артиллерия Красной Армии предполагала расход в сто пятьдесят снарядов калибра сто двадцать два миллиметра на гектар, то есть всего — девятьсот снарядов. На один ВОП. Это количество приходилось на пятьдесят человек взвода, то есть по восемнадцать снарядов на одного человека. И это не уничтожить, а только подавить. Чудовищный расход, который к тому же пока никак не выдерживался.

Штурмовики и стали для нас такой артиллерией, только гораздо более точной, а оттого опасной. Одна мина калибра сто двадцать миллиметров вырывала из обороны более четырех погонных метров окопов. Или одну пулеметную ячейку. Или средненький ДЗОТ в два наката. Или позицию противотанкового орудия вместе с самим орудием и его расчетом. Соответственно, десять штурмовиков, несущий каждый по двенадцать РС-120, то есть всего сто двадцать РС-120, при условии точного попадания мог стереть почти полкилометра окопов. Так как обрушение стенок и контузия могли получиться и при непрямом попадании, то диаметр поражения увеличивался до шести метров, так что мины можно было класть и неплотно, через восемь, а то и десять метров, а это уже тысяча двести метров — собственно, это уже длина окопов нормально оборудованного взводного опорника. Отклонение по дальности для РС-120 составляло полпроцента, то есть при стрельбе с трехсот метров — полтора метра, а это почти что в окоп. Ну, с учетом ошибок прицеливания где-то треть не наносила окопам никакого урона, но это все-равно давало восемьсот погонных метров уничтоженных окопов и огневых точек. Понятно, что от самого взвода тоже мало что оставалось. Экономия была существенной — 120 мин вместо 900 снарядов, единственная сложность — риск для самолетов от наземного огня. Так что взрыватели двух РС-120 ставились на осколочное действие, чтобы быстро подавить проявившуюся зенитку, а уж остальные десять — на фугасное, чтобы стереть окопы вместе с находившейся в них живой силой.

Правда, вскоре тактика еще больше усовершенствовалась. Когда мы заняли первые опорники, атакованные таким способом, выяснилось, что достаточно стрельбы по стрелковым ячейкам, пулеметным гнездам — в общем, по неровностям, нарушающим линии окопов, где немецкие пехотинцы могли укрыться от огня вдоль окопов. Полностью обваленные траншеи, конечно, радовали глаз, но были в общем бесполезны — солдат все-равно было меньше, к тому же после обстрела РСами штурмовики еще водили вдоль окопов очередями из 23-мм пушек, окончательно прекращая в них не то чтобы движение, а саму жизнь. Даже если после таких налетов кто-то и оставался, то он уже мало думал о сопротивлении — мы собрали несколько сотен сошедших с ума немцев.

Так что налеты стали делаться более экономно — четверка штурмовиков шла вдоль окопов друг за другом и давила "неровности", за ней следом шла вторая четверка и достреливала оставленное — на трехста метрах взводного опорника один пилот мог прицельно выстрелить только в одну цель. А сверху их подстраховывала пара штурмовиков, которая давила зенитки, если таковые оказывались на ротном опорнике — такое случалось не всегда, и немцы порой пытались стрелять по штурмовикам из пулеметов, хотя им давно было известно, что их даже зенитки не всякий раз возьмут — даже если смогут нащупать очередью, штурмовик может выдержать и прямое попадание снарядов в двадцать миллиметров — на то и рассчитан. Да и магазины емкостью двадцать патронов не позволяли немецким зениткам вести плотный огонь — только раскрывали себя — и все дела.

Так что проход по одному взводному опорнику, проход по второму, возврат к первому — сделав два-три круга, десятка штурмовиков сдавала вахту следующей, а уже та давила опорники в глубине обороны и достреливала то, что еще шевелилось. И под этим прикрытием БМП и танки врывались на позиции — уж делать рывок через нейтралку на бронетехнике мы более-менее научились еще во время проведения контратак, и сейчас закрепляли навыки да давали потренироваться тем, кто такого еще не делал. А следом, уже на вездеходах, шли группы закрепления. Вырвать кусок обороны размером с роту — и закрепиться. И ждать контратаки. Весь захват — от начала штурмовки до начала обживания частями закрепления проходил минут за десять, максимум — пятнадцать — немцы просто не успевали среагировать резервами, да порой они не успевали просто узнать, что их очередной опорник пал.

Правда, были опорники, которые успевали выставить дымовую завесу, и тогда удар штурмовиков был менее эффективен. Но тут уж наши наземные части под прикрытием немецкой дымовухи все-равно делали бросок и врывались на позиции, где ссаживали пехоту и уже та зачищала окопы по известной методике — АГС, крупняк и гранаты. Правда, тут уже потери были побольше — до пяти убитых и двадцати раненных на один ротный опорный пункт. С опорниками, находившимися под прикрытием деревьев, также было сложнее — расход РС-120 был выше — приходилось стрелять чуть ли не по площадям. Но в этом случае штурмовики сначала обрабатывали передний край, а уж затем, когда мотопехота входила в лес, переносили штурмовки вглубь массива, чтобы фрицы не успели перегруппироваться на направление атаки. С опорниками, расположенными в поселениях, было даже проще — снаряд — и дом разрушен — местных жителей тут уже не было — мы успели всех эвакуировать с началом немецкого наступления, вместе со скотом и даже вещами.

Так что с помощью новой тактики мы начали щелкать опорники как орехи. Вначале еще осторожничали, вырвав из немецкой обороны только два участка по два километра — нам все не верилось, что все так просто. Просто и не было — немцы оперативно перекинули резервы и попытались контратаковать. Но так как места атак мы подстраховывали танковыми батальонами, то немецкие атаки силами до батальона пехоты и пары-тройки десятков танков мы спокойно купировали — в каждом танковом батальоне был взвод новых танков с новыми же гладкоствольными пушками, и перед их кумулятивными снарядами не могла устоять ни одна броня. Поэтому, потеряв минут за десять до двух десятков танков, немцы откатывались обратно. Что их больше всего шокировало, так это то, что их танки, даже новейшие Тигры, подбивались в лоб — мы даже не особо пытались организовать классические огневые мешки, когда идет стрельба с флангов по бортам. А зачем? При бронепробиваемости более двухсот миллиметров нашими кумулятивами калибра девяносто миллиметров любой танк брался в лоб. По триста метров фронта на один наш танк — и километр перекрыт. А шире полей для танковой атаки здесь почти что и не было — или перелески, или овраги, или речушки — немцам особо и не разгуляться. Ну, по флангам подстрахует и старая техника, с нарезными пушками и бронебойными снарядами.

Сделав таким образом в первый день четыре опорника, в следующий день мы взяли уже двенадцать. Причем, не наблюдая массированных контратак, мы осмелели и просунули вглубь немецкой территории шесть танковых батальонов — прогуляться километров на двадцать. Они и прогулялись, только не на двадцать, а на все сорок — попадавшиеся колонны резервов или перегруппировок они брали на зуб и раскатывали по дорогам или из засад, а введенные в штат каждого такого батальона небольшие самолеты-разведчики — Аисты — были их глазами. В дополнение к высотным разведчикам.

В общем, так уж оказалось, что к вечеру восемнадцатого августа мы вырубили большой кусок немецкой обороны вдоль восточной опушки Клетского леса и влезли вглубь немецкой территории на двадцать километров с запада. А на восточном фронте вдоль Судости мы почти дошли до Почепа, заодно взяв и почти все немецкие опорники вдоль этой реки. Причем, похоже, немцы на время утратили контроль над обстановкой и потеряли управление — наши танковые батальоны не раз натыкались на колонны, спокойно шедшие по своим делам и не ожидая встречи с наземным противником. О том же говорили захваченные в этот день штабы — пять полковых и два дивизионных. То есть развал немецкого фронта посередине их территории был просто катастрофический. И мы этим воспользовались по полной.