2

На следующее утро Холмсы поднялись в шесть часов, и Питер, как обычно, поехал на велосипеде за молоком. Довольно долго он сидел у фермера, обсуждая с ним новый прицеп, ось и соединительный прут.

— Завтра я должен явиться на корабль, — сказал он, — и сегодня приехал за молоком в последний раз.

— Все будет в порядке, — заверил его мистер Пол. — Можете на меня положиться. Вторники и субботы. Уж я позабочусь, чтобы миссис Холмс получала молоко и сметану.

Домой Питер вернулся около восьми. Он принял душ, побрился и оделся, после чего вместе с Мэри приготовил завтрак. Капитан Тауэрс появился без четверти девять, чистый, свежий и отдохнувший.

— Приятный был вчера вечер, — сказал он. — Я давно не чувствовал себя так хорошо.

Хозяин заметил:

— Здесь рядом живут милые люди. — Он искоса взглянул на своего командира и широко улыбнулся. — Вот только Мойра… Обычно она бывает выносливей.

— Это из-за виски. Она еще не встала?

— Я бы удивился, будь это так. Около двух ночи кому-то было очень плохо. Если не ошибаюсь, не вам.

Американец рассмеялся:

— О, нет!

Завтракать они сели втроем. — Хотите потом поплавать? — спросил Питер. — Жара будет не меньше, чем вчера.

Американец заколебался.

— В воскресное утро я предпочел бы пойти в церковь, как обычно делал на родине. Есть у вас здесь поблизости англиканская церковь?

— Вон там, у подножия холма, — сказала Мэри. — Три четверти мили отсюда. Служба начнется в одиннадцать.

— Я, пожалуй, схожу. Надеюсь, это не нарушит ваших планов?

— Конечно нет, господин капитан, — сказал Питер. — Правда, я не смогу пойти с вами. У меня много работы по дому.

— Разумеется, — согласился капитан. — Я вернусь к обеду, а там пора будет возвращаться на корабль. Я должен выехать поездом в три часа.

Под теплыми лучами солнца он двинулся вниз по склону холма и подошел к церкви за четверть часа до начала службы. Служка дал ему молитвенник, и капитан, не зная здешних порядков, выбрал себе место позади всех, чтобы видеть, когда люди становятся на колени, а когда встают. Он прочел молитву, которую выучил в детстве, потом сел и огляделся вокруг. Маленькое здание очень походило на церковь в его родном городке Мистик, штат Коннектикут. Здесь даже пахло так же.

Ему пришло в голову, что эта девушка, Мойра Дэвидсон, совершенно потеряла голову. Она слишком много пьет, но ведь не у нее одной сейчас проблемы. И все же она очень мила. Шарон она понравилась бы.

В тишине церкви он задумался о жене и детях, почти наяву видя их перед собой. По натуре он был очень простым человеком и наперекор всему верил, что в сентябре вернется к ним из своих странствий. Через неполные девять месяцев он снова увидит всех троих, и они не должны подумать, что с ним стало трудно находить общий язык или что он забыл о чем-то важном. Сынишка наверняка изрядно подрос — в его возрасте растут быстро. Пожалуй, он уже вырос из своей енотовой шубки, да и шапка должна стать ему мала. Пора купить ему удочку, маленькую удочку с катушкой, и научить ею пользоваться. Интересно будет посвящать сына в тайны рыбалки. Его день рождения десятого июля. Пожалуй, не удастся послать ему удочку к празднику, да и с собой взять ее будет сложно, хотя попробовать стоит. Может, в здешних магазинах есть такие.

День рождения Элен — семнадцатого апреля, ей исполнится шесть лет. И вновь в этот день рядом с ней не будет отца, разве что со «Скорпионом» что-нибудь случится. Нужно будет сказать ей, что ему очень жаль, и подобрать подарок, чтобы вручить его в сентябре. В день рождения Шарон все объяснит ей, скажет, что папа далеко в море, но вернется домой осенью и обязательно привезет подарок. Шарон умеет утешать.

Все время службы он, думая о семье, механически становился на колени и вставал вместе со всеми. Пару раз он приходил в себя и присоединял свой голос к хору, распевая простые, немудреные слова гимнов, но в целом это был сон наяву, сон о родных местах, о доме. После службы он вышел из церкви совершенно освеженный. Никто из прихожан не знал его, и он не знал никого; он улыбнулся священнику и неторопливо пошел назад, занятый уже мыслями о «Скорпионе», комплектации и вообще всеми теми хлопотами, без которых не обходится выход в море.

Когда он дошел до дома Холмсов, Мэри и Мойра Дэвидсон сидели на веранде в шезлонгах, а ребенок лежал в коляске между ними. Мэри встала ему навстречу.

— Очень жарко, — заметила она. — Снимайте пиджак и садитесь в тени. Хорошо было в церкви?

— Очень, — ответил он, снял пиджак и уселся на краю веранды. — Прихожане у вас отличные. Все места были заняты.

— Раньше не всегда было так, — язвительно заметила Мойра. — Я принесу вам выпить.

— Только, пожалуйста, без алкоголя. — Он взглянул на их стаканы. — Что вы пьете?

— Лимонный сок с водой, — ответила мисс Дэвидсон. — Мне уже лучше, так что не сочувствуйте.

Он рассмеялся.

— Тогда я тоже выпью сока. — Мэри пошла на кухню, а он спросил девушку — Вы завтракали?

— Полбанана и рюмка коньяку, — спокойно ответила она. — С утра я чувствовала себя не очень хорошо.

— Это все из-за виски, — сказал он. — В этом была ваша ошибка.

— Одна из многих, — признала она. — Я даже не помню, что было после нашего разговора у веранды, когда все разошлись. Вы уложили меня в постель?

Он покачал головой.

Я решил, что миссис Холмс сделает это лучше. Она бледно улыбнулась.

— Значит, упустили случай. Не забыть бы поблагодарить Мэри.

— Да, обязательно. Миссис Холмс очень мила.

— Она говорила, что вы возвращаетесь в Вильямстаун. Разве нельзя остаться и еще поплавать с нами?

Он снова покачал головой.

— До завтра мне нужно многое сделать на корабле. На этой неделе мы выходим в море, и на моем столе наверняка накопилась куча сводок.

— Мне кажется, вы всегда работаете в полную силу, независимо от того, есть работа или нет.

— Пожалуй, вы верно подметили. — Он весело посмотрел на нее. — А у вас есть какая-нибудь работа?

— Конечно. Я непрерывно занята.

— Чем?

— Этим. — Она подняла стакан. — Я тружусь со вчерашнего дня… с того момента, когда мы познакомились.

Он улыбнулся.

— Не надоедает иногда?

— «Скучной жизнь становится», — процитировала она. — Не иногда. Это сплошная полоса скуки.

— У меня, к счастью, много работы. Она быстро взглянула на него.

— Можно мне приехать на неделе, посмотреть вашу подводную лодку?

Он замялся, вспомнив о массе работы, которую еще нужно переделать на «Скорпионе».

— Нет, нельзя. На будущей неделе мы будем в море. — Ответ показался ему невежливым, и он тут же спросил — А вас интересуют подводные лодки?

— Вообще-то, нет, — равнодушно сказала она. — Я просто подумала, что хотела бы ее увидеть, но если это сложно, то не надо.

— Я охотно покажу ее вам, — пообещал он. — Только не на будущей неделе. Мне хотелось бы, чтобы вы приехали ко мне пообедать, когда будет поспокойнее и мы перестанем вертеться, как белки в колесе. Тогда я смогу показать вам все. А потом мы поехали бы в город, в какой-нибудь ночной ресторан.

— Неплохо придумано, — сказала она. — Назначайте день. По крайней мере, будет чего ждать.

Он задумался.

— Сейчас трудно сказать. В конце недели я доложу, что мы готовы, и тогда нас пошлют в первый поход. А потом будет осмотр на верфи — и снова в море.

— Этот первый поход… он будет в Порт-Морсби?

— Да. Постараюсь до отплытия связаться с вами, но ручаться не могу. Если вы дадите мне ваш телефон, в пятницу я позвоню и скажу, что и как.

— Бервик, восемьдесят шесть-сорок один, — сказала девушка, и он записал. — Лучше всего звонить часов в десять утра. По вечерам меня обычно не бывает дома.

Он кивнул.

— Отлично. Не исключено, что в пятницу мы еще будем в море, и я смогу позвонить только в субботу. Но я обязательно позвоню, мисс Дэвидсон.

— Меня зовут Мойра, Дуайт, — улыбнулась девушка. Он весело принял это к сведению.

— Порядок.

Она отвезла его на станцию и вернулась домой в Бервик. Когда он вышел, она сказала:

— Прощай, Дуайт. И не перетруждайся. — Она чуть замялась. — Прости, что я напилась прошлой ночью.

— Не нужно мешать виски с коньяком, — ответил он с улыбкой. — Пусть это послужит тебе уроком.

Она невесело засмеялась.

— Ничто не послужит мне уроком… никогда. Завтра вечером я буду делать то же самое. И послезавтра тоже.

— Но твой организм… — невозмутимо начал он.

— В том-то и дело, — заметила она, — что мой и ничей больше. Если бы он интересовал кого-нибудь еще, все было бы иначе, но для этого уже нет времени. Такие вот дела.

Он поклонился.

— И все же — до свидания.

— Правда?

— Ну, конечно, — заверил он. — Я позвоню, как и обещал. Он уже вернулся на электричке в Вильямстаун, а Мойра все еще ехала по сельским дорогам. Домой вернулась около шести, выпрягла кобылу и завела ее в конюшню. Отец вышел помочь, и вместе они втолкнули коляску в сарай, где стоял никчемный «кастомлин», дали кобыле ведро воды, наполнили ясли овсом и вошли в дом. Мать сидела на, веранде и что-то шила.

— Хэлло, дорогая, — приветствовала она Мойру. — Хорошо веселились?

— Да, — ответила девушка. — Питер и Мэри устроили вчера прием. Неплохая вышла вечеринка, хоть и свалила меня с ног.

Мать тихо вздохнула. Она знала, что протесты ни к чему не приведут.

— Сегодня тебе нужно лечь пораньше, — посоветовала она.

— Пожалуй, я так и сделаю.

— Как тебе этот американец?

— Милый и очень спокойный.

— Вдовец?

— Я не спросила. Наверное, да.

— А что вы делали? Девушка подавила раздражение, которое вызывали у нее такие расспросы. Мать всегда такая, а времени оставалось слишком мало, чтобы терять его еще и на ссоры.

— После обеда мы плавали под парусом.

Она села, рядом с матерью и начала рассказывать о большинстве своих субботних и воскресных впечатлений, умолчав об эпизоде с лифчиком и кое о чем из того, что произошло вечером.

В Вильямстауне капитан Тауэрс пошел на верфь и поднялся на авианосец «Сидней». Он занимал там две смежные каюты; та, что побольше, служила ему кабинетом. По прибытии он направил посыльного к дежурному офицеру «Скорпиона» и вскоре уже приветствовал лейтенанта Гирша с ворохом бумаг. Он взял их у молодого человека и бегло прочел. Обычно эти сообщения касались текущих дел: снабжения топливом и продуктами, но было среди них такое, которого он никак не ожидал. Секретариат адмирала уведомлял, что на «Скорпион» должен явиться штатский, физик из Организации Научных и Промышленных Исследований. Зовут его Дж. Осборн, а подчиняться он будет австралийскому офицеру связи.

Держа в руке бумагу, капитан Тауэрс взглянул на лейтенанта.

— Вы что-нибудь знаете об этом человеке?

— Он уже на борту, сэр. Прибыл сегодня утром. Я посадил его в кают-компании и поручил дежурному устроить его на ночь. Капитан поднял брови.

— На что нам это нужно?.. Как он выглядит?

— Очень высокий и худой. Мышиные волосы. Очки.

— Возраст?

— По-моему, он старше меня. Но не больше тридцати. Капитан задумался.

— В офицерских каютах тесно. Пожалуй, поселим его с лейтенантом Холмсом. Сколько матросов сейчас на борту? — Tpoe, сэр. Айзекс, Холман и де Врис. И еще Мортимер. — Скажите ему, чтобы подготовил койку с передней стороны перегородки «Ф», головой к правому борту. Койку пусть возьмет из носовой торпедной камеры.

— Слушаюсь, сэр.

Капитан Тауэрс изучил остальные сообщения после чего велел вызвать к себе мистера Осборна. Когда тот пришел, он указал ему на стул, угостил сигаретой и отпустил лейтенанта.

— Ну, мистер Осборн, — начал он разговор, — я только что прочел приказ о вашем назначении. Для меня это сюрприз. Рад с вами познакомиться.

— Для меня тоже, — ответил ученый. — Я узнал о нем только позавчера.

— На службе так бывает часто, — заметил капитан. — Но начнем по порядку. Ваше полное имя и фамилия?

— Джон Сеймур Осборн.

— Женаты?

— Нет.

— Порядок. На борту «Скорпиона» или какого-либо другого военного корабля я для вас капитан Тауэрс и прошу неизменно обращаться ко мне «господин капитан». На суше, в частной обстановке, я для вас просто Дуайт… Для вас, но не для младших офицеров.

Осборн улыбнулся.

— Слушаюсь, господин капитан.

— Вы плавали когда-нибудь на подводной лодке?

— Нет.

— Пока вы не привыкнете, вас будет раздражать теснота. Место для вас приготовят в офицерских каютах, питаться будете в офицерской кают-компании. — Он посмотрел на аккуратный серый костюм ученого. — Вероятно, вам потребуется более подходящая одежда. Завтра утром, когда прибудет лейтенант Холмс, попросите, чтобы он получил для вас форму на складе. Если вы в таком виде, как сейчас, спуститесь в «Скорпион», вашему костюму не поздоровится.

— Спасибо, господин капитан.

Капитан отодвинулся от стола, глядя на Осборна, на его интеллигентное лицо и нескладную фигуру.

— Скажите, что вы будете у нас делать?

— Вести наблюдения и изучать уровень радиоактивности в воздухе и в воде, особенно — под водой и внутри самого корабля. Насколько я знаю, поход будет на север.

— Об этом уже знают все, кроме меня. Вероятно, на север. Думаю, в конце концов и я об этом узнаю. — Капитан слегка нахмурился. — Как, по-вашему, возможен роет радиоактивности в «Скорпионе»?

— Не думаю. То есть, надеюсь, что нет. Вряд ли это произойдет, пока мы будем под водой, если, конечно, не случится ничего исключительного. Но контроль не помешает. Полагаю, вы захотите узнать о любом изменении фона?

— Конечно.

Начался разговор о различных способах измерения радиоактивности. Большинство приборов, которые Осборн привез с собой, были переносными и не требовали постоянных мест на корабле. В последних лучах солнца Осборн надел предложенный капитаном комбинезон и отправился вслед за ним на «Скорпион», чтобы осмотреть детектор излучения, смонтированный на кормовом перископе, и подумать, как эталонировать его относительно стандартных инструментов. То же самое нужно было сделать с детектором, установленным в машинном отделении. Кроме того, следовало слегка переделать один из двух оставшихся торпедных аппаратов, чтобы отбирать через него пробы морской воды. Когда стемнело, они вернулись на авианосец и сели ужинать в большой и пустой кают-компании.

Назавтра работа закипела. Первым заданием Питера, когда он приехал, был телефонный разговор со знакомым из оперативного отдела, которому он намекнул, что пора бы, наконец, уведомить капитана о том, что уже давно знают подчиненные ему австралийцы, и выслушать его соображения относительно плана операции. Вечером это сообщение поступило капитану Тауэрсу. Джон Осборн получил подходящее снаряжение, задняя дверца торпедного аппарата была уже переделана, а оба австралийца разместили свои вещи в выделенном им уголке подводного корабля. Однако ночевали они на авианосце, а на «Скорпион» перебрались во вторник утром. За утренние часы были сделаны последние приготовления, после чего капитан Тауэрс доложил, что готов начать испытания на море. Второй завтрак съели еще на борту авианосца, а потом «Скорпион» вышел в залив и взял курс на Мысы.

Весь день они кружились вокруг баржи с безвредным радиоактивным элементом, стоявшей посреди залива, замеряли радиоактивность. Осборн непрестанно возился со своими приборами, обдирал о сталь люков кожу с голеней, когда карабкался на мостик и обратно, больно стукался головой о переборки и навигационные устройства в главном посту, забывая, какой он высокий. В пять часов испытания кончились, баржу оставили сухопутным физикам — для них она, собственно, и предназначалась, — и корабль вышел в открытое море.

Привыкая к корабельной жизни, они всю ночь шли на запад в надводном положении. Рассвет застал их в спокойных водах, под свежими порывами юго-западного ветра, в районе Кэйп-Бенкс. Здесь лодка погрузилась на пятьдесят футов и с этого времени только раз в час подвсплывала на перископную глубину, чтобы осмотреться. Под вечер, уже в районе острова Кенгуру, оставаясь на перескопной глубине, они взяли курс на Аделаиду, а около десяти вечера уже смотрели на город в перископ. Проведя около него десять минут, повернули и вновь вышли в открытое море. Так прошла среда. В четверг на заходе солнца они обошли с севера остров Кинг и взяли курс обратно на Вильямстаун, а в пятницу, с первыми лучами солнца, всплыли перед Мысами, вошли в залив и пришвартовались у борта «Сиднея». Неполадок во время рейса было совсем немного.

В то же утро адмирал, сэр Дэвид Хартман, приехал для инспекции единственного корабля из всех, находившихся под его командованием, о котором стоило беспокоиться. Инспекция заняла почти час, после чего он провел пятнадцать минут в капитанской каюте, обсуждая с Тауэром и Холмсом план операции и предложенные ими дополнения. Затем он направился к премьеру, который как раз находился в Мельбурне; отсутствие авиасвязи с Канберрой затрудняло федеральным властям работу и вело к тому, что сессии парламента проходили редко и становились все короче.

Вечером Дуайт, как и обещал, позвонил Мойре Дэвидсон.

— Ну вот, — сказал он, — мы вернулись в целости и сохранности. Кое-что нужно сделать на корабле, но это пустяки.

— Значит, я могу тебя навестить?

— Я охотно представлю тебе «Скорпион». Раньше понедельника мы не выплывем.

— Я очень хочу увидеть твой корабль, Дуайт. Когда тебе удобней, завтра или в воскресенье?

Он задумался. Если рейс начнется в понедельник, в воскресенье может оказаться много работы.

— Пожалуй, лучше завтра.

Теперь задумалась она. Придется отказаться от приема у Энн Сазерленд, впрочем, там все равно не будет ничего хорошего.

— С удовольствием приеду завтра, — сказала она. — Нужно ехать до Вильямстауна?

— Лучше всего. Я буду ждать. Каким поездом ты приедешь?

— Я на знаю расписания. Скажем, первым после половины двенадцатого.

— Отлично. Если я буду занят, пришлю вместо себя Питера Холмса или Джона Осборна.

— Джона Осборна?

— Да. Ты что, знаешь его?

— Это австралиец… из Организации Научных и Промышленных Исследований?

— Он самый. Высокий и в очках. — Его тетка замужем за одним из моих дядьев. Он у тебя?

— Да. Прикомандирован как физик.

— У него не все дома, — сообщила девушка. — Он тебе весь корабль разобьет.

— Не беда. Но тебе придется поспешить, чтобы осмотреть корабль, пока все еще цело.

— Я с удовольствием приеду, Дуайт. До завтра. В субботу утром, не имея никакой срочной работы, он ждал ее на перроне. Она приехала в плиссированной юбке и белой блузке с цветной вышивкой в этаком норвежском стиле. Это ей очень шло, но он забеспокоился: как, черт побери, провести ее по лабиринту грязных машин, которым, в сущности, является «Скорпион», чтобы не измазать маслом одежду, в которой ей предстоит куда-то пойти с ним сегодня вечером?

— Добрый день, Дуайт, — приветствовала она его. — Долго ждал?

— Несколько минут, — ответил он. — Тебе сегодня пришлось рано встать?

— Ну, не так рано, как в последний раз, когда я здесь была. Папа отвез меня на станцию, а поезд был в девять. Но все же довольно рано. Ты дашь мне выпить перед обедом?

— Дядя Сэм не любит этого на своих военных кораблях, — ответил он, чуть поколебавшись. — Может быть, только кока-кола или оранжад.

— Даже на австралийском авианосце?

— Даже на австралийском авианосце, — решительно сказал он. — Как будет выглядеть дама, которая пьет крепкие напитки в обществе офицеров, пьющих колу?

Она разволновалась.

— Но я должна перед обедом выпить чего-нибудь крепкого, как ты это называешь. Если дно клетки попугая может иметь какой-то вкус, то именно такой у меня во рту. Ты хочешь, чтобы я впала в бешенство и разоралась при всех твоих офицерах? — Она огляделась. — Здесь должен быть какой-то отель. Поставь мне коньяк, прежде чем пойдем на корабль. Тогда я буду только дышать на них приятным запахом и вежливо потягивать эту вашу кока-колу.

— Хорошо, — спокойно согласился он. — Есть отель на углу. Пойдем.

Они направились к отелю, и он провел ее в зал.

— Кажется, здесь.

— А ты разве не знаешь? Первый раз пришел сюда?

Он кивнул.

— Коньяк?

— Двойной, — скомандовала она. — Со льдом и капелькой — но только капелькой! — воды. Ты, правда, никогда тут не бываешь?

— Никогда, — сказал он.

— Тебя не тянет в бары? — допытывалась она. — Вечером, когда уже нет никакой работы?

— Было время, тянуло, — признался он. — Но тогда я ездил в город: ни к чему устраивать балаган у себя дома. Однако через неделю или две перестал, поняв, что это не дает мне удовлетворения.

— Что же ты делаешь по вечерам, когда ты на берегу? — спросила Мойра.

— Читаю журналы, книги. Иногда хожу в кино. — Он замолчал, потому что подошел бармен, и заказал для нее коньяк, а для себя — рюмку виски.

— Нездоровый образ жизни, — констатировала она. — Я иду в туалет. Посмотри за моей сумкой.

Наконец, после второго двойного коньяка, он сумел вытащить ее из отеля и забрать на авианосец, надеясь, что она будет прилично вести себя с офицерами. Но можно было не бояться: она была даже слишком скромна и очень вежлива со всеми американцами. Только Особорну она показала свое настоящее лицо.

— Хэлло, Джон, — сказала она. — А ты чего здесь болтаешься, черт побери?

— Я вхожу в команду, — объяснил он. — Занимаюсь научными наблюдениями, но честно говоря, только мешаю.

— То же самое говорил мне капитан Тауэрс, — согласилась она. — Ты так и будешь сидеть у него в этой подводной лодке? Целыми днями?

— Все идет к тому.

— А они знают твои привычки? — Не понимаю.

— Ладно-ладно, я им не скажу. Меня это не касается.

Она отвернулась, чтобы поговорить с лейтенантом Линдгреном. Когда тот спросил, что она будет пить, Мойра выбрала оранжад. Приятно было смотреть на нее, стоявшую со стаканом оранжада в руке под портретом королевы. Пользуясь тем, что она занята, капитан отозвал в сторону офицера связи.

— Нельзя ей спускаться в «Скорпион» в таком виде. Можно организовать какой-нибудь комбинезон?

Питер кивнул.

— Я возьму что-нибудь из снаряжения для кочегаров. Размер, думаю, номер один. Только вот, где она переоденется?

Капитан потер подбородок.

— Неужели не найдется никакого уголка?

— Лучше всего было бы в вашей каюте, господин капитан. Там никто не будет подглядывать.

Мойра пообедала с американцами, сидя за одним из длинных столов, после чего выпила кофе. Вскоре младшие офицеры занялись своими делами, и она осталась только с Дуайтом и Питером. Питер положил на столик чистый, прямо из прачечной, комбинезон.

— Униформа, — сказал он. Дуайт кашлянул.

— На подводной лодке трудно не выпачкаться смазкой, мисс Дэвидсон.

— Мойра, — поправила она.

— Хорошо, Мойра. Думаю, лучше пойти туда в комбинезоне. Жалко портить такие красивые вещи.

Она развернула комбинезон.

— Поменяем кукушку на ястреба. Где можно переодеться?

— Может, в моей спальне? — предложил он. — Туда никто не войдет.

— Надеюсь, что нет, хотя не очень уверена, — сказала она. — Во всяком случае, после того, что было в лодке. — И, когда он рассмеялся, подошла к нему с комбинезоном в руке. — Хорошо, Дуайт, проводи меня туда. Все в жизни бывает впервые.

Он проводил ее и вернулся в курилку. Оказавшись одна в маленькой каюте, Мойра с интересом осмотрелась. Увидела фотографии — четыре штуки. На всех была молодая темноволосая женщина с двумя детьми: мальчиком восьми или девяти лет и девочкой лет семи. Одна из фотографий была студийным портретом всех троих, остальные — любительскими снимками: мать с детьми на трамплине, может быть, на озере; на газоне, может, перед его домом, потому что в глубине виднелся длинный автомобиль и фрагмент белого домика. Довольно долго она с интересом разглядывала эти фотографии: милая, красивая женщина, милые, красивые дети. Это должно быть тяжело для него, но что сейчас легко?

Она переоделась в комбинезон, оставив на койке юбку, блузку и сумку, взглянула в небольшое зеркало и вышла в коридор, поискать Дуайта. Он уже шел ей навстречу.

— Ну, вот и я, — сказала Мойра. — Выгляжу, как черт из пекла. Твоя подводная лодка должна быть очень интересной, чтобы компенсировать мне все это.

Он с улыбкой взял ее под руку.

— Конечно, она интересна. Самая интересная из всех кораблей Военного Флота Соединенных Штатов. Прошу сюда.

Он перевел ее на узкую палубу «Скорпиона», а оттуда на мостик. Мойра знала о кораблях немного и совсем уж ничего о подводных лодках, но слушала внимательно и пару раз даже удивила его своими вопросами.

— Когда вы погружаетесь, вода не вливается в эту переговорную трубку?

— Для этого закручивается кран.

— А если о, нем забыли? Он улыбнулся.

— Есть еще один, внизу.

Через узкие люки они спустились вниз, в главный пост. Несколько минут девушка разглядывала в перископ порт и с полуслова поняла принцип действия этого устройства, но комплекс приборов для размещения груза и удержания корабля в равновесии совсем ее не заинтересовал. Она даже не пыталась понять что-либо из этой техники, на машины смотрела равнодушно и оживилась, только когда начала осматривать помещения экипажа, кают-компанию и кухню.

— А что бывает с запахами? — спросила она. — Что происходит, когда вы под водой варите капусту?

— Капусту мы стараемся не варить, — ответил он. — По крайней мере, свежую. Запах остается довольно долго. Однако, в конце концов, поглотитель убирает его, и часа через два пахнет уже не так сильно.

В своей маленькой каютке он угостил Мойру чаем. Она спросила:

— Ты уже получил приказ, Дуайт?

— Получил. Кэрнс, Порт-Морсби и Порт-Дарвин. Потом вернемся сюда.

— Там уже нет никого живого, правда?

— Неизвестно. Именно это мы и должны установить.

— Вы выйдете на сушу? Он покачал головой.

— Не думаю. Все зависит от уровня радиации, однако сомневаюсь, что мы высадимся. Может, даже не высунемся из корабля. Если там действительно опасно, мы останемся на перископной глубине. Джон Осборн для того и плывет с нами, чтобы мы знали, как далеко можно заходить.

Она нахмурилась.

— Если вы не будете выходить на палубу, то как узнаете, есть ли там кто живой?

— У нас есть мегафон, — сказал он. — Мы подплывем поближе к берегу и начнем вызывать.

— А если вам ответят, вы услышите?

— Ну, не так хорошо, как можно слышать нас. Есть микрофон, подключенный к мегафону, но ответы слышны только с небольшого расстояния.

Она посмотрела на него.

— Эта первая экспедиция на радиоактивные территорий, Дуайт?

— Нет, — ответил он. — Там можно плавать, если соблюдать осторожность. Мы еще до войны довольно долго были в тех местах… от Айво-Джима до Филиппин, а потом дальше на юг, до острова Яп. Сиди себе под водой и делай все, как обычно. Конечно, тут не захочется выходить на палубу.

— Нет, я спрашиваю про последнее время. Плавал кто-нибудь в зараженные районы после окончания войны?

Он ответил кивком.

— «Меченосец»… Это такая же лодка, как и наша. Она совершила рейс по Южной Атлантике и вернулась в Рио-де-Жанейро месяц назад. Я жду копию рапорта Джонни Дисмора — это капитан «Меченосца» — но пока еще не получил. Уже довольно давно ни один корабль не плавал в Южную Америку. Я просил сообщить мне о походе, но их очень плохо слышно.

— А как далеко заплыл «Меченосец»?

— Думаю, он был везде, — ответил капитан. — У западных штатов, от Флориды до Мэна, в нью-йоркском порту, он даже доплыл до реки Гудзон, хотя и не смог перебраться через остатки Моста Вашингтона. Был он в Новом Лондоне, в Галифаксе и в Сент-Джоне, а потом пересек Атлантику и прошел Ла-Маншем в Лондон. Однако подняться по Темзе не удалось. Потом он направился в Брест, затем в Лиссабон, но подошли к концу запасы продуктов, экипаж был в плохой форме, так что не оставалось ничего другого, как вернуться в Рио. — Он помолчал. — Я еще не знаю, сколько дней без перерыва они были под водой… а хотел бы знать: Как бы то ни было, это, наверняка, новый рекорд.

— Они где-нибудь видели живых людей, Дуайт?

— Не думаю, об этом было бы известно.

Она, не двигаясь, смотрела на узкий проход за занавеской, служившей одной из стенок каюты в этом лабиринте труб и кабелей.

— Ты можешь себе это представить, Дуайт?

— Представить? Что?

— Все эти города, все эти поля и фермы, где нет никого… вообще ничего живого. Просто ничего. Я — не могу.

— Я тоже, — сказал он. — Не думаю, чтобы мне хотелось это представлять. Я предпочитаю видеть все таким, как когда-то.

— Конечно, я никогда не видела этих мест, — заметила она. — Я никогда не выезжала из Австралии и теперь уже не выеду. Это не значит, чтобы я хотела… сейчас. Я знаю весь этот мир по фильмам и книгам, знаю, как это выглядело раньше. О том, что там делается сейчас, наверное, уже никогда не будет фильма.

Он покачал головой.

— Его не удалось бы снять. Насколько я знаю, ни один оператор не ушел бы оттуда живым. Думаю, никто, кроме Бога, никогда не узнает, как выглядит сейчас северное полушарие. — Он на минуту замолчал. — Да так оно и лучше. Когда теряешь близких людей, не хочется помнить, как они выглядели после смерти… Хочется сохранить их в памяти живыми. Именно так я люблю думать о Нью-Йорке.

— Это слишком страшно, — сказала она. — Я этого не могу представить.

— Я тоже, — повторил он. — В сущности, я не могу в это поверить не могу свыкнуться с мыслью об этом. У меня не хватает воображения. Да я и не хочу, чтобы хватало. Для меня все они живые… эти города в Штатах… жизнь там кипит, как и прежде. И я хочу, чтобы все оставалось таким до сентября.

— Конечно, — тихо сказала она. Он шевельнулся.

— Еще чаю?

— Нет, спасибо.

Он проводил ее на палубу; на трапе она остановилась, потирая ушибленную лодыжку и с наслаждением вдыхая морской воздух.

— Это настоящий ад, сидеть целыми днями в лодке, закрытой на все запоры, — сказала она. — Долго вы будете под водой в этом рейсе?

— Недолго, — ответил он. — Дней шесть, семь. — Наверное, это сильно влияет на здоровье?

— На физическое состояние — нет. Страдаешь, в основном, из-за отсутствия солнца. У нас есть несколько кварцевых ламп, но это все же не то, что настоящее солнце. Хуже всего психологические мучения. Многие моряки, хорошие по всем иным статьям, просто не выдерживают этого. Через некоторое время все становятся раздражительными; нужно быть очень уравновешенным, чтобы в таких условиях сохранять спокойствие. Она, подумав, согласилась, что он очень подходит для этого.

— И у вас все уравновешенные?

— Во всяком случае, большинство.

— Тогда тебе нужно последить за Джоном Осборном, — сказала она. — Насколько я знаю, он не такой.

Он удивленно посмотрел на нее. До сих пор он об этом не думал; впрочем, пробный рейс Джон Осборн перенес хорошо. Тем не менее, это следовало обдумать.

— Буду за ним присматривать, — сказал он. — Спасибо за совет. Они вернулись на «Сидней». В ангаре авианосца до сих пор стояли самолеты со сложенными крыльями; весь корабль казался мертвым и тихим. Мойра остановилась.

— Ни Один из них никогда уже не полетит, правда?

— Скорее всего.

— А вообще самолеты еще летают?

— Я давно уже не слышал ни о каких полетах, — сказал он. — Нет топлива.

Молча, какая-то погасшая, Мойра дошла с ним до каюты. Только сняв комбинезон и надев свои вещи, она обрела прежний задор. К черту эти немощные корабли! К черту эту немощную действительность! Ей захотелось поскорее уйти отсюда, пить, слушать музыку и танцевать. Перед зеркалом, перед фотографиями жены и детей капитана Тауэрса она подправила помаду на губах, румяна на щеках, подкрасила ресницы, чтобы глаза выглядели ярче, и выскочила оттуда. Скорее уйти из этих стальных стен, бежать отсюда! Это место не для нее. Нужно бежать в мир романсов, жизни как-нибудь и двойных коньяков. В свой мир.

С фотографий на нее понимающе смотрела Шарон.

В кают-компании Дуайт вышел ей навстречу.

— Ого! Ты выглядишь сногсшибательно. Она чуть улыбнулась и ответила:

— Зато чувствую себя паршиво. Выйдем на свежий воздух, в тот отель на углу, а потом куда-нибудь в город.

— Как пожелаешь.

Оставив ее с Джоном Осборном, он пошел переодеться в гражданский костюм.

— Пойдем на взлетную палубу, Джон, — попросила она. — У меня начнутся спазмы, если я еще хоть минуту проведу на этом проклятом кладбище.

— Я не знаю, как туда попасть, — признался Осборн. — Я же здесь человек новый.

Они нашли крутую лестницу, которая, как тут же выяснилось, вела в орудийную башню, спустились обратно и долго бродили бы по стальным коридорам, не укажи им дорогу какой-то матрос. Они спустились на широкую, совершенно пустую стартовую палубу. Солнце пригревало, море было изумительно голубым, дул свежий ветер.

— Слава тебе, Господи, что я выбралась оттуда, — вздохнула Мойра.

— Я вижу, военный флот тебя не очаровал, — заметил Осборн.

— А тебя? Хорошо тебе здесь?

— Пожалуй, да. Это будет довольно интересно.

— Разглядывать мертвых через перископ… Бр-р-р!.. Я знаю более приятные способы проводить время.

Некоторое время они шли молча.

— Дело здесь только в том, чтобы знать наверняка, — сказал, наконец, Осборн. — Нужно, по крайней мере, попытаться исследовать, что происходит. Может, все не так, как мы думаем. Может, что-то поглощает радиоактивные элементы, и в мире происходит такое, о чем мы и понятия не имеем. Даже если мы ничего не откроем, и то будет хорошо, ведь мы все-таки попытаемся изучить явление. Не думаю, чтобы мы действительно открыли что-то утешительное или подающее надежды, но в любом случае эта работа будет удовольствием.

— Изучение несчастий, по-твоему — удовольствие?

— Именно удовольствие, — решительно подтвердил он. — Некоторые игры приятны, даже если проигрываешь. Даже когда заранее известно, что проиграешь. Приятно просто играть.

— У тебя странные взгляды на игры и удовольствия.

— Ты просто не хочешь видеть фактов, — заметил он. — Это все произошло и происходит на самом деле, а ты закрываешь на это глаза. Но когда-нибудь придется их открыть.

— Хорошо! — воскликнула она, раскрасневшись. — Когда-нибудь я их открою. В сентябре, если вы были правы в своих предположениях. Значит, есть еще много времени.

— Может, и так. — Он с улыбкой смотрел на нее. — Правда, я не откладывал бы этого до сентября. Время названо с точностью плюс-минус три месяца. Может, это дойдет до нас уже в июле, независимо от того, кто и что об этом знает. А может, я еще успею купить тебе подарок на Рождество.

— Так ты не знаешь? — яростно прошипела она.

— Не знаю, — ответил он. — Ведь это не имеет прецедента в мировой истории. — Он помолчал, потом добавил с дьявольской усмешкой: — Случись это раньше, мы бы сейчас не разговаривали.

— Еще одно слово, и я столкну тебя за борт!

По лестнице к ним спустился капитан Тауэрс, элегантный, в синем двубортном костюме.

— Я не знал, где вас искать, — сказал он.

— Прости, Дуайт, — извинилась девушка. — Нужно было тебя предупредить. Мне захотелось подышать свежим воздухом.

Джон Осборн предостерег:

— Будьте осторожны, господин капитан: у Мойры плохое настроение. На вашем месте я не подходил бы к ней близко — еще покусает.

— Он со мной заигрывает, — объяснила Мойра. — Как Альберт со львом. Идем, Дуайт.

— До завтра, господин капитан, — сказал физик. — Воскресенье я проведу на корабле.

Капитан с девушкой ушли. В коридоре, ведущем к трапу, он спросил:

— А собственно, почему он к тебе цепляется, детка?

— Потому, — туманно ответила она. — Цепляется и цепляется. Выпьем, Дуайт, а потом поедем в ресторан.

Они отправились на главную улицу Вильямстауна, в тот самый отель. Когда подали напитки, он решительно спросил:

— Сколько у нас времени?

— Последний поезд уходит с вокзала Флиндерс в двадцать три пятнадцать; я должна вернуться на нем. Мама никогда не простит мне, если я пропаду на всю ночь.

— Я думаю. А что дальше, когда ты приедешь в Бервик? Кто-то будет тебя там ждать?

Она покачала головой.

— Утром мы оставили на станции велосипед. Если ты угостишь меня как следует, мне трудно будет доехать на нем до дому, но, так или иначе, велосипед для меня там есть. — Она выпила свой первый двойной коньяк. — Поставь мне еще один, Дуайт.

— Поставлю, — согласился он. — Но потом мы сразу поедем в ресторан. Ты обещала мне танцы.

— Будут танцы, — заверила она. — Я уже заказала столик у Мария. Но я лучше всего двигаю ногами, когда напьюсь. — Но я-то хочу танцевать, а не двигать ногами. Она взяла у него стакан с напитком и заметила:

— Ты очень дотошный и тоже цепляешься к каждому моему слову… я этого не выдержу. Хотя, честно говоря, большинство мужчин танцевать не умеют…

— И ты относишь меня к этому большинству, — закончил он. — Когда-то, в Штатах, мы часто танцевали, но с начала войны я не танцевал ни разу.

— Ты вообще живешь, как монах, — заявила она.

После второго коньяка она позволила вывести себя из отеля, и при последнем свете дня они пошли на станцию. До города доехали через час и вышли с вокзала на улицу.

— Слишком рано, — сказала Мойра. — Пойдем, погуляем.

Он взял ее под руку, чтобы легче было идти в толпе пешеходов. В витринах магазинов было выставлено множество разных товаров, но лишь немногие магазины были открыты. Кафе и рестораны были переполнены, бары закрыты, но на улицах было очень много пьяных. Все это производило впечатление шумной, неудержимой беззаботности, более в стиле девяностых годов прошлого века, чем 1963 года. Толпы пешеходов расхаживали прямо по мостовой, поскольку ездили только трамваи. На углу улиц Коллинз и Свенстон какой-то итальянец играл на большом сверкающем аккордеоне и играл очень хорошо. Люди вокруг него танцевали. У кино «Регал» пошатывающийся пьяный опустился на четвереньки, замер и вдруг бревном упал в канаву. Проходивший мимо полицейский перевернул его лицом вверх, равнодушно осмотрел и пошел дальше.

— Неплохо здесь развлекаются вечерами, — заметил Дуайт.

— Уже не так, как прежде, — сказала девушка. — Сразу после войны было гораздо хуже.

— Знаю. Я бы сказал, что они начали уставать. — Дуайт поколебался и добавил — Как и я.

Она кивнула.

— Сегодня суббота. В другие вечера бывает очень тихо. Почти как перед войной.

Они вошли в ресторан. Приветствовал их сам хозяин, он хорошо знал мисс Мойру Дэвидсон: она бывала здесь по крайней мере раз в неделю, если не чаще. Дуайта Тауэрса он видел несколько раз и, может, поэтому считал, что американец предпочитает ходить в свой клуб. Но метрдотель знал, что это — капитан американской подводной лодки. В общем, приняли их хорошо и проводили к удобному столику в углу, вдали от оркестра. Капитан заказал ужин.

— Они очень милы, — сказал он. — Я ведь довольно редкий и неприбыльный гость.

— А я здесь пью довольно часто, — призналась девушка. Некоторое время она сидела задумавшись. — Знаешь, ты все-таки счастливчик.

— В каком смысле?

— У тебя есть работа, заполняющая все время. До сих пор это не приходило ему в голову.

— Верно, — медленно сказал он. — У меня действительно нет времени на гулянки.

— А у меня есть, — сказала она. — И мне не остается делать ничего другого.

— Ты ничем не занята? Ничего не делаешь?

— Совершенно. — Она развела руками. — Иногда только хожу за волом и бороню навоз у нас на ферме. Вот и все.

— А я думал, ты работаешь где-то в городе.

— Я бы работала, — саркастически сказала она, — но это не так-то просто. Перед самой войной я получила в «школе» степень магистра истории.

— В школе?

— Ну, то есть в университете. Хотела еще пойти на курсы стенографии, но какой смысл теперь в этом годичном обучении? Я не успею их закончить. А если бы даже успела, все равно должностей нет.

— Слабеет деловая активность? Она кивнула.

— Мои подруги одна за другой теряют работу. Люди работают меньше, чем прежде, и не нуждаются в секретаршах. Половина знакомых папы — те, что раньше ездили в конторы, — уже бросили свои дела и сидят по домам, как будто вышли на пенсию. Все больше контор закрывается.

— Это вполне понятно, — заметил он. — В эти последние месяцы человек имеет право делать все, что хочет, если ему хватит денег.

— У девушек тоже есть такое право, — сказала Мойра. — Даже если то, что она хочет делать, не похоже на боронование навоза.

— И нельзя найти никакой работы? — спросил он.

— Для меня — никакой, — ответила она. — Я пыталась, и не один раз. Понимаешь, я даже не умею печатать на машинке.

— Ты могла бы научиться, — сказал он, — могла бы все же пойти на эти курсы.

— Но зачем, если все равно не остается времени? Зачем, если я все равно не использую свое умение, даже если каким-то чудом закончу курс?

— Во всяком случае, это хоть какое-то занятие. Альтернатива всем этим двойным коньякам.

— Работа ради работы? — спросила она. — Это не по мне. — Она нервно забарабанила пальцами по столу.

— По-моему, это лучше, чем питье ради питья, — сказал он. — И похмелья после этого нет…

Она раздраженно прервала его:

— Закажи для меня двойной коньяк, Дуайт, а потом покажешь, как ты умеешь танцевать.

Ведя ее танцевать, он чувствовал какую-то неясную обиду. Сколько в этой девушке язвительности… Однако он тут же подумал, что, занятый собственными хлопотами, никогда не задумывался, каким страшным крушением надежд стало это время для людей молодых и одиноких, и потому попытался сделать вечер приятным, завел разговор о фильмах и мюзиклах, которые они оба видели, и об общих знакомых.

— Питер и Мэри — странные люди, — сказала вдруг Мойра. — Они совсем помешались на своем саде. Собрались посеять осенью нечто такое, что взойдет в будущем году.

Он улыбнулся.

— По-моему, это правильный подход. Заранее ничего не известно. — И он вновь перевел разговор на безопасную тему. — Ты уже видела в «Плаза» фильм с Денни Кайе?

Парусный спорт тоже был безопасной темой, поэтому он говорил о нем довольно долго. Ужин закончился, началась эстрадная программа, потом они снова танцевали. Наконец девушка сказала:

— Сказка о Золушке. Пора идти на поезд, Дуайт.

Она пошла одеваться, а он расплатился и подождал ее в дверях. Город притих; музыки не было, рестораны и кафе закрылись. Остались только пьяные, они бесцельно бродили по тротуарам и спали под стенами. Девушка покачала головой.

— Нужно что-то с этим делать. До войны это было бы невозможно.

— Серьезная проблема, — задумчиво сказал Дуайт. — Такая же то и дело встает на корабле. Я считаю, что моряк, сходя на бе-pet, имеет право делать все, что хочет, если не мешает другим людям. В наше время некоторым просто необходимо напиваться. — Он взглянул на полицейского на углу. — Во всяком случае, так думают полицейские в этом городе. Я еще не видел, чтобы здесь арестовали пьяного только за то, что он пьян.

На вокзале она остановилась, чтобы попрощаться и пожелать ему спокойной ночи.

— Чудесный был вечер, Дуайт. Да и весь день тоже. Спасибо тебе за все.

— И мне было очень приятно, Мойра, — ответил он. — Правда, я давно не танцевал…

— Танцуешь ты неплохо, — заверила она и вдруг посерьезнела. — Ты уже знаешь, когда вы пойдете на север?

Он покачал головой.

— Еще нет. Перед тем, как мы вышли с «Сиднея», я получил сообщение, что в понедельник утром должен вместе с лейтенантом Холмсом явиться в Адмиралтейство. Не исключено, что это будет последнее совещание, и мы уйдем в море в понедельник после обеда.

— Удачи тебе, — сказала она. — Позвонишь мне, когда вернешься в Вильямстаун?

— Позвоню, — пообещал он. — С удовольствием. Может, мы снова куда-нибудь сплаваем на яхте или потанцуем.

— Было бы неплохо, — вздохнула она. — Ну, мне пора, а то опоздаю на поезд. Еще раз спокойной ночи и спасибо за все.

— Суббота нам удалась, — сказал он. — Спокойной ночи.

Он стоял и смотрел ей вслед, пока она не исчезла в толпе. Сзади, в светлом летнем платье, она казалась похожей на Шарон; ему вдруг подумалось: а не забывает ли он жену, не ошибается ли? Но нет, походкой девушка действительно напоминала Шарон. Может, именно поэтому он и полюбил ее… за то, что она чем-то похожа на жену.

Он повернулся и пошел к своему поезду.

На следующее утро, как обычно по воскресеньям, если это бывало возможно, он отправился в церковь в Вильямстауне, а в понедельник в десять утра уже ждал с Питером Холмсом вызова адмирала.

— Через минуту, господин капитан, — сказал секретарь в звании лейтенанта. — Насколько я знаю, вы поедете с ним в Совет Министров Сообщества.

— Вот как? Молодой человек кивнул.

— Машина уже заказана.

Звякнул колокольчик, секретарь вошел в кабинет, но тут же вернулся.

— Господин адмирал ждет вас, — пригласил он. Они вошли. Адмирал поднялся им навстречу.

— Добрый день, капитан Тауэрс. Добрый день, Холмс. Премьер хочет поговорить с вами перед походом, поэтому мы сейчас поедем к нему. Я только хочу дать вам это, капитан. — Он повернулся и взял со стола пачку машинописных листов. — Рапорт командира подводной лодки Соединенных Штатов «Меченосец» о походе из Рио-де-Жанейро в Северную Атлантику. — Он вручил рапорт Дуайту. — Жаль, что он поступил только сейчас, но радиоприем из Южной Америки очень плох, а сведений много. Возьмите с собой в дорогу и посмотрите в свободное время.

Американец принял машинопись, с интересом глядя на пачку листов.

— Это очень ценно для нас, господин адмирал. Есть что-нибудь, могущее оказать воздействие на нашу операцию?

— Не думаю. Установлен высокий уровень радиоактивности воздуха во всем этом районе; как и следовало ожидать, чем дальше на север, тем он выше. Им пришлось погрузиться… разрешите… — Адмирал взял рапорт и быстро пролистал. — «Погрузились под вторым градусом широты к югу от Парнаибы, а всплыли только под пятым градусом к югу от полуострова Сан-Роже».

— Долго они были под водой, господин адмирал?

— Тридцать два дня.

— Это можно считать рекордом.

— Пожалуй. Он даже где-то об этом пишет. — Адмирал отдал рапорт капитану Тауэрсу. — В общем, прочтите. Там есть кое-какая информация об условиях на севере. Кстати, если захотите связаться с «Меченосцем», знайте, что он поплыл в Уругвай и сейчас стоит в Монтевидео.

— Значит, и в Рио становится горячо, господин адмирал? — спросил Питер.

— Им там нечем было дышать.

Они вышли во двор министерства и сели в электрический грузовичок. Молча, пустыми улицами доехали до улицы Коллинз, затем по аллее; до особняка Сообщества и через несколько минут уже сидели за круглым столом с мистером Дональдом Ритчи, премьером.

— Я хотел повидаться с вами, господин капитан, прежде чем вы отплывете, — сказал премьер, — сказать вам кое-что о цели этого похода и пожелать удачи. Я читал приказ и могу добавить немногое. Вы направляетесь в Кэрнс, Порт-Морсби и Порт-Дарвин, чтобы изучить там условия. Любые признаки жизни, будь то люди или звери, весьма интересны для нас. Растительность тоже. И, конечно, морские птицы, если удастся собрать о них какой-нибудь материал.

— Боюсь, это будет трудно, сэр, — сказал Дуайт.

— Да, я тоже так думаю. Во всяком случае, насколько мне известно, с вами будет член Организации Научных и Промышленных Исследований.

— Так точно, господин премьер. Мистер Осборн.

Премьер, потер лоб.

— Я не хочу, чтобы вы рисковали. Я даже прямо запрещаю вам рисковать. Мы хотим, чтобы вы вернулись сюда живыми и здоровыми, со здоровой командой и в хорошей форме. Мы предоставляем вам и прикомандированному эксперту решать вопрос о всплытии и выходе на палубу. При всем этом, мы хотим получить как можно больше информации. Если уровень радиации позволит, вы должны высадиться и изучить эти места. Но не думаю, чтобы это было возможно.

Адмирал покачал головой.

— Очень сомневаюсь. Вероятно, вам придется погрузиться уже на двадцать втором градусе.

Американец быстро прикинул.

— Это к югу от Таунсвилла.

— Да, — серьезно сказал премьер. — В Таунсвилле еще есть живые люди. Вы ни в коем случае не должны заходить туда, если приказ не будет изменен, о чем вам сообщат из Министерства. — Он поднял голову и посмотрел американцу в глаза. — Это может показаться жестоким, господин капитан, но вы ничем не сможете им помочь, поэтому лучше не вызывать несбыточных надежд самим видом вашего корабля. И потом, мы знаем, каковы условия в Таунсвилле. Мы по-прежнему поддерживаем с ними телеграфную связь.

— Понимаю, господин премьер.

— Теперь мы подходим к последнему пункту, который я хочу особенно подчеркнуть. Вам категорически запрещается принимать кого-либо на корабль во время похода, если не будет получено разрешение из Министерства. Полагаю вы сами сочтете абсолютно недопустимым контакт вашей команды с облученными. Вам ясно?

— Да, господин премьер. Премьер встал.

— Тогда желаю всем вам удачи. Через две недели надеюсь снова встретиться с вами, господин капитан.