на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


3

На рассвете девятого дня похода подводная лодка Военного Флота Соединенных Штатов «Скорпион» всплыла недалеко от Бандаберга в Квинсленде. Сначала в серое спокойное утро, под меркнущие звезды, вынырнули перископы. Сам корабль оставался под водой еще минут пятнадцать, пока капитан определялся по расстоянию от маяка и данным эхолота, а Джон Осборн, раздраженно тыча в кнопки своих приборов, замерял уровень радиации в воздухе. Только тогда «Скорпион», длинный и узкий, вынырнул и на двадцати узлах двинулся к югу. Лязгнул люк, на мостик вышел вахтенный офицер, а за ним — капитан и другие. Открыли люки торпедных аппаратов на носу и в корме, и по всему кораблю начал гулять свежий воздух. Между носом и мостиком натянули релинг, между мостиком и кормой — другой, и все свободные от вахты матросы выбрались на палубу в серый утренний холодок, радуясь тому, что смогут увидеть восход солнца.

Полчаса спустя все проголодались сильнее, чем когда-либо за последние дни. Когда прозвучал сигнал к завтраку, все бросились наперегонки, толкаясь и переругиваясь. Их место заняли повара, а потом вышли насладиться ясным солнечным днем моряки, сменившиеся с вахты. Офицеры на мостике курили сигареты, корабль плыл по голубому морю вдоль побережья Квинсленда к югу. Поставили радиомачту, и телеграфист передал сообщение. Радиостанция субмарины позволяла принимать развлекательные программы, легкая музыка из динамиков перекрыла шум турбин и плеск воды о корпус.

На мостике капитан говорил с офицером связи.

— Нелегко будет написать этот рапорт, — сказал он. Питер кивнул.

— Можно написать о танкере, господин капитан.

— Да, конечно, можно и о танкере, — согласился Тауэрс. Где-то в Коралловом море, между Кэрнсом и Порт-Морсби они заметили корабль. Это был танкер, явно без экипажа, дрейфующий с застопоренными двигателями. Довольно долго они кружили вокруг него, вызывая экипаж через мегафон, разглядывая корабль в перископ и сверяя данные с описаниями реестра Ллойда. Все шлюпки висели на шлюпбалках, но это был настоящий корабль-призрак, уже довольно сильно заржавевший. В конце концов они пришли к выводу, что это развалина еще времен войны: не похоже было, чтобы он пострадал от чего-либо, кроме атмосферных осадков. Однако радиоактивность воздуха была слишком высока, и они ничего не могли с ним сделать. Через час они оставили его там, где заметили, предварительно сфотографировав через перископ и записав координаты. Других кораблей они не встречали.

— Нужно ограничиться в рапорте замерами радиоактивности, а данные взять у Джона Осборна, — предложил офицер связи.

— Пожалуй, — согласился капитан. — И еще не забыть про пса, которого мы видели в Кэрнсе.

Действительно, писать рапорт было нелегко, поскольку они увидели и услышали очень мало. К Кэрнсу они подошли в надводном положении, но с задраенными люками: уровень радиации не позволял их открыть. Чтобы туда добраться, они осторожно прошли через рифы, после чего остановили корабль: капитан счел, что слишком опасно двигаться в таких водах в темноте, без маяков и сигнальных огней. Когда они наконец добрались до Зеленого Острова и подошли к земле, город показался им совершенно нормальным. Залитый лучами солнца, он стоял на фоне атертонских гор. В перископ они видели обсаженные пальмами улицы с магазинами, больницу, одноэтажные виллы на сваях, у тротуаров стояли машины, а кое-где даже развевались флаги. Войдя в реку, они направились к докам. Смотреть там было особенно не на что: кроме нескольких рыбачьих катеров, других судов не было. Краны стояли ровно, как следует закрепленные. Хотя лодка была недалеко от берега, поле зрения было невелико, поскольку перископ едва возвышался над побережьем и здания складов закрывали обзор. Поэтому они видели только кусочек суши над самой водой: тишина и покой, словно был праздничный день, хотя обычно здесь и по воскресеньям кружилось множество лодок. Только большой черный пес вышел на берег и начал лаять в их сторону.

Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

Они провели там несколько часов, их призывы через мегафон наверняка были слышны по всему этому небольшому городку, но ничего не произошло. Казалось, город невозмутимо спал.

Вернувшись, они снова увидели отель «Стренд» и часть торгового центра, и все это время вели передачу через мегафон. Наконец прекратили звать и направились к выходу в море, чтобы засветло пройти рифы. Кроме данных о радиоактивности, собранных Джоном Осборном, записывать было нечего, и все сводилось к утверждению, что Кэрнс выглядит так же, как и всегда. Улицы, залитые солнцем, цветущие деревья на дальних холмах, витрины магазинов под широкими тентами. Милый городок-оазис в тропическом климате, вот только жизни в нем больше не было, в живых остался только пес.

В Порт-Морсби было то же самое. С моря, через перископ, они не заметили в городе никаких повреждений. На рейде стоял какой-то торговый корабль, зарегистрированный в Ливерпуле, с борта свисала веревочная лестница. Два других корабля лежали на песчаном берегу реки — море выбросило их во время шторма. Здесь они тоже провели несколько часов, кружа по рейду, заплывая в доки и без устали вызывая кого-нибудь через мегафон. Ответом была глухая тишина, но сам город выглядел вполне нормально. Потом они уплыли — оставаться дольше не было смысла.

Через два дня прибыли в Порт-Дарвин и бросили якорь в городской гавани, но увидели только побережье, крышу правительственного здания и часть отеля «Дарвин». У причала стояло много рыбацких катеров, но напрасно они кружили вокруг них и взывали через мегафон. Они не узнали ничего, только пришли к ясному выводу: когда подошло время, люди умерли спокойно.

— Именно так делают звери, — заметил Джон Осборн. — Когда близится смерть, они прячутся в норах. Вероятно, все лежат в своих постелях.

— Хватит об этом, — решительно сказал капитан.

— Но ведь это же правда, — сказал физик.

— Хорошо, пусть правда. Но не будем об этом говорить. Да, написать рапорт будет трудно.

Они выплыли из Порт-Дарвина и под водой взяли курс на юг, через Торресов пролив, вдоль побережья Квинсленда. Напряжение, в котором проходил рейс, давало себя знать: те три дня, что прошли с выхода из Порт-Дарвина до всплытия, люди почти не разговаривали. Только теперь, отдохнув на палубе, они задумались, что будут рассказывать, когда вернутся в Мельбурн.

Этот же вопрос обсуждали после обеда в кают-компании.

— Безусловно, то же самое обнаружил «Меченосец», — сказал Дуайт. — Ни в Штатах, ни в Европе они не видели ничего другого.

Питер взял со стола уже изрядно зачитанный рапорт «Меченосца» и еще раз перевернул страницы, хотя читал его постоянно и помнил почти дословно.

— Об этом я еще не думал, — медленно сказал он. — Я смотрел на это под другим углом, но сейчас, когда вы затронули… да, это правда. Во всем их рапорте действительно нет ни слова об условиях на суше.

— Они увидели там не больше, чем мы, — сказал капитан. — Никто не будет знать, как выглядят эти зараженные районы — все северное полушарие.

— Пожалуй, это и хорошо, — шепнул Питер.

— Пожалуй, — согласился капитан. — Есть вещи, которых человек просто не должен видеть.

— Я думал об этом сегодня ночью, — заметил Джон Осборн. — Вас не поражает, что никто и никогда… никогда… не увидит уже Кэрнса, Порт-Морсби и Порт-Дарвина?

Они уставились на него, обдумывая вопрос.

— Ну, никто не сможет увидеть больше, чем видели мы, — нарушил тишину капитан. — И поедет ли кто-нибудь туда вообще? Мы ведь туда не вернемся.

— Уже нет. Дуайт задумался.

— Не думаю, чтобы нас снова послали туда. Мы последние люди, которые видели эти города. — Он помолчал. — А мы не видели практически ничего. Вы, пожалуй, правы.

Питер беспокойно зашевелился.

— Исторический факт, — сказал он. — Это должно быть где-то записано. Интересно, пишет кто-нибудь подробную историю нашего времени?

Джон Осборн развел руками.

— Я о таком не слышал. Но попробую узнать. В конце концов, зачем писать, если никто и никогда не прочтет?..

— А ведь это нужно описать, — сказал американец. — Чтобы можно было читать хотя бы в ближайшие несколько месяцев. — Он снова задумался. — Хотел бы я прочитать исследование об этой войне. Хоть я и принимал в ней участие, но толком ничего не знаю. Никто не писал ничего такого?

— Историки — нет, — ответил физик. — По крайней мере, мне об этом не известно. Кое-что мы, конечно, знаем, но нашим сведениям не хватает логической последовательности. Слишком много пробелов… и о многом мы просто не знаем.

— Мне бы хватило и того, что мы все-таки знаем, — заявил капитан.

— О чем именно, господин капитан?

— Ну, для начала о том, сколько упало бомб. То есть атомных бомб.

— Судя по данным сейсмостанций, около четырех тысяч семисот. Некоторые сотрясения были довольно слабы, так что, скорее всего, число это еще больше.

— А сколько из них было больших… водородных, или как вы их там называете?

— Трудно сказать. Вероятно, большинство. В войне на востоке бросали только водородные бомбы… полагаю, в основном, с кобальтовой оболочкой.

— Но почему? Зачем нужен этот кобальт? — спросил Питер. Физик пожал плечами.

— Радиологическая война. Большего не скажу — сам не знаю.

— Тогда, может, я смогу, — сказал американец. — За месяц до войны я проходил на острове Йерба-Буэно близ Сан-Франциско курс для командного состава. Нам говорили, что, предположительно, может произойти между Россией и Китаем. Соответствует ли это тому, что произошло спустя шесть недель, мы можем только догадываться.

— Что вам говорили? — тихо спросил Джон Осборн. Капитан помолчал, потом сказал:

— Что все это связано с вопросом о портах на теплых морях. У России нет порта, который не замерзал бы зимой… за исключением Одессы на Черном море. Но чтобы выйти из Одессы в открытый океан, нужно пройти два узких пролива — Босфор и Гибралтар — которые контролирует НАТО. Правда, русские могли бы открыть Мурманск и Владивосток, введя туда ледоколы, но эти порты далеки от промышленных районов, где производятся экспортные товары. — Он задумался, потом добавил — Тот человек из разведки говорил о Шанхае.

— Шанхай был бы удобен для сибирской промышленности? — спросил физик.

Капитан кивнул.

— Во время второй мировой войны они перевели многие заводы за Урал, вплоть до Байкала, а оттуда дьявольски далеко до таких портов, как Одесса. До Шанхая же — только половина этого расстояния.

Воцарилось молчание.

— И еще на одно обратил наше внимание тот человек, — задумчиво сказал капитан. — На то, что в Китае население в три раза больше, чем в России, то есть перенаселенность отчаянная. Говорил он также, что по мере развития в прошедшем двадцатилетии промышленности Китая Россия начала опасаться нападения с его стороны. Вот вам и причины войны…

— Но, используя кобальтовые бомбы, — заметил Питер, — они не могли бы наступать.

— Верно. Однако, при определенном разбросе этих бомб, Северный Китай на долгое время мог стать территорией, непригодной для жизни. Если бы бомбы падали в нужные места, радиоактивная пыль распространилась бы по Китаю до самого моря. Остатки ушли бы на восток, через Тихий Океан; если бы при этом немного попало Соединенным Штатам, не думаю, чтобы они оплакивали американцев горючими слезами. До Европы и западной части России дошло бы, вокруг света, совсем немного.

— Сколько времени должно пройти, чтобы люди снова смогли там жить? — спросил физика Холмс.

— После распространения кобальтовой пыли? Не знаю. Это зависит от многих факторов. Ну, пожалуй, от пяти до двадцати лет. Но точно сказать нельзя.

— А что, по мнению этого лектора, думали китайцы?

— О, они смотрели на дело иначе. Они собирались покрыть кобальтовой пылью только промышленные районы, город за городом, чтобы в ближайшие десять лет нельзя было пользоваться механизмами. Это была бы пыль из тяжелых частиц с ограниченной paспространяемостью. Вероятно, китайцы даже не собирались бросать бомбы прямо на эти центры… Достаточно попасть куда-нибудь на десять миль от города, чтобы ветер закончил остальное. — Капитан помолчал. — После полного уничтожения промышленности они могли бы вторгнуться и занять все не зараженные районы страны. Потом радиоактивность ослабела бы, и они заняли бы города.

— Вот только техника успела бы заржаветь, — сказал Питер.

— Возможно. Но для них это была бы легкая война.

— Вы думаете, именно так все и было? — спросил Осборн.

— Откуда мне знать, — сказал американец. — Пожалуй, точно этого никто не знает. Я повторил только то, что говорил нам офицер из Пентагона. В некотором смысле, Россия имела перевес. Китай был один… без друзей и союзников, за исключением самой России.

Несколько минут все курили молча.

— Возможно ли, чтобы все было именно так? — спросил, наконец, Питер. — То есть после тех первых налетов на Лондон и Вашингтон?

Джон Осборн и капитан удивленно посмотрели на него.

— Но ведь русские вовсе не бомбили Вашингтон, — сказал Дуайт. — Это доказано.

Теперь удивился Питер.

— Я говорю о том налете, с которого все началось.

— Правильно, о том первом налете. Это были русские реактивные бомбардировщики ИЛ-62-6, но экипаж был египетский. Они прилетели из Каира.

— В самом деле?

— Ну да. Был перехвачен один, приземлившийся в Пуэрто-Рико. Правда, это выяснилось уже тогда, когда мы разбомбили Ленинград, Одессу и атомные центры в Харькове, Куйбышеве и Молотове. В тот день все произошло молниеносно.

— Значит, мы бомбили Россию по ошибке? — Потрясенный Питер не мог в это поверить.

— Это факт, Питер. Публично в этом никогда не признавались, и все же это факт. Первая бомба упала на Неаполь — это, разумеется, албанцы. Потом — бомба на Тель-Авив. Никто не знает, кто ее бросил, во всяком случае, я не слышал. Потом вмешались англичане и американцы и демонстративно пролетели над Каиром. На следующий день египтяне подняли все свои бомбардировщики: шесть на Вашингтон и два на Лондон. Один прорвался к Вашингтону, к Лондону — оба. После этого Америка и Англия остались без правительств.

— Самолеты были русские, — подтвердил. Тауэрс, — и, как я слышал, знаки тоже. Это вполне возможно.

— Боже мой! — сказал австралиец. — Значит, мы бомбили Россию просто так?

— Именно так и было, — угрюмо сказал капитан.

— Итак, Лондон и Вашингтон отпали… — продолжал Джон Осборн, — решать должны были командующие фронтами и решать быстро, до очередной бомбардировки. После албанской бомбы отношения с Россией были натянутыми, потому-то самолеты и приняли за русские. — Он помолчал. — Кому-то нужно было решать, причем, буквально в несколько минут. В Канберре считают теперь, что этот «кто-то» решил неверно.

— Но если это была ошибка, почему же не объединили усилий, чтобы с этим покончить? Почему это продолжалось?

— Дьявольски трудно прекратить войну, когда все политики, бывшие у руля, погибли, — заметил капитан.

— Дело в том, — сказал физик, — что эта проклятая бомба стала слишком дешевой. Под конец элементарная урановая бомба стоила всего пятьдесят тысяч фунтов. Каждая страна, даже такая маленькая, как Албания, могла завести целую кучу этих бомб и воображать, что может победить крупные государства, если нападет на них неожиданно.

— К тому же самолеты, — дополнил капитан. — Русские давали самолеты египтянам так же, как Англия давала их Израилю и Иордании. Это было большой ошибкой.

— Итак, — тихо сказал Питер, — в результате всего этого началась война между западными державами и Россией. А когда вмешался Китай?

— Никто не знает точно, — ответил капитан. — Но я бы сказал, что он почти немедленно воспользовался случаем и выступил со своим радиологическим оружием. Вероятно, китайцы не думали, что Россия тоже может начать радиологическую войну. — Он немного помолчал. — Но это только предположения. Большинство средств связи быстро вышло из строя, а те радиостанции, что остались, не успели передать почти ничего ни нам сюда, ни в Южную Африку. Мы знаем только, что в большинстве стран командование приняли младшие офицеры.

— Майор Чан Ши Лин, — криво усмехнулся Джон Осборн.

— А действительно, кем был этот Чан Ши Лин? — спросил Питер.

— Никто не знает о нем ничего, кроме того, что он был офицером китайских ВВС, а, под конец стал вождем нации, — ответил физик. — Наш премьер говорил с ним, пытался вмешаться, чтобы прервать все это. Кажется, Чан Ши Лин имел множество ракет в разных частях Китая и множество бомб. Может, и в России командовал кто-то столь же незначительный. Но не думаю, чтобы нашему премьеру удалось связаться с русскими. По крайней мере, я о таком не слышал.

Воцарилось молчание.

— Это была трудная ситуация, — сказал, наконец, Дуайт. — Да и что было делать этому майору? Его учили только воевать, оружия хватало. Вероятно, то же было во всех других странах, когда погибли правительства. Очень трудно в такой ситуации прекратить войну.

— В случае этой войны, наверняка, было трудно. Поэтому ее не прекращали, пока были бомбы и самолеты-носители. А когда они кончились, было уже слишком поздно.

— Боже, — шепнул американец, — не знаю, что бы я сделал на их месте. Но, к счастью, решать пришлось не мне.

— Полагаю, вы начали бы переговоры, — сказал физик.

— С неприятелем, превращающим Соединенные Штаты в ад и убивающим наш народ? Обладая таким же оружием? Просто прекратить борьбу и сдаться? Мне хочется думать, что я был бы таким великодушным, но… не поручусь. — Капитан поднял голову. — Меня никогда не учили дипломатии, — сказал он. — Оказавшись в такой ситуации, я не сумел бы с ней справиться.

— Они тоже не сумели, — сказал физик, потянулся и зевнул. — Паршивая история. Но мы никого не осуждаем. Все это начали не великие державы, а маленькие безответственные страны.

Питер Холмс усмехнулся.

— Ну, оставшимся от этого не легче.

— У тебя есть еще полгода. — Заметил Джон Осборн. — Может, чуть больше или меньше. Будь этим доволен. Ты же всегда знал, что когда-нибудь умрешь, а теперь ты точно знаешь, когда. — Он засмеялся. — Пользуйся, тем, что тебе осталось.

— Я знаю, — сказал Питер. — Но мне нравится именно то, что я делаю сейчас.

— Запертый, как в клетке, в этом проклятом «Скорпионе»? — Гм… да. Это наше задание. Но я имел в виду то, что делаю дома.

— Тебе не хватает воображения. Прими магометанство и заведи гарем.

Капитан рассмеялся.

— А может, он у него уже есть. Офицер связи покачал головой.

— Мысль хорошая, но невыполнимая: Мэри не согласится. — Он посерьезнел. — Я никак не могу поверить, что это случится с нами. А ты можешь?

— После всего, что мы видели?

— Именно. Если бы мы увидели разрушения…

— Полное отсутствие воображения, — констатировал физик. — Все вы, офицеры, одинаковы. «Со мной этого случиться не может». — Он помолчал. — И все же может. И случится.

— Наверное, у меня, действительно, нет воображения, — задумчиво сказал Питер. — Это… это будет конец света. Никогда прежде мне не нужно было представлять, что я доживу до него.

— Это будет вовсе не конец света, — со смехом уточнил Осборн. — Кончимся мы, а свет останется, но уже без нас, Я бы даже сказал, что он без нас обойдется.

Дуайт, Тауэрс поднял голову.

— Пожалуй. На самом Кэрнсе и Порт-Морсби это никак не отразилось. — Он замолчал, думая о виденных в перископ цветущих деревьях на берегу. — Может, мы были слишком глупы, чтобы жить в этом мире.

— Вы совершенно правы, — поддержал его физик.

Больше говорить было не о чем, поэтому все вышли на мостик и закурили, наслаждаясь свежим воздухом и солнечным днем.


На следующее утро «Скорпион» миновал мыс у входа в портовый бассейн Сиднея и направился к югу, в Бассов пролив. Через двадцать четыре часа он уже стоял на своем месте — у борта авианосца в Вильямстауне. Адмирал сошел на лодку, как только опустили трап.

Капитан Тауэрс встретил гостя на узкой палубе субмарины.

— Ну, капитан, как прошел поход?

— Без происшествий, господин адмирал. Операция проходила строго по приказу, но боюсь, что результаты вас разочаруют.

— Собрали мало информации?

— У нас множество данных об излучении, господин адмирал. Севернее двадцатого градуса южной широты выйти на палубу было невозможно.

Адмирал кивнул.

— Были случаи каких-нибудь болезней?

— Один случай. Наш врач определил корь. Ничего общего с радиоактивностью.

Оба спустились в маленькую капитанскую каюту, и Тауэрс показал черновик своего рапорта, написанный карандашом на канцелярской бумаге, и приложение с данными о радиоактивности по всем вахтам рейса — длинные колонки цифр, написанные рукой Джона Осборна.

— Сегодня я отдам это напечатать, — сказал капитан. — Но суть в том, что мы узнали очень мало.

— Нигде нет следов жизни?

— Вообще ничего. Правда, через перископ мало что видно на побережье. До сих пор я не представлял, как мало мы сможем увидеть. Кэрнс стоит на краю главного канала, Морсби тоже. Дарвина, стоящего на скалах, мы вообще не видели — только портовый район. Можно было подумать, что с ним все в порядке.

Адмирал перевернул несколько страниц рукописи, время от времени читая по абзацу.

— В каждом из этих мест вы останавливались?

— Часов на пять. И каждый раз вели передачу через мегафон.

— Ответа не было?

— Не было, господин адмирал. В Дарвине мы сначала думали, что кто-то отзывается, но это крюк крана стучал о столб.

— Морские птицы?

— Никаких. Никто из нас не видел ни одной птицы севернее двадцатого градуса южной широты. В Кэрнсе мы видели собаку.

Адмирал провел в каюте капитана минут двадцать. Наконец он встал.

— Постарайтесь закончить рапорт как можно быстрее и один экземпляр сразу же пришлите мне. Конечно, я разочарован, но вы, вероятно, сделали больше, чем мог бы сделать кто-то другой. Американец сказал:

— Я читал рапорт «Меченосца», господин адмирал. В нем очень мало информации о состоянии дел на побережье как Соединенных Штатов, так и Европы. Полагаю, они видели почти то же, что и мы. — Он заколебался. — У меня есть одно предложение.

— Какое, капитан? Уровень радиации на этой линии, не везде так высок. Наш физик сказал, что человек мог бы там безопасно работать в специальном костюме… в шлеме, перчатках и так далее. Мы могли бы высылать одного из офицеров в каждом из этих портов… Он доплыл бы на берег в, резиновой лодке с запасом кислорода в баллонах.

— Дезактивация по возвращении на борт, — сказал адмирал. — Это будет непросто, но все же возможно. Я предложу это премьеру и узнаю, нужны ли ему какие-то особые данные. Может, он сочтет, что игра не стоит свеч. Но это хорошая мысль.

Он направился к главному посту, чтобы подняться на мостик.

— Можем мы дать нашим парням отпуск, господин адмирал?

— Есть какие-нибудь дефекты?

— Ничего серьезного.

— На десять дней, — сказал адмирал. — Я немедленно распоряжусь.


Питер Холмс позвонил Мэри после обеда.

— Уже вернулся, целый и здоровый, — сообщил он. — Слушай, дорогая, я буду дома к вечеру… не знаю, во сколько. А до этого должен расплеваться с рапортом и завезти его в Министерство Флота. Поэтому не знаю, на какой поезд успею. Встречать меня не приезжай… я приду со станций пешком.

— Так чудесно снова слышать твой голос, — обрадовалась Мэри. — Ужинать будешь дома?

— Пожалуй. Я сам себе поджарю пару яиц. Она быстро прикинула.

— Я приготовлю мясо, можно будет поесть в любое время. — Отлично. Слушай, есть одна проблема. У нас на борту был случай кори, поэтому я, некоторым образом, в карантине. — Ox, Питер! Ты болел корью в детстве? — Тогда мне было четыре года. Корабельный врач говорит, что я снова могу заболеть. Скрытый период длится три недели. А ты болела корью?

— Кажется, лет в тринадцать.

— Ну, тогда тебе ничего не грозит.

— А Дженнифер?

— Это меня и беспокоит. Нужно будет держаться от нее подальше.

— Ой… Неужели такой маленький ребенок может заболеть корью?

— Не знаю, дорогая. Я могу спросить корабельного врача.

— Он что, педиатр?

— Пожалуй, большой практики у него в ртом нет.

— Все же спроси его, Питер, а я позвоню доктору Хэллорену. Что-нибудь придумаем. Как здорово, что ты вернулся!

Он положил трубку на рычаг и снова взялся за работу, а Мэри немедленно предалась своей великой страсти — надолго уселась у телефона. Она позвонила миссис Фестер, соседке — та собиралась в город на собрание Товарищества Сельских Женщин, и попросила ее привезти фунт мяса и пару луковиц. Потом позвонила доктору Хэллорену, и тот сказал, что ребенок может заразиться корью, поэтому нужно быть очень осторожными. Потом вспомнила, что накануне Мойра Дэвидсон спрашивала ее, есть ли известия о «Скорпионе», и дозвонилась до Мойры.

— Дорогая, они вернулись. Питер уже звонил мне с корабля. У всех корь.

— Что у всех?

— Корь… Ты болела ею? В трубке раздался истерический смех.

— И нечего смеяться, — сказала Мэри. — Я думаю о Дженнифер — она может заразиться от Питера. Он уже болел корью, но может заболеть снова. Это так неприятно…

Смех оборвался.

— Прости, золотко, это было довольно смешно. Ведь это не имеет ничего общего с радиоактивностью?

— Кажется, нет. Питер сказал, что это просто корь. — Она помолчала и спросила: — Страшно, правда? Мойра Дэвидсон снова рассмеялась:

— Это на них похоже. Они на две недели отправляются туда, где все умерли от сильного излучения, и возвращаются оттуда с обычной корью. Я поговорю об этом с Дуайтом. Они нашли там кого-нибудь живого?

— Не знаю, дорогая, Питер ничего об этом не говорил. Впрочем, это неважно. Что мне делать с Дженнифер? Доктор Хэллорен сказал, что она может заразиться, а Питер будет носить в себе эти вирусы три недели.

— Пусть ест и спит на веранде.

— Ничего не выйдет, дорогая.

— Тогда пусть Дженнифер ест и спит на веранде.

— Мухи, — сказала заботливая мать. — Москиты. Может прийти кот, лечь ей на лицо и удушить. Такое бывает, ты же знаешь.

— Закрой коляску сеткой от москитов.

— У меня ее нет.

— Кажется, у нас где-то есть. Папа пользовался ими в Квинсленде. Но, скорее всего, они дырявые.

— И все же посмотри, пожалуйста, дорогая. Этот кот беспокоит меня больше всего.

— Сейчас поищу. Если найду хорошую, отправлю с почтой. Или привезу сама. Вы пригласите к себе капитана Тауэрса?

— Об этом я еще не думала. Не знаю, захочет ли Питер приглашать его. За две недели они могли смертельно надоесть друг другу. А ты бы хотела, чтобы мы его пригласили?

— Дело твое, — небрежно ответила девушка. — Мне все равно, будет он у вас в гостях или нет.

— Дорогая!

— Да, все равно. И перестань давить мне на психику. Кстати, он женат.

— Это невозможно, моя дорогая. Уже нет, — воскликнула заинтригованная Мэри.

— Ты знаешь только это и ничего больше, — вздохнула Мойра. — Это осложняет дело. Ну ладно, пойду, поищу сетку.

Когда вечером Питер пришел домой, Мэри, глубоко обеспокоенная здоровьем дочери, не очень интересовалась положением в Кэрнсе. Мойра уже звонила, что послала сетку, а пока Мэри достала кусок марли и накрыла коляску, но сделала это не очень умело, и Питер долго возился, закрепляя полог.

— Надеюсь, она сможет дышать? — беспокоилась жена. — Питер, ты уверен, что Дженнифер хватит воздуха?

Хотя он как мог успокаивал ее, она трижды за ночь выходила на веранду проверить, Жив ли ребенок.

Отношения на «Скорпионе» интересовали ее больше, чем подробности экспедиции.

— Ты пригласишь к нам капитана Тауэрса? — спросила она.

— Честно говоря, это не приходило мне в голову, — ответил он. — А ты бы хотела?

— Он мне нравится, — сказала она, — а Мойра в него влюблена. Это на нее не похоже, ведь он такой спокойный. Правда, с этим никогда ничего не известно.

— Он приглашал ее на ужин перед отплытием, — сказал Питер. — Показал ей корабль, а потом они пошли в город ужинать. Готов поклясться, что он постоянно думает о ней.

— Она трижды звонила, пока тебя не было, и спрашивала, нет ли от тебя известий, — сообщила Мэри. — Не думаю, чтобы ей нужен был ты.

— Наверное, ей просто скучно, — решил Питер.

На следующее утро он поехал в Мельбурн на встречу с Джоном Осборном у начальника отдела атомной физики в Министерстве Флота. Конференция эта закончилась около полудня; когда они выходили из Министерства, Осборн вдруг вспомнил:

— У меня же посылка для тебя. — Он вытащил перевязанный шнурком пакет из коричневой бумаги. — Сетка от москитов. От Мойры. Она просила передать тебе.

— Ага… спасибо. Мэри очень беспокоится за дочку.

— Где ты будешь обедать?

— Я еще не думал об этом.

— Тогда пойдем в Пастерский Клуб.

Молодой офицер широко раскрыл глаза: Клуб был для снобов и довольно дорогой.

— Ты записался в этот клуб?

Джон Осборн кивнул.

— Я всегда хотел сделать это, прежде чем умру. Время пришло — теперь или никогда.

Они поехали трамваем на другой конец города. Питер Холмс знал Пастерский Клуб, ему приходилось там пару раз обедать, и это ему очень понравилось. Это старое, по австралийским меркам, почти столетнее здание, возвели в период экспансии, по образу и подобию одного из известнейших лондонских клубов. Его стиль и традиции пережили все изменения в мире; более английский, чем сама Англия, он с середины прошлого века славился отличной кухней и обслуживанием. Перед войной он почти наверняка был самым изысканным из клубов стран Сообщества. Теперь же он и вовсе был вне конкуренции.

Они оставили головные уборы в холле, вымыли руки в старомодном туалете и вышли на внутреннюю галерею выпить чего-нибудь перед обедом. Там было довольно людно, все говорили о текущих делах. Питер Холмс заметил несколько министров штата и нескольких федеральных. Какой-то старик взмахом руки издалека приветствовал Джона Осборна и направился к ним:

— Это мой дед… — тихо сказал Джон. — Дуглас Фроуд. Генерал-лейтенант… ну, ты знаешь.

Питер, действительно, знал его. Сэр Дуглас Фроуд командовал армией еще до его рождения, а во времена его младенчества вышел в отставку, удалившись в небольшое имение под Мейсдоном, где начал разводить овец и писать мемуары. Двадцать лет продолжались эти пробы, и генерал со все меньшим упорством боролся с непослушным пером. В последнее время он интересовался главным образом садоводством и жизнью австралийских птиц, а раз в неделю приезжал в город и обедал в Пастерском Клубе, но и там держался особняком. Седой и краснолицый, он по-прежнему ходил прямо, как и пристало военному. Сейчас он беззаботно приветствовал внука.

— Эй, Джон! Вчера я слышал, что ты вернулся. Хорошо поплавали?

— Очень хорошо, — ответил Джон Осборн, представив ему молодого офицера. — Не знаю только, будет ли результат, потому что информации мы собрали немного, к тому же, один из матросов заболел корью.

— Корью, говоришь? Ну, это лучше, чем та холера. Надеюсь, никто из вас от него не заразился. Пойдемте, выпьем… у меня здесь открытый счет.

Они подошли к столу.

— Спасибо, — сказал Джон. — Я не ожидал встретить вас здесь сегодня. Думал, вы приедете только в пятницу.

Они налили себе джин и разбавили горькой.

— Ну, нет! Раньше — да, я приезжал каждую пятницу. Но это потому, что мой врач сказал мне, что если я не перестану пить здешний портвейн, то не проживу больше года. Теперь же все изменилось. — Старик поднял стакан с вином. — Ну, за ваше счастливое возвращение. Наверное, нужно плеснуть на землю в жертву богам или что-то в этом роде, но ситуация слишком серьезная. Знаете ли вы, что в подвалах нашего клуба еще более трех тысяч бутылок портвейна? Если ученые говорят правду, осталось всего шесть месяцев, чтобы выпить его.

Физик притворился озабоченным.

— Это действительно хороший портвейн?

— Первоклассный, совершенно первоклассный! Некоторые из бутылок, может быть, и молоды: одно- или двухлетние, но «Гулд Кэмпбелл» — в самом подходящем возрасте. У меня большие претензии к комитету закупки вина, очень большие претензии. Комитет для того и существует, чтобы все предвидеть.

Питер Холмс сдержал улыбку.

— По-моему, их трудно осуждать, — осторожно сказал он. — Не знаю, мог ли кто-нибудь предвидеть такое.

— Вздор. Я предвидел это еще двадцать лет назад. Но претензии теперь ничего не дадут. Все, что нам осталось, это делать хорошую мину при плохой игре.

— А что с этим портвейном? — спросил Джон Осборн:

— Есть только один выход, — сказал старик.

— Какой же?

— Выпить его, мальчик мой, выпить до последней капли. Не стоит оставлять его тем, кто придет после нас, коль скоро период полураспада кобальта длится целых пять лет. Вот я и приезжаю сюда каждые два дня и увожу одну бутылку с собой. — Он отхлебнул из стакана. — Раз уж я должен умереть, пусть меня убьет портвейн, а не эта холера. Так говорите, никто из вас этого не подцепил?

— Ни один, — ответил Питер Холмс. — Мы были осторожны, господин генерал — шли, в основном, под водой.

— Да, это хорошо защищает. — Старик искоса посмотрел на них. — В северном Квинсленде живых уже не осталось, верно?

— В Кэрнсе никого, господин генерал. Как в Таунсвилле, мы не знаем.

Старик покачал головой.

— С Таунсвиллом нет связи с прошлого четверга, а теперь это дошло до Боуэна. Я слышал, что уже были случаи в Маккае.

Джон Осборн широко улыбнулся.

— Значит, с портвейном нужно спешить.

— Точно. Ситуация поистине ужасная. — Солнце светило на них с безоблачного неба, теплое и веселое, высокий каштан пятнал двор тенями листьев. — Однако, мы делаем все, что можем. Секретарь говорил, что за последний месяц мы, если так можно выразиться, обезвредили триста бутылок. Как вам нравится служба на американском корабле? — спросил старик Питера.

— Очень нравится, господин генерал. Конечно, у них все немного иначе, чем в нашем военном флоте, к тому же я никогда не служил на подводных лодках, но вообще там очень хорошо.

— Не слишком мрачно? Не очень много вдовцов?

— Все они, кроме капитана, люди довольно молодые, и немногие из них успели жениться, — возразил Питер. — Капитан, конечно, был женат, некоторые из офицеров тоже, но большинство из них нашли себе девушек здесь, в Австралии. Нет, это вовсе не мрачный корабль.

Старик снова закивал головой.

— Ну, ясно. С тех пор уже прошло какое-то время. — Он снова выпил вина. — Ваш командир… некий капитан Тауэрс, Верно?

— Так точно, господин генерал. Вы его знаете? — Мне его представляли; он был здесь пару раз. Кажется, это честный человек. Билл Дэвидсон говорил мне, что Мойра познакомилась с ним.

— Да, господин генерал. В моем доме.

— Ну, надеюсь, она не выкинет никакого фортеля…


В эту самую минуту Мойра Дэвидсон звонила капитану Тауэрсу на авианосец.

— Это Мойра, Дуайт, — сказала она. — Что это за слухи ходят по городу? На твоем корабле корь?

Когда он услышал ее голос, на сердце у него стало легко.

— Слухи верные, — ответил он. — Только это секретные сведения.

— То есть?

— Военная тайна. Если какой-то из кораблей флота Соединенных Штатов на время выходит из строя, мы не объявляем об этом всему миру.

— Значит, Вся эта машинерия перестала действовать из-за такой мелочи, как корь? Наверное, это от плохого командования. По-твоему, у «Скорпиона» подходящий капитан?

— Уверен, что нет, — ответил он. — Может, где-нибудь встретимся и поговорим, кем его заменить? Мне этот капитан тоже не нравится.

— Ты будешь у Холмсов в эту субботу?

— Меня не приглашали.

— А если Питер пригласит тебя, ты приедешь? Или, может, ты недавно приказал протащить его под килем за нарушение субординации?

— Он не поймал ни одной чайки, — весело сказал Дуайт. — Но больше его обвинить не в чем. А этого я даже не записал в корабельном журнале.

— А ты рассчитывал, что он будет поставлять тебе чаек?

— Конечно. Я назначил его главным ловцом, но он не справился с заданием. Ваш премьер, мистер Ритчи, будет здорово на меня сердиться, ведь он рассчитывал, что мы привезем ему чаек. Но увы! — капитан, как и его офицеры, всего лишь человек.

— Ты пил, Дуайт? — спросила она.

— Тебе я признаюсь — да, пил. Кока-колу.

— Это-то и плохо. Тебе нужен двойной коньяк… нет, виски. А могу я сейчас поговорить с Питером Холмсом?

— Нет, Сейчас не можешь, его здесь нет. Насколько мне известно, он ушел обедать с Джоном Осборном. Возможно, в Пастерский Клуб.

— Час от часу не легче, — простонала она. — Так ты приедешь, если он тебя пригласит? Я хотела бы убедиться, что ты сможешь справиться с яхтой лучше, чем в прошлый раз. А для лифчика я купила замок.

Он рассмеялся.

— Охотно приеду. Даже на этих условиях.

— Он еще может тебя не пригласить, — напомнила она. — Уж очень Дурно пахнет эта история с чайками. По-моему, на твоем корабле что-то не так.

— Мы и это обсудим.

— Безусловно, — подтвердила она. — Посмотрим, что ты сможешь сказать в свою защиту.

Она повесила трубку, сразу же позвонила в Пастерский Клуб и еще застала Питера.

— Питер, пригласи к себе Дуайта Тауэрса на субботу и воскресенье. Я могу приехать и без приглашения.

Он предпочел не развивать тему.

— Мэри устроит мне головомойку, если он заразит Дженнифер корью.

— Я скажу, что она заразилась от тебя. Так что, пригласишь? — Если ты так этого хочешь. Но он, пожалуй, не приедет.

— Приедет.


Как и в первый раз, она со своей коляской ждала капитана Тауэрса перед станцией в Фалмуте. Отдавая билет контролеру, Дуайт издалека окликнул ее:

— Эй, а куда девался красный костюм?

На этот раз она была одета в брюки цвета хаки и такую же рубашку.

— Просто меня заели сомнения: можно ли надевать его на встречу с тобой, — ответила она. — Он наверняка будет испорчен.

— Хорошенькое же у тебя обо мне мнение, — со смехом сказал он.

— Осторожность девушке не помеха, — скромно заметила она. — Особенно, когда везде навалено столько сена.

Они подошли к коляске.

— Думаю, нужно решить вопрос с этими чайками до встречи с Мэри, — сказала Мойра. — На такие темы нельзя говорить при женщинах. Может, съездим сначала в «Пристань»?

— Ничего не имею против, — галантно согласился он. Пустыми улицами они добрались до отеля. Мойра привязала поводья к тому же бамперу того же автомобиля, и они вошли в зал.

Дуайт заказал для нее двойной коньяк, а для себя — виски.

— Ну, что там с чайками? — спросила она. — Говори всю правду, хотя бы и скандальную.

— Прежде чем мы вышли в море, я виделся с премьером, — сказал он. — Меня к нему возил адмирал. Премьер много о чем говорил и, в частности, хотел, чтобы мы собрали все возможные данные о птицах на радиоактивных территориях.

— Хорошо. И вы собрали эти данные?

— Нет, — беззаботно ответил он. — Ничего о птицах, ничего о рыбах, и совсем немного обо всем прочем.

— Даже рыб никаких не поймали?

Он улыбнулся.

— Хотел бы я знать, как ловить рыбу из подводной лодки или как ловить чаек, если никто не может выйти на палубу. Вероятно, это возможно, если есть подходящее снаряжение. Все можно сделать. Но вопрос этот возник только на последнем совещании… за полчаса до Отплытия.

— Значит, чаек вы не привезли?

— Нет.

— И премьера это очень обеспокоило? — He знаю. Я у него еще не был.

— Наверное, обеспокоило. — Она замолчала, хлебнула коньяка и уже серьезно спросила: — Скажи, там все умерли?

Он кивнул.

— Пожалуй, да. Точно сказать нельзя, пока нет возможности отправить Кого-нибудь на сушу в защитном комбинезоне. Сейчас, когда я об этом думаю, мне кажется, что в одном из этих портов так и нужно было сделать. Но в этот раз мы не предусмотрели ничего такого, и у нас не было снаряжения. Самая трудная задача — это дезактивация на борту.

— В этот раз? — переспросила она. — Значит, вы поплывете снова?

— Думаю, что да, — ответил он. — Приказа еще не было, но думаю, на этот раз нас отправят в Штаты.

Глаза ее расширились.

— Туда можно доплыть?

Он кивнул.

— Это дальняя дорога, и нам придется долго пробыть под водой. Это тяжело для команды, но все же вполне реально. «Меченосец» совершил такой подход, а чем мы хуже?

Он рассказал ей о подводной лодке «Меченосец» и ее рейде.

— Трудность заключается в том, что через перископ видно очень мало. Мы получили рапорт капитана, но эта информация очень скупа. Пожалуй, не больше узнал бы человек, если бы он просто сел за стол и попробовал сделать выводы из того, что и так известно. Они видели только портовые районы и то до высоты едва в двадцать футов. В городе или порту они могли увидеть возможные разрушения от бомб и ничего больше. То же самое было с нами. Останавливались мы только для того, чтобы покричать в мегафон, но никто не показывался, и мы решили, что там никого не осталось в живых. — Он помолчал. — Да и что еще мы могли решить?

Она молча кивнула.

— Кто-то говорил, — сказала она через минуту, — что это уже дошло до Маккая. Думаешь, правда?

— Думаю, да, — сказал он. — Это приближается неумолимо, как и предсказывали физики.

— А когда оно придет сюда?

— Я бы сказал, что в конце августа. Может, немного раньше. Она порывисто встала.

— Еще коньяк для меня, Дуайт, — попросила она, а когда он принес, сказала: — Я хочу куда-то поехать… что-то сделать… танцевать!

— Как хочешь, дорогая.

— Нельзя же все время сидеть и рыдать над тем, что нас ждет!

— Ты права, — сказал он. — Но что бы ты хотела делать кроме того, что делаешь сейчас?

— Не будь таким занудой, — раздраженно сказала она. — Я этого не выношу.

— Хорошо, — спокойно ответил он. — Выпей свой коньяк и едем к Холмсам. Поплаваем на лодке.

Приехав к Холмсам, они узнали, что Питер и Мэри решили подать ужин на пляже, чтобы сделать субботний вечер приятнее. Это казалось и дешевле, и забавнее, чем прием в четырех стенах, а кроме того, Мэри решила, что пришельцев с зараженного корью корабля надо держать подальше от дома, где есть маленький ребенок. Наскоро пообедав, Мойра и Дуайт отправились в яхт-клуб, чтобы подготовить яхту и принять участие в гонке; Холмсы с Дженнифер в велосипедной коляске приехали туда часом позже.

Гонки на этот раз проходили довольно спокойно. Правда, сразу после старта они налетели на буй, а на втором повороте столкнулись с другой яхтой, но в этом клубе такие случаи были нередки, и особых протестов это не вызвало. В конце концов, они заняли в гонках шестое место и, значит, прошли лучше, чем в прошлый раз. От финиша они вернулись к пляжу, оставили яхту на отмели и по воде вышли на берег, где Питер и Мэри ждали их с полдником: чаем и печеньем.

Потом они снова вошли в воду, чтобы не спеша искупаться в лучах предвечернего солнца; еще в купальных костюмах сложили снаряжение, свернули паруса и вытащили яхту на ее обычное место среди других лодок. Солнце уже садилось за горизонт, когда они оделись, взяли из корзинки запас напитков и пошли на конец мола, чтобы посмотреть закат, а Мэри и Питер остались готовить ужин.

Сидя рядом с капитаном на перилах и глядя на спокойное сверкающее море, Мойра наслаждалась теплым вечером и успокаивающим действием коньяка.

— Дуайт, расскажи мне об этом рейсе «Меченосца». Ты говорил, что он плавал к Соединенным Штатам, — попросила она наконец.

— Да, — коротко ответил он. — «Меченосец» был везде, где только возможно на восточном побережье, но это всего лишь несколько малых портов и пристаней в заливе Делавэр и на реке Гудзон, ну и, конечно, Нью-Лондон. Видели они и Нью-Йорк, но здорово рисковали при этом. Она слушала с интересом.

— Это очень опасно?

— Да. Минные поля… наши собственные мины. Каждый крупный порт и устья рек на восточном побережье закрыты минными полями. Во всяком случае, так мы предполагаем. На западном побережье тоже. — Он задумался. — Это должны были сделать перед войной, но сделали ли вообще, мы не знаем. Нам известно только, что минные поля должны там быть, а коль скоро нет плана проходов, лучше в ту сторону вовсе не заплывать.

— Это значит, что корабль, наткнувшийся на мину, может затонуть?

— Наверняка. Без карты минных полей нужно быть безумцем, чтобы туда сунуться.

— Значит, на «Меченосце» были такие карты, когда они входили в Нью-Йорк?

Он покачал головой.

— У них была одна, восьмилетней давности, вся в печатях «Изъято из обращения». Такие вещи чаще всего секретны и выдаются только тогда, когда корабль должен зайти в тот район. Ну вот, у них была только старая карта, но, видимо, им очень хотелось туда попасть. Они учли главные ориентиры на этой карте, указывающие вход в безопасный проход, и прикинули, где могли быть сделаны изменения. Наконец, они пришли к выводу, что в этом районе есть всего один рукав, где переставить мины практически невозможно. Они рискнули там пройти, и все обошлось. Конечно, не исключено, что этот район вообще не минировали.

— А когда они заплыли туда, выяснилось, что стоило рисковать?

— Нет. Они не увидели ничего, о чем не знали бы раньше. Да иначе и не может быть, если изучать берег таким образом. Возможностей собирать сведения практически нет.

— Они не видели никого живого?

— Никого, детка. И география совершенно изменилась. Ко всему прочему, там везде высокий уровень радиации.

Закурив, они долго молчали, глядя на заходящее солнце.

— А куда еще заходил «Меченосец»? — спросила, наконец, Мойра. — В Нью-Лондон?

— Верно, — сказал Дуайт.

— А где это?

— В штате Коннектикут, на востоке, — объяснил он. — В устье реки Темзы.

— И они снова рисковали?

— Нет, ведь это был порт их приписки. У них была современная карта минных полей. — Он заколебался. — Главная база подводных лодок Соединенных Штатов на восточном побережье, — сказал он тихо. — Полагаю, почти все из них жили или в самом Нью-Лондоне или в его пригородах. Так же, как и я.

— Ты там жил?

Он ответил кивком головы.

— И они нашли там то же, что и везде?

— Наверное, — с трудом ответил он. — Подробностей, кроме замеров радиоактивности, не было. Это было страшно… Они вошли прямо в базу, в свой док, из которого уходили на эту войну. Немного странным было это возвращение, но об этом в рапорте ничего не было. Большинство из них оказались рядом со своими домами, но ничего не могли сделать. Они провели там несколько часов, а потом отправились дальше, выполнять свое задание. Капитан добавил еще, что на корабле прошла заупокойная служба. Наверняка это было очень тяжело.

В теплом зареве заката еще видна была красота этого мира.

— Странно, что они туда зашли, — сказала девушка.

— Сначала я тоже удивился, — признался Дуайт. — Я бы, пожалуй, близко не подошел к этой базе. Хотя… нет, не знаю. Но когда я подумал об этом, то понял, что они должны были туда зайти. V них была карта только тех минных полей… только тех и в заливе Делавэр. Значит, это были единственные места, куда они могли зайти без опасений. Нужно было использовать возможность.

Она согласилась с ним.

— Значит, ты там жил?

— Не в самом Нью-Лондоне, — ответил он почти шепотом. — База расположена на восточном берегу реки, а мой дом стоит в пятнадцати милях от устья. В небольшом городке на побережье… город Мистик.

— Не говори об этом, — сказала она, — если не хочешь. Он взглянул на нее.

— Я могу говорить об этом, хотя и не с каждым. Но я не хочу ввергать тебя в уныние. — Он мягко улыбнулся. — И не хочу плакать оттого, что увидел дочку Питера.

Девушка залилась румянцем.

— Когда ты позволил мне войти в твою каюту, я видела там фотографии. Это твоя семья?

— Жена и двое детей, — сказал он с гордостью. — Дуайт уже ходит в школу, а Элен пойдет только осенью.

Мойра успела уже убедиться, что Шарон и дети были для него реальностью, причем гораздо более конкретной, чем проблема полураспада радиоактивных элементов в далеком уголке мира, куда судьба забросила его после войны. Опустошение северного полушария было для него так же нереально, как и для нее. Ведь он вовсе не видел разрушений после этой войны, так же как не видела и она; думая о своем родном доме, он просто не мог представить, что там сейчас все совсем иначе. У него не было фантазии, и это помогало ему сохранять душевное спокойствие.

И вот теперь Дуайт снова вступал на скользкую почву. Нужно было как-то его поддержать. Немного боязливо Мойра спросила:

— Что будет делать твой сын, когда вырастет?

— Я хочу, чтобы он пошел в Академию Военного Флота. Чтобы служил на кораблях, как и я. Это хорошая жизнь для парня… лучшей я не знаю. Станет ли он капитаном?.. Ну, это уже другое дело. В математике он довольно слаб, хотя пока слишком рано судить об этом. В июле ему будет всего десять. Однако я хотел бы довести его до Академии. Думаю, что и он не против.

— Он очень любит море? Дуайт кивнул.

— Мы живем на берегу, и летом он целыми днями плавает или ездит на лодке с мотором… — Он помолчал, задумавшись. — Дети так здорово загорают… Иногда мне кажется, что они загорают сильнее нас, взрослых, хотя мы тоже не прячемся от солнца.

— Здесь они все коричневые, — заметила Мойра. — Ты не учил его парусному спорту?

— Еще нет, — сказал он. — Я куплю яхту, когда вернусь домой в следующий раз.

Он встал у перил рядом с Мойрой, посмотрел на закатное небо.

— Это будет, пожалуй, в сентябре, — тихо сказал он. — Для хождения под парусами время довольно позднее.

Она уже не знала, о чем говорить. Капитан повернулся к ней.

— Ты, наверное, думаешь, что я спятил. Но я именно так все это вижу, — мрачно объяснил он, — и не могу думать об этом иначе. Во всяком случае, я не плачу над младенцами.

Она тоже встала.

— Я вовсе не думаю, что ты спятил… На пляж они вернулись молча.


предыдущая глава | Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач | cледующая глава