Глава 20

— Их таких много, — сказала Линда Хербу Ашеру, тупо смотревшему на козлиный труп. — Пошли в дом. Я сразу догадалась по запаху. Велиал воняет как выгребная яма. Пошли. — Она взяла его за руку. — Да тебя всего трясёт. Ты же знал, что он такое, да?

— Да, — кивнул Ашер. — А кто ты?

— Иногда меня называют Адвокатом. Когда я защищаю, я — Адвокат. Иногда Утешительницей, это когда утешаю. Я — Помощник. Велиал — Обвинитель. Мы — две противоборствующие стороны в суде. Пошли, там ты хоть сможешь присесть, могу себе представить, какой это был для тебя кошмар. Ну что, идём?

— Идём.

Линда потянула его к двери лифта.

— Вот тебя, разве я тебя не утешала? — спросила Линда. — Годы назад, когда ты лежал в своем куполе посреди чужого, враждебного мира и тебе не с кем было даже поговорить? Это моя работа, одна из моих работ. Вон как стучит твоё сердце, — добавила она, положив ему руку на грудь. — Ты же наверняка был в полном ужасе. Он сказал тебе, что он думает делать со мной. Ему и в голову не приходило, куда ты его везёшь. Куда и к кому.

— Ты уничтожила его, — сказал Херб Ашер. — И теперь…

— Он размножился по всей вселенной, — сказала Линда. — Это лишь один из примеров, то, что ты видел на крыше. У каждого человека есть свой Адвокат и свой Обвинитель. На древнееврейском Адвокат — это йецер а-тов, а Обвинитель — йецер а-ру. Я налью тебе вина. Прекрасный калифорнийский цинфандель, цинфандель с берегов Буэно-Виста. Венгерская лоза, как правило, люди этого не знают.

Добравшись до гостиной, Ашер облегчённо плюхнулся в глубокое мягкое кресло. И даже здесь его преследовала козлиная вонь.

— Я, кажется, никогда… — начал он.

— Запах пройдёт. — Линда пододвинула ему стакан с красным вином. — Я заранее открыла бутылку, чтобы оно подышало. Тебе должно понравиться.

Вино оказалось великолепным. Мало-помалу пульс Ашера начал приходить в норму.

— Он ничего не сделал твоей жене? — с тревогой спросила сидевшая напротив Линда. — А Элиасу?

— Нет, — качнул головою Ашер. — Я был один, когда он подошёл. Он притворился потерявшимся козлёнком.

— В какой-то момент каждому человеку приходится выбирать между его йецер а-тов и его йецер а-ру. Выберет он меня, и я его спасу, выберет он эту козлотварь, и я не смогу его спасти. Ты выбрал меня. Битва идёт за каждую душу по отдельности, так учат раввины. У них нет догмы о падении человека, ставшем падением всех людей. Спасение людей происходит не скопом, а поштучно. Тебе нравится цинфандель?

— Да, — кивнул Ашер.

— Я воспользуюсь вашей радиостанцией, — сказала Линда. — Самое место для моего нового материала.

— Ты уже знаешь про станцию? — удивился Ашер.

— Илия излишне суров, мои песни вполне вам подойдут. Они радуют сердца людей, а это главное. Ну что же, Херб Ашер, вот ты в Калифорнии, со мной, как ты когда-то об этом мечтал. Как ты мечтал в другой звёздной системе, в тесноте твоего купола, в компании голографических изображений меня, которые двигались и говорили, синтетических версий меня, имитаций. Теперь здесь, напротив тебя, сижу я реальная. Ну, и какие у тебя впечатления?

— А это реальность? — спросил Херб Ашер.

— А ты слышишь две сотни слащавых струн?

— Нет.

— Это реальность, — сказала Линда Фокс. Она отодвинула свой стакан, встала, подошла к Ашеру, наклонилась и обняла его.

Утром, когда он проснулся, рядом с ним лежала Линда Фокс, её волосы касались его плеча; это действительно так, сказал он себе, это не сон и не мечта, омерзительная козлотварь валяется дохлой на крыше, моя персональная козлотварь, пришедшая, чтобы смешать мою жизнь с грязью.

Это женщина, которую я люблю, думал он, осторожно трогая её тёмные волосы и бледную щёку. Её волосы великолепны, а ресницы длинные и очень красивые. Это видно даже сейчас, когда она спит. Это невозможно, но это верно. Такое бывает. Как там говорил Элиас про религиозную веру? «certum est, quia impossible est». «Это достоверно, так как невозможно». Великое высказывание раннего отца церкви Тертуллиана о смерти и воскресении Иисуса Христа. «И умер сын Божий; это достойно веры, так как нелепо. И погребенный воскрес он; это достоверно, так как невозможно». Последние слова прямо относятся к данному случаю.

До чего же долгий путь прошёл я, думал он, гладя руку Линды. Когда-то я это воображал, а теперь это стало явью. Я вернулся к тому, от чего я начал, и в то же время я совсем не там, откуда начал! Это и чудо, и парадокс одновременно. И ведь даже место — та самая Калифорния, куда я помещал свои мечты. Всё это так, словно мечтая я предвидел своё реальное будущее, переживал его наперёд.

А эта дохлая тварь на крыше — вернейшее доказательство, что все остальное реально. Потому что моё воображение никак не смогло бы породить эту смердящую скотину, чей разум пиявкой прилип к моему и вговаривал мне всяческую ложь, рассказывал мне про разжиревшую коротышку со скверной кожей. Про существо, столь же уродливое, как и сам козёл, внешнюю проекцию его самого. Любил ли когда-нибудь другой человек другую женщину так, как люблю её я? — спросил он себя и тут же подумал: она мой Адвокат, мой Помощник. Она назвала себя древнееврейским словом, которое я забыл. Она мой ангел-хранитель, а эта козлотварь не поленилась проделать путь в три тысячи миль, чтобы погибнуть от прикосновения её пальцев. Козёл сдох, даже не пикнув, с такой лёгкостью она его убила. Она его ждала, ведь это — как она мне сказала — её работа, одна из её работ. У неё есть и другие; она утешала меня, она утешает миллионы; она защищает, она дарует покой. И она всегда ко времени, никогда не опаздывает.

Он наклонился и тронул щёку Линды губами. Линда пошевелилась и вздохнула. Слабый и подпавший под власть козлотвари, вот таким был я, когда пришёл сюда, думал он. Она защитила меня, потому что я был слаб. Она не любит меня так, как люблю её я, потому что она должна любить всех людей. Но я люблю её одну. Люблю всем, что во мне есть. Я, слабый, люблю её, сильную. Вся моя преданность с ней, а она даёт мне защиту. Таков был Договор, заключённый Богом с Израилем. Что сильный защищает слабых, а слабые платят сильному преданностью, такая взаимность. Я заключил с Линдой Фокс договор, и этот договор не будет нарушен, никогда, никем из нас.

Я приготовлю ей завтрак, решил он, а затем, выбравшись из постели, осторожно, на цыпочках, прошёл на кухню.

И увидел знакомую фигуру.

— Эммануил, — сказал Херб Ашер. Мальчик призрачно фосфоресцировал, сквозь его фигуру смутно проглядывали разделочный стол и стена с подвесными шкафчиками. Что-то подсказало Ашеру, что это лишь образ Эммануила, что настоящий Эммануил где-то далеко, совсем в другом месте. И в то же время он был здесь и смотрел прямо на Ашера.

— Ты нашёл её, — сказал Эммануил.

— Да, — сказал Ашер.

— С ней ты обретёшь покой и безопасность.

— Да, — сказал Ашер. — Впервые в жизни.

— Теперь тебе не придётся подменять реальность мечтами, как делал ты, живя в куполе, — сказал Эммануил. — Ты уходил в себя, потому что боялся. Теперь тебе нечего бояться, ведь с тобою она. Не сомневайся, Херберт, она не образ, а точно такая, какой ты её видишь: реальная и живая.

— Я понимаю, — кивнул Херб Ашер.

— И ещё один важный момент. Поставь её в эфир, когда Элиас купит станцию; помоги ей, помоги своей защитнице.

— Это похоже на парадокс, — сказал Херб Ашер.

— Однако верно. Ты можешь многое для неё сделать. Ты был совершенно прав, когда думал о взаимности. Вчера она спасла тебе жизнь. И ты, — Эммануил поднял руку, — получил её от меня.

— Ясно, — сказал Херб Ашер; он ничуть не сомневался, что так оно и было.

— Сильные должны защищать слабых, но иногда бывает трудно определить, кто силён, а кто слаб. В большинстве отношений она сильнее тебя, но в чём-то и ты способен её защитить. Это главнейший закон реальной жизни: взаимная поддержка. Если досконально разобраться, то всё в мире сочетает силу со слабостью, даже йецер а-тов — твой йецер а-тов. Она одновременно и вселенская сила, и личность — и это таинство. У тебя ещё будет время, вся твоя будущая жизнь, чтобы постигнуть это таинство, хотя бы отчасти. Ты будешь знать её всё лучше и лучше. А вот она знает тебя полностью; точно так же, как Зина имеет абсолютное знание обо мне, Линда Фокс имеет абсолютное знание о тебе. Думал ли ты о таком? Думал ли ты, что Линда знает тебя насквозь и очень давно?

— Эта козлотварь не застала её врасплох, — отметил Херб Ашер.

— Йецер а-тов затем и йецер а-тов, что никто и ничто не может застать его врасплох.

— Я увижу тебя когда-нибудь снова? — спросил Херб Ашер.

— Не так, как ты видишь меня сейчас, не как человека, подобного тебе. Я и сейчас не такой, каким ты меня видишь; я уже сбросил человеческую сущность, полученную мною от матери, Райбис. Мы с Зиной воссоединимся и сольёмся с макрокосмом, у нас не будет больше сомы, физического тела, отдельного от мира. Мир будет нашим телом, а наш разум — разумом мира. Он будет и твоим разумом, Херберт. А также разумом каждого другого существа, которым был избран его йецер а-тов, ангел-хранитель. Ведь как учат раввины, каждый человек… ну ты же всё это знаешь, Линда тебе рассказывала. Но она не рассказывала о последнем даре, припасённом ею для тебя — о полном, окончательном оправдании всей твоей жизни. Она будет присутствовать на твоём суде, и судить будут больше её, чем тебя. Она безупречна, и она одарит тебя этой безупречностью, когда настанет момент. А потому не страшись, твоё спасение гарантировано. Она отдаст свою жизнь за тебя, за своего друга. Как сказал Иисус: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друга своя». Дотронувшись до этой козлотвари, она… пожалуй, я не буду об этом.

— Она на мгновение умерла, — догадался Херб Ашер.

— На мгновение столь краткое, что его почти что и не было.

— И всё же так было. Она умерла и вернулась. Хотя я ничего и не заметил.

— Да, не заметил. Так откуда же ты знаешь?

— Я почувствовал это утром, взглянув на неё спящую, — сказал Херб Ашер. — Я ощутил её любовь.

На кухню вошла, сонно позёвывая, Линда Фокс, одетая в пёстрый шёлковый халат. Увидев Эммануила, она резко остановилась.

— Kyrios,^[141] — сказала она негромко.

— Du hast den Mensch gerettet, — сказал Эммануил. — Die giftige Schlange bekampfte… es freut mich sehr. Danke.

— Die Absicht ist nur allzuklar, — ответила Линда. — Lass mich fragen: warm also wird das Dunkel schwinden?

— Sobald dich fuhrt der Freundschaft Hand ins Heiligtum zum ew'gen Band.

— О wie? — спросила Линда Фокс.

— Du… Wie stark ist nicht dein Zauberton, deine Musik. — Лицо Эммануила было очень серьёзным. — Sing immer fir alle Menschen, durch Ewig — keit. Dabei ist das Dunkel zerstaren.

— Ja, — кивнула Линда Фокс.

— Я сказал ей, — пояснил Эммануил Хербу Ашеру — что она тебя спасла. Ядовитый змей побеждён, чем я доволен. Затем я её поблагодарил. Она сказала, что его намерения не были для неё загадкой. А затем она спросила, когда рассеется тьма.

— И что ты ей ответил?

— Это между нами, между нею и мной. Но я сказал ей, что её музыка должна существовать во все времена и для всех людей, это часть моего ответа. Главное, что она понимает. И она будет делать то, что ей делать должно. Между ней и нами существует полное взаимопонимание. Между ней и Судом.

Подойдя к плите — кухня сияла чистотой, всё лежало на своём месте, — Линда Фокс нажала кнопки, а затем открыла холодильник и начала изучать его содержимое.

— Я приготовлю завтрак, — сказала она.

— Я думал сам этим заняться, — огорчился Херб Ашер.

— Лучше отдохни, ты же столько перенёс за последние сутки. Сперва полиция задержала, затем Велиал взял тебя под свой контроль.

Линда ласково улыбнулась. Даже с растрёпанными после сна волосами она была… нет, это было невозможно выразить в словах. Во всяком случае он сейчас не мог. Видеть её и Эммануила одновременно — это было для него слишком много. Он утратил способность говорить и мог только кивать.

— Он тебя очень любит, — сказал Эммануил.

— Да, — серьёзно согласилась Линда.

— Sei frohlich, — сказал ей Эммануил.

— Он пожелал мне счастья, — пояснила Линда Ашеру. — И я счастлива. А ты?

— Я…

Ашер замялся. Он вспомнил, что Линда спрашивала, когда рассеется тьма. Значит, тьма ещё не рассеялась. Ядовитый змей побеждён, но тьма осталась.

— Будь счастлив, всегда, — сказал Эммануил.

— О'кей, — согласился Херб Ашер. — Буду.

Линда возилась у плиты с завтраком, и ему показалось, что она поёт. Он не мог сказать точно, так это или нет, потому что в его голове всегда звучали её мелодии. Они всегда были с ним.

— Ты прав, — сказал Эммануил. — Она поёт. Негромко напевая, Линда поставила кофейник на конфорку. День начинался.

— Эта штука на крыше… — начал Херб Ашер. Но Эммануил уже исчез, они с Линдой Фокс остались на кухне одни.

— Я позвоню городским властям, — сказала Линда Фокс. — Они его уберут. У них есть специальная машина, которая это делает. Убирает ядовитых змеев. Убирает из жизни людей и с их крыш. Включи радио и послушай новости. Там будут войны и слухи о войнах. Будут большие потрясения. Мир… мы же видели лишь крохотную его часть. А потом позвоним Илие насчёт радиостанции.

— И никаких больше мюзиклов в переложении для струнного оркестра.

— Через какое-то время, — сказала Линда Фокс, — всё войдёт в норму. Он вырвался из клетки и теперь туда возвращается.

— А что, если мы потерпим поражение?

— Я умею заглядывать в будущее, — сказала Линда. — Мы победим. Мы уже победили. Мы всегда уже победили, с самого начала, с до-Творения. А с чем ты пьёшь кофе? У меня никак в голове не держится.

Позднее они с Линдой Фокс поднялись на крышу, чтобы взглянуть на останки Велиала. К полному своему удивлению, Ашер увидел не окоченевший труп козла, а нечто подобное останкам огромного сияющего воздушного змея, который потерпел крушение и свалился с небес на крышу. Он валялся здесь, огромный, прекрасный и погибший, похожий на разбившийся вдребезги свет.

— Таким он был когда-то, — сказала Линда. — Изначально. До того, как он пал. Такова была его изначальная форма. Мы называли его Мотыльком. Мотылёк, падавший медленно, тысячелетиями, пересекая Землю, подобно некой геометрической форме, опускаясь всё ниже и ниже, пока от его формы ничего не осталось.

— Он был прекрасен, — сказал Херб Ашер.

— Он был утренней звездой, — сказала Линда. — Ярчайшей звездой в небесах. А теперь ничего от него не осталось, лишь это.

— Как он пал, — сказал Херб Ашер.

— А вместе с ним пало всё, — добавила Линда. Они спустились в дом и позвонили городским властям. Чтобы прислали машину и убрали его останки.

— Станет ли он когда-нибудь таким, каким был прежде? — спросил Херб Ашер.

— Возможно, — сказала Линда. — Возможно, и все мы когда-нибудь станем.

А затем она спела Ашеру одну из Даулендовых песен. Это была песня, которую Линда Фокс ежегодно пела на Рождество для всех планет. Самая нежная, самая очаровательная песня из лютневых тетрадей Джона Дауленда:

— Спасибо, — сказал Херб Ашер.

А наверху, на крыше, работала городская машина, собиравшая останки Велиала. Собиравшая в кучу осколки того, что было когда-то светом.