на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 7

Под полной луной

Просыпалась я медленно и тяжело — словно пыталась выплыть к солнцу из чёрной глубины Русалкиной ямы. Свет брезжил сквозь сомкнутые веки, но поднять их сил не было. Память тоже не спешила возвращаться, и на какой-то ужасный миг мне показалось, что я всё ещё в подвале Бурхаева: в нос ударила подземная сырость. Это помогло мне найти в себе силы для пробуждения, и, вздрогнув всем телом, я распахнула глаза.

Не было никакого подвала. И сырости не было: напротив — душистый весенний воздух с ароматом сирени влетал в приоткрытое окно. За ним пели птицы и светило солнце сквозь изумрудную листву. Я лежала на широкой двуспальной постели, куда влезло бы ещё как минимум пять таких же тощих Даек, на пышной подушке-облаке, под невесомым, но тёплым одеялом. Всё остальное вокруг выглядело не менее замечательно, но больше всего обрадовала Яринка. Она сидела с ногами в кресле, придвинутом к моей постели, и читала книгу. Увидев, что я проснулась, вскочила на ноги.

— Дайка! Ты меня узнаёшь?

— Узнаю, конечно, — удивилась я. Голос спросонья прозвучал тихо и хрипло, но Яринка расслышала. Громко выдохнула от облегчения.

— Фууух! А то я уже заволновалась. Знаешь, сколько ты спишь? Почти сутки!

В это я охотно поверила, потому что, начав снова ощущать своё тело, обнаружила очень настоятельную потребность срочно посетить туалет. К счастью, дверь в совмещённый санузел оказалась тут же, в комнате.

Когда я вернулась, осторожно переставляя слабые ноги по ворсистому ковролину, Яринка уже успела подать завтрак: фрукты, печенье и минеральную воду — на изящном сервировочном столике, что живо напомнило мне Оазис.

— Ничего тяжелее тебе лучше пока не есть, — виновато пояснила она. — И нужно соблюдать постельный режим, так что лезь обратно под одеяло.

Я с удовольствием послушалась. Немного кружилась голова и очень хотелось пить. Яринка поняла это: молча наполнила стакан минеральной водой, протянула мне и внимательно наблюдала за тем, как я жадно его опустошаю. А потом вдруг расплакалась, уткнувшись лицом в ладони.

Я чуть не пролила остатки воды на одеяло. Первое что пришло в голову: новая беда! Яринка знает что-то, чего пока не знаю я, и плачет, потому что сейчас ей придётся это рассказать… Но подруга выдавила сквозь всхлипы:

— Прости меня, я так виновата! Я не должна была оставлять тебя там одну… в Оазисе.

Я не сдержала вздох облегчения, поставила стакан, аккуратно дотянулась и коснулась Яринкиного плеча. Но она по-прежнему прятала лицо, избегая смотреть мне в глаза.

— Я не должна была бросать тебя… Но я так испугалась! Бурхаев… он…

При звуке этого имени я как наяву увидела сырой подвал, почувствовала холод наручников, услышала крики Бранко, и покрылась мурашками. Глухо ответила продолжающей всхлипывать Яринке:

— Правильно испугалась. Это страшный человек. И, если бы ты осталась в Оазисе, скорее всего, нас обеих здесь бы сейчас не было.

Яринка несмело глянула на меня исподлобья.

— Ты не обижаешься? Правда?

— Конечно, нет! Это очень хорошо, что ты убежала. Мне больше не за кого было волноваться, только поэтому я и смогла… сделать всё, что сделала.

Вообще-то я сказала это, только чтобы утешить подругу, но, уже заканчивая фразу, поняла: а ведь так и есть. Останься она на острове, я бы всё делала с оглядкой. И ни за что бы не решилась напасть на Ховрина, думая о том, что Ирэн может отыграться — и, скорее всего, отыграется — на Яринке.

Подруга почувствовала искренность в моих словах, несмело улыбнулась.

— Я всё это время думала о тебе. Как ты там… что делаешь… не обижают ли тебя. И верила, что однажды ты придёшь. Даже Ян не верил, а я ждала. И, когда Серый позвонил и сказал, что ты здесь, я просто…

Подруга жалобно сморщилась, и, испугавшись, что она снова расплачется, я торопливо спросила:

— Кто это — Серый?

— Да охранник же из приюта! Сергей. Ты его ещё белым звала.

— Белесым, — машинально поправила я, — Слушай, а как он вообще…

Бесшумно приоткрылась дверь, в неё заглянул Бранко — посвежевший, разрумянившийся, с двумя пластырями на шее поверх недавних ожогов.

— Бэби Дайка! Проснулась? Мы уже беспокоились.

— Привет, — смущённо буркнула я: стало стыдно за то, что до сих пор даже не поинтересовалась у Яринки о своем товарище по несчастью. А ведь он пострадал из-за меня — и больше меня. Последний раз мы виделись вчера (или уже позавчера?), когда прибыли в этот дом и, наскоро приняв душ, отправились спать, отказавшись от еды — настолько были вымотаны недавними событиями. Но теперь, судя по виду приятеля, он был в полном порядке.

Я попыталась подняться с постели, чтобы поприветствовать Бранко, но серб замахал руками.

— Лежи-лежи! Я только хотел сказать, что тебя приму без очереди, обращайся в любое время.

С этой загадочной фразой он исчез за дверью.

Я перевела недоумённый взгляд на Яринку. Она тихонько смеялась.

— Бран делает причёски девчонкам. Наши как узнали, что он стилист, сразу осадили со всех сторон.

— Девчонкам?

— Потом познакомишься, — отмахнулась Яринка, — нас тут много. И все в очередь к Бранко.

— Ну и не буду им мешать.

Яринка погрустнела.

— Вообще-то надо бы. Твои волосы. Они же…

Волосы! Машинально вскинув руку к голове, я наткнулась пальцами на жёсткие обожжённые сосульки и вспомнила вчерашний (или всё-таки позавчерашний?) день, когда, встав под душ, вместе с шампунем смыла и часть того, что осталось от моей былой шевелюры.

Прислушалась к себе. Сожаления не было. Да, мне нравились мои волосы такими, какими их сделали в салоне Оазиса — гладкими, как шёлк, струящимися, с озорными изумрудными пёрышками, запутавшимися в русых прядях. Но здесь нет салонов. Здесь нельзя ходить с распущенными волосами, с крашеными — тем более. Здесь меня в любом случае ждала бы только унылая туго заплетённая коса. Так о чём переживать? Тем более странно, что девчонки, о которых сказала Яринка, так рвутся к Бранко. Что он может для них сделать? В лучшем случае — подровнять кончики или выстричь чёлку.

Я уже хотела спросить об этом у Яринки, но меня остановил её взгляд. Пристальный, тревожный, с затаённым ожиданием. Первая мысль, конечно, снова была о плохом: от хороших новостей я уже отвыкла.

— Что?

Подруга покусала губу, но желание выговориться победило:

— Дайка, ты только не волнуйся. Михаил Юрьевич нашёл твоих родителей.


Над покатой крышей, куда мы с Дэном выбрались через чердачное окно, висела полная луна. Глядя на неё, я вспомнила, что, когда, спасённая из лап Бурхаева, только попала в этот дом, в один из первых вечеров здесь, видела в небе лишь половинку её. Выходит, прошло не больше двух недель? Верилось с трудом: казалось, что миновали месяцы, время тянулось невыносимо медленно, оно просто издевательски топталось на месте!

Дэн подал мне руку, хоть я и не нуждалась в поддержке. Да, крыша оказалась наклонной, но мы двигались по широкому горизонтальному коньку кровли, не рискуя соскользнуть вниз. Ладонь Дэна приятно грела, и я не захотела отпускать её, даже когда мы уже уселись на краю, свесив ноги вниз.

— Красиво? — спросил Дэн, опускаясь рядом и пытаясь поймать мой взгляд.

Красиво. Несомненно. Помимо плывущей по небу румяной луны, глаз радовала россыпь уютных разноцветных фонариков, светящих сквозь уже вовсю распустившуюся листву деревьев и кустов. Фонарики были везде: на газонах и на дорожках, на ветвях и на кованых оградах — престижнейший московский район Черешнино ночью особенно впечатлял. А учитывая, что трёхэтажный особняк с готичной крышей, в котором временно расположились мои друзья, возвышался над всеми окружающими домами, вид открывался завораживающий.

— Да, очень, — ответила я, но без особого энтузиазма. Совсем не этого ждала я сегодня от Дэна, не за этим подошла к нему, едва лишь друг появился на пороге. А появлялся он нечасто. Вместе с Яном, Игой, Михаилом Юрьевичем и другими здешними обитателями, Дэн больше находился в отъездах, о цели которых мне не было известно. Мне пока ничего не было известно, кроме того, что повторялось в ответ на все мои вопросы — я в безопасности. Остальные объяснения откладывались на потом. И ладно: я была готова мириться с любой неизвестностью, кроме одной — о своих родителях.

О родителях я помнила всегда, несмотря на всё то, что случилось и изменилось с нашей последней встречи. Я помнила, кто я такая и откуда, а следовательно, никогда не забывала и о них. Но в тот переломный день, когда Яринка сообщила мне чудесную новость, я поймала себя на осознании, что увидеться с мамой и папой уже не чаяла. Их образы не потускнели в моей памяти, но были неразрывно связаны с прошлым, с тайгой, с Маслятами. И представить их отдельно от всего этого я не могла. А тот факт, что ничего конкретного об их местонахождении никто мне до сих пор не сказал, лишь усиливал неверие в происходящее.

Конечно, я спрашивала! Я требовала и истерила! Но Яринка, чуть не плача, отвечала только, что не знает больше уже сказанного, Дэн твердил то же самое. Ян, Ига, другие парни и девушки, то появляющиеся, то исчезающие в этом огромном доме, вообще не понимали, о ком я говорю. Оставался Михаил Юрьевич. Но он появлялся здесь от силы пару раз в неделю, запирался в своей комнате, а на мой скулёж под дверью отвечал лишь, что всему своё время. А пока мне должно хватить знания о том, что родители живы, здоровы и на свободе. Этого знания мне пока и хватало: ровно настолько, чтобы не сойти с ума от неизвестности.

Сегодня, ближе к ночи, из очередной отлучки вернулся Дэн, и я предприняла новую попытку что-то разузнать, пусть не о самих родителях, но хотя бы о том, когда Михаил Юрьевич собирается поговорить со мной о них. К моему удивлению, Дэн не попытался уйти от ответа, а шепнул: «Пойдём, я тебе кое-что покажу». Обрадованная, я поспешила за ним, думая, будто это «что-то» наконец станет ответом на мои вопросы. Но Дэн привёл меня на третий этаж, к узкой лестнице, по которой мы попали сначала на чердак, а потом на крышу, где теперь и сидели под круглой луной. И, пусть тут было чудесно, я-то ожидала совсем другого!

— Только не поднимайся сюда одна, — попросил Дэн, по-прежнему сжимая мою руку. — Крыша бывает скользкой от дождя или от росы. И днём нельзя: лучше будет, чтобы соседи не видели посторонних людей.

— Дэн… — начала было я, но друг перебил:

— Подожди. Знаю, чего хочешь. Я потому и увёл тебя подальше от других, чтобы спокойно поговорить, чтобы никто не мешал.

— О чём поговорить? — я уже боялась надеяться.

— О твоих родителях. О том, где они и что нужно делать дальше.

У меня вырвался судорожный всхлип — одновременно облегчённый и обиженный.

— Но ты же говорил, что не знал!

— Я и не знал! — торопливо заверил Дэн. — Никто не знал, правда. У нас с информацией очень строго. Не потому, что не доверяем друг другу, а чтобы, если вдруг кто-то один попадётся, не сумел выдать других. Поэтому всего я тебе не расскажу при всём желании, хоть сам тут уже два года. Среди нас самый осведомлённый — Михаил Юрьевич: он мне и сказал про твоих родителей и велел с тобой поговорить.

— Почему не сам? Я так долго просила!

— Ему виднее, — уклончиво ответил Дэн. — Да и разве я тебе не ближе, чем он?

— Ближе, конечно, — я почему-то смутилась. Покосилась на Дэна. Действительно ли мы близки? Дэн для меня значил очень много, но за последние два года, что мы не виделись, он стал абстрактным: скорее идеей, чем человеком. Встретиться снова, конечно, оказалось счастьем, но это был уже другой Дэн. Этого Дэна я немного стеснялась — и не знала, сможем ли мы общаться просто и естественно, как раньше в приюте, когда вдвоём убегали в лес стрелять из рогаток.

Он поймал мой изучающий взгляд, и правильно его истолковав, грустно кивнул:

— Ты тоже очень изменилась. Повзрослела. И вообще… — он сделал неопределённый жест рукой, но продолжать не стал.

— Что вообще? — не сдержала я любопытства.

Дэн жалобно поморщился.

— У тебя будто что-то отняли. Вроде это и ты, но уже не такая. Не цельная. Не знаю, как объяснить, но ты будто лишь чёрно-белая ксерокопия прежней Дайки.

Я задумалась над словами друга. Уж не мою ли утерянную в Оазисе девственность он имеет в виду? Да ну, ерунда, Дэн не настолько консервативен, чтобы придавать этому значение. Но что ещё у меня могли там отнять? Веру в лучшее будущее? Нет: если бы я утеряла веру, то, скорее всего, давно составила бы компанию рыбохвостым девам из Русалкиной ямы. Может, я просто уже не такая весёлая и беззаботная, как в приюте? Хотя не припомню, чтобы я там отличалась особыми весельем и беззаботностью.

Решив подумать об этом позже, я снова внимательно посмотрела на Дэна.

— А ты такой же. В смысле, что не копия, настоящий. Только вырос и красивый стал.

Последнее вырвалось у меня неожиданно: я просто озвучила то, что видела. Здесь и сейчас, в призрачном лунном свете, среди отблесков множества разноцветных фонариков, Дэн и правда был очень красив. Его тёмные брови и ресницы оттеняли бледную кожу лица, утратившего мальчишечью округлость, и оно казалось искусно высеченным из мрамора. Чуть отросшие русые волосы лежали непослушными вихрами, прикрывая лоб и уши. И двухдневная щетина совсем не портила моего друга, а, напротив, придавала его облику некую завершённость, давала понять, что передо мной хоть и юный, но уже мужчина.

Дэна не смутила похвала. Он засмеялся, протянул руку и провёл ладонью по моей голове.

— Ты тоже хороша, малявка. Похожа на симпатичного мальчишку.

Я сердито отклонилась, выворачиваясь из-под его руки. Ну и комплимент! Понятно, что таким образом Дэн пытается утешить меня, помочь смириться с потерей волос, но, право, это лишнее! Меня вполне устраивает моя нынешняя причёска, тем более делал её Бранко, а из-под его рук выходят лишь шедевры. Ну, не считая, конечно, уродливого родимого пятна, которое до сих пор «украшает» моё лицо. А вот стрижка очень милая. Стараниями Бурхаева сохранить длину волос мне бы не удалось даже с помощью Бранко, но он сделал всё, что мог. Теперь на затылке у меня красовался ёжик, постепенно удлиняющийся к макушке и переходящий в длинную, до бровей чёлку, которую я зачёсывала на бок. Так что Дэн сказал правду: с моим невысоким ростом и худобой получилось очень похоже на мальчика лет двенадцати. Зато я ходила в спортивных штанах и футболке. Ходила, конечно, только по дому и прилегающей к нему территории, однако не оставляла надежды, что позже Михаил Юрьевич разрешит мне и на улице появляться в таком виде. Кто догадается, что я девчонка? Да и кому надо об этом догадываться?

Неподалеку залаяла собака, и я вздрогнула всем телом. Лай был низкий, грубый, с хрипотцой, такой, что мне сразу представилась чёрная коренастая зверюга в лоснящейся, как чешуя, шкуре.

Дэн снова погладил меня по голове: на этот раз успокаивающе. Он в подробностях знал обо всём, что случилось со мной и Яринкой после побега из приюта. Историю появления моих шрамов — в том числе.

— Ничего, — вполголоса сказал он, обращаясь к луне. — Мы заставим их заплатить за всё.

Его слова вернули меня к теме разговора, и я встрепенулась.

— Так что Михаил Юрьевич велел мне рассказать? Где мама и папа? Я смогу их увидеть?

— О том и речь, — тон Дэна стал деловым. — Да, ты можешь их увидеть, но для этого придётся постараться. И не только для себя.

— Я сделаю всё, что угодно! — торопливо заверила я. — Где они?

— В Сибири. Видишь ли, после того как накрыли вашу деревню, детей распределили по приютам, а взрослых судили и отправили в тюрьму. Твои родители отсидели три года, потом были переведены в колонию-поселение на Урал, в глушь.

Я растерянно заморгала. Какому идиоту пришло в голову заслать в такое место людей, для которых тайга — дом родной?

— Они убежали?

— Конечно, — Дэн улыбался. — Очень скоро.

— Куда?

— Так в Сибирь же. Убежали и нашли других дикарей… ой, извини.

Я нетерпеливо отмахнулась: в голове теснились десятки вопросов. Разумеется, я знала и помнила, что наша деревня не единственное пристанище тех, кто предпочел свободу существованию под крылом Руссийской Православной Церкви. Но как моим родителям удалось разыскать их? Тайга огромна! Не имея оружия, компаса, тёплой одежды и удобной обуви, по ней не пройти и пару дней. Где мама и папа раздобыли всё это после побега? Гнались ли за ними? И, если да, то как получилось, что не поймали? Ведь наверняка в колониях-поселениях приняты все меры для скорой поимки беглецов. А главное: если родителям действительно удалось добраться до других дикарей — откуда это стало известно здесь?

Дэн догадался, о чём я думаю. Улыбнулся снисходительно.

— Малявка, ты не представляешь, сколько нас на самом деле. Всё больше и больше людей понимают, что в действительности представляет собой власть церкви. А понимая, попадают к нам. Так или иначе. Наши друзья по всей стране, в том числе — в Сибири. В том числе те, кто знает дикарей из тайги… извини.

— Да говори, как привык, мне не обидно, — я нетерпеливо поёрзала на деревянном коньке крыши. — Значит, эти друзья рассказали про моих родителей? И Михаил Юрьевич теперь точно знает, где их найти?

— Почти, — уклончиво ответил Дэн. — Тут уже начинается твоя работа.

— Сделаю всё, что угодно, — повторила я и замерла, приготовившись внимательно слушать. Но Дэн был краток.

— Ты поедешь в Сибирь и найдёшь их.

Будь моё положение чуть менее устойчивым, я бы точно скатилась с крыши. А так лишь покачнулась и ещё твёрже упёрлась подошвами в покатую черепицу.

— Чего? Дэн, это шутка, что ли?! Как я поеду?! У меня даже документов нет!

— Будут, — хладнокровно ответил Дэн. — Это уже не твоя забота. Я же сказал — за последние годы мы весьма укрепили свои позиции.

Я помолчала, пытаясь уложить в голове мысль о скором путешествии. Тепло взглянула на Дэна.

— Спасибо вам. Наверное, подделать документы очень дорого, и то, что вы это для меня…

— Не только для тебя, — перебил Дэн, упрямо глядя в сторону. — Я же сказал, что ты тоже должна будешь для нас кое-что выполнить.

Его хождение вокруг да около мне не нравилось, и я даже пожалела о своём опрометчивом обещании сделать всё, что угодно. Хотя чем меня можно напугать? Я же не в Оазисе, с чужими мужиками ложиться никто не заставит.

— Просто скажи уже, что нужно делать!

И Дэн сказал:

— Ты должна не просто найти своих родителей, но вместе с ними и других… дикарей. Найти — и привести нас к ним.

— Зачем? — спросила я, помолчав. Вроде ничего ужасного Дэн не сказал, но мне не понравился его тон: слишком небрежный, делано равнодушный. — Почему я? Разве вы сами не можете прийти к ним? Ты же сказал, что друзья везде и…

— Дикари очень осторожны, — досадливо перебил Дэн. — Я бы даже сказал — слишком осторожны. Те из них, что выходят в города и знают о местоположении остальных, никогда не приведут туда чужаков. Даже тех, кто разделяет их взгляды. Но, если вдруг появится одна из них — кто-то из разорённых деревень — то это совсем другое дело. Понимаешь?

— Понимаю, — медленно кивнула я. — Одна из них — это я? Но вдруг мне не поверят? Как доказать, что именно я — Дайника из Маслят?

— Докажешь легко, — успокоил Дэн. — С тобой поговорят, зададут вопросы, и я уверен: ты сможешь рассказать нечто такое, что известно только вашим людям. Какие-то подробности, имена, места…

Я кивнула. Тут Дэн, пожалуй, прав. Даже сейчас, по прошествии лет, подробности таёжной жизни не стёрлись из моей памяти. Те подробности, которые просто неоткуда было бы узнать чужому человеку. Вот только…

— А зачем вам нужны дикари?

Наверное, в моём голосе прозвучало больше подозрения, чем мне хотелось бы, и Дэн глянул недоумённо, даже обиженно.

— Неужели не понимаешь? Пора объединяться! Пока столько людей прячутся по лесам, другие борются! Мы боремся, и нам нужна помощь! Скрываться от власти можно долго, но это не выход. Вместе станем сильнее.

Я снова кивнула. Опять Дэн прав — на примере моей злосчастной деревни отлично видно, что бегство не выход, что оно создает лишь иллюзию безопасности, которая может быть разрушена в любой момент.

— А если они не захотят встретиться с вами?

Дэн помрачнел.

— В том-то и трудность, что, скорее всего, не захотят. Поэтому ты не должна даже спрашивать об этом. Твоя задача — просто сообщить нам их местоположение. И мы придём.

Я помолчала.

— То есть, застать врасплох? Не дать беглецам возможности уйти от переговоров?

— Именно.

На этот раз я молчала дольше. Луна заметно сместилась по небу, наши с Дэном тени, удлиняясь, протянулись по скату крыши вниз.

— Как-то это… — я помялась, не зная, как правильно оформить в слова охватившее меня неприятное чувство, — как-то похоже на предательство. Нечестно.

Дэн досадливо выдохнул.

— А что делать? Мы пытались с ними связаться! Находили людей, передавали сообщения — и устные, и письменные — назначали встречи. Они не реагируют никак, в принципе не желают иметь ничего общего с внешним миром. А ведь им, скорее всего, неизвестно, что баланс сил изменился, что мы теперь не просто кучка недовольных, что нас много! Поэтому думают, будто затея бороться с властью церкви изначально обречена на провал. Нужно им объяснить, что теперь всё реально, что мы действительно можем что-то поменять! Тогда они присоединятся к нам.

Я умолкла в третий раз. Вроде то, что говорил Дэн, звучало убедительно и разумно. После случившегося с моей деревней я тоже была уверена, что лучше бы беглецам уже перестать бегать. Не знаю, сколько людей скрывается на бескрайней Сибирской равнине, которая после войны стала совсем уж диким краем, но наверняка немало. А даже если и мало — какой для них смысл бесконечно прятаться там, обрекая себя на постепенное одичание? Я не осуждала выбор своих родителей и других беглецов: наверняка тогда у них были веские причины поступить именно так — но ведь, как правильно сказал Дэн, всё изменилось.

Не к месту вспомнился вдруг услышанный где-то глупый стишок про партизана, который продолжал скрываться в лесах и спустя годы после того, как закончилась война.

— Что смешного я сказал? — спросил Дэн, и я поняла, что тихонько хихикаю.

Помотала головой, но Дэн продолжал вопросительно смотреть на меня, и стало ясно, что он ждёт ответа на другой вопрос, пусть ещё и не заданный вслух: согласна ли я отправиться к дикарям, разузнать их местоположение и привести туда Михаила Юрьевича? Или не его?

— Слушай, Дэн, а кто вообще у вас главный? — я вдруг вспомнила, что, занятая мыслями о родителях, совсем не пыталась узнать хоть что-то о том, во что оказалась втянута. Кто все эти люди, которые спасли меня и приютили? Своих друзей я, конечно, знаю, но ведь не они здесь принимают решения.

— Главный?

Почему-то я сразу догадалась, что друг переспросил это только для того чтобы потянуть время, и почувствовала раздражение.

— Ну да, главный! Главарь, вожак, предводитель, гуру, вождь? Ведь кто-то же начал это всё… и что это вообще? Революция? Вы затеваете гражданскую войну?

— Вы? — снова переспросил Дэн. — Дайка, ты уже второй раз говоришь «у вас», «вы». Почему не мы? Разве ты не с нами?

— Как же я могу быть с вами, если даже не знаю, кто вы и чего хотите? — резонно ответила я, подавив желание торопливо заверить друга в том, что, конечно же, я с ними. С ним!

— Мы хотим светское демократическое государство, — сухо ответил Дэн и замолчал. Обиделся? Мне его ответ показался крайне туманным — но, если честно, и не интересовал особо. Чего бы там ни добивалось сопротивление, к которому я невольно примкнула, сейчас куда важнее другое. Плевать, в конце-то концов, и на Михаила Юрьевича с его секретами, и на беглецов, которые наверняка будут недовольны визиту незваных гостей, агитирующих их идти на баррикады, плевать даже на дующегося Дэна. На всё плевать! Я хочу к маме и папе.

— Хорошо, — быстро сказала я. — Что нужно делать?

— Что хорошо? — Дэн то ли действительно не понял меня сразу, то ли захотел, чтобы я выразила своё согласие более конкретно.

— Хорошо, я согласна поехать в Сибирь, найти беглецов и привести вас к ним! Нас к ним…

Друг несколько долгих секунд внимательно смотрел мне в глаза, а потом расплылся в широкой улыбке, становясь прежним родным Дэном.

— Кто бы сомневался, малявка. Ты боец!

Я не улыбнулась в ответ. Конечно, кто бы сомневался! Разве могла я отказаться, после того как мне пообещали встречу с родителями, которых я уже считала потерянными навсегда?

— Так что нужно делать?

— Нужно ложиться спать. А утром Михаил Юрьевич всё тебе скажет.

Я кивнула. По-новому огляделась вокруг, стараясь запомнить крыши окружающих меня особняков, разноцветные фонарики, причудливо подстриженные кусты и низкорослые деревья. Всё это скоро сменится бесконечной чередой вековых елей и кедров, бурелома и болот. Тайгой…

Разве что луна останется прежней.

Я вскинула голову, прищурилась на ночное светило. Луна стояла почти в зените и сияла оттуда, как золотой прожектор. Точно такая же луна висела над Оазисом в ту ночь, когда Яринка сбежала с острова, умчалась в открытое море на крохотной лодке. Теперь умчусь я.

— Что-то не так? — спросил Дэн, разглядев печаль на моём запрокинутом к небу лице.

— Обидно, — призналась я. — Только со всеми вами снова встретилась, так долго этого ждала, и снова расставаться…

— Зачем расставаться? — удивился Дэн. — Ты что, думала, Михаил Юрьевич отправит тебя в такую даль одну? И я, и Ярина, и Ян, и, наверное, даже Ига — мы поедем с тобой!

И как я могла так ошибаться? Нет, эта сегодняшняя жёлтая и уютная луна совсем не походила на ту холодную морскую луну нашей с Яринкой разлуки.


Разумеется, спать я не пошла. Когда мы с Дэном спустились с чердака и пожелали друг другу спокойной ночи, ноги сами понесли меня к Яринке: не терпелось рассказать новости, обрадовать (или огорчить?) предстоящим новым путешествием.

Моя подруга и её Ян жили в угловой комнате второго этажа. Я сбежала по лестнице, миновала короткий коридор и уже схватилась за ручку двери, от волнения забыв постучаться, когда меня остановил раздавшийся из-за неё возглас Яна:

— Он мой отец!

Я замерла. Было слышно, как Яринка что-то ответила, но она говорила негромко, и слов я не разобрала. Зато прекрасно услышала Бурхаева-младшего:

— Да, знаю! Поэтому я отказался от него, от его фамилии, от его наследства! Но не могу допустить, чтобы он погиб из-за меня! Всё, не отговаривай, ничего не хочу слышать!

Я торопливо попятилась, но опоздала. Дверь распахнулась, Ян выскочил из неё; его рыжие волосы были взъерошены, а лицо покраснело. Не взглянув на меня, он шагнул на лестницу и заспешил вниз.

Я осторожно заглянула в комнату. Яринка стояла там, скрестив руки на груди, такая же красная и взъерошенная, как её возлюбленный. Посмотрела на меня — и я увидела знакомую сердитую морщинку между бровей подруги, которая почему-то вызвала во мне странный и неуместный приступ ностальгии.

— Дайка? Заходи… слышала, да?

Я вошла, притворив за собой настежь распахнутую Яном дверь, ответила:

— Услышала только, как Ян про отца кричал. А что его отец?

Я знала, что Бурхаев, со дня нашего победоносного прибытия в этот дом, сидит в подвале: это не могло не вызывать у меня злорадства, учитывая то, как ещё свеж был в моей памяти его подвал. Знала также, что он зачем-то нужен Михаилу Юрьевичу — но вот зачем, почему и что с ним сделают потом, меня мало интересовало.

— Да ничего он, — с досадой ответила Яринка. — Спит, жрёт, пьёт и каждый день матом орёт, что спустит с нас всех шкуру.

— А Ян чего психует тогда?

— Ян… — Яринка покосилась на закрытую дверь. — Это же всё равно его отец, понимаешь? Ян не хочет, чтобы его убили.

— А его собираются убить?

— Пока нет. Пока мы пытаемся завладеть его деньгами, и могут понадобиться бурхаевские подписи. Но ясно же, что и потом его отпускать нельзя.

— Завладеть деньгами? — мне снова стало неловко, как недавно на крыше, когда Дэн сообщил об истинной цели моего визита к беглецам. — Зачем вам… нам его деньги?

— Глупая, — грустно вздохнула Яринка. — Ни одна революция не делается бесплатно.

Ага, значит, всё-таки революция… ладно, это пока не важно.

— Значит, Бурхаева рано или поздно убьют?

— Конечно. А ты разве против?

Я вспомнила, как кричал в подвале Бранко, как там пахло моими палёными волосами, и ответила:

— Ничуть. Это давно нужно было сделать. Но Яна я тоже понимаю.

— А я нет, — Яринка начала расхаживать туда-сюда по их уютной, в медовых тонах комнате. — Мне вот своего папашу вообще не жалко, пусть хоть на моих глазах подыхает. Какое значение в таких случаях имеют родственные связи? Разве не важнее, кем является человек? Если он мразь и подонок, то остальное уже ерунда, ведь правда?

Я пожала плечами. Мои родители были во всех отношениях прекрасными людьми, и я даже теоретически не хотела думать о том, как бы поступила на месте Яна.

Яринка перестала мерять шагами комнату и, ссутулившись, опустилась на краешек кровати.

— Знаешь, — сказала она после минуты молчания, — у нас с Янчиком отношения… ну, на равных. Как это раньше было, до Христианской Революции, когда мужчины и женщины были равны. Мы всегда все решения принимаем вместе, он не пытается мною командовать, у нас всё…

— Демократично? — подсказала я, вспомнив слова Дэна о государстве, которое он хотел бы видеть.

— Да, демократично! — подхватила Яринка. — Абсолютно. И мне это так нравилось, мы же ни разу не ссорились. А теперь он даже обсуждать ничего не хочет. Говорит, что зря мне доверился, что нужно было промолчать. А самое паршивое, что я чувствую себя виноватой! Знаю, что права, а всё равно стыдно…

Я пока ещё мало что понимала, но побоялась настырными расспросами спугнуть Яринкину откровенность, поэтому лишь заметила:

— Ян же сейчас весь психованный. Наверное, не стоит близко к сердцу принимать то, что он говорит.

— Он правду говорит, — Яринка ссутулилась ещё сильнее. — Я — единственный человек, которому он мог довериться, и я его не поддержала.

— Не поддержала в чём? — всё-таки осмелилась спросить я.

— В том, чтобы тайком отпустить Бурхаева.

Тут уже стало не до деликатности, и я подскочила на месте, как ужаленная, открыла рот.

— Что-о?! Он в своём уме?! Да если отпустить Бурхаева, он же сразу вернётся со своими дуболомами и устроит тут кровавую баню!

— Ты это понимаешь, — грустно усмехнулась Яринка. — Я это понимаю. А Ян не понимает. Он говорит, будто сумеет что-то объяснить отцу так, что тот расхочет нас убивать. Нет, ну представляешь, да?! «Папа, ты был плохим дядей, ты гадко поступал, но теперь должен стать хорошим, простить моих друзей и забыть всё, что было». И Бурхаев такой: «Да, сынок, я много думал, пока сидел в этом уютном подвале, и решил обратиться к свету».

Я не сдержалась — захихикала.

— Смешно, — так же грустно подтвердила Яринка, — вот только Ян этого не хочет понять. Он даже слушать меня не хочет. Видела, как выскочил?

Да уж, видела. Выходит, что Ян, несмотря ни на что, любит отца и не переставал любить его всё это время, пусть и старался вычеркнуть из своей жизни. Можем ли мы в таком случае полностью доверять Яну? Конечно, вслух эту мысль я не озвучила, но запомнила. Внимательно вгляделась в Яринкино лицо — а не посетили ли её те же сомнения?

Вряд ли. Яринка выглядела, несомненно, расстроенной, почти раздавленной, и, разумеется, виноватой. Но винила она только себя: ей бы и в голову не пришло обвинять в чём-то любимого. А тем более — подозревать. Да и мне лучше не торопиться с подозрениями.

— А что, Бурхаева каждый может пойти и выпустить? — я задала этот вопрос просто так, чтобы больше не слушать тягостную тишину, прекрасно понимая, что наш недруг заперт в подвале вовсе не на банальный засов, который может отодвинуть любой желающий. И Яринка это подтвердила.

— Нельзя. Но Ян знает код замка.

Теперь мне стало по-настоящему тревожно, даже мысли о родителях отошли на задний план.

— Э… я надеюсь, он сейчас пошёл не…

— Да нет, конечно! — Яринка вскочила на ноги и снова забегала по комнате. За то время, что мы не виделись, её волосы заметно отросли и теперь густой кудрявой копной ниспадали почти до талии. Я невольно залюбовалась игрой света на ярко-рыжих локонах (мне с моим мышиным ёжиком теперь только и осталось, что любоваться чужими волосами) и не сразу поняла, что говорит моя подруга.

— Ян же был уверен, что я его пойму и поддержу! Это я-то! Будто я могла забыть, как его отец надо мной в Оазисе издевался! Да я мудака лично убить готова, не то что спасать!

— Занимай очередь за мной и Бранко, — хмыкнула я.

— Вот уж не думала, что этот старый хрен встанет между нами! — Яринка в отчаянии обхватила руками голову. — Дайка, что мне делать? Бурхаева отпускать нельзя, но и доверие Яна я терять не хочу!

— Да подожди. Может, его и не получится отпустить? Не думаю, что всё так просто.

— Непросто, — согласилась Яринка. — Но Ян же не дурак, он всё продумал…

Подруга осеклась и неуверенно покосилась в мою сторону. Я подняла вверх руку в клятвенном жесте.

— Не собираюсь выдавать твоего Яна. Ни Михаилу Юрьевичу, ни кому-нибудь ещё.

— Да знаю я, — Яринка заметно смутилась. — Просто… ты уверена, что тебе вообще нужно всё это знать? Ведь тогда и ты виновата будешь, что знала и не…

— Поздно, я уже знаю, — стало даже смешно. — От деталей ничего не изменится.

— Верно, — Яринка снова села на кровать и хлопнула ладонью по одеялу. Я пристроилась рядом.

— У нас тут… да и во всех домах Черешнино системы безопасности как в банке, — понизив голос почти до шёпота, начала рассказывать подруга. — Камеры кругом, по забору сигналка, входная калитка тоже на кодовом замке. Поэтому выпустить Бурхаева без шума и улик можно, разве что обесточив на время весь дом.

— Подожди, — я наморщила лоб, — я чего-то не понимаю, или, если обесточить дом, то кодовые замки тоже обесточатся и их не получится открыть?

— Всё ты правильно понимаешь, — кивнула Яринка. — Поэтому Ян один не справится. Нужно сначала открыть дверь подвала и только затем отключать сигнализацию и камеры. То есть, один человек открывает подвал, а второй тут же вырубает электричество.

— А замок на калитке?

— Можно перелезть через забор, если сигнализация не будет работать.

Я представила себе Бурхаева-старшего: грузного, отдышливого — и с сомнением покачала головой.

— Забор-то метра два…

— Два с половиной, — поправила Яринка. — Но ведь можно и садовую лестницу приставить.

Угу. С одной стороны приставить лестницу, а с другой пусть Бурхаев сам сигает. Желательно башкой вниз. Под аплодисменты собравшейся публики.

— А все будут стоять и смотреть, как Ян с отцом тащат лестницу из сада и лезут через забор? Тут же всегда народу полно! И окна…

— На следующей неделе пару ночей почти никого не будет, — ещё тише сказала Яринка. — Михаил Юрьевич собирает людей на какое-то важное задание. Здесь останутся только самые младшие и Бранко.

— Почему Ян тогда останется?

— Придумает что-нибудь. Заболел там или ещё чего.

— Чёрт, — теперь ссутулилась я. Да уж, как не вовремя меня принесло к подруге! Наверное, лучше было бы действительно ничего не знать, чем сейчас пассивно ждать, пока наш враг окажется на свободе, чтобы нанести ответный — и наверняка сокрушительный — удар.

— Яринка, но ведь надо что-то делать. Мы не можем допустить…

— Конечно, не можем! — вскинулась подруга. — Это будет конец всему! Ян рехнулся, иначе я не могу объяснить его поведение.

— А если… теоретически… рассказать всё Михаилу Юрьевичу? Что будет с Яном?

— Прикончат вместе с папашей, — глухо ответила Яринка. — Как предателя. По закону военного времени.

Я с сомнением покачала головой. Верить в такое не хотелось — да, по правде говоря, и не верилось — но спорить с подругой я не стала, а то подумает ещё, что собираюсь выдать их. Вместо этого спросила:

— Есть какие-нибудь идеи?

— Есть, — кивнула Яринка и зло прищурилась. — Убить Бурхаева до того, как Ян успеет его выпустить.

Предложение не вызвало у меня ни удивления, ни отторжения. Убить Бурхаева ещё как стоило, и сделать это, если по-умному, нужно было уже давно. Ховрина, Бурхаева, Ирэн, Карла…

— Так давай убьём.

Яринка посмотрела на меня с надеждой.

— А как?

— Надо подумать.

— Может, отравить еду, которой его кормят? Ему же готовят отдельно?

Подруга медленно кивнула.

— Да. Можно попробовать. А если поймут, что это мы?

Я пожала плечами.

— Скажем, что ужасно ненавидели Бурхаева, вот и решили разделаться с ним сами. Причины для ненависти у нас есть. Только сделать это нужно как можно скорее, чтобы успеть до отъезда.

— До какого отъезда? — Яринка удивлённо подняла голову.

Ах да, я же совсем забыла, зачем явилась сюда, о чём хотела рассказать!

— Мы только что говорили с Дэном, он…

Подруга слушала очень внимательно: не перебивала и не задавала вопросов — только брови то удивлённо поднимались к волосам, то сосредоточенно хмурились. А когда я закончила и перевела дух, она вдруг просветлела лицом.

— Так вот же! Вот и выход! Конечно, я и Ян поедем с тобой! Мы поедем с тобой, и Ян не успеет выпустить Бурхаева, а потом уже будет поздно. Ты же можешь попросить, чтобы нас отправили как можно скорее?

— Наверное, могу, — неуверенно отозвалась я. — Но ты думаешь, Ян поедет?

— Поедет, — отрезала Яринка. — Потому что я поеду. Ему уже пришлось однажды выбирать между мной и отцом, и он выбрал меня. Выберет снова.

— Хорошо, завтра… — начала я, но тут снаружи раздались шаги, и подруга суетливо пихнула меня локтем в бок, прерывая на полуслове.

Вернулся Ян. Похоже, что он не ожидал увидеть меня здесь: возможно, даже не заметил в полутёмном коридоре, когда покидал комнату.

— О, Дайка… привет.

Выглядел Ян неважно: я бы даже подумала, что недавно плакал, но его глаза не были опухшими, как это обычно бывает после слёз.

— Привет, — я торопливо поднялась. — И пока, уже ухожу. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — в унисон ответили Яринка и Ян, и получилось это у них так слаженно и естественно, что я вдруг преисполнилась уверенности: нынешняя размолвка, чем бы она ни закончилась, никак не повлияет на любовь моей лучшей подруги и её избранника.


Глава 6 Воссоединение | Запад | Глава 8 Дикая Дарья Сергеевна