Глава 27

Сначала Софи ощутила лишь густую колючую тьму, жалящую, тыкающую и давящую на ее мысленный барьер. Она пыталась сопротивляться, но тени не отступали, и самые холодные умудрились просочиться.

Вслед за ними последовали изображения – четкие и ясные, как обычные воспоминания. Но они ими не были. Все цвета смешивались. Звуки искажались. Как будто реальность порвали на лоскуты, расплющили и соорудили из нее что-то новое. Что-то ужасное.

Деревья дождем лились с серо-зеленых небес, их темные ветви тянулись к Софи подобно когтистым рукам. Животные выпрыгивали из-под земли, усыпанной звездами, скалились и гнались за ней по холмам цвета неба. Среди покрытых синими ушами кустов мелькали пылающие глаза, а бабочки с яркими алыми губами шептали какие-то небылицы. Софи пыталась отыскать хоть какую-нибудь подсказку, хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы понять увиденное, но все оставалось таким же бессмысленным.

Просто больные плоды больного сознания.

Изображения переплетались, закручивались вокруг нее, утягивая все глубже. Софи вновь пробилась сквозь тьму и упала на улицу разрушенного города. Затуманенные потрескавшиеся хрустальные здания окружали ее мешаниной построек из разных Затерянных городов: вьющиеся замки Этерналии были втиснуты между башнями с серебряными шпилями Атлантиды и сияющими особняками, окружающими пирамиду Фоксфайра. В центре стоял фонтан с двумя золотыми статуями в середине круглого бассейна – они держались за руки, а струи цветной воды падали на них отовсюду. Между ними появилась тень девочки и кинулась бежать между зданиями, разбивая все, к чему прикасалась, а потом ныряя в море осколков.

Софи бросилась за ней.

Она погружалась все глубже, глубже и глубже, ощущая, как холодеет – и густеет – разум Прентиса, пока не приземлилась в пустом пространстве без всяких звуков или цветов. Пузырь пустоты. Она надавила на его стенки, но что-то с силой отпихнуло ее. А затем перед ней проявилось лицо – бледное, без всяких черт, лишь с двумя бирюзовыми драгоценными камнями вместо глаз. Чем дольше она в них смотрела, тем сильнее кружилась у нее голова, и вскоре она уже не понимала, где верх и где низ, откуда она пришла и как вернуться.

– Волноваться не о чем, – прошептало лицо, и все вокруг взорвалось смехом. Поначалу детским, ребяческим. Затем – низким и мрачным, и лицо разбилось на миллион крошечных осколков, которые окружили ее и начали жалить, как иглы. Отчасти Софи понимала, что на самом деле ее никто не трогает – но боль от этого не исчезала. Ей хотелось кричать, рыдать, звать на помощь – но у нее не было рта. Не было голоса. Она была лишь вспышкой сознания.

Бестелесным разумом.

Иглы света превратились в молнии, жалящие ее током снова и снова, пока весь мир не обернулся одними лишь уколами и болью. Она оказалась в ловушке. Застряла в мире кошмаров, где тени обманывали, свет набрасывался, а она была никем. Пустым местом.

Нет.

Она была кем-то.

Но кем?

Раньше она знала ответ, но сейчас паника и боль стерли его, запрятали куда-то далеко, за пределы пылающих огней.

Она должна была его отыскать. Пусть ей было тяжело. Пусть ей было больно.

Она начала пробираться сквозь осколки света, которые царапали ее, обжигали, уносили за собой частички сознания. А затем она вновь полетела вниз. Все ниже, ниже и ниже, в бездонную пропасть. Так быстро, что понимала – она ни за что не сможет подняться.

Но осколки больше не мучили ее, и она отыскала ответ на вопрос.

«Я – Софи Фостер».

Она передала эти мысли, придавая им реальности, и сквозь тьму прорезался белый луч света. Она обернулась вокруг него разумом, вжимаясь в него, как в спасательный круг и зависая во тьме без малейшего понятия, куда идти и что делать. Нить света замерцала. А затем ее окружил теплый ветерок, и тени загудели, принимая форму. Темная птица.

Черный лебедь.

Он раскрыл крылья и нырнул. Софи наблюдала за его падением, не зная, может ли доверять ему.

«Пусть прошлое направляет тебя».

Она выпустила нить света и полетела вниз, вниз, вниз, так стремительно, что догнала лебедя. Она схватила его за крылья, вцепилась в них, и лебедь взмыл, понесся, развернулся – и, наконец впорхнул в мир с солнцем, синим небом и зелеными, покрытыми травой холмами. Но в нем было слишком ярко, все слишком мерцало. Почти что слепило.

Лебедь – теперь настоящий – вместе с Софи покатился по мягкой земле, пока они не врезались в женщину, сбивая ее с ног. Она упала к ним, и в воздухе зазвенел ее мелодичный смех. А затем она поднялась, подхватила на руки хлопающего крыльями лебедя и успокаивающе зашептала ему.

Ей было лет двадцать; ее длинные светлые волосы мягкими волнами ниспадали на фиолетовое платье. Софи ни разу не встречала ее, но было в ней что-то знакомое, особенно когда она улыбалась. От улыбки бирюзовые глаза сверкали так же, как у Эдалин в те редкие моменты, когда она освобождалась от сковывающей ее печали.

Джоли.

«Ты меня видишь?» – передала Софи, понимая, что это безумие.

Джоли не ответила. Вместо этого она поглядела на лебедя, вразвалку расхаживающего у ее ног, и погладила его по черным перьям.

«Не понимаю, – передала Софи, и в ответ на молчание захотелось кричать. – Что это значит?»

Джоли рассмеялась.

– Все будет в порядке.

Ее голос был так похож на Эдалин, что по спине Софи побежали мурашки. Джоли повернулась к ней, и ясность ее взгляда разительно отличалась от других видений – как будто в этот раз это был не сон и не воспоминание.

– Мы должны верить, – сказала она Софи, переставая улыбаться.

«Во что? В кого?»

Джоли не ответила. Просто поглядела на небо и произнесла:

– Тебе пора идти.

«Как? И что ты здесь делаешь? Что это значит?»

Джоли подняла лебедя длинными изящными руками и вскинула его к белоснежным облакам.

– Следуй по небу за милой птицей.

Лебедь раскрыл свои большие черные крылья, захлопал ими, и все вокруг обратилось в пыль. Но ворвавшиеся тени толкнули Софи вверх, а не вниз. Осколки воспоминаний пытались вцепиться в нее, но она поднималась слишком быстро, взлетая в расплывающейся тьме, и вскоре та посерела, затем побелела, и Софи вновь оказалась в своем теле, задыхаясь, захлебываясь и дрожа в крепких руках, держащих ее мертвой хваткой.

– Никогда больше так не делай! – прокричал Алден.