{5}
— Входите, входите. Я узнал стук вашей мышиной лапки, мадемуазель практикантка. Присаживайтесь.
— Я просто хотела спросить, все ли в порядке с читалкой. Вы в ней разобрались?
— Наилучшим образом. За исключением того, что забыл ее подзарядить. Сначала все шло отлично, но потом начались сложности. Я уж и тряс ее, и дул на нее, и бодался с ней — видите боевую рану? И все впустую. Так и остался во тьме невежества. В этом смысле читалка чрезвычайно полезна — я хоть отдохнул.
— Конечно, бумажные книги подзаряжать не надо. Но вы не думайте, я очень люблю книги. Даже я. У меня всегда с собой какая-нибудь книга. Правда, когда дочитываю, оставляю в вагоне метро — у меня в комнате мало места.
— Как вас зовут? Мысль, которую вы только что сформулировали, заслуживает авторства.
— Валентина. Валентина Тижан. А вас как зовут, если не секрет?
— Обычно я отзываюсь на имя Робера Дюбуа.
— Робер Дюбуа? Ну надо же! То есть вы — тезка издательства? «Издательский дом „Робер Дюбуа“»! Прикольно, наверно, когда тебя зовут так же, как издательство.
— Ко всему привыкаешь.
— Наверное, месье Менье это нравится.
— Обычно он называет меня Гастоном — это ему нравится еще больше.
— Почему Гастоном?
— Долгая история…
Она расположилась на кожаном честерфилдском диване, закинув ногу на ногу, и я обратил внимание, что на голой левой коленке больше нет ни пластырей, ни ссадин. Ну, это ненадолго. На ногах — ботинки «Доктор Мартенс» в цветочек. Одета модно, но по моде прошлого года. Она мне нравится. Ничего не знает и хочет всего. Вот оно — будущее моей профессии.
— Скажите, пожалуйста, вы, должно быть, в курсе… Где вы, практиканты, прячетесь? Похоже, вас тут полно, а я ни одного практиканта ни разу не видел. Ну, кроме вас, конечно.
— Обычно нас человек пять-шесть, но состав постоянно меняется. Большинство — студенты Эколь Нормаль Сюперьёр или Сьянс-По.[6] Математиков почти не бывает. Торгаши стараются устроиться на биржу, особенно если есть шанс заработать.
— Действительно, здесь вам такое явно не грозит.
— Ну, зато в издательстве прикольно. Можно читать новые книги. И на писателей можно посмотреть, они же приходят подписывать договоры.
— Но они все же не такие прикольные, как певцы?
— Лично я предпочитаю гитаристов, типа guitar heroes.[7] И очень хотела бы посмотреть на Жана-Мари Леклезио.
— Как вы думаете, вы могли бы организовать мне небольшую встречу с вашими коллегами, как-нибудь вечерком на этой неделе? Небольшой междусобойчик, здесь, у меня в кабинете.
— Запросто.
— Спасибо. Соберемся попозже, после работы. А пока — вот, возьмите эту рукопись. Как видите, она старого образца, на восьмидесятиграммовой бумаге. Прочитайте, а потом скажете, что вы о ней думаете.
— Но я же не рецензентка…
— Что-то мне подсказывает, что читать вас все же научили. Рискнем…
По вечерам я экономлю время: не разглядываю витрины — все равно в них больше не увидишь ни одной книги, а в новомодные зауженные пиджаки и остроносые ботинки я уже не влезаю. Я экономлю время: не захожу в бар опрокинуть по стаканчику с коллегами — все наши разговоры сводятся к тому, что мы публикуем слишком много никому не нужных книг, что давно пора это прекратить, а вместо этого с каждым годом увеличиваем их выпуск еще на десять процентов. Я экономлю время: не ужинаю в городе, потому что давно объелся этими ужинами.
Футляр не спасает — читалка по-прежнему болтается в слишком большом для нее портфеле, я чувствую ее ногой. Мне трудно расстаться с портфелем, у меня в нем книжка карманного формата с обтрепанными страницами («Времена года» Мориса Понса — я таскаю ее в наказание за то, что в свое время упустил этого автора), «белая книга» с полной информацией о нашем издательстве — десять лет назад я дарил такие своим авторам на Рождество, перьевая ручка «Шиффер» и складной нож со штопором. Я ни разу им не пользовался, но уверяю себя, что когда-нибудь он может мне пригодиться. Скажем, в тот день, когда наступит конца света. Или в день, когда весь мир устроит грандиозный пикник. Или когда у меня по причине старческого слабоумия отберут столовый нож. Тут-то я его потихоньку и достану. Возможно, в скором времени люди и бумажные книги будут носить с собой на всякий случай, как я ношу нож. Вещь бесполезная, но придающая уверенности в себе. И со штопором в придачу. В этот вечер длина пути от работы до дома составила 788 шагов. Я считал.
Адель понравилась моя читалка. Она забирает ее у меня, пока я чищу картошку, а потом ставлю запекаться с сыром, добавив пару-тройку белых грибов — вместо мяса — и сливки. Адель нашла в читалке игры, и до меня регулярно доносится «пф-фф, пф-фф», когда она убирает очередную пару в маджонге. И честно ставит читалку на подзарядку, пока мы ужинаем. До чего надоели журналисты, говорит Адель. Она постоянно повторяет, что ей надоели журналисты. Мне кажется, она разлюбила свою работу. Лично я был готов заниматься в издательстве чем угодно — кроме пиара. Потому-то я на ней и женился. Вдвоем мы представляем собой полноценного издателя. Хотя и работаем в разных издательствах (что разумно), но тем не менее. В этот вечер мы пьем вакейрас — за то, чтобы праздник жизни длился вечно.
Ночью мне слышен негромкий шум бульвара. Огни в доме погашены, лишь кое-где темноту нарушает отсвет уличных фонарей. Адель без конца кашляет во сне. Может, ей снится Бернар Пиво?[8] Читалка лежит у меня на коленях, и я читаю историю о парне, который знакомится с девушкой… В какой-то момент мне захотелось проверить в словаре одно слово. Где-то в бездонном чреве этой штуковины запрятан и словарь. «НаноРобер».[9] В его поисках неожиданно натыкаюсь на телевизионный канал. Вот так-так — у меня в руках настоящий телевизор размером с книгу. В темноте я смотрю кино, и мое лицо озарено отраженным светом лица Жюльет Бинош. Кажется, ее собирается изнасиловать оборотень. Не бросать же ее в такой жуткой ситуации… А может, вообще хватит читать?
Утром, невыспавшийся — это все из-за нее, — торопливо собираюсь на работу; за ночь я так ничего и не сделал. Адель курит возле окна свою первую сигарету, на улице моросит дождь, я допиваю кофе, одновременно бреясь, — довольно рискованное занятие. В памяти всплывает похожая сцена из одного романа (я напечатал его давным-давно и с тех пор напрочь забыл и фамилию автора, и название), а вслед за ней — образ стоящего перед зеркалом Антуана Дуанеля, влюбленного в мадам Табар, хотя, по правде говоря, я существенно старше Жан-Пьера Лео.[10] Остывший кофе, пахнущий пеной для бритья, отвратителен на вкус.
На столе вибрирует мобильник. Первая за день эсэмэска от Менье. Он сообщает, что из США пришла рукопись Роберта Кувера и надо срочно принять по ней решение. На часах всего восемь утра, а меня уже теребят. Значит, первую половину дня проведу за чтением. Я люблю Роберта Кувера, он меня злит. Он из тех авторов, которые никогда не повторяются. Его книги плохо продаются, но я все равно его люблю. Уверен, что Менье скрестил пальцы, чтобы я отверг роман. Но я все равно его возьму.
Помню, когда я, начинающий издатель, познакомился с Адель (в те времена она походила на прелестного черного котенка), то говорил ей, что, если мне удастся напечатать великолепный роман, написанный талантливым автором, чьим творчеством я искренне восхищаюсь, если этот роман будет исключительно благосклонно встречен критикой, переведен на шесть языков и принесет мне кучу денег, — я в тот же день закрою лавочку.
В дальнейшем мне случалось выполнить все пункты этой программы, но по отдельности, с разными книгами. Так что я продолжаю…
Сегодня утром длина пути от дома до работы составила ровно 749 шагов. Подсчитано лично мной.