Дайрен. Июль 1927 г.
Хшановский уехал утренним поездом. Лескюр взял билет на вечерний. У билетных касс железнодорожного вокзала ему показалось, что за ним наблюдают. За многие годы, проведенные во враждебном лагере, он так и не смог привыкнуть к слежке и постоянно, днем и ночью, где бы ни находился, почти физически — затылком, спиной — ощущал на себе чужой взгляд. И даже когда был уверен, что никто за ним не наблюдает. Ему казалось, что взгляд этот навсегда прилип, ни смыть его, ни отодрать невозможно.
В центре Лескюр сел в трамвай. Потом взял рикшу. Возле здания китайской судоходной компании, занятого под японскую военную миссию, отпустил рикшу и смешался с толпой. И тут окончательно убедился, что его тщательно опекают двое: пожилой китаец в грязной соломенной шляпе и европеец с черными, словно приклеенными усиками.
Лескюр был не столько обеспокоен, сколько озадачен. Он старался найти причины интереса контрразведки к своей персоне. Искал их и не мог найти. Шанхай? Не должно. Может, что с Полынниковым? Но Хшановский проторчал на пристани до отхода судна. Если все же Шанхай, то почему позволили его покинуть, а не взяли там же? Для того, чтобы выявить связи? Тогда почему прицепились в Дайрене, а не ждут в Харбине? И потом, чем объяснить, что слежка началась через несколько часов после прибытия парохода? Хшановский уехал спокойно.
Нет, тут что-то не то. А что, если это кемпетай? У японцев своя тактика в наблюдении. Если они цепляются, то мертвой хваткой, ни на шаг не отпуская жертву. Ходят за ней по пятам, в открытую, давят на психику, гонят, как зайца по кругу. Человек со слабыми нервами начинает метаться, допускает просчеты и в результате окончательно попадается или не выдерживает и является сам.
«Если японцы, — холодно и спокойно соображал Лескюр, — это, конечно, плохо. Они черт-те что могут инкриминировать. Найдут тысячи причин для задержания. Их власть... Если китайцы, тут еще можно повоевать. В крайнем случае обратиться за помощью к тем же японцам. А если белогвардейская контрразведка, то... хуже не придумаешь. Эти могут пойти на всякую пакость». Он мысленно обшарил свои карманы, портфель, в котором, кроме деловых бумаг, ничего не было, выбрался из толпы, поманил рикшу, сел не торопясь. Европеец с усиками тоже взял рикшу. Китаец бежал за Лескюром по проезжей части вдоль тротуара.
В одном Лескюр был уверен: ведут его не китайцы. В Дайрене они не имеют политической полиции. Значит, или японцы, или белогвардейцы. Как узнать? В начале своей работы в разведке, окажись он в аналогичной ситуации, пожалуй, не нашел бы выхода.
В девять вечера начальник военной миссии генерал-лейтенант Тацуэ Камагава выезжал на автомобиле из своей резиденции во дворце Ниншоугун, уменьшенной копии пекинского дворца, и в сопровождении охраны направлялся в парк Судзусий, где стоял памятник японским солдатам, погибшим в войне с китайцами. Там он совершал церемонию памяти и возвращался обратно. Лескюр рассчитывал проскочить цепь пехотинцев, державших в кольце весь путь следования Камагава, и если его преследователи осмелятся увязаться за ним, значит, это японская контрразведка. Если нет, — белогвардейская. Расчет был прост.
Как и предполагал Лескюр, солдаты уже стояли, растянувшись цепочкой, саженей в тридцати друг от друга. Рикша замедлил бег, но Лескюр ткнул его меж лопаток бамбуком, и китаец, зажмурив от страха глаза, ринулся в просвет между охраной. Солдаты растерялись. Лескюр оглянулся. Его преследователи остановились на приличном расстоянии, не решаясь приблизиться к цепи. Следом, придерживая шашку и что-то крича, бежал унтер-офицер. Лескюр сделал знак рикше поворачивать обратно. Теперь он не сомневался, что преследуют его белогвардейцы. Оставалось выяснить: это дело случая или результат какой-то его ошибки?
Лескюр не торопил рикшу. Поза у Лескюра такая, будто он не знает, как убить оставшееся до отъезда время. В славянских рядах торгового центра он велел рикше ждать, хотя вокруг немало жаждущих подзаработать. Лескюру понравился быстроногий, понятливый китаец.
В баре «Кассандра» гремела музыка. Полуголые китаянки, совсем еще девочки, исполняли какой-то ритуальный, с плавными телодвижениями, танец в масках. Проходя через зал, в углу, возле музыкального ящика, Лескюр сразу увидел Арияма Буцуэ, одного из своих японских помощников. Буцуэ держал дымящуюся сигарету и помешивал в стакане коктейль. Свободное место оказалось рядом с пожилым японцем, увлеченным созерцанием танца. Лескюр заказал сладкого вина и закурил. Агент топтался у входа, Лескюр видел его через стеклянную стену. Попытался поймать взгляд Буцуэ, но тот не поднимал головы, и он переключился на китаянок. Их танец напоминал японский культовый харагакари, который Лескюру довелось видеть в одном из храмов префектуры Сидзуока, неподалеку от Токио. Только там его исполняли японки в красочных кимоно и с красными палками в руках.
Наконец взгляды разведчиков скрестились. Глаза Буцуэ вспыхнули, но Лескюр взял из стаканчика бумажную салфетку и трижды промокнул губы. Арияма некоторое время сидел неподвижно, потом поднялся и пошел к выходу. Он задел столик, за которым сидел Лескюр, ваза с цветами упала. Сосед Лескюра зашипел: «Куссэмоно...»[5] В этот же момент Лескюр обнаружил у себя на коленях комочек бумаги и положил на него ладонь. Еще три-четыре минуты наблюдал за кривляющимися танцовщицами, допил вино и вышел. К нему кинулись зазывалы пассажиров, но он, не обращая на них внимания, направился к своему китайцу. Тот бросил горделивый взгляд на неудачливых коллег и с поклоном подал бамбуковый хлыст.
В вагоне Лескюр встретился с английским журналистом Джоном Кимберли, который совершил путешествие из Шанхая и которого Лескюр немного знал по клубу автомобильных гонщиков. Джон подвел его к окну:
— Видите тех джентльменов, что стоят на перроне, уткнув носы в газеты? Они только делают вид, что читают. — Он брезгливо сморщился: — Весь день бегали за мной как собаки.
Лескюр рассмеялся.
— Мы с вами стали жертвами тотальной слежки,
— Боюсь, не только мы с вами, — уточнил Кимберли.
В туалетной комнате Лескюр, с трудом разбирая почерк Буцуэ, прочитал: «24 июля в Токио состоится закрытая конференция дипломатов и генштабистов, на которой будет принят совершенно секретный меморандум: план готовящейся агрессии на страны Азии, СССР, и США. После этого премьер Танака представит меморандум на утверждение императору».
Несмотря на ценную информацию, Лескюр не мор без досады вспоминать сцену в баре. Буцуэ принял сигнал опасности и все же пошел на риск. Такого с ним еще не бывало.
Прочел дальше: «БРП стало известно, что из Шанхая в Харбин прибывает резидент советской разведки». Так вот почему Арияма спешил...
Ой тщательно, на мелкие кусочки, порвал бумагу, растер ее и бросил в унитаз. Для верности смыл водой.
В Дайрене Буцуэ представлял солидную компанию «Хитати коки», производящую оружие, был вхож в кабинеты японских министерств. Информации его можно верить.