ГРЯЗЬ И КРЫЛЬЯ

К середине утра «Смоляной» застрял и не смог двигаться дальше. Лефтрин ничуть не удивился. Он уже некоторое время этого ждал. Весь вчерашний день лапы баркаса касались самого ила. Ему приходилось больше идти, чем плыть, и от получившейся качки у нескольких хранителей разыгралась морская болезнь. По мере того как день разгорался, а вода мелела, тревога Лефтрина нарастала. Он протрубил в горн, созвав к баркасу все лодки, а затем снова разослал их в разные стороны, на поиски воды поглубже.

Когда вечером все они вернулись, никто не принес добрых вестей. Поблизости не было заметного течения, а мелководье так и тянулось во всех направлениях. Соломинка, брошенная в воду, не отплывала от борта лодки, а почти сразу терялась среди камышей, растущих тут ещё гуще, тогда как голубеющие на горизонте предгорья казались все такими же далекими на фоне затянутого облаками серого неба.

Баркас остановился по собственной воле. Некоторое время Лефтрин ощущал, как он стоит и размышляет. «Смоляной» потянулся к нему, вероятно, в поисках решения, которого у Лефтрина не было. Затем, чуть заметно вздрогнув, корабль поджал лапы и устроился в грязи. Воды едва хватало, чтобы удержать его на плаву. Волна печали и безнадежности затопила Лефтрина, захлестнула сердце. Они достигли конца пути. И это не Кельсингра.

— Кэп? — окликнул Сварг от румпеля.

Уже много недель никто не пытался делать вид, будто судну нужна помощь багорщиков. Обычно «Смоляной» был признателен людям за их попытки ускорить его движение, но в таких мелких водах багры только сбивали его с шага.

— Отдыхай, Сварг, — подтвердил Лефтрин.

Он издал горлом нечто вроде глухого рычанья и крепче вцепился в планшир. Капитан не столько увидел, сколько почувствовал, как Элис идет к нему по палубе. Оказавшись рядом, она остановилась и положила руки на борт рядом с его руками. Её взгляд скользил по развернувшемуся перед ними пейзажу.

Русла здесь не было. Камыш, рогоз и прочие болотные растения подступали со всех сторон. Драконы выглядели яркими великанами, которые забрели сюда по ошибке. Ещё вчера они якобы указывали дорогу. Но сегодня утром они с каждым шагом ступали все медленнее и неувереннее. Никому не хотелось на свой страх и риск забираться в глубь бескрайнего болота. И все же больше идти было некуда. Кроме…

— Мы возвращаемся? — тихо спросила Элис.

Лефтрин не ответил. Две алые стрекозы пронеслись мимо них, едва слышно прострекотав крылышками. Они заплясали над ближайшими камышами, прежде чем сесть, одна над другой, на пушистую метелку. Издалека слабо донесся крик ястреба. Капитан взглянул вверх, но низкие облака полностью затянули небо. Драконы безутешно топтались вокруг баркаса. Лефтрин задумался, на кого они охотятся. На лягушек? Рыбешку? По мере того как вода мелела, дичь становилась мельче и проворней. Все были голодны, а хранители ощущали вместе с собственным ещё и голод драконов.

— Куда? — ответил вопросом капитан.

— Может быть, до другого притока? — осторожно предложила Элис.

— Не знаю, — признался Лефтрин. — Жаль, что «Смоляной» не говорит со мной четче. Не думаю, что другой приток нам поможет. Но я уже ни в чем не уверен.

— Тогда… что же мы будем делать?

Он безрадостно покачал головой. У него были только вопросы и никаких ответов. Но жизни всех, за кого он отвечал, зависели именно от его ответов или хотя бы верных догадок. Сейчас капитан изрядно сомневался, что вообще на них способен. Правильно ли он угадал, когда повел их сюда? Но он не гадал вовсе. Он послушался корабля, ведь «Смоляной» казался таким уверенным. И вот они здесь. И река закончилась. Воды вокруг полно, только она едва прикрывает сырую почву, и теперь он уже не понимает, откуда она течет. Может быть, это болото питают миллионы крошечных ручейков. Может, вода просто проступает на дне гигантской котловины. Это не имело значения.

Кроме того, в последние дни настроение в отряде заметно подкисло. Может, все они слишком много времени провели вместе. Может, сокрушительная волна и понесенные ими потери подорвали дух настолько, что они уже не смогут прийти в себя. Может, причиной стала хмурая погода. Капитан не знал, что именно так сильно сказалось на настрое людей, но это было заметно и по хранителям, и по команде. Кажется, все началось в тот вечер, когда Карсон с Седриком вернулись с лодкой и сообщили о гибели Грефта. Охотник сообщил всем новость, когда они собрались на палубе за скудным ужином. Он просто известил их, не извиняясь и не оправдываясь, что скормил тело своему дракону. Никто не оспорил его решения. Вероятно, именно этого хранители теперь и ждали. Седрик выглядел опустошенным и потрепанным. Наверно, это зрелище его наконец подкосило. Может, его удачнинская раковина все же треснула, и в неё просочилось что-то человечное. Карсон отчитался о поездке, официально вернул Лефтрину украденные сухари, а затем объявил, что идет спать. Хотя на лице его читалась такая усталость, от которой обычно не помогает сон.

Капитан тогда перевел взгляд с измотанного лица друга на скорбную физиономию Седрика и пришел к собственному выводу. Что ж, дело приняло скверный оборот. Щеголь из Удачного порвал с охотником, и тот слишком тяжело это воспринял. Карсон определенно заслуживал лучшей доли.

Но, с другой стороны, разве все они не заслуживали её же?

Известие о смерти Грефта отравило настроение всем. Никто из хранителей, включая и Татса с Харрикином, не нашел в нем удовлетворения. Татс выглядел даже почти виновато. А Джерд просидела остаток вечера у левого борта, тихо плача. Спустя некоторое время к ней подошел Нортель, сел рядом и что-то негромко говорил, пока она не склонила голову ему на плечо, позволяя себя утешать.

И по этому поводу у Лефтрина тоже имелись собственные соображения. Беллин сказала Сваргу, что хочет поговорить с девушками, а Сварг передал это капитану. Он надеялся, что беседа уже состоялась. Он был рад, что девчонка оправилась после выкидыша, и огорчился потере малыша. Ему не хотелось даже думать о том, насколько тяжело восприняли случившееся Беллин и Сварг. Он уже сбился со счету, сколько раз беременела Беллин. Но так ни разу и не доносила ребёнка.

Лодка Грефта два дня простояла на палубе без дела, пока капитан резко не приказал Бокстеру с Кейзом поделить между собой охотничьи снасти и принести какую-нибудь пользу. Он не имел никакого права ими распоряжаться, и все же они послушались. И теперь по утрам хотя бы двое хранителей уходили на охоту — заметно лучше, чем когда целая толпа бездельников уныло слоняется по палубе.

— Мы пали духом, — заключила Элис, словно в ответ на его мысли. — Все мы.

— Даже драконы?

— Драконы изменились. Или же изменилось то, как я их вижу. Они стали гораздо самостоятельней после той волны. Возможно, потому что благодаря им спаслись многие из нас. Как только мы поменялись ролями — словно лопнула истончившаяся веревка. Некоторые стали надменнее, другие почти не обращают внимания на своих хранителей. И, конечно, поразительнее всего изменились Релпда и Плевок.

— Да уж. Из туповатых созданий, которых хранителям едва удавалось расшевелить, они превратились в самых настоящих драконов. Этот мелкий негодяй Плевок, с тех пор, как обнаружил, что умеет плеваться ядом, представляет угрозу и для себя, и для окружающих. Его меткость оставляет желать лучшего, а ничьих замечаний он слушать не хочет. Мне он больше нравился таким, каким был. Хорошо, что Карсон пытается как-то его обуздать. Если кто-то и способен на это, то только он. Но даже он не сможет вечно удерживать крышку на этом кипящем котле. Рано или поздно этот дракон кого-нибудь покалечит.

Вдалеке прокричал ястреб. Несколько драконов подняли головы на звук. Может, они завидуют птичьему полету? И вот ещё вопрос: если развернуть баркас на поиски глубокого русла, последуют ли драконы за ними? Или же побредут дальше через болото, надеясь на твердую почву? Лефтрин снова посмотрел в небо и задумался, стоит ли ему надеяться на дождь. Сильный ливень поднимет баркас, так что тот сможет двигаться дальше. Однако поднимется и вода, по которой бредут драконы. Как долго они ещё продержатся без отдыха на суше? А затем капитан отмел все сомнения и страхи.

— Я приму решение завтра утром, — пообещал он Элис.

— А пока?

Она взглянула ему в лицо, и он заметил, насколько изменил её. Не ставшие жесткими волосы волновали его, не умножившиеся и потемневшие веснушки. Для него всё заключалось в её глазах. Там читался вопрос, но не было страха. Ни капли.

— А пока, моя дорогая, живём дальше.

Тимара сидела в сумрачной каюте Элис. Она заранее спросила, может ли занять её на часок, и женщина охотно разрешила, предположив, что ей захотелось в уединении помыться теплой водой. Но думала девушка совершенно о другом. Вместо этого она попросила Сильве пойти с нею.

— Не представляю, чем я смогу тебе помочь, Тимара. Здесь темно, как ночью.

— Все свечи у нас вышли. Беллин обещала сделать камышовые светильники, если охотники добудут какого-нибудь зверя с жирком. Но пока что… — Тимара осеклась, поняв, что тараторит слишком быстро, и тембр её гораздо выше обычного.

Должно быть, Сильве тоже расслышала звенящий в её голосе страх.

— Покажи мне спину, Тимара. Знаю, ты не любишь, когда вокруг тебя суетятся, но если рана гноится, причем настолько давно, кто-то должен вскрыть её и прочистить. Нельзя, чтобы она так и гнила дальше.

Сильве продолжала говорить, пока Тимара снимала рубаху и разматывала стянутую на груди повязку. По опыту она уже знала, что это лучше проделывать быстро. Она вдохнула поглубже и сдернула тряпицу, зашипев от боли. Из раны постоянно что-то сочилось, приклеивая повязку к коже. Сильве сочувственно охнула.

— Как ты её обрабатываешь? — деловито спросила она затем.

— Стараюсь промывать каждую пару дней. Но порой трудно найти уединенное место.

— Ты подогреваешь воду или просто окунаешься в реку?

— Обычно обхожусь речной водой. Я смачиваю тряпку, а затем выжимаю её на спину. А потом снова перевязываю.

— Ничего не вижу. Повернись-ка так, чтобы свет из окошка… Ой!

Руки Сильве показались Тимаре прохладными, когда она за плечи развернула её в тесноте каюты. Последовавшая за возгласом тишина ещё сильнее напугала девушку.

— И насколько все плохо? — грубовато спросила она. — Просто скажи.

— Ну… — протянула Сильве и прерывисто вздохнула. — Тимара, это не рана. Может, сначала и была, но теперь уже нет. Это изменение. Меркор мне говорил, что иногда, если кожа человека повреждена и течет кровь, влияние дракона может проявляться сильнее. Даже сильнее, чем хочет сам дракон. Он рассказал мне об этом, потому что я как-то порезала руку, а когда пришла потом его чистить, он велел пару дней держаться от него подальше.

Тимара пыталась успокоить дыхание, но не могла.

— И что же это за изменение?

— Точно не знаю. Я сейчас немножко пощупаю твою спину. Надеюсь, больно не будет, но сделать это нужно.

— Просто действуй, и покончим с этим, Сильве, — попросила Тимара, пытаясь говорить покорно, но в голос все равно прокралась нотка гнева.

Но Сильве это нисколько не смутило.

— Я же знаю, что ты не злишься на меня. А теперь стой спокойно.

Прохладная чешуйчатая рука девочки скользнула вдоль позвоночника от шеи до середины спины.

— Так не больно? Хорошо. Судя по виду, тут вполне здоровая кожа, только чешуя очень плотная, и ещё… не знаю… не слишком похоже на человеческую спину. То ли мышц больше, то ли ещё что. Теперь вот здесь, по обеим сторонам…

Тимара зашипела и резко дернулась, и Сильве убрала руки.

— Хм, там у тебя два, э… разреза. Одинаковых. Каждый длиной примерно с мою ладонь, и края как-то топорщатся. И… пожалуйста, потерпи ещё.

Прохладные ладони снова коснулись спины, а затем Сильве что-то потянула, и Тимара громко вскрикнула и согнулась пополам, зажмурив глаза и стиснув зубы. Что бы там девочка ни сделала, от этого по спине разлилась жгучая боль.

— Прости, Тимара! — выговорила Сильве так, словно сама стискивала зубы от боли. — Прости, пожалуйста. Мне не стоило это трогать. Кажется, у тебя пошла кровь. Но там… но в этих разрезах что-то есть.

— Что-то — это что? Грязь? Гной?

Сильве глубоко, с дрожью вздохнула.

— Нет. Там что-то растет. Что-то костяное, вроде, ну… вроде пальцев или чего-то такого. Тимара, иди к Беллин или Элис. Или даже к Меркору. Надо, чтобы кто-нибудь понимающий взглянул на это и сказал, что тебе делать. Дело плохо. Очень плохо.

Тимара не стала возиться с повязкой. Она схватила рубаху и натянула, не обращая внимания на боль, которой стоило ей резкое движение.

— Не говори никому! — хрипло потребовала она. — Пожалуйста, Сильве, не надо. Никому не рассказывай, пока я все не обдумаю.

«И не поговорю с этой проклятой драконицей».

— Обещай мне, что ты никому не расскажешь.

— Тимара, ты должна рассказать сама. Надо же что-то предпринять.

— Не говори, Сильве. Прошу тебя. Не надо.

Девочка скрипнула зубами.

— Ладно. Я не скажу.

Но вздохнуть с облегчением Тимара не успела.

— Пока не скажу, — добавила Сильве. — Я подожду один день. Ровно. А потом пойду к Беллин. Тимара, нельзя не обращать на это внимания. Само оно не пройдет.

— Я этим займусь, обещаю. Просто дай мне ещё день, Сильве. Один день.

— Элис, я должен с тобой поговорить. У тебя найдется для меня время?

Вопрос Седрика прозвучал до странности официально. Элис, сидевшая за столом на камбузе, оторвалась от своей двойной работы. На заре Бокстер поймал в силки полдюжины мелких водоплавающих птиц и доставил их на борт. Элис ощипала и выпотрошила почти всю дичь, и та уже варилась на медленном огне. Последняя пара птиц, самец и самка, была аккуратно расправлена на столе. Элис зарисовывала их в журнале, описывая размер, окраску и содержимое крохотных желудков. Она никогда ещё не видела таких уток. Самцы щеголяли хохолками ярко-синих перьев. Поскольку все цветные чернила закончились, Элис просто описала оттенок рядом с рисунком.

— Я бы зарисовал их для тебя, — внезапно прибавил Седрик, когда она вопросительно посмотрела на него. — Ты могла просто попросить.

— Что ж, иногда попросить кого-то о чем-либо труднее, чем сделать самому, — сухо заметила она.

Элис всматривалась в него и отчаянно пыталась разглядеть своего давнего друга. Уже десятки раз она его прощала. И десятки раз просыпалась среди ночи или отвлекалась от работы — и понимала, что скрипит зубами, поскольку ей вспомнилось какое-нибудь событие из прошлого в свете нового знания, которым снабдил её Седрик.

Ей казалось, что она уже вычислила, кто из её друзей и знакомых знал об истинных пристрастиях Геста. И кто из них был осведомлен о его отношениях с Седриком. Теперь все выглядело таким очевидным. Брошенные вскользь замечания, некогда звучавшие так загадочно, обрели смысл. Стали понятными некоторые сцены. Ей вспомнилось, как однажды торговец Фелдон подавился вином, когда его молодая жена с сочувствием спросила Элис, не удалось ли той забеременеть. Тогда ей показалось, что он смутился. Но теперь она уверилась, что он просто пытался подавить смех, представив, как Гест делит с ней ложе. Воспоминание и новое его восприятие обожгли её разум при одном взгляде на Седрика. Он тоже присутствовал на том званом обеде.

Похоже, от её взгляда его пробрала та же дрожь, что и её саму. Он на миг поджал губы, а затем покачал головой, как будто от чего-то отказываясь.

— Элис, мне нужно с тобой поговорить, — повторил он.

Она вздохнула и отложила карандаш.

— Я здесь.

Седрик чуть поморщился, глянув на неподвижные птичьи тушки. Элис услышала шелест — пошел дождь, тронув рябью воду за бортом. Седрик подошел к двери камбуза и плотно её прикрыл. Сел напротив и положил на стол потрепанный холщовый мешок.

— Когда я закончу, ты будешь думать обо мне ещё хуже, чем теперь, — сцепив руки в замок, объявил он. — Зато получишь все объяснения моим действиям, какие я тебе задолжал. И тогда все закончится. Мне больше не за что будет просить прощения и не нужно будет опасаться, что однажды ты узнаешь какую-нибудь из моих грязных тайн.

Элис сама стиснула руки — в душе её уже начал нарастать страх.

— Не самое обнадеживающее начало разговора.

— Да. Не самое. Дело вот в чем, Элис. Когда Гест велел мне ехать с тобой, я пришел в ярость. И обиделся, потому что этим Гест наказал меня за то, что я встал на твою сторону. Я настаивал, что отпустить тебя в Дождевые чащобы будет справедливо. Слишком часто напоминал ему, что он сам на это согласился в числе условий брачного контракта.

Седрик чуть помолчал, но Элис внешне никак не отреагировала на его слова.

— Поняв, что мне неизбежно придется ехать с тобой и смотреть на твоих «клятых драконов», я вспомнил одного калсидийского купца, который обратился к Гесту за несколько месяцев до того. Он весьма осторожно предположил, что у него могут иметься связи с торговцами Дождевых чащоб, способными добыть кусочки драконьей плоти, — продолжил рассказ Седрик, подняв голову и посмотрев Элис в глаза. — Ты ведь знаешь, что с тех пор, как герцог Калсиды начал стариться, он постоянно ищет способы продлить себе жизнь и поправить здоровье.

— О его торговых предложениях я прекрасно знаю, — сдержанно ответила Элис.

Седрик снова опустил взгляд.

— Я связался с тем купцом. Рассказал ему, куда поеду. Он снабдил меня всем, что, по его мнению, могло мне потребоваться. Сосудами для образцов и консервантами. Списком самых ценных частей тела. — Седрик вдруг вскинул голову и решительно подытожил: — Я поехал с тобой в этот поход, намереваясь раздобыть эти части. Я хотел сколотить на них состояние, а затем уговорить Геста бросить тебя и уехать со мной.

Элис сидела совершенно неподвижно, ожидая продолжения.

— Я сделал именно то, в чем обвинял Лефтрина. Я использовал тебя, чтобы подобраться поближе к драконам. Я собрал чешую и кровь, даже кусочки плоти, оставшиеся после того, как Тимара промывала рану Медной, и спрятал у себя в каюте.

Седрик запустил руку в холщовый мешок. Одну за другой он вынул несколько небольших склянок и выставил на стол. На дне одного флакона что-то краснело.

— Я намеревался отвезти все это в Удачный, передать тому калсидийскому купцу и разбогатеть.

На этом Седрик умолк.

Спустя мгновение Элис поняла, что он ждёт её реакции. Она взяла один из пустых флаконов и повертела в руках.

— И что ты сделал со своей добычей?

— Грефт все украл. Когда сбежал с баркаса. И её больше нет.

Седрик кивнул на склянки. Элис с трудом сдержала дрожь и поставила обратно на стол тихо звякнувший пузырек.

— Почему ты рассказываешь мне об этом теперь?

— Из-за Карсона, — помолчав, неохотно признался Седрик. — Он сказал, я должен порвать со старым, чтобы начать что-то новое. А это часть моего прошлого.

— Ты порываешь со мной.

— Нет. Нет, дело вовсе не в этом. Я не хочу тебя терять, Элис. Знаю, это вряд ли возможно, но мне хочется снова стать тебе тем другом, каким я был когда-то. Быть им хотя бы со своей стороны, если ты понимаешь, о чем я, даже если ты не сможешь относиться ко мне как прежде. Каким-то образом я превратился из твоего друга в человека, который мог тебя обмануть и даже использовать, чтобы подобраться к драконам. И больше я им быть не хочу. Я и рассказываю все это, чтобы его уничтожить. Прежний Седрик обязательно предупредил бы тебя о таком человеке, в те времена, когда он был тебе настоящим другом.

— Ты имеешь в виду, пока до него ещё не добрался Гест. Пока Гест не добрался до нас обоих.

Элис подняла руку и потерла лоб. Этот жест позволил ей на мгновенье прикрыть глаза, чуточку побыть наедине с собой и своими мыслями. На самом деле, не вполне справедливо винить во всем Геста. Не так ли? Их с Седриком пути разошлись ещё до того, как он появился и воссоединил их судьбы столь причудливым образом. Элис попыталась вспомнить, как относилась к Седрику прежде. В те годы, когда они почти не общались, она вспоминала о нем с нежностью. Улыбалась своей девичьей влюбленности в него. При случайной встрече, на рынке или в гостях у общих друзей, она всякий раз искренне радовалась и тепло приветствовала его.

Общество Седрика, медленно осознала Элис, было единственной светлой стороной её брака с Гестом. Она попыталась представить, на что походили бы последние несколько лет, не будь его рядом. Что, если бы она оказалась в доме Геста без Седрика, без его заботы и застольных бесед? Это он, припомнила Элис, советовал Гесту, что ей подарить, и только выбранные им книги и свитки делали её жизнь сносной. В каком-то смысле Элис с Седриком были парой зверей, угодивших в одну ловушку. И если Седрик отчасти и виноват в том, что она оказалась во власти Геста, он хотя бы сделал все возможное, чтобы как-то скрасить ей существование.

И он помог ей отспорить это путешествие. За что сам недёшево заплатил.

Целая цепь событий привела её к встрече с Лефтрином. Привела к тому, что она нашла и любовь, и жизнь.

Кончиком пальца Элис потрогала испачканную красным склянку. Затем нахмурилась, склонилась ближе и взяла соседний пузырек. Он был немного больше остальных. Внутри что-то поблескивало. Элис подняла склянку к свету, льющемуся в окно камбуза, и внимательно посмотрела. Встряхнула. Предмет внутри не сдвинулся, но было совершенно ясно, что это такое.

Тогда с силой, удивившей Седрика, Элис разбила склянку о край стола. Осколки брызнули во все стороны, и он инстинктивно заслонил лицо ладонями.

— Прости, — пробормотала Элис, потрясенная собственной порывистостью.

Она осторожно разгребла осколки и нашла донце пузырька. Медленно подцепила одинокую, с медным отливом чешуйку, которая застряла внутри. Поднесла к свету. Та была почти прозрачной.

— Чешуйка, — произнес Седрик.

— Да.

Элис собрала тряпкой осколки и выбросила в ведро, где уже лежали внутренности и перья варящихся птиц. Затем вынула из кармана брюк медальон.

— Ты оставила его себе? — изумился Седрик.

— Да. Не знаю, зачем. Наверное, чтобы он напоминал мне, какой я была дурой, — откликнулась Элис и поглядела на него исподлобья. — Но, пожалуй, тебе такая памятка нужна ещё больше, чем мне.

Она раскрыла медальон, и на них уставился Гест. Его надменная усмешка уже не казалась красивой — только язвительной. Элис достала перевязанную ниткой прядку темных волос и отложила в сторону, как недавно откладывала вынутые из птичьих тушек кишки. Затем взяла нож, которым разделывала дичь, подцепила острием портрет Геста и вытащила миниатюру. Осторожно поместила медную чешуйку внутрь медальона и защелкнула его. «Навсегда», утверждал маленький золотой кулон. Элис подняла его за цепочку.

— Навсегда, — повторила она Седрику, протягивая вещицу ему.

Он чуть поколебался, прежде чем взять медальон. Ещё миг подержал его в руке. Затем надел цепочку на шею и спрятал под рубашку.

— Навсегда, — согласился он.

Элис встала, чтобы он не заметил, как её глаза наполнились слезами. Неужели покончить с прошлым и начать все с чистого листа настолько просто? Она подняла крышку котла и помешала похлебку. Варево едва кипело. Придется попросить хранителей, чтобы нашли ей хоть какое-то топливо, если хотят получить сегодня горячую еду. Элис открыла дверцу печки и хмуро поглядела на умирающие угли.

— Вот что мы можем сжечь, — предложил Седрик и швырнул в топку портрет.

Элис и не заметила, когда он успел его взять. Миниатюра упала на угли, над ней взвился единственный язычок пламени, а затем она сморщилась и почернела.

— А вот ещё.

Прядь волос Геста полетела следом. От неё повалил дым, и Элис поспешно захлопнула дверцу печки.

— Ну и вонь! — воскликнула она.

Седрик принюхался.

— Да, он такой.

Элис прикрыла рот и нос, а затем прыснула из-под ладони. К её удивлению, Седрик к ней присоединился — и вот они уже смеются вместе, чего не случалось уже Са знает как давно. Затем вдруг обнаружилось, что он не смеется, а плачет, и Элис обняла его и неожиданно расплакалась тоже.

— Все будет хорошо, — удалось выговорить ей. — Все будет хорошо. Ты со мной, мой друг. Мы справимся.

После того как Сильве ушла, Тимара ещё некоторое время проплакала в темноте. Это было глупо и бессмысленно. Но она все равно плакала. А когда девушка уверилась, что слезы иссякли, и все её горе переросло в гнев, она вышла из тесной каморки и отправилась на поиски Синтары.

Тимара вышла на нос баркаса и оттуда увидела драконов. Они оказались неподалеку. Некоторые уже улеглись вплотную друг к дружке, уложив головы на спины соседей. Эта поза выглядела такой дружелюбной и мирной, но она знала правду. Только так драконы могли дать отдых ногам и поспать, не рискуя нахлебаться воды. Синтара не спала. Она медленно брела по зарослям камыша, пристально вглядываясь в воду. Наверное, надеялась поймать лягушку или рыбку. Что угодно съедобное. Недавний дождь дочиста отмыл всех драконов. Послеполуденное солнце прорвалось сквозь тучи и сверкнуло на шкуре Синтары. Несмотря на гнев, Тимара невольно восхитилась красотой своей драконицы.

Свет играл на синих чешуйках. Когда Синтара поворачивала голову, в малейшем движении мышц сквозило опасное изящество. Несмотря на размеры, несмотря на то, что дракон не создан для жизни в воде, двигалась она почти беззвучно.

«Смертоносная красотка», — подумала Тимара, и её уже привычно захлестнуло волной драконьих чар.

Синтара была прекраснейшим из когда-либо виденных ею созданий.

Тимара отчаянно, а затем и сердито искала ощущение собственного «я». Да. Синтара была самым прекрасным существом в мире. И ещё самым безрассудным, эгоистичным и жестоким! Стряхнув с себя драконьи чары, Тимара схватилась за планшир «Смоляного» и перелезла за борт.

К трапу были привязаны лодки хранителей. Тимара не стала брать одну из них. «Смоляной» стоял на отмели, вода здесь доходила до колена, от силы до пояса.

«Как раз впору для того, чтобы всем приходилось туго», — мысленно сказала себе девушка и спрыгнула вниз.

Ноги погрузились в ил глубже, чем она ожидала, и на миг Тимара испугалась. Но вода не доходила ей даже до пояса, и девушка использовала этот страх, чтобы подпитать гнев. Она не станет плакать и ныть. Только не сегодня. И, возможно, никогда больше.

Тимара огляделась по сторонам, увидела, что Синтара все ещё охотится, и направилась прямиком к ней. Подойдя к камышам, она двинулась напролом, не заботясь о том, что поднятый ею плеск наверняка распугает ту мелкую дичь, на которую надеялась голодная драконица. Разве Синтару когда-нибудь волновало, что именно она портит Тимаре? Едва ли. Едва ли драконица вообще задумывалась, как её поступки скажутся на её хранительнице или любых других людях.

— Прекрати шуметь! — зашипела Синтара, когда девушка подошла ближе.

Тимара намеренно громко прошлепала по воде и встала прямо перед носом у взбешенной драконицы. Синтара вытянула шею во всю её высоту, воззрилась на девушку сверху вниз и чуть приподняла крылья.

— Что на тебя нашло? Здесь и без того почти нет дичи, да ещё ты распугала всю рыбу и лягушек на этой отмели!

— Ты сама виновата! Что ты со мной сделала?

— Я? Ничего я с тобой не делала!

— Тогда что это такое? Что это за изменения?

Тимара яростно содрала с себя рубаху и повернулась к Синтаре спиной.

— Ах, это. Они ещё не окончены.

— Что не окончено? Сильве сказала, там какие-то пальцы режутся из ран в спине!

— Пальцы! — с веселым изумлением протрубила драконица. — Какие ещё пальцы? Нет! Крылья. Кстати, дай-ка взглянуть.

Тимара была слишком потрясена, чтобы шевелиться. Крылья. Крылья. Слово вдруг лишилось смысла. Оно ничего для неё не значило. Крылья. Крылья у неё на спине.

— Но я же человек, — оцепенело пробормотала она.

Дыхание дракона касалось её обнаженной кожи.

— Пока ещё да. Но когда перерождение завершится, ты станешь Старшей. С крыльями. Первой в истории, если мои воспоминания верны. Они пока ещё недоразвиты, но… ты можешь ими шевелить? Ты вообще пыталась ими шевелить?

— Шевелить? Да я даже не знала, что они у меня есть!

Тимара уже выплакала все слезы, горюя о своем уродстве.

Что оно значило для неё ещё час назад? Что она калека и чудовище. Что она никогда не посмеет обнажиться перед мужчиной, нет, вообще ни перед кем, поскольку у неё из спины растут пальцы. Но это оказались не пальцы, а крылья. А глупая драконица, которая их вырастила, даже не спросив её саму, теперь интересуется, может ли Тимара ими пошевелить.

Слезы снова подступили к глазам, и девушка не могла сказать, от чего. От страха? От ярости? Сердце гулко колотилось в груди.

— Попробуй пошевелить ими, — настаивала Синтара.

В её голосе не было участия, одно лишь любопытство. Очередной выдох пощекотал голую кожу, Тимара вздрогнула, и внезапно на её спине что-то дернулось.

— Что это? — вскрикнула она, пытаясь отшатнуться от собственного тела.

Теперь ей стало больно, как будто она потянула мышцы или вывихнула палец. Нечто, соединенное с её позвоночником, мучительно сводило от тесноты. Тимара скорчилась от боли и с ужасом ощутила, как с лопаток побежала струйка теплой жидкости, а затем что-то тяжелое и влажное безвольно повисло у неё за спиной.

— Что это? — отчаянно выкрикнула она.

Она не смеет, но она должна. Тимара завела руку за спину и коснулась чего-то похожего на палки, завернутые в мокрую тряпку.

— Нет! — крикнула она.

Тело болезненно содрогнулось, и на свободу вырвалось второе крыло.

— Нет, — повторила она слабо.

Тимара хотела было закрыть лицо руками, но заметила на пальцах кровь. Её зазнобило. Это какая-то ошибка. Штуковины у неё за спиной подергивались и дрожали. Они её часть. Чужеродная, чудовищная часть её самой. Она ощутила ими тепло летнего воздуха и удивленное фырканье Синтары.

— Н-да, я ожидала большего, — заметила та.

— А я вообще ничего не ожидала! — закричала на неё Тимара. — Как ты могла сделать со мной такое? Зачем ты это сделала?

— Я вовсе не хотела! — призналась драконица, и на миг в её голос даже закралась тревога, но гнев все же победил. — Между прочим, ты сама это с собой сделала. Ты была беспечна. Когда ты вытаскивала из меня наждачную змею, на тебя брызнула моя кровь. Должно быть, часть попала в рот. С тех пор я стала отчетливее тебя ощущать. И ты должна была почувствовать, как крепнет связь между нами! Как ты могла не заметить?

— Я просто думала… так и должно быть между драконом и хранителем. Но зачем ты сделала со мной такое?

— Я не делала. Тогда я вообще не собиралась тебя менять. Обычно дракон очень тщательно выбирает человека, которого будет делать Старшим. Подобного перерождения удостаиваются самые преданные, самые верные и мудрые из людей. В древности люди соперничали между собой, пытаясь добиться этой чести от дракона. Она не выпадала каждому, кому поручили заботиться о драконе так, словно это дрянная, низкооплачиваемая работа!

— Тогда зачем ты это сделала? Зачем?

Слезы катились по лицу Тимары. Их голоса далеко разносились по воде. Она слышала недовольные возгласы хранителей, ворчанье драконов. Но её это не волновало, совершенно не волновало, даже если остальные глазеют с палубы баркаса, а другие драконы встревожены и подходят ближе, чтобы узнать о причине переполоха. Это касалось только её и Синтары, и она была намерена выяснить все, раз и навсегда.

— Ты сама начала себя менять! Ты грезила о полетах чаще, чем я! Я вообще не собиралась тебя перерождать. Когда Меркор обратил моё внимание на то, что ты меняешься, я тебя пожалела. Вот и все. Ты должна быть благодарна! Когда они вырастут, то будут прекрасными, почти такими же, как у меня. А у меня будет первая на свете крылатая Старшая! Никто из драконов не создавал ещё подобного существа.

Тимара вытянула шею, пытаясь заглянуть себе за плечо. Драконица, судя по голосу, была весьма довольна собой. Действительно ли крылья красивы? Должна ли она чувствовать себя польщенной, а не изуродованной? Но как бы Тимара ни изворачивалась, ей удалось рассмотреть только кончик чего-то влажного, напоминающего промокший под дождем зонтик от солнца. Робея, она потянулась за спину обеими руками. Крылья. Тимара нащупала кожу, обтянувшую кость и хрящи, но самым странным было то, что, прикасаясь к крыльям, она ощущала собственное тело, как если бы это были её же ладони.

Тимара собралась с духом, взялась за крылья и попыталась вытянуть их. Нет. Нет, это все равно что выворачивать себе пальцы. Она дернула плечом и инстинктивно сложила крылья, плотно прижав к спине. Да, они прижались, но не спрятались под кожей, как раньше. Просто тесно прилегли к телу, как у Синтары или у птиц.

— Они… они ещё вырастут? — выговорила Тимара и, набравшись смелости, спросила прямо: — Я когда-нибудь смогу летать?

— Летать? Не говори глупостей. Нет. Они слишком малы. Зато они будут красивыми, такими же красивыми, как мои. Все будут тебе завидовать.

— Почему они не могут стать больше? Почему бы им не вырасти достаточно большими, чтобы я смогла летать? Я хочу летать!

— Как ты смеешь просить больше, чем тебе было дано? — снова рассердилась драконица, оправившись от изумления плодами собственных трудов. — С чего ты взяла, что сможешь летать, когда я не могу?

Тимаре показалось, что Синтара проговорилась, случайно сказав правду.

— Может, я просто считаю, что все изменения, которым ты меня подвергаешь, должны быть мне полезны!

— Ты будешь красива! Интересна другим драконам. А этого вполне достаточно для любого Старшего, не говоря уже о людях!

— Может, тебе и достаточно «красивых» крыльев, но если я должна терпеть их вес и связанные с их ростом неудобства, то пусть уж они приносят мне пользу. Я никогда не могла понять, почему ты даже не пытаешься летать. Я вижу, как другие драконы расправляют и упражняют крылья. Я видела, как серебряный почти поднялся над водой, а ведь начинал он с куда менее складного тела, чем у тебя, и куцых крылышек! Ты же даже не пытаешься! Я ухаживаю за твоими крыльями, вычищаю их. Они становятся все больше и сильнее, и ты могла бы попробовать, но ты не хочешь. Ты только и знаешь, что рассказывать мне, как они красивы. Может, они и красивы, но тебе что, никогда не приходило в голову использовать их по назначению?

Тимара видела, как разгорается гнев драконицы. Девушка посмела её упрекнуть, а Синтара не терпела даже намеков на то, что она ленива, слишком жалеет себя или даже несколько…

— Глупа, — произнесла Тимара вслух.

Она сама не знала, что её на это толкнуло. Наверное, просто желание показать Синтаре, что та зашла слишком далеко и что её хранительница больше не позволит ей третировать себя. Как драконица посмела вырастить крылья у неё на спине, когда не способна даже совладать с собственными, данными ей от природы?

Гул голосов на баркасе сделался громче. Тимара не желала даже смотреть в ту сторону. Она стояла, прижимая к груди скомканную рубаху, и глядела в яростно вращающиеся глаза драконицы. Синтара была великолепна в гневе. Она вскинула голову и широко разинула пасть, показав расположенные в горле яркие мешочки с ядом. Раскинула крылья, словно огромные витражи, подчеркивая свои размеры, как обычно делают драконы, чтобы напомнить друг другу о собственной мощи и помериться величиной. На миг Тимару ошеломили её чары и величие. Она едва не рухнула перед Синтарой на колени.

Но затем взяла себя в руки и выдержала удар чистого обаяния, которым окатила её драконица.

— Да, они прекрасны! — прокричала девушка. — Прекрасны и бесполезны! И ты сама прекрасна и бесполезна!

Тимара содрогнулась всем телом. Её резко замутило, а затем она осознала, что именно сделала. Нелепо откликнувшись на позу Синтары, она расправила собственные крылья. С баркаса послышались изумленные крики хранителей.

Драконица вдохнула. Пасть её оставалась широко разинута, и Тимара, как будто приросшая к месту, стояла перед ней, глядя, как набухают мешочки с ядом. Если Синтара решит в неё плюнуть, бегством ей не спастись. Так что девушка не отступала, окаменев от ужаса и ярости.

— Синтара! — проревел Меркор. — Закрой пасть и сложи крылья! Не причиняй вреда своей хранительнице за то, что она сказала тебе правду!

— Драка! Драка! Драка! — восторженно трубил Плевок.

— Тихо ты, зараза! — прикрикнул на него Ранкулос.

— Не смей здесь плеваться! Ты обожжешь меня! Убей свою хранительницу, если хочешь, но только задень меня, и я издырявлю твои крылья, словно гнилую тряпку! — высказалась маленькая зеленая Фенте.

Она привстала на задние лапы и тоже вызывающе расправила крылья.

— Хватит сходить с ума! — снова взревел Меркор. — Синтара, не смей трогать хранительницу!

— Она моя, и я поступлю с ней так, как захочу! — протрубила в ответ Синтара на высокой гневной ноте.

Тимара невольно зажала уши ладонями. Ужас сделал её безрассудной.

— А мне плевать, что ты со мной сделаешь! Глянь, что ты уже натворила! Хочешь меня убить? Так вперед, тупая ящерица. Пусть кто-нибудь ещё вычищает тебе насекомых из глаз и обирает пиявок с твоих бесполезных, красивых крыльев! Давай, убей меня!

Синтара, великолепная и смертельно опасная, встала на дыбы, широко распахнув крылья. Блестящие шипы на них, которыми можно было ранить противника в воздушном сражении, по желанию дракона выделяли яд. Тимара успела на краткий миг удивиться тому, что откуда-то это знает. А затем Синтара завизжала, словно штормовой ветер. Она резко сложила крылья и, чуть развернувшись, снова расправила. Порыв ветра подхватил Тимару и оторвал от земли.

Она сильно ушиблась спиной о воду, и новые крылья, на которые пришелся весь удар, пронзила мучительная боль. Девушка начала тонуть, успела хлебнуть воды, и тут её ноги нашарили дно. Она выпрямилась, кашляя и хватая ртом воздух, глаза жгло от илистой воды и слез. До неё доносились вопли с баркаса.

— Тимара! — перекрыл их крик Татса, хриплый и злой. — Тимара! Да чтоб тебя, гнусная ящерица! Будь ты проклята!

Его слова Синтару не остановили. Она надвигалась на Тимару, покачивая низко опущенной головой.

— Этого ты хотела, никчёмная девчонка? Отправить тебя ещё полетать?

— Предупреждаю тебя, Синтара! — окликнул её приближающийся Меркор.

Он расправил золотистые крылья, и играющий на них свет казался ярче солнечного. Ложные глаза на крыльях как будто сверкали гневом.

Задыхаясь и кашляя, Тимара пятилась быстро, насколько позволяла ей вода, а сердитая драконица все наступала. Глаза Синтары вращались в неиссякающей ярости.

В вышине прокричал охотящийся ястреб. И снова. Все драконы посмотрели вверх. Птица пикировала на них, шумно разрезая воздух.

— Тинталья? — с изумлением спросил Меркор.

— Он красный! — прокричал кто-то.

Драконы застыли, глядя в небеса. Тимара схватила рубаху, плававшую в воде неподалеку. Стерла с глаз ил и песок и тоже посмотрела вверх. Птица прорвалась сквозь завесу облаков. Рубиновый ястреб становился все крупнее, и крупнее, и крупнее.

— Хеби! — закричала вдруг Тимара. — Рапскаль!

Алая драконица торжествующе затрубила в ответ. Сложенные крылья вдруг с треском распахнулись, прервав стремительное падение. Она описала три узких, невероятных круга над ошалевшими драконами и стоящим на отмели баркасом. Затем, несколько раз взмахнув крыльями, Хеби резко повернула и по широкой петле облетела «Смоляного» и взволнованных сородичей. Рубиновые крылья показались им широкими, словно паруса, когда она изящно замедлила движение. Хеби полетела так низко, что кончики крыльев задевали метелки камыша. А на спине драконицы сидел стройный алый человек и радостно смеялся.

— Я нашел вас! — прокричал он голосом Рапскаля, ставшим чуть ниже, но по-прежнему жизнерадостно звонким. — Я нашел вас, а Хеби нашла Кельсингру! Вперед. Мы покажем дорогу! Здесь недалеко! Всего полдня лету на восток отсюда. Следуйте за нами! Следуйте за нами в Кельсингру!

Послание от родителей Эрека Данварроу, смотрителя голубятни в Удачном, родителям Детози Душанк, запечатанное фамильной печатью торговцев Данварроу.