ПОКОНЧИТЬ С ЖИЗНЬЮ

Она открыла глаза утром, наступления которого не хотела. C крайней неохотой она приподняла голову, чтобы оглядеть одинокую комнату. В хижине было холодно. Огонь погас давным-давно, а холод и сырость, не по сезону студеной весны, безжалостно прокрались внутрь жилища, пока она ютилась под изношенными одеялами в ожидании, что её жизни наступит конец. Но этого не случилось. Жизнь продолжилась, чтобы снова наброситься на неё холодом и сыростью, разочарованием и одиночеством. Она прижала к груди тонкие покрывала, бродя взглядом по разложенным и рассортированным стопками бумагам и пергаментам, которыми она занималась последние недели.

Вот она. Работа всей жизни Элис Финбок — в одной стопке. Переводы древних текстов, её собственные размышления, точные копии старинных документов, выполненные черными чернилами, в которые красным цветом она вносила свои предположения о недостающих словах. Поскольку её собственная жизнь была лишена смысла, она целиком окунулась в изучение прошлого и гордилась своими глубокими знаниями о нем. Она знала, что когда-то жили Элдерлинги, которые общались с драконами, знала их имена и привычки; ей было известно так много о прошлом, которое больше не имело значения.

Элдерлинги и драконы вернулись в мир, она стала свидетелем этого чуда. Они вернут себе древний город Кельсингру и станут жить там. Тайны, которые она пыталась выудить из древних свитков и ветхих гобеленов теперь не имели значения. Когда новые Элдерлинги завладеют своим городом, им останется только прикоснуться к камням памяти, чтобы самостоятельно познать свою историю. Все тайны и загадки, которые она мечтала разгадать, теперь были открыты, но не ею. Для неё не было места.

На удивление самой себе, она неожиданно откинула одеяла в сторону и встала, тут же попав в объятия холода. Она шагнула к сундукам с одеждой, тем, что она так тщательно упаковала перед отбытием из Удачного. Когда её путешествие только начиналось, они были набиты изящной одеждой, подходящей для леди, отправившейся на поиски приключений. Плотные тканные хлопковые рубашки с небольшим количеством кружева, свободные юбки для пеших переходов, шляпы с вуалью, защищающими от насекомых и солнца, прочная кожаная обувь… от них теперь остались лишь воспоминания.

В трудном путешествии одежда износилась. Обувь протёрлась и протекала, а шнурки превратились в сплошные узлы. Стирать одежду она могла только в кислотной воде реки, от чего швы разошлись, а края растрепались. Она натянула поношенную одежду, не задумываясь о том, как она выглядит. На неё все равно никто не смотрит. Она больше не станет беспокоиться о том, как выглядит и что о ней подумают.

Платье Элдерлигов, подарок Лефтрина, висело на крючке. Из всей одежды, которая была у Элис, только оно сохранило свои цвета, было мягким и шелковистым на ощупь. Она так тосковала по его уютному теплу, но не смогла заставить себя надеть его. Рапскааль сказал ей то, что было правдой: она не Элдерлинг. Она не имела право быть в Кельсингре, и не имела право иметь что-то, принадлежавшее им.

Горечь, обида и покорность судьбе, описанной Рапскалем стояли комком в горле. Она смотрела на эрделингское платье, пока подступившие слезы не затуманили его яркие краски. Её тоска только усилилась, когда она подумала о человеке, подарившем ей это платье. Её капитан. Лефтрин. Не смотря на разницу в положении они полюбили друг друга во время тяжелого путешествия по реке. Впервые в жизни мужчина восхищался её умом, уважал её работу и желал её тело. Он разжег в ней страсть и открыл её для всего, что может быть между мужчиной и женщиной. Он пробудил в ней желания, о которых она и не подозревала.

А потом покинул её, оставив в одиночестве в этой грубой хижине…

Стоп. Хватит ныть. Она посмотрела на платье Элдерлингов и заставила себя вспомнить тот прекрасный момент, когда Лефтрин без всяких колебаний подарил ей этот бесценный артефакт, свое семейное наследие. Она носила это платье как доспехи против холода, ветра и даже одиночества, не задумываясь о его исторической значимости. Как смела она упрекать хранителей за то, что они хотели получить что-то настолько же теплое и водонепроницаемое как и «бесценный артефакт», которым она так часто наслаждалась? А Лефтрин? Не его ли она винила в своем одиночестве? «Лицемерка!» — упрекнула она сама себя.

У Лефтрина не было выбора, кроме как вернуться в Кассарик, чтобы пополнить их запасы. Не он оставил её; это она решила остаться здесь, потому что думала, что вести записи о нетронутом городе Элдерлингов, важнее, чем остаться рядом с Лефтрином. Это был её выбор. Лефтрин уважал её. И теперь она винит его за это? Он любил её. Разве этого не должно быть достаточно?

Секунду она колебалась, принимая эту мысль. Её любил мужчина: что ещё нужно женщине от жизни? Потом сжала зубы, как будто собиралась сорвать повязку с полузажившей раны.

Нет. Этого не достаточно. Не для неё.

Пришло время перестать притворяться, покончить с этой жизнью. Перестать говорить себе, что если и когда Лефтрин вернется и скажет, что любит её, то все наладится. Что в ней он мог любить? Когда все маски сорваны, что в ней было настоящего и достойного его любви? Какой человек станет цепляться за надежду, что кто-то другой придет, дабы придать смысл его жизни? Что она за ничтожество, если нуждается в ком-то, чтобы оправдать собственное существование?

Свитки и наброски, бумаги и пергаменты лежали ровными стопками как она их оставила. Все её исследования и записи сложены возле камина. Порыв сжечь их прошел. Прошлой ночью, в приступе отчаяния и непроглядной темноты, у неё не хватило сил даже на то, чтобы предать бумаги огню.

Теперь, в холодном дневном свете, вчерашний порыв предстал перед ней как глупая суета, детская истерика вроде «Это все из-за вас!» Что ей сделал Рапскаль и другие хранители? Ничего, они просто заставили её посмотреть в глаза правде о её жизни. Если бы она сожгла свои труды, это бы не доказало ничего, кроме того, что она хотела всем насолить. Её губы задрожали и растянулись в странной улыбке. О, это желание заставить их всех страдать никуда не делось! Но ничего не выйдет. Они не поймут, что она разрушила. Кроме того, пришлось бы просить уголь у одного из хранителей. Нет. Пусть все остается как есть. Пусть считают её памятником самой себя: женщиной, состоящей из бумаг, чернил и притворства.

Завернувшись в свою старую одежду, она распахнула дверь и вышла навстречу промозглому, холодному дню. Ветер ударил ей в лицо. Отвращение и ненависть к себе росли в ней как прилив. Луг перед ней заканчивался холодной серой и безжалостной рекой. Однажды она упала в эту реку и чуть было не утонула. Она обдумала эту мысль. Все произойдет быстро. Холодно и неприятно, но быстро. Она произнесла вслух слова, которые преследовали её во сне всю ночь: «Пришло время покончить с этой жизнью». Она подняла лицо. Ветер гнал по далекому синему небу тяжелые облака.

Ты покончишь с собой? Из-за этого? Потому что Рапскаль сказал тебе то, что ты и так знала? Прикосновение Синтары к её разуму выражало холодное удивление. Размышления драконицы были отдаленными и безучастными. Я припоминаю, что мои предки сталкивались с подобным, когда люди намеренно решали оборвать свою жизнь, которая и без того настолько коротка, что не имеет никакого значения. Как у мошек, летящих на огонь. Они бросались в реку или вешались на мостах. Итак, река? Так ты это сделаешь?

Синтара не прикасалась к её сознанию неделями. То, что она вернулась теперь с таким холодным любопытством, вызвало у Элис приступ гнева. Она всмотрелась в небо. Вот она. Тусклая голубая вспышка на фоне далеких облаков.

В мгновение ока её отчаяние превратилось в возмущение, и она заговорила вслух, давая выход своему негодованию. «Я сказала покончить с этой жизнью, а не с МОЕЙ жизнью». Она видела, как драконица сложила крылья и скользнула с неба вниз к холмам. Мысль укоренилась и разрослась в ней. «Убить себя? В отчаянии от того, сколько времени я потеряла зря, обманывая себя? И что бы это дало, кроме того, что доказало бы, что в конце концов меня победила собственная глупость? Нет. Я не заканчиваю свою жизнь, а беру её в свои руки и начинаю жить».

Продолжительное время она не ощущала присутствия Синтары. Возможно, драконицы обнаружила добычу и потеряла всякий интерес к этой женщине, живущей не дольше мошки, и которая не могла убить для неё даже кролика. Вдруг, без всякого предупреждения, мысли драконицы снова загремели у неё в голове.

Форма твоих мыслей изменилась. Думаю, ты наконец становишься собой.

Она видела, как драконица внезапно плотно прижала крылья к своему телу и нырнула вниз на жертву. Внезапное исчезновения драконьего прикосновения к сознанию Элис было похоже на порыв ветра, ударивший по ушам. Ошеломленная, она осталась в одиночестве.

Становишься собой? Изменилась форма мыслей? Она вскоре решила, что Синтара снова пыталась управлять ею при помощи своей таинственной, сбивающей с толку манеры разговаривать. Ну, и с этим тоже она покончила! Больше она не поддастся с готовностью драконьим чарам. Пришло время с этим покончить, да и со всем остальным. Она отвернулась и зашла обратно в хижину. Пришло время перестать демонстрировать, словно ребёнок, свои задетые чувства. Двигаясь с яростной целеустремленностью, которая, как ей казалось, ушла вместе с её молодостью, она смахнула бумаги в сундук и решительно захлопнула крышку. Жалкая, она так долго ютилась в этом маленьком пространстве, но не сделала ничего, чтобы привести его в более пригодное для жилья состояние. Ждала ли она, что Лефтрин вернется и вместе с ним вернется уют его каюты? Прискорбно. Она не проведет больше и часа в этой изоляции.

Она надела всю заношенную одежду, какая у неё была. Вновь оказавшись на улице, она подняла глаза на поросшие лесом холмы за пестрой деревушкой. В этом мире она теперь жила, и, возможно, будет жить всегда. Пора подчинить его себе. Не замечая дождь со снегом, она направилась вверх по холмам, следуя по протоптанной хранителями тропинке, которая извивалась вдоль нескольких других заселенных домов, прежде чем достигнуть опушки дремлющего леса. Она могла измениться. Она не связана прошлым. Она могла стать не просто порождением того, что другие сделали с ней. Ещё не поздно.

Дойдя до развилки, она выбрала тропинку, идущую вверх и направо, рассудив, что тропинки, идущие вниз и налево приведут её к дому. Не обращая внимания на боль в ногах и спине, она заставляла работать мышцы, бездействовавшие неделями. От ходьбы она разгорячилась и даже расстегнула плащ и развязала шарф. Она рассматривала лес так же, как когда-то изучала Кельсингру, отмечая растения, которые знала, и те, что были ей не знакомы. Стоило запомнить оголенный колючий ежевичник, в котором летом можно будет набрать горсть ягод.

Она вышла к маленькому ручейку и, прежде чем перешагнуть через него и отравиться дальше, встала перед ним на колени, чтобы напиться из пригоршни. В укрытой от посторонних глаз низине она обнаружила небольшой уголок, поросший кустами вечнозеленой гаультерии, на которой до сих пор остались алые ягоды. Она почувствовала себя так, словно нашла тайник с драгоценными камнями. Сделав из своего шарфа мешок, она собрала все ягоды, которые ей удалось найти. Терпкие ягоды станут прекрасным дополнением к её рациону, а также послужат эффективным средством при воспалении горла и кашле. Она собрала и зеленые листья, наслаждаясь их запахом и представляя, какой из них получится чай. Она удивилась, что ни один их хранителей не нашел их и не принес с собой, а потом поняла, что эти кусты совсем непривычны для охотников, привыкших к кронам деревьев.

Прежде чем идти дальше, она завязала шарф узлом и повесила его на пояс. Она оставила позади лиственные деревья и вошла в хвойный лес. Покрытые иголками ветви сомкнулись у неё над головой, приглушив дневной свет и ветер. Стоя в тишине леса, на мягкой благоухающей хвойной подушке, она почувствовала себя так, как будто закрыла уши руками. Это было облегчение.

Она продолжила свой путь сквозь лес, но вскоре почувствовала, что проголодалась. Она положила несколько ягод в рот и раздавила их на зубах, наслаждаясь терпким вкусом и запахом. Голод прошел.

Элис вышла на небольшой очищенный от леса участок, где упал пораженный бурей гигнат, утащивший за собой ряд собратьев-деревьев. Вьющееся растение похожее на плющ покрыло упавшее дерево. Она изучала его какое-то время, а потом взялась за один из жестких стеблей и высвободила его, хотя и с трудом. Она оборвала со стебля листья и попробовала на нем свои силы. Сломать его голыми руками не удалось. Она кивнула себе: можно вернуться сюда с ножом, нарезать прутьев, отнести их в свою хижину и сплести из них что-нибудь. Сети для рыбы? Возможно.

Она всмотрелась в растение внимательнее. Почки на нем начали набухать. Может быть хватка зимы, сковавшая землю, начала ослабевать. Далеко над головой прокричал ястреб. Она посмотрела вверх сквозь просвет в лесном своде. Только взглянув на небо она поняла, сколько прошло времени. Элис повернула назад. Она собиралась набрать веток зеленой ольхи для копчения рыбы, но так и не сделала это. Хотя бы возвращалась не с пустыми руками: ягоды гаультерии придутся всем по вкусу.

Спуск с холма вызвал боль в мышцах ног, но она сжала зубы и продолжила путь.

«Пойдет мне на пользу после долгого сидения взаперти», — мрачно сказала она самой себе.

В том месте, где хвойный лес уступал место лиственному, она ощутила необычный запах. Здесь ветер гулял свободнее, поэтому ей пришлось остановиться, чтобы попытаться определить источник запаха. Пахло резко, но странно знакомо. Только когда животное ступило на тропинку перед ней, она сообразила что это за запах. «Кошка», — подумала она.

Зверь не испугался её. Он принюхивался к чему-то на земле, низко наклонив голову и приоткрыв пасть. Из нижней челюсти торчали длинные желтые клыки. Его темная шкура имела неоднородный окрас: черные пятна проступали на темном фоне. Уши заканчивались кисточками, а, когда зверь двигался, под гладкой шкурой бугрились и перекатывались мускулы.

От удивления она не могла поверить собственным глазам, глядя на животное, которое никто не видел несколько веков. Почти сразу в голове возникло слово в переводе с элдерлингского. «Пард», — выдохнула она вслух. — «Черный пард».

Услышав её шепот, он поднял голову и посмотрел прямо на неё желтыми глазами. Её захлестнула волна страха. Это к её запаху на тропинке принюхивался зверь.

Её сердце замерло, а потом начало отбивать барабанную дробь. Зверь смотрел на неё, возможно, столь же пораженный видом человека, как и она видом парда. Вне всяких сомнений люди не встречались пардам в течении многих поколений. Он открыл пасть, вдыхая глубже её запах.

Она хотела завизжать, но сдержалась. Она послала свою паническую мысль вдаль: «Синтара! Синтара, огромная кошка подкрадывается ко мне, это пард! На помощь!».

Я не могу тебе помочь. Разберись сама.

Мысль драконицы не была безразличной, она просто констатировала факт. В этот момент связи Элис ощутила, что драконица плотно поела и пребывала в довольном оцепенении. Даже если бы она захотела встать, то к тому моменту, когда она бы перелетела через реку и нашла Элис…

Бесполезно. Нужно сконцентрироваться на том, что здесь и сейчас.

Кошка смотрела на неё и её осторожность переросла в заинтересованность. Чем дольше Элис стояла замерев как кролик на месте, тем более дерзким становился зверь. Сделай же что-нибудь.

— Я не жертва! — крикнула она зверю. Она широко распахнула полы плаща, держа его нараспашку, чтобы казаться в два раза больше, чем она была на самом деле. — Я не жертва! — снова крикнула она низким голосом. Она похлопала полами плаща и заставила свое дрожащее тело сделать шаг навстречу зверю. Если она побежит, то он кинется на неё; если останется стоять — тоже. Эта мысль побудила её к действию, с ревом гневного отчаяния она кинулась на чудовище, хлопая на бегу полами плаща.

Зверь подобрался, и она поняла, что он убьет её. Её рев превратился в яростный визг, и тут кошка неожиданно зарычала в ответ. У Элис перехватило дух. На секунду между приготовившейся к прыжку кошкой и хлопающей полами плаща женщиной повисла тишина. Потом животное повернулось и бросилось в лес. Дорога освободилась и Элис без остановки продолжила свой забег страха. Она бежала на пределе, так, как никогда не могла себе представить. Лес вокруг неё превратился в смазанное пятно. Низкие ветви цеплялись за её волосы и одежду, но она не замедляла бег. Она судорожно хватала ртом холодный воздух, который обжигал горло и высушивал рот, но все бежала. Она продолжала бегство, пока темнота, замеченная краем глаза, не испугала её и она не споткнулась, хватаясь за стволы, чтобы не упасть. Когда ужас перестал гнать её, она упала на землю, прислонившись спиной к стволу дерева, и оглянулась назад в сторону, откуда прибежала.

Лес был неподвижен; заставив себя сомкнуть губы и задержать сбитое дыхание, она не услышала ничего, кроме ударов собственного сердца. Ей показалось, что прошли часы, прежде чем она смогла перевести дыхание, восстановить сердцебиение и услышать обычные звуки леса. Она усиленно прислушивалась, но слышала лишь ветер, гулявший среди голых ветвей. Оперевшись на ствол, она кое-как поднялась, сомневаясь, удержится ли она на дрожащих ногах.

Она пошла по тропинке к дому, расплывшись в глупой улыбке. Она смогла. Она поборола парда, спаслась и возвращалась домой с победой, набрав листья и ягоды гуальтерии. «Не жертва,» — хрипло прошептала она себе под нос, отчего её улыбка стала ещё шире.

На ходу она поправила одежду и убрала с лица растрепавшиеся волосы. Пошел дождь. Пора домой, пока она окончательно не промокла. Ей предстояло ещё кое-что сделать сегодня. Надо найти дрова и хворост, занять уголь, чтобы разжечь огонь и натаскать воды на ужин. Надо сказать Карсону о парде, чтобы он предупредил остальных. Потом она сможет заварить себе чай. Заслуженная чашка чая как символ вступления в новую жизнь.