21
Карьер был в двухстах шагах от гончарни. Обочины заросли высокой дикой травой. Дорога здесь была выстелена глиной. Сапоги вязли.
– По своему аршину мерили, – Глумский говорил прерывисто, на ходу. По его полуседой голове сползали капли. – Семеренков… То ж человек такой… Ему деньги что?
Иван тащил на плече пулемет с магазином. Похрипывал. Далеко звенело, било.
– А им эти гроши позарез, – продолжил Глумский. – Немцам полицаи уже не нужны, вот и вернулись. Им надо пристроиться… без денег не выйдет!
Сначала они увидели остов обгоревшего немецкого бронетранспортера. На валу коловрата была намотана веревка с корытом, которое спускали и поднимали по дощатому желобу. Затем им открылся карьер. С края обрыва стекал ручеек. Лестница, обычно приставленная к склону, лежала внизу, над образовавшейся лужей. И еще на краю лужи валялась груда грязного тряпья.
– Никого нет! – сказал Глумский.
Иван смотрел на груду тряпья.
– Живой! – сказал он и схватил председателя за руку.
– Почудилось, – возразил Глумский, но напрягся, вглядываясь в лужу.
Груда тряпья шевельнулась.
– Он! – сказал Иван.