3

«Олдсмобил» премьер-министра подъехал прямо к ожидавшему самолету.

Навигационные огни «Вэнгарда» ритмично вспыхивали в темноте, наземная команда в куртках с капюшонами окружала машину. К фюзеляжу был подключен аккумуляторный автомобиль, готовый завести моторы.

Шофер открыл дверцу машины, и премьер-министр вышел из нее. У основания погрузочного трапа ждал Брайан Ричардсон, придерживая рукой от ветра и летящего снега воротник пальто. Без всяких предисловий он сказал:

— Старик только что приехал. Он сидит в вашей кабине пристегнутый, со стаканом виски с содовой в руке.

Хоуден приостановился.

— Стю сказал вам? — спросил он.

Ричардсон кивнул.

— Я попытаюсь урезонить его, — мрачно произнес Хоуден. — Право, не знаю, что еще можно предпринять.

— А вы не подумали выбросить его? — И лидер партии мрачно усмехнулся. — Этак с высоты в пять тысяч футов.

Несмотря на свое депрессивное состояние, Хоуден рассмеялся:

— В таком случае у нас будет две жертвы — одна в Ванкувере, а другая здесь. — Он стал было подниматься по трапу, потом крикнул через плечо: — Помимо всего прочего, после сегодняшнего дня новости могут лишь улучшаться!

— Удачи, шеф! — крикнул лидер партии. Но слова его унес ветер.

В маленькой, роскошно обставленной гостиной с приглушенным светом сидел, пристегнувшись, в одном из четырех глубоких кресел с откидной спинкой приземистый и толстый генерал Несбитсон. Как сказал Ричардсон, министр обороны держал в руке стакан с виски, который он тут же поставил, как только вошел премьер-министр.

Снаружи донесся вой турбовинтовых двигателей, означавший, что заработали моторы.

Позади Хоудена появился стюард, но Хоуден отрицательно потряс головой.

— Оставьте все как есть, — коротко приказал он. — Мне ничего не нужно, и мы хотели бы побыть одни.

Он сбросил пальто на одно из свободных кресел и сел напротив старика. Он заметил, что одна из ламп для чтения включена. Она освещала лысину и розовощекое лицо Несбитсона, совсем как на допросе лампа над преступником. Что ж, подумал Хоуден, возможно, это предвестие того, какую позицию он должен занять.

— Полет предстоит короткий, — властным тоном заявил он, — и времени у нас очень мало. Я полагаю, — вы обязаны кое-что мне объяснить.

«Вэнгард» сейчас стал выруливать и, судя по всему, катил быстро. Задержки должны быть минимальными. Хоуден знал, что сегодня они будут иметь первенство в воздухе.

Старик вспыхнул от тона Хоудена. Затем с неожиданной твердостью произнес:

— Я думал, что объяснения не требуется, премьер-министр. Я намерен подать в отставку в знак протеста против того, что вы задумали, и другие тоже.

Джеймс Хоуден холодно спросил:

— А вы не забыли кое-чего? Мы ведь договорились держаться вместе. Здесь, в этом самолете, десять дней назад!

Глаза старика смотрели в упор. И ровным голосом он произнес:

— Мне стыдно об этом вспоминать. Я считаю, что нам обоим должно быть стыдно.

— Говорите, что вам стыдно, а не мне, — вспыхнул Хоуден. — Я пытаюсь спасти нашу страну. А вы и вам подобные, кто все время оглядывается, уничтожите ее.

— Если вы собираетесь спасать Канаду, почему же планируете сдать ее?

В словах этих чувствовалась какая-то новая сила. Хоуден вспомнил, что сказал ему Стю Каустон: «Эдриен стал другим». Он и физически казался менее сморщенным, словно распрямился.

— Если вы говорите об Акте о союзе, — сказал премьер-министр, — то мы больше выиграем, чем отдадим.

Старик с горечью возразил:

— Распустить наши вооруженные силы; позволить янки передвигаться по стране без ограничений; отдать им руководство нашей внешней политикой… и это вы называете «выиграем»?

Самолет ненадолго приостановился, затем двинулся вперед, набирая скорость для взлета. Посадочные огни промелькнули и исчезли. Теперь самолет уже был в воздухе; через минуту со стуком было убрано шасси. Премьер-министр подсчитал: впереди двадцать минут полета, может быть, меньше. Вечно одно и то же — не хватает времени.

Он объявил:

— Предстоит война, а вы смотрите только на одну сторону!

— Я смотрю на все в целом, — стоял на своем Несбитсон, — и я говорю вам: начнется война или не начнется, ваш Акт о союзе будет началом конца. Американцы никогда не остановятся на полумерах, они захотят полномерного союза и проглотят нас. И мы утратим британский флаг, королеву, традиции…

— Нет, — возразил Хоуден. — Все это мы сохраним.

Старик фыркнул:

— Да как же мы сможем? Откроем границы — и американцы, в том числе негры, пуэрториканцы, хлынут к нам. Наша самобытность исчезнет, потому что нас задавят численностью и людям будет все равно. Кроме того, у нас появятся расовые проблемы, которых мы дотоле не знали. Вы превратите Торонто во второе Чикаго, а Монреаль — в Новый Орлеан. У нас есть Акт об иммиграции, который вы совсем недавно отстаивали. Так почему же отбрасывать его вместе со всем остальным?

— Мы ничего не отбросим! — горячо сказал Хоуден. — Лишь внесем некоторые изменения. Да, я согласен с вами: у нас будут проблемы. Но не такие большие, какие могут возникнуть, если мы останемся в одиночестве и будем беззащитны.

— Я этому не верю.

— В плане обороны, — не отступался премьер-министр, — Акт о союзе обеспечивает наше выживание. И экономически у Канады появятся огромные возможности. Вы учитываете плебисцит в Аляске, который мы выиграем? Тогда Аляска станет провинцией Канады.

Несбитсон буркнул:

— Я учитываю, что за всякую продажу надо платить тридцать сребреников.

Хоуден почувствовал, как его распаляет гнев. Усилием воли подавив его, он заявил:

— Невзирая на то что вы говорите, мы не отдаем свой суверенитет…

— Нет? — Это было произнесено ожесточенным тоном. — Что толку от суверенитета, когда нет власти, которая могла бы его поддерживать?

— У нас нет сейчас такой власти, — со злостью заявил Хоуден, — и мы никогда ее не имели — могли лишь защитить себя от мелких стычек. А у Соединенных Штатов есть власть. Присоединяя к ним нашу силу и открывая границу, мы увеличим силу американцев, которая будет и нашей.

— Извините, премьер-министр, — с достоинствам сказал генерал Несбитсон, — я никогда с этим не соглашусь. Вы предлагаете отбросить нашу историю, все, чем жила Канада…

— Вы не правы! Я пытаюсь ее продолжить. — Хоуден пригнулся и заговорил горячо, взывая к собеседнику: — Я пытаюсь сохранить, пока не поздно, то, что нам дорого: свободу, порядочность, справедливость, установленную законом. Ничто другое не имеет значения. — И умоляюще спросил: — Неужели вы не можете понять?

— Я могу понять лишь то, — сказал упрямый старик, — что должен быть какой-то другой путь.

Хоуден понимал, что бесполезно увещевать. Но все-таки пытался. Через какое-то время он спросил:

— По крайней мере ответьте мне вот на что: как Канада защищалась бы в случае атаки с помощью управляемых ракет?

Несбитсон чопорно начал:

— Вначале мы развернули бы наши обычные силы…

— Не трудитесь, — сказал Хоуден. И мрачно добавил: — Могу лишь удивляться, что, будучи министром обороны, вы не возродили кавалерию.

Джеймс Хоуден решил утром вызвать по одному остальных министров-диссидентов и поговорить с каждым. Он был уверен, что некоторых из них сумеет переубедить. Но будут и другие — и в кабинете министров, и в парламенте, и в других местах, — которые думают как Эдриен Несбитсон, которые будут следовать ему, лелея несбыточные мечты… пока последний вдох радиоактивной пыли…

Но ведь он всегда — с самого начала — ожидал, что предстоит борьба. Это будет упорная борьба, но если он подобьет Несбитсона высказать свои взгляды, продемонстрировав их своеобразный абсурд…

Просто не повезло, что это и катастрофа по линии иммиграции так совпали.

Двадцать минут прошло. Гул моторов стал изменяться, и они начали терять высоту. Внизу было море огней, а впереди — отблеск в небе от освещенного, мерцающего города Монреаля.

Эдриен Несбитсон взял стакан с виски, который поставил на столик при появлении Хоудена. Часть виски выплеснулась, но он выпил оставшееся.

— П.М., — сказал он, — лично мне чертовски жаль, что между нами такой раскол.

Хоуден, которому теперь это уже было безразлично, кивнул.

— Вы, конечно, понимаете, что я никак не смогу рекомендовать вас в генерал-губернаторы.

Старик покраснел.

— Мне кажется, я совершенно ясно дал понять…

— Да, — резко откликнулся Хоуден, — вы многое прояснили. И, выбросив Несбитсона из головы, он стал думать о том, что надо сделать в ближайшее время.