на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава двадцать вторая

СЕАНС НЕПОРОЧНОГО СОИТИЯ

И вот, ноль-ноль в матче ФРГ — Тунис! Тунисцы радовались как дети. А для нас эти два нуля означали победу — мы победили в матче, в котором не участвовали!

Гжегош Лято

Эти слова, сказанные Диной на реке, сильно утихомирили футбольную тоску Дмитрия Емельяновича. Не то чтобы он совсем забыл о футболе, но его распирало странное любопытство, каким образом она сможет заставить его напрочь забыть о любимой игре и проходящем чемпионате.

Так ни разу не поцеловавшись, они во второй раз в жизни откатались на лодочке по Камышинке, и когда солнце готово уж было нырнуть за горизонт, Выкрутасов сдал лодку дежурному лодочнику, расплатился и отправился со своей невестой на улицу Егорова.

— Если ты захочешь, — говорила она, — мы можем даже не подавать документы в загс. В отличие от псевдоцеркви, именующей себя Русской православной, в ЦСХА не требуют печати в паспорте. Если захочешь, отец Георгий Свами может хоть завтра обвенчать нас по истинному обряду Христа Абсолюта.

Видьядхар Выкрутасов аж подпрыгнул от гнева, представив себе, на сколько долларов раскрутит его лохотронщик-барабашка, только согласись он и впрямь венчаться с Диной в спорткомплексе ЦСХА. Точно, что никаких гориллычевых баксов не хватит. Но утро вечера мудренее, и он лживо согласился:

— Что ж, можно и завтра.

Придя в квартиру на улице Егорова, Дмитрий Емельянович воспользовался тем, что Динамисса отправилась принимать холодный душ, и слопал на кухне огромный кусок ветчины. Судя по тому, как приуменьшились купленные им вчера припасы провизии, Ирина Викторовна даром время тоже не теряла.

Выйдя из ванной в синем махровом халате, Дина как-то по-особенному похорошела, щеки ее рдели румянцем, как бывает, когда дева предвкушает любовь. Что говорить, Дмитрий Емельянович почувствовал, как у него дух захватило — в сей поздний час его невеста была очень хороша собой.

— Иди тоже прими душ, — приказала она ему. — Мало ли какая дрянь водится в нашей Камышинке. А я уложу маму, и жди меня в полночь. Я приду к тебе.

То, что вытекало из душевого зонтика, трудно было назвать душем — так, слабая струйка, но Выкрутасов с удовольствием подставлял свое тело, загоревшее во время вечернего катания по реке, под эту струйку и стоял так долго-долго, предвкушая ночь любви. «Посмотрим-посмотрим, что это за штука — непорочный секс!» — весело приговаривал он, нисколько не сомневаясь в невозможности непорочного соития. Оно представлялось ему столь же бессмысленным, как шампунь от перхоти для отрубленной головы.

И, выключив воду, он не спешил вылезать, стоял и обсыхал, глядя, как капли воды стекают по животу и ногам. Ему почудился отдаленный рев трибун, он более чутко прислушался, приложил ухо к стене. Там, в соседней квартире, кто-то наслаждался великим зрелищем. Ему припомнилось, как Дина вчера пыталась угадать, кто в каких трусах и футболках играет. Промахнулась, милочка, обмишулилась! Вчера ни в том, ни в другом матче не могло быть, чтобы обе команды играли в красно-белом. Даже дико представить себе, чтобы бразильцы или аргентинцы вышли на поле в красных майках и белых трусах или наоборот!

Посмеявшись над наивностью Динамиссы, он наконец укутался в огромное махровое полотенце и вышел из ванной. Он вступил в комнату, увешанную иконами, и сегодня вся эта иконотека показалась ему куда более приветливой, чем вчера. Вот если бы еще телевизор работал!

Дмитрий Емельянович выключил свет, лег на кровать и блаженно закрыл глаза. В голове его все скакало, приседало, раскачивалось, хлюпало веслами и плыло. Он глубоко вздохнул и стал погружаться в сон. Неведомо, сколько длилось это погружение, но когда в комнату вошла Динамисса, Видьядхар тотчас пробудился и сел на кровати, спустив босые ноги на пол.

В руках она несла подсвечник с длинной зажженной свечой.

— Молчи, не пророни ни слова, — сказала она и поставила свечу в самом центре комнаты прямо на пол. — Это будет светоносное средоточие нашей любви. Сиди и слушай, а я буду говорить. Люди привыкли к заблуждению о том, что соединение их тел возможно только непосредственное, контактное. Они забыли, что некогда мир был населен бесплотным племенем гардиольдийцев, которые совершали соитие друг с другом и размножались бесконтактно и беспорочно. Бедные жители Земли знать не знают о том, что непорочное соитие вознаграждается оргазмами, в десятки раз превышающими по силе оргазмы обычные, получаемые при контактном сексе. Самые счастливые из них добиваются этих обычных оргазмов, хуже, когда многие женщины вообще их не испытывают никогда. У них развиваются болезни, главная из которых — рак. Но оставим несчастных людишек. Церковь Свами Христа Абсолюта учит своих чад заниматься сексом без полового акта, используя для этого биоэнергетические режимы. Если ты готов следовать за мной, ты познаешь уже сегодня такие оргазмы, какие тебе никогда не снились. Никакая упитанная не сможет дать тебе того, что дам я. Готов ли ты, мой любимый Видьядхар?

— Хм… — кашлянул Выкрутасов. — Готов.

— Благодарю тебя, — поклонилась она ему. Затем достала из шкафчика и подожгла в блюдечке какое-то индийское воскурение. — Итак, добро пожаловать в волшебный мир бесконтактного секса! Для начала нам все же придется раздеться. В будущем мы сможем предаваться наших утехам не только в одежде, но и находясь на значительном удалении друг от друга. Ты неплохо сложен, Видьядхар.

Она сбросила с себя халат, он — полотенце. Они предстали друг перед другом обнаженные. Это его радовало. Он жадно разглядывал озаренное пламенем свечи стройное тело Динамиссы, маленькие грудки, соблазнительно круглый животик и все, что ниже. Теперь уж особенно не хотелось верить, что все может окончиться бесконтактно.

— Теперь встань в тот угол, — продолжала она руководить процессом непорочного соития. — Там восток. Восток — это ты, мужчина. А я встану в противоположный угол, там запад. Запад — это я, женское начало. Полностью расслабился. Стряхни с себя все. Сделаем несколько глубоких вдохов и выдохов. Вдох — вы-ы-ыдох. Вдох — вы-ы-ыдох. Вдох — вы-ы-ы-ы-ыдох. Хорошо. Очень хорошо. Я уже вся чувствую тебя. Да и ты чувствуешь меня. Я очень хорошо чувствую, как ты чувствуешь меня.

Дмитрий Емельянович не чувствовал ее, он только видел ее соблазнительную наготу в противоположном углу комнаты, слабо озаренную пламенем свечи. Но он не спорил, молчал. А она продолжала:

— Еще раз: вдох — вы-ы-ы-ы-ыдох… А теперь все начинается с тебя. Представь себе, как сверху в твой позвоночник медленно начинает втекать космическая энергия. Медленно-медленно, как капля меда по оконному стеклу. А пока она медленно стекает вниз по твоему позвоночнику, ты мысленно нащупай чакру-свадхистана. Эта чакра расположена на лобке, непосредственно над половыми органами. Теперь жди, покуда поток меда космической энергии, спустившись по твоему позвоночнику до самого копчика, не придет в чакру-свадхистана. Вот она уже приближается, приближается к чакре-свадхистана. Она вошла в нее. И теперь ты направляешь сладостную, медовую струю космической жизни из своей чакры-свадхистана в мою чакру-свадхистана. Смотри! Пламя свечи дрогнуло! Это его коснулся поток! Этот поток уже становится нашим любовным потоком. Иди ко мне, иди, мой мед! Ах!

Она вся вздрогнула и вытянулась в струнку, словно и впрямь что-то вошло в нее через чакру-свадхистана. Дмитрий Емельянович бы и поверил, если бы наблюдал за происходящим со стороны, но он-то непосредственно во всем участвовал, а никакого потока космического меда не чувствовал и потому — не верил. Динамисса вся трепетала, пропуская по себе незримые струи. Наконец ее сильно тряхнуло, и она вновь заговорила:

— Наш любовный поток вышел из меня и теперь движется под потолком в твою сторону. Сейчас он снова войдет сверху в твой позвоночник, но уже с большей скоростью, не каплей меда, а каплей вишневого сиропа по стеклу. Вот он, вот он, вот он, уже втекает в тебя. Произошла закольцовка биоэнергетических потоков, полное соитие между мной и тобой. Теперь мы в кольце любви. Чувствуешь, как вишневый сироп стекает вниз по твоему позвоночнику? Сейчас ты снова пустишь из своей чакры-свадхистана в мою чакру-свадхистана поток сладости. Так… так… еще немного… выпускай!

Дмитрий Емельянович ничего не чувствовал и с некоторой обидой думал: «Вот затащить тебя сейчас в кровать, тогда бы ты узнала, что такое настоящая сладость — и медовая, и вишневая!» Но он не мог не признать, что пламя свечи вновь дрогнуло, когда, по словам Дины, поток устремился из чакры в чакру.

— Ах, как хорошо! — снова затрясло бесконтактную. — Еще лучше, чем в прошлый раз. О-о-о-о! Какое блаженство! Теперь пойдет еще быстрее, как струя густого вина. Приготовься, сладкое вино нашей любви приближается к тебе из-под потолка! Вот оно!

Ну хоть бы он что-нибудь почувствовал! Даже оскорбительно как-то — она наслаждается, а он стоит чурбан чурбаном, голый и неприкаянный, только переминается с ноги на ногу и делает вид, что вовсю участвует в бесконтактном соитии. Поток любви, все убыстряясь, закольцовывался, переходил из чакры в чакру и вновь входил в Дмитрия Емельяновича сверху в позвоночник, густое вино сменилось красным сухим, то, в свою очередь, дождевой водой, потоком теплого и благоуханного ветра, а Видьядхар Выкрутасов ровным счетом ничего не чувствовал. Курящаяся в блюдечке сандаловая палочка наполняла его легкие приторно-сладкой и тошнотворной вонью.

Накал страстей у Динамиссы являл собой полную противоположность бесчувствию московского носителя знаний. Она стонала и трепетала, да так, что, казалось, вот-вот бросится в объятия к своему Видьядхару. Но не бросалась, а шептала:

— Еще разочек! Еще! О-о-о-о, как хорошо! Я знала, что с тобой у меня все будет получаться!

Потом она сделала резкий и глубокий вздох, встрепенулась, открыла глаза, замерла и сказала:

— Все, вертикальный поток полностью установлен, его уже не прервать. Переходим к горизонтальному.

Дмитрий Емельянович было обрадовался, истолковав эти слова по-своему, но не тут-то было.

— Мы должны приблизиться на один шаг друг к другу, — сказала Динамисса. — Всего на один шаг. Вот. Теперь мы устанавливаем бандхи — энергетические пробки на уровне копчика. Вообрази, что снизу тебя заткнули твердой пробкой. Да, вот так.

Дмитрий Емельянович нисколько не собирался себе воображать такую глупость. Что это еще — заткнули снизу! Он бы никогда в жизни не позволил себя заткнуть снизу. Но Динамисса уже была вся в себе, в своем воображаемом мире бесконтактного секса, ей казалось, что Видьядхар заткнул себя снизу на уровне копчика, и Выкрутасов не стал ее в этом переубеждать, полагая, что дальнейший сеанс продлится не очень долго, можно и потерпеть. Если б еще не тошнотворная вонь сандалового воскурения.

— Так, — продолжала безумствовать бесконтактная, — теперь ты пускаешь наш любовный поток по часовой стрелке. Чувствуешь тепло в костях таза? Умница! Вращаем, вращаем… Постепенно образуется круглая плоскость нашей любви с центром в пламени свечи. Образовалась! О-о-о-о! Вращаем, враща-а-а-аем… О-ох! Как же ты хорош, мой Видьядхар! О-о-о-о! Как ты силен в любви! Не останавливайся ни на мгновение, вращай, вращай! О, вот так, вот так! Наступит день, и у нас произойдет непорочное зачатие! О-о-о-о, как хорошо! Только не вырони пробку! Вращай, крути сильнее! О, моя чакра свадхистана!

«Вот дура!» — мысленно выругался Дмитрий Емельянович, с отвращением глядя на то, как она извивается и дергается в своем единоличном экстазе. Потом он стал горестно размышлять о том, почему ему так не везет с бабами. Куда ни ткнется, всюду какие-то чокнутые, словно вся женская часть России умом тронулась, расползлась во все стороны, в разные ереси, лжеучения и лжеидеи. Ну что вот она дрыгается и стонет, как ей хорошо, на таком дурацком удалении от его живой и жаждущей плоти! Подойди, да обними по-человечески.

Он решился сделать шаг, но она тотчас заверещала:

— Не приближайся, любимый! Не нарушай гармонию круга! Вернись на шаг назад. Вот, во-о-о-от… О-о-ох, ох, как хорошо! Какой волшебный круг любви, весь из меда и вина!

«Круг любви! — в сердце своем зло проворчал Выкрутасов. — Еще одно кругово иззебренное!» Ему уже порядком все надоело. Непорочное соитие продолжалось уже как минимум полчаса, а то и больше. Сколько можно так глупо стоять и смотреть на ее содрогания, слушать ее сладострастные стоны и вопли, при этом ни в чем не участвуя!

Однако время шло, а ее наслаждение и его мучение продолжались и продолжались. Он уже подумывал о том, чтобы плюхнуться в кровать и забраться под одеяло, но опасался, что она обезумеет и выкинет какой-нибудь фортель. Ведь и зарезать может, дура такая. Боже, до чего ж тошнит от поганой сандаловой палочки! Ну и дураки же эти бесконтактники! Фу, пакость! Он стал думать о том, кто во всем виноват, и, конечно же, пришел к Ельцину и всей его преступной клике. Мысль его протекала следующим образом: вот сейчас он, Дмитрий Выкрутасов, мог бы, не теряя ни капли божественного зрелища, насладиться трансляцией футбольных матчей из Франции, а потом, сытый футболом, возлечь со своей любимой Раисой и исполнить супружеский долг, причем не бесконтактно, а по-людски. Но нет, там теперь Гориллыч!.. А почему? Потому что ельцинская буржуазная революция лишила Дмитрия Выкрутасова жизненных опор, отняла любимую работу, сделала безработным, ненужным, а теперь и вышвырнутым на улицу, в мощную струю урагана. Это Ельцин и его клика превратили цветущего, полного сил, ума и здоровья мужчину в песчинку, в мусоринку, к которой тотчас подкралась труба пылесоса и всосала в себя. И вот он несется по этой трубе в вихре, наивно полагая, что сей вихрь есть русский ураган, призванный дать ему, Выкрутасову, и всей стране России вожделенное обновление. Будь проклят тот день, когда Дмитрий Выкрутасов впервые проголосовал за уральское чудовище!

Ему захотелось хоть с кем-нибудь поделиться своими горестными раздумьями. Но с кем?! В пяти шагах от него корчилась и стонала дура Динамисса, динамистка проклятая. Вот и ее хотя бы взять, почему она такая? Потому что всей стране мозги набекрень сдвинул свердловский алкаш, это благодаря ему, гаду, развелось по всей стране этих гнусных сект. При советской-то власти они б никогда не смогли прихватизировать себе роскошный спорткомплекс ткацкой фабрики. А наши футболисты — чуть только появится маломальское мастерство, их раз и в заграничные клубы продают, а там развращают, калечат души, и возвращаются они на родину выжатые, высушенные буржуазной потогонной системой. И в этом — одна из главных составляющих зловещего плана мирового футбольного заговора против России.

— Все! Вот сейчас! Вот сейчас! — уже почти кричала от наслаждения бесконтактная динамистка.

«Вот сейчас… — мысленно ворчал на нее Дмитрий Емельянович. — Вот сейчас дать бы тебе прямо в лоб!..» Он уже с ненавистью взирал на нее и не видел никаких способов спасения несчастной приверженицы секты ЦСХА. Он страдал от отчаяния, ибо чувствовал, что слаб, что не в его силах вытащить ее из цепких лап всех этих свами-хейфицев. «Ну давай же ты скорей!» — мысленно подталкивал он ее, видя, что она близка к какому-то итогу своих длительных бесконтактных усилий. Но она все сильнее и сильнее верещала и задыхалась от сладострастия, а это никак не оканчивалось. И бедный Видьядхар Выкрутасов уже отчетливо осознавал, что и отсюда ему придется улепетывать. Причем улепетывать сегодня же, не дожидаясь понедельника и решения администрации «Текстильщика», потому что завтра она его уж точно поведет венчаться в спорткомплекс ЦСХА, раз ей так хорошо удается с ним это так называемое непорочное соитие.

Прошло еще минут десять, прежде чем динамистка исторгла из глубин своего существа самые решительные стоны, свидетельствующие о том, что итог все же достигнут.

— Я умира-а-а-а-а… — простонала она почти басом и, как терпящий катастрофу самолет, рухнула на пол.

«Интересно, какой наркотой нужно было себя опоить…» — подумал Дмитрий Емельянович, возможно и возводя на динамистку напраслину. В комнате воцарилась тишина. Получите, Дмитрий Емельянович, вы же так стремились к чистоте, трезвости и тишине! Вот вы полностью трезвы, совершили акт непорочного и чистейшего соития, от которого уж точно никак не заразитесь ни СПИДом, ни чем иным, а в награду за это вам и тишина.

Почему-то припомнилось, что какие-то восточные балбеи, дзен-буддисты, что ли, собираются вместе и долго орут, а потом враз умолкают и наслаждаются идеальной тишиной. Он подошел к динамистке и прикоснулся к ней, опасаясь, что она опять завопит: «Не прикасайся ко мне! Отойди назад!» Но дура лежала неподвижно. Он перевернул ее с живота на спину и приложил ухо к груди. Дыхание прослушивалось, она не померла в своем вымученном и неестественном оргазме, и тогда он поднял ее легкое тело и перенес в кровать, уложил поудобнее, заботливо укрыл одеялом. Правда, при этом не сдержался и прошептал:

— От ты ж, динамометр глупый!

Затем он оделся. Часы показывали половину второго ночи. Спать нисколько не хотелось. Мыслей о том, чтобы залезть к обморочно спящей динамистке, боже упаси, не было. А главное, не оставалось ни малейшего желания засиживаться здесь. Выкрутасов достал из своего чемодана лист бумаги, присел к журнальному столику и написал прощальную записку, вложив в нее все свое политинформаторское хитроумие:

«Это было слишком хорошо, чтобы можно было хотя бы раз повторить. Я ухожу в иные миры, в иные сферы, в иные астралы. В следующий раз встретимся там. Заклинаю тебя: не верь Барабашу и Хейфицу! Ни в коем случае не отдавай им сто долларов, которые я оставляю тебе в качестве жалкого и более чем скромного вознаграждения за то счастье, которым ты меня обпоила. Храни тебя Бог! Твой Видьядхар. 5 июля 1998 года, воскресенье, 2 часа пополуночи».

И он с гневом вытряхнул из блюдечка и растоптал тошнотворно курящуюся сандаловую дрянь.


Глава двадцать первая ВПОЛНЕ СПОРТИВНЫЙ ЛОХОТРОН | Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова | Глава двадцать третья СОКОЛЫ ВОЗМЕЗДИЯ