1 Кто это кружит здесь, как странник некий, Хоть смертью он еще не окрылен, И подымает и смыкает веки?»
4 «Не знаю, кто; он кем-то приведен; Спроси, ты ближе; только не сурово, А ласково, чтобы ответил он».
7 Так, наклонясь один к плечу другого, Шептались двое, от меня правей; Потом, подняв лицо, чтоб молвить слово,
10 Один сказал: «Дух, во плоти своей Идущий к небу из земного края, Скажи нам и смущение развей:
13 Откуда ты и кто ты, что такая Тебе награда дивная дана, Редчайшая, чем всякая иная?»
16 И я: «В Тоскане речка есть одна; Сбегая с Фальтероны,[831] вьется смело И сотой милей не утолена.
19 С тех берегов принес я это тело; Сказать мое вам имя — смысла нет, Оно еще не много прозвенело».
22 И вопрошавший: «Если в твой ответ Суждение мое проникнуть властно, Ты говоришь об Арно». А сосед
25 Ему сказал: «Должно быть, не напрасно Названья этой речки он избег, Как будто до того оно ужасно».
28 И тот: «Что думал этот человек, Не ведаю; но по заслугам надо, Чтоб это имя сгинуло навек!
31 Вдоль всей реки, оттуда, где громада Хребта, с которым разлучен Пелор,[832] Едва ль не толще остального ряда,
34 Дотуда, где опять в морской простор Спешит вернуться то, что небо сушит, А реки снова устремляют с гор,
37 Все доброе, как змея, каждый душит; Места ли эти под наитьем зла, Или дурной обычай правду рушит,
40 Но жалкая долина привела Людей к такой утрате их природы, Как если бы Цирцея[833] их пасла.
43 Сперва среди дрянной свиной породы, Что только желудей не жрет пока, Она струит свои скупые воды;[834]
46 Затем к дворняжкам держит путь река, Задорным без какого-либо права, И нос от них воротит свысока.[835]
49 Спадая вниз и ширясь величаво, Уже не псов находит, а волков Проклятая несчастная канава.[836]
52 И, наконец, меж темных омутов, Она к таким лисицам попадает, Что и хитрец пред ними бестолков.[837]
55 К чему молчать? Пусть всякий мне внимает! И этому полезно знать вперед О том, что мне правдивый дух внушает.
58 Я вижу, как племянник твой идет Охотой на волков и как их травит На побережьях этих злобных вод.
61 Живое мясо на продажу ставит; Как старый скот, ведет их на зарез; Возглавит многих и себя бесславит.
64 Сыт кровью, покидает скорбный лес[838] Таким, чтоб он в былой красе и силе Еще тысячелетье не воскрес».[839]
67 Как тот, кому несчастье возвестили, В смятении меняется с лица, Откуда бы невзгоды ни грозили,
70 Так, выслушав пророчество слепца, Второй, я увидал, поник в печали, Когда слова воспринял до конца.
73 Речь этого и вид того рождали Во мне желанье знать, как их зовут; Мои слова как просьба прозвучали.
76 И тот же дух ответил мне и тут: «Ты о себе мне не сказал ни звука, А сам меня зовешь на этот труд!
79 Но раз ты взыскан богом, в чем порука То, что ты здесь, отвечу, не тая. Узнай: я Гвидо, прозванный Дель Дука.
82 Так завистью пылала кровь моя, Что, если было хорошо другому, Ты видел бы, как зеленею я.
85 И вот своих семян я жну солому. О род людской, зачем тебя манит Лишь то, куда нет доступа второму?
88 А вот Риньер,[840] которым знаменит Дом Кальболи, где в нисходящем ряде Никто его достоинств не хранит.
91 И не его лишь кровь[841] теперь в разладе, — Меж По и Рено, морем и горой,[842] — С тем, что служило правде и отраде;
94 В пределах этих порослью густой Теснятся ядовитые растенья, И вырвать их нет силы никакой.
97 Где Лицио, где Гвидо ди Карпенья? Пьер Траверсаро и Манарди где? Увы, романцы, мерзость вырожденья!
100 Болонью Фабро не спасет в беде, И не сыскать Фаэнце Бернардина, Могучий ствол на скромной борозде!
103 Тосканец, слезы льет моя кручина, Когда я Гвидо Прата вспомяну И доблестного Д'Адзо, Уголина;
106 Тиньозо, шумной братьи старшину, И Траверсари, живших в блеске славы, И Анастаджи, громких в старину;[843]
109 Дам, рыцарей, и войны, и забавы, Во имя благородства и любви, Там, где теперь такие злые нравы!
112 О Бреттиноро, больше не живи! Ушел твой славный род, и с ним в опале Все, у кого пылала честь в крови.[844]
115 Нет, к счастью, сыновей в Баньякавале[845]; А Коньо — стыд, и Кастрокаро — стыд, Плодящим графов, хуже, чем вначале.[846]
118 Когда их демон[847] будет в прах зарыт, Не станет сыновей и у Пагани, Но это славы их не обелит.
121 О Уголин де'Фантолин, заране Твой дом себя от поношенья спас: Никто не омрачит его преданий![848]
124 Но ты иди, тосканец; мне сейчас Милей беседы — дать слезам излиться; Так душу мне измучил мой рассказ!»
127 Мы знали — шаг наш должен доноситься До этих душ; и, раз молчат они, Мы на дорогу можем положиться.
130 И вдруг на нас, когда мы шли одни, Нагрянул голос, мчавшийся вдоль кручи Быстрей перуна в грозовые дни:
133 «Меня убьет, кто встретит!»[849] — и, летучий, Затих вдали, как затихает гром, Прорвавшийся сквозь оболочку тучи.
136 Едва наш слух успел забыть о нем, Раздался новый, словно повторенный Удар грозы, бушующей кругом:
139 «Я тень Аглавры, в камень превращенной!»[850] И я, правей, а не вперед ступив, К наставнику прижался, устрашенный.
142 Уже был воздух снова молчалив. «Вот жесткая узда, — сказал Вергилий, — Чтобы греховный сдерживать порыв.
145 Но вас влечет наживка, без усилий На удочку вас ловит супостат, И проку нет в поводьях и вабиле.[851]
148 Вкруг вас, взывая, небеса кружат, Где все, что зримо, — вечно и прекрасно, А вы на землю устремили взгляд;
151 И вас карает тот, кому все ясно».ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ