21

— И что же случилось, — спросил император, — раз вы так спешите вернуться в Гэрран?

— Меня зовет долг перед вашим императорским величеством, — ответил Арин.

— Как красиво он это сказал, — усмехнулся император, обращаясь к придворным.

В зале зашептались, пряча ухмылки, отчего они стали только заметнее. Теперь никто бы всерьез не мог назвать губернатора Гэррана красивым.

Риша стояла на другом конце зала, спокойная и печальная. Арин поймал взгляд восточной принцессы.

— Даже не знаю, как быть с вашей просьбой, — продолжил император. — Надеюсь, вас никто… не обидел?

Арин улыбнулся, повернувшись к нему раненой щекой:

— Вовсе нет.

По толпе придворных пробежал восторженный шепот. Все происходящее напоминало пьесу. Изуродованное лицо. Насмешливые слова императора. Равнодушие придворных, которые делают вид, будто ничего не случилось.

— А если мне хочется, чтобы вы остались при дворе? — произнес император.

Арин шагнул вперед, ближе к свету. Ему казалось, что он видит себя со стороны. Арин не спал с тех пор, как расстался с Кестрель поздним вечером, но голова была совершенно ясная. Пылинки, повисшие в воздухе, заблестели в утреннем свете. Солнце ярко осветило рану на лице и его потрепанную одежду. Луч скользнул по кинжалу на поясе, висевшему без ножен. Арин сжимал рукоять так, что рубиновую печать никто не видел. Короткая гарда, явно рассчитанная на руку поменьше, была изогнута, как у традиционных валорианских кинжалов. Все выдавало валорианское оружие.

Придворные зашептались:

— Его лицо!

— Кто это сделал?

— Какой клинок!

— Чей же это?

— Явно женский. Где он его взял?

— Украл, наверное.

— А может, подарок?

Даже не разбирая слов, Арин прекрасно знал, что они обсуждают.

— Ваше гостеприимство безгранично, — произнес губернатор Гэррана.

Император улыбнулся, но его глаза не мигая смотрели на пальцы Арина, сжавшие рукоять кинжала. Прекрасно! Арин много размышлял и понял, что император, должно быть, очень дорожит помолвкой между своим сыном и дочерью прославленного военачальника. Этот брак сделает генерала Траяна членом семьи… и обеспечит императору поддержку армии.

Но правителю мешали назойливые слухи. Даже чеканка новой монеты не заставила людей замолчать. Арин впервые подумал о всех этих сплетнях с холодным безразличием постороннего и понял, что может извлечь из них выгоду. Он поставил на то, что, если открыть рукоять, все заметят рубиновую печать Кестрель и узнают этот клинок. Придворные ахнут. Арин мог добавить слухам правдоподобия.

Валорианцы никогда не снимали с себя оружие, разве что во время мытья и перед сном. Неважно, украл он кинжал или получил в подарок. Придворные все равно задумаются, в каких отношениях находилась парочка, если Арин сумел забрать клинок Кестрель.

— Я бы очень хотел остаться, — заверил императора Арин, — но, раз уж мне поручено управлять вашими землями, я должен вернуться и выполнять свой долг наилучшим образом.

— А вы, я вижу, серьезно настроены, молодой человек.

— Да. — Арин немного сдвинул пальцы, обхватившие рукоять. Он еще не открыл печать, но дал понять, что готов это сделать.

Императору жест не понравился. Кестрель тоже вряд ли осталась бы в восторге, будь она здесь. Да и Тенсен, который снова ушел в свою обожаемую картинную галерею чуть ли не на рассвете и, наверное, до сих пор бродил там, точно не одобрил бы идею Арина. Шантажировать императора? В присутствии всего двора?

Кинжал попал к Арину случайно. Арин вообще должен был умереть или остаться изуродованным до неузнаваемости. Возможно, и то, и другое сразу. Напомнить императору о его промахе было приятно. Еще приятнее — припугнуть ведь ему придется объяснять придворным, почему кинжал, принадлежавший невесте его сына, висит на поясе у Арина.

— Так вы позволите мне уехать? — спросил он.

— Мой дорогой губернатор, что за вопрос! Нам будет вас не хватать, но, разумеется, мы не станем удерживать вас силой.

Арин уже решил, что император так и не скажет ничего о темно-красной ране у него на лице. Но тот вдруг добавил:

— Какие аккуратные стежки.

После чего Арина отпустили.

— Желаю вам добрых течений, — сказал кто-то вслед, когда Арин вышел из зала для приемов и зашагал по пустому коридору.

Арин обернулся и увидел Ришу. Ее голос звучал тепло, но фраза была странной. Вероятно, она перевела восточное пожелание на валорианский.

— Я рада, что вы уезжаете, — добавила принцесса. — Вам здесь не место. Не стоит оставаться там, где вам не рады, за это можно дорого заплатить.

Арин невольно потянулся к ране. Прикосновение собственных пальцев заставило его поморщиться и сжать зубы. Его лицо уже не станет прежним, но что с того? Может, так даже лучше. Арин был слишком мягким, доверчивым, чувствительным. Слишком похожим на себя в детстве, до войны. Вчера тот мальчик из прошлого заставил вернуться и отыскать Кестрель в лунном свете у реки. Этого мальчика больше нет. Наконец-то Арин стал кем-то другим.

— Я не знаю, как вы это терпите, — ответил он Рише по-валориански. Слова прозвучали тяжело и неуклюже. Арину никогда не нравился этот язык.

Риша нахмурилась.

— Терплю что? Жизнь в императорском дворце? — Она покачала головой. — Здесь мой дом.

Упоминать Тенсена и сведения, которые, возможно, Риша передавала ему, было слишком опасно. Сейчас они разговаривали одни, но двери зала могли открыться в любую секунду. Поэтому Арин ответил коротко и на своем родном языке:

— Спасибо.

Риша посмотрела на него в недоумении.

— Я не говорю по-гэррански, — напомнила она.

Арин все объяснил бы, но двери и впрямь отворились. Придворные высыпали наружу и удивленно посмотрели на Арина с Ришей. Губернатор Гэррана поспешил отвернуться и унес несказанные слова с собой. «Спасибо», — хотелось повторять ему снова и снова. Эта смелая девушка готова была рисковать собой ради чужого народа.

«Она совсем другая», — думал Арин по пути в свои покои. Во рту остался металлический привкус, будто он прикусил язык. Риша была совсем не такой, как Кестрель.

На прилавке забилась рыба. Торговец с размаху прибил ее деревянным молотком. Кестрель вздрогнула, хотя знала, что горничную не должна бы испугать подобная картина. Служанка даже не взглянула бы на розоватую от крови слякоть под прилавками в Мясном ряду. Служанка не застыла бы при виде склизких внутренностей в канаве, внезапно осознав, что никогда не видела, как устроена курица, и даже не интересовалась этим вопросом.

Кестрель уставилась на грязь и нечистоты под ногами. По крайней мере, на этот раз горло сжалось по понятной причине. Все дело в мерзкой, вонючей улице, молотке торговца, испачканном в крови. Вчерашний вечер в «Сломанной руке» был совершенно ни при чем. Как и Арин, презрительно отвернувший от нее изуродованное лицо, как и ужасный поступок, которым она заслужила такое презрение.

Кестрель поплотнее закуталась в морскую шинель, приподняла сине-белый подол, чтобы не запачкать, и пошла по Мясному ряду.

Перед ней бежала маленькая валорианская девочка. Золотистые косички плясали по ее плечам. Малышка держала за руку куклу, которая привлекла внимание Кестрель. Она не понимала почему, пока девочка не подбежала к маме и не попросила еще одну игрушку, которая лежала в корзине. Игрушечный мальчик был одет в черное. Тогда Кестрель заметила на лбу у первой куклы золотые стежки и поняла, кого изображают эти игрушки.

Она прошла мимо матери с дочерью, пытаясь забыть куклу и найти Тенсена. Он стоял возле одной из мясных лавок и рассматривал висевшую на крюке тушу поросенка.

— Ну наконец-то, — произнес он, увидев Кестрель. — Как раз вовремя. А то мне пришлось бы купить поросенка, чтобы не вызвать подозрений. И как бы я потащил его обратно во дворец?

Они смешались с толпой, состоявшей в основном из слуг, которых прислали с утра пораньше за свежим мясом. Кестрель с Тенсеном дошли до конца рыночного ряда и поднялись вверх, где почти никого не было.

— Глава сената ездил в южный Гэрран, — сообщила Кестрель. — Мне кажется, цель у него могла быть только одна. Император отправил его оценить урожай хлебного ореха. Полагаю, у вас хотят забрать все. Если попытаетесь оставить себе хоть часть, император сразу это поймет.

При дневном свете Тенсен выглядел старше: морщинки казались глубже, ресницы — совсем бесцветными.

— Начнется голод.

Помедлив, Кестрель сказала:

— У меня есть идея.

Тенсен подождал продолжения, но Кестрель молчала. Он в недоумении приподнял брови.

— Вам она может не понравиться.

— В любом случае лучше, чем ничего.

— Я бы не была так уверена. — Кестрель вспомнила о лошадях на восточной равнине. «Убийство», — бросил Арин ей в лицо. Это слово, как зверь, огромными когтями впилось в душу Кестрель.

Тенсен положил руку ей на плечо. В отличие от генерала, у него оказалась легкая рука, но этот жест все равно напомнил Кестрель об отце.

— Соберите урожай раньше времени и спрячьте, — начала объяснять Кестрель, — но часть орехов оставьте на ветках. Потом подселите на деревья паразитов. Любых — хоть орехотворку, хоть жуков, хоть гусениц. Лишь бы размножались быстро. Когда император потребует предоставить ему урожай, никто не сможет обвинить вас в том, что отдавать нечего.

Тенсен тепло улыбнулся. Кестрель попыталась представить, как бы выглядел ее дед, если бы он у нее был.

— Если император сочтет, что вы его обманываете, покажете посланникам объеденные растения… Правда, сами деревья могут и погибнуть. И тогда голод наступит уже в следующем году.

— Доживем до следующего года — тогда и будем беспокоиться, — ответил Тенсен. Он поморщился: начинался снегопад, и снежинки покалывали щеки. — Арин все требует рассказать ему, откуда я узнал о судьбе бедняги Тринна.

Сердце Кестрель забилось быстрее.

— И что вы сказали? Нельзя упоминать, что это я. Вы обещали.

— Не бойтесь. Мы оба знаем, что порой необходимо солгать. Я не выдам вас. Я убедил Арина, что должен сохранить личность своего осведомителя в тайне. Есть только кодовое имя: Мотылек. Надеюсь, вы не против? Ничего, что я назвал вас в честь моли?

Кестрель улыбнулась уголком губ:

— Я бы не отказалась стать мотыльком. Я даже готова питаться шелковыми тряпками, если за это мне дадут крылья.

Рукав окончательно истрепался, нитки так и торчали. Арин бросил рубашку в сундук и снял с пояса кинжал. Ему не нравилось постоянно чувствовать вес валорианского оружия, пусть даже этот клинок был легким. Носить с собой кинжал Кестрель было не лучшей идеей. Однако оставлять его в комнате, пряча среди тряпок, Арину не хотелось. Он снова посмотрел на открытый сундук, сверху которого лежала изношенная рубашка.

Арин отложил кинжал, достал рубашку и продолжил распускать шов, потянул за тонкую, как паутинка, нитку. Арин намотал ее на палец так, что кожа побелела, потом резко дернул. Нить оборвалась.

Арину пришла в голову мысль: простая ниточка может помочь Гэррану. Идея была абсурдной, но он пошел к Делии и попросил у нее несколько разноцветных клубочков.

— От тебя пахнет рыбой, — заметил Арин, когда Тенсен вернулся в покои.

— Наверное, наступил на что-то и испачкал сапог. — Министр поднял глаза и увидел закрытый сундук у двери. — Арин, ты что, бросаешь меня?

— От меня здесь нет пользы.

— А в Гэрране, по-твоему, будет? Уж прости меня, но, надеюсь, ты понимаешь, что сейчас роль губернатора заключается лишь в том, чтобы отдавать императору все, что он потребует. С этим прекрасно справляется твоя кузина.

— А я не поеду в Гэрран. Я собираюсь на восток.

Тенсен удивленно заморгал, потом нахмурился. Он провел пальцами по крышке сундука, по затянутым ремням.

— И что ты рассчитываешь там найти?

— Союзников.

— Им союзники не нужны. Восток — это восток. Чужаков они не жалуют.

— Я не спрашивал у тебя совета.

— Я заметил. Но если бы спросил, я бы напомнил, что из этих земель мало кто возвращался, а те, кто вернулся, уже не были прежними.

— Возможно, перемены пойдут мне на пользу.

Тенсен окинул его взглядом:

— Тебя всю ночь не было. Интересно, что же повлияло на твое решение уехать?

— Тенсен, война не окончена. Давай смотреть правде в глаза. Гэррану рано или поздно придется сразиться с империей, но одним нам не выстоять. А вот восток может.

— В Дакру чужеземцев не пускают.

— Я не простой гость.

Тенсен сложил ладони вместе, а потом развел руками, будто рассеивая семена по полу. Этим жестом гэррани выражали скепсис.

— Ты сомневаешься во мне, — нахмурился Арин.

— Не в тебе, а в твоей идее. Это опасно.

— А что безопасно? Оставаться здесь тоже нельзя. А дома я сейчас не нужен. Ты сам спрашивал, что я выберу, когда придется рискнуть ради родины.

— Верно, — помедлив, согласился Тенсен. — Спрашивал.

— Так вот, я сделал выбор.

— Легко сделать выбор, когда не знаешь, чего он может тебе стоить.

— Легко ли, трудно ли — не важно. Это мой выбор.

Тенсен поджал губы и так низко склонил голову, что на шее появилась складка. Потом он резко посмотрел Арину в глаза и снял с пальца золотое кольцо:

— Вот, возьми.

— Не могу.

— Я хочу, чтобы оно было у тебя.

— Оно принадлежало твоему внуку.

— Поэтому я и хочу, чтобы ты его взял.

— Тенсен, нет.

— Мне теперь и беспокоиться за тебя нельзя? — спросил министр, не глядя на золотое кольцо на своей ладони. Он по-прежнему смотрел Арину в глаза. — Я уже понял: ты поедешь на восток, и мне тебя не отговорить. Советов моих ты слушать не желаешь, так уважь старика и прими хотя бы мой подарок.

Арин неохотно взял кольцо, которое налезло только на мизинец.

— Ну, счастливого пути.

Тенсен легко провел рукой по сундуку, словно хотел таким образом скрыть нахлынувшие чувства. Но этот подчеркнуто непринужденный жест выдавал его с головой. Министр уже не смотрел на Арина, и тот пожалел, что согласился взять кольцо. Оно напомнило Арину изумрудную сережку матери. Что же больнее: когда ты сам отдаешь что-то ценное или когда у тебя его отнимают? Не удержавшись, он вспомнил Кестрель, как та сидела в таверне, кусая губы и слушая обвинения Арина. Она выглядела как зверек, загнанный в угол.

Все верно. Кестрель попалась и знала, что виновата.

— По пути на восток остановись в Гэрране, — велел Тенсен, и Арин порадовался, что его отвлекли от тяжелых мыслей. — Для тебя есть задание. — Министр изложил губернатору план, касавшийся урожая хлебного ореха.

— Откуда ты получил сведения? — спросил Арин.

Тенсен лишь улыбнулся.

— Твой Мотылек, — понял Арин. — Вы встречались в городе. Вот почему у тебя сапоги пахнут рыбой.

— Надо было их помыть, — печально вздохнул Тенсен.

Арин попытался представить, как Риша разговаривает с министром где-нибудь в порту или в Мясном ряду, но картинка не складывалась.

— И когда вы встретились? Сейчас почти полдень, а на аудиенции тебя не было. — Как и Кестрель.

Арин разозлился на себя. Он прекрасно знал, к чему приведут подобные размышления. Невероятно. Даже теперь, когда он знал, что сделала Кестрель, когда она сама в этом призналась, разум Арина все равно продолжал играть в свою любимую игру. Он вспомнил: от Риши вовсе не пахло рыбой, как от Тенсена. Воображение Арина пренебрегло тем, что принцесса могла переобуться после встречи с министром. Его непослушные мысли упрямо исключали самое логичное объяснение. Вместо этого Арин представил Кестрель в наряде горничной. Будто это она встречалась с Тенсеном и передавала ему сведения.

— Хватит, — рявкнул Арин. Тенсен закрыл рот, глядя на него в изумлении. — Просто хватит. — Арин сдавил и потер пальцами виски. — Не говори мне, куда и когда ты ходил. Мне не нужно этого знать.

— Арин, я тебя чем-то обидел?

— Нет.

— Тогда почему ты злишься?

— Я злюсь на самого себя. — Арин ущипнул себя за переносицу и потер уголок левого глаза. Поцарапанное веко обожгло болью, но он не обратил внимания. Лишь бы прогнать образ Кестрель. — Так глупо.

Арин почувствовал, как ужасно устал. Он все еще не до конца поправился и к тому же совсем не спал сегодня. Тело было тяжелое, точно каменное.

— О боги, Арин, присядь-ка. Ты вот-вот заснешь на ходу.

Да, конечно, во всем виновата усталость. Арин уронил руку и сел на стул. Ему полегчало, и он понял, что в состоянии сосредоточиться.

— Я ходил в город вчера вечером, — рассказал он Тенсену. — Попросил букмекера показать мне ставки на свадебное платье. Похоже, главный дворцовый инженер тоже важный игрок.

Тенсен выслушал догадки Арина о записях в букмекерской книге.

— Значит, если император заплатил сенатору за поездку в Гэрран этой подсказкой, — произнес министр, — то, возможно, инженер оказала ему какую-то похожую услугу.

— Попытайся выяснить.

— Разумеется, но что мне делать с полученными сведениями? Я же не смогу послать тебе письмо на восток, в город королевы!

— Зато на остров Храма — можешь, — ответил Арин.

Дакраны поклонялись одной богине, но, поскольку все народы имели право молиться ей, чужеземцам позволяли высаживаться на священный остров у южных берегов Дакры. Там же велась торговля.

— Отправь свое послание туда.

— Хорошо, допустим, но ведь письмо может попасть не в те руки. Ястреба можно перехватить, любой код — разгадать…

— Сначала нужно понять, что перед тобой шифр. — Арин достал мешок с клубочками. — Помнишь, как вел записи Хранитель услуг?

Тянулись часы. Уже прошло время обеда, а Тенсен с Арином, не обращая внимания на голод, придумывали шифр из нитей: для каждого человека отдельный цвет, как у Хранителя услуг во времена их рабства. Буквы алфавита передавались разным количеством узлов, пересечения разноцветных нитей тоже несли свой смысл. В конце концов у них получилось что-то вроде бахромы, которую можно было спокойно пришить, к примеру, на манжет, не опасаясь вызвать подозрений. Обычное модное украшение. Если не знать заранее, никогда не подумаешь, что за этим стоит нечто большее.

Черный цвет обозначал императора, желтый — принца. Для себя Тенсен выбрал зеленый.

— А вот этот, — сказал Арин, передавая ему серый клубочек, — для твоего Мотылька. — И добавил: — Для Риши.

Министр улыбнулся.

Под конец, когда они распределили цвета для всех важных придворных, Тенсен спросил медленно, странным тоном, который Арин запомнил надолго:

— Не хочешь добавить цвет для леди Кестрель?

— Нет. Не хочу.

В тот день Кестрель увидела из окна, как трепетали знамена на надвратной башне. Теплый ветер дул в сторону моря. Мелкий дождь — не снег! — начался за окном, окутывая все мутной дымкой. Скоро придет весна, а за ней — первый летний день и свадьба.

Оставшись одна, Кестрель вытряхнула мертвую хамелеоновую моль из конверта на мраморный мозаичный стол. Когда они встретились на рынке, она отдала Тенсену половину мотыльков на случай, если ему самому понадобится оставить послание на раме картины.

Моль поменяла цвет, маскируясь под мозаику. Кестрель аккуратно подвинула одного мотылька пальцем, и его крылышки снова изменили окраску. Она разозлилась. Как эти существа научились так хорошо прятаться? Кестрель захотелось раздавить насекомых, но она сдержалась.

Не попробовать ли еще раз объясниться с Арином? Прошлой ночью она была готова все ему рассказать. И сейчас еще не поздно. Все еще сомневаясь, Кестрель смела мотыльков обратно в конверт.

Неожиданно к ней пришла Делия: Кестрель забыла, что на сегодня назначили примерку дневного платья. Гэррани начала возиться с булавками, закрепляя ткань. Кестрель стояла, уставившись в окно на дымку дождя. Вдруг портниха остановилась.

— Наверное, стоит вам сказать. Арин сегодня уехал. Корабль ушел, как только поднялся ветер.

Взгляд Кестрель метнулся к окну, как будто она надеялась увидеть гавань и корабль, скользивший по волнам. Но из окна не было видно ничего, кроме крепостных стен вокруг дворца. Дождь закончился. Город снял серую вуаль. Над ним раскинулось небо, чистое и безнадежно синее.