Дрейф во льдах

Если бы вы сто лет назад опросили: «А что там, на Северном полюсе?» — вам, пожалуй, никто не дал бы вразумительного ответа. Потому что никто там не бывал. Хотя многие и пытались. Но льды, ветры, морозы не пускали смелых путешественников в суровые владения Снежной королевы. Корабли тонули, раздавленные льдами, путешественники погибали: оставшись под открытым небом, они замерзали, они голодали, и хорошо, если кому-то все же удавалось вернуться домой, хотя и побежденному злой стихией.

Но вот однажды возле берегов Гренландии нашли вмерзшие в лед несколько предметов с американского корабля «Жаннета», который намеревался дойти до полюса. «Жаннета» была раздавлена льдами возле Новосибирских островов, большая часть экипажа вместе с отважным капитаном Де-Лонгом погибла.

Было это в 1881 году.

«Жаннета» погибла на востоке. А остатки ее нашли через три года на другом конце Полярного бассейна. Значит, их принесло сюда вместе со льдом течениями и ветрами. О дрейфе льдов через бассейн Центральной Арктики ученые догадывались и раньше. Случай с «Жаннетой», как и сибирский плавник, который часто находили у берегов Гренландии, еще раз подтвердил эти догадки. Мало того, он подсказал молодому норвежскому путешественнику Фритьофу Нансену очень важную мысль. В те годы Нансен уже был известен как смелый полярник, гордость маленькой Норвегии.

Он первым пересек ледяной щит, сковывающий громадный остров Гренландию. Никто до него не отваживался на это.

Теперь Нансен придумал нечто совершенно необыкновенное. Он решил построить крепкое судно, дать ему вмерзнуть в льды и вместе с ними совершить путешествие через околополюсное пространство, а может — кто знает? — пройти и через полюс. Нансен придумал форму судна: округлую, напоминающую расколотый надвое кокосовый орех, с крепкими обводами. При такой конструкции льды не раздавят корабль, они будут выжимать его наверх.

От Норвегии предстояло пройти к Новосибирским островам и оттуда уже начать дрейф. Какими путями идут льды, никто не знал. Возможно, и в самом деле они держатся северней и тогда пересекут точку полюса, знаменитое «место, вокруг которого все вертится». Но даже если этого не случится, все равно околополюсное пространство совсем не изучено и Нансену предстоит рассказать, какова его природа, изучить особенности воздушных и водных течений, измерить глубину океана и многое другое.

Ураганом протестов встретили многие ученые план Нансена дрейфовать вместе со льдами. Этот молодой человек — безумец, кричали они, его мысль нелепа, план безнадежен, а само плавание — самоубийство!

Пробиться через такую бурю протестов было, пожалуй, не легче, чем через полярные льды. Однако Нансена уважали в его отечестве, им гордились, ему верили. И вопреки всем воплям правительство маленькой небогатой Норвегии пошло ему навстречу. Экспедицию разрешили, деньги дали, судно построили. Его создал один из лучших кораблестроителей Норвегии — Колин Арчер, и 25 октября 1892 года оно было спущено на воду.

«Тысячи людей собрались вокруг верфи Колина Арчера, — рассказывает один из тех, кто присутствовал при этом событии. — Тысячи людей вскарабкались на окружающие горы. На подмостки, устроенные около носа корабля, поднимается Фритьоф Нансен с женой. Она подходит к носу корабля, сильным ударом разбивает о него бутылку шампанского и говорит громким, ясным голосом: „Фрам — имя ему“. В ту же минуту на флагштоке взвивается флаг с именем корабля — белые буквы на красном поле. Быстро обрубают все канаты и подпорки, и большое, тяжелое судно начинает скользить по наклону сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Минута, когда „Фрам“, приветствуемый салютами орудий и криками „ура“, спустился на воду, захватила всех своей торжественностью».

«Фрам» — славное имя, в переводе оно означает «Вперед». Он и шел всегда вперед. Старик Арчер крепко сколотил его!

В июле 1893 года «Фрам» вышел в плавание. У Нансена были, молодые, сильные помощники, настоящие потомки викингов — старинных мореплавателей Севера. Экипаж невелик — всего двенадцать человек. Сам строитель, Колин Арчер, стал у руля и вывел корабль в открытое море. Прощальные рукопожатия… Арчер, братья Нансена сошли в лодку… И «Фрам» тяжело поплыл вперед!

«Невыразимо грустно было провожать эти последние родные лица, уносимые маленьким суденышком по широкой синей глади, — вспоминает Нансен. — Мне показалось даже, что по красивому лицу старика Арчера, стоявшего выпрямившись в лодке и кричавшего „виват“ „Фраму“ и нам, покатилась слеза. Ведь и ему этот корабль дорог. Я знаю, он в нем уверен. Мы отдали Арчеру первый салют из пушек „Фрама“ — высшая почесть, какую мы могли ему оказать.

Полный ход вперед. И вот в тихий, ясный день, в час, когда вечернее солнце озаряло землю, „Фрам“ направился в синеющую даль моря, чтобы получить свое первое крещение в его широкой зыби».

Экспедиция направлялась через Карское море, вечно забитое льдами, ей предстояло миновать мыс Челюскина и пройти вдоль берегов Сибири к Новосибирским островам.

«Фрам» настойчиво пробивался вперед, но иногда он задерживался, сталкиваясь с такими препятствиями, как «мертвая вода».

«Мы почти не двигались с места, — вспоминает Нансен, — благодаря мертвой воде. Судно точно увлекало за собой весь поверхностный слой моря. Мы имели случай заняться исследованием этого явления более тщательно, чем желали. Кажется, оно происходит исключительно там, где слой пресной воды лежит на соленой и увлекается кораблем… Различие в свойствах обоих слоев здесь так значительно, что мы черпали верхний слой для питья, а нижний настолько солон, что не годился даже для котлов… Мы поворачивали в разные стороны, кружили, но как только останавливали машину, так словно что-то тянуло корабль назад».

В конце концов это испытание преодолели. Но впереди ждало другое: мыс Челюскина. Обогнуть его было далеко не просто.

Вечером Нансен сидел в наблюдательной бочке, на верху мачты, и не сводил глаз с горизонта.

«Низменная, пустынная земля. Солнце давно село за морем, но вечернее небо грезило еще золотом и ярью.

Высоко над водой было уединенно и тихо. На бледнеющем небе ярко и печально мерцала звезда, одна-единственная, над самым мысом Челюскина. По мере того как мы шли дальше, мыс все отчетливей выдвигался на востоке, а звезда передвигалась вместе с нами, все время озаряя путь. Я не в силах был оторвать от нее взгляд. Она словно притягивала к себе, утешала, навевала спокойствие. Не моя ли это звезда? Не богиня ли это родного очага посылает улыбку, следит за нами? Много мыслей пронеслось в- голове, пока „Фрам“ в унылом ночном сумраке стремился к самому северному мысу Старого Света.

Под утро мы очутились напротив него. Повернули прямо к земле. И как раз при смене вахты, когда склянки пробили четыре, мы подняли судовой флаг и послали тремя пушечными зарядами громовой салют над морем. В тот же миг брызнули лучи солнца… Преграда, грозившая зимовкой у этого берега, раздалась. Путь был открыт».

22 сентября «Фрам» благополучно пристал к большой льдине на севере от Новосибирских островов, вмерз в нее, как и предполагалось, и вместе с ней начал свой трансарктический рейс. Судно великолепно выдерживало сжатия, легко выскальзывало кверху, хотя и было очень тяжело нагружено углем.

«Лед теснится и громоздится вокруг нас, — вспоминает Нансен, — ледяные глыбы поднимаются в целые стены, они напрягают все силы, чтобы стереть „Фрам“ в порошок. Шум постепенно нарастает и становится подобным звуку всех труб органа. Корабль трясется и дрожит, поднимаясь то толчками, то потихоньку. Но мы сидим в наших уютных каютах совершенно спокойно, даже не выходим наверх посмотреть на хаос… Приятно сознавать, что судно крепкое, другое уж давно было бы раздавлено».

Путешественники жили спокойно, много работали, делали многочисленные наблюдения и чувствовали себя совершенно как дома. Стол у них был прекрасный, вот только пива не хватило, но все сошлись на том, что это даже не худо, ведь от пива полнеют! А весы неумолимо показывали, что полярные путешественники прибывают в весе. Заменили его лимонным напитком и радовались!

Жили с такими удобствами, о которых в те времена путешественники, отправлявшиеся в плавание на далекий север, и не мечтали.

Ветряки при подходящем ветре заряжали аккумуляторы, так что обитатели «Фрама» пользовались электрическим освещением и лишь иногда, когда подолгу не бывало «мельничного ветра» — керосиновыми лампами.

Исследованиями под открытым небом занимались при любом морозе, даже свыше 40 градусов, хотя раньше считалось, что при такой температуре это невозможно.

Все было хорошо. Правда, иной раз сильная тоска охватывала по родным лицам, но жаркому лету, но зеленой траве и весело журчащим ручейкам… Но тут уже ничего не поделаешь. И все говорили, что они счастливы, живут без хлопот, без забот, делают свое интересное дело — чего же больше желать?

А Нансен? Был ли счастлив и он? Говорил — да. Но почему же у него на лбу между бровями залегла такая глубокая складка? Почему он часами мог сидеть у себя в уютной каюте, в кресле перед письменным столом, заваленным всякими графиками и различными картами, погруженный в глубокое раздумье? От этих раздумий ему вовсе не было весело. В чем же дело? Почему?

Как ни странно может показаться на первый взгляд, но причиной тому были очень важные, очень интересные открытия, сделанные экспедицией.

Раньше утверждали, что Ледовитый океан мелкий, что течения, которые увлекают льды с сибирским плавником, образуются пресными водами громадных сибирских рек.

А что оказалось на самом деле?

На самом деле измерения показали, что Ледовитый океан очень глубок. Лот — прибор для измерения глубин, пеньковый трос с грузом на конце, — никак не мог достигнуть дна. Товарищи Нансена шутили, что возле земной оси в земном шаре дырка, вот они и не могут нащупать дно.

Эти измерения дали еще один неожиданный результат. Оказалось, что верхний слой воды океана холоднее нижнего, того, что лежит на глубине от 200 до 600 метров. А еще ниже — снова холодный.

Этот более теплый промежуточный слой, раздумывал Нансен, пожалуй, не что иное, как ответвление Гольфстрима, который начинается во Флориде, у берегов Америки. Так оно и оказалось, и теперь мы называем его теплым Северо-Атлантическим течением.

Замечательные, крупные открытия! Они должны бы радовать сердце исследователя. Но тут примешивалось нечто такое, что омрачало радость. Свои расчеты дрейфа «Фрама» Нансен строил на том, что Ледовитый океан мелкий, что льды увлекают на запад воды сибирских рек. Теперь же, при такой глубине океана, на течения не приходится рассчитывать. Теперь вся надежда на ветер. А он не всегда бывает попутным.

И Нансен записал в своем дневнике:

«Воскресенье, 18 февраля 1894 года. Скучная история. По-прежнему дует северный ветер. В сентябре пребывали на 79° северной широты, а теперь — на 80°. Как выговаривается, так и пишется: один градус за пять месяцев. Если „Фрам“ и дальше будет двигаться с такой скоростью, то на полюс попадем через 45 или, скажем, через 50 месяцев, а через 90 или 100 достигнем 80° северной широты по ту сторону полюса с вероятным расчетом выбраться через один или два месяца из льда и вернуться на родину. В лучшем случае будем дома только через 8 лет, не раньше».

Тут было от чего приуныть.

Однако случалось и нечто утешительное. И тоже странное. Четыре дня дул северный ветер и отнес «Фрам» всего на 3° к югу. А слабые южные ветры за одни сутки передвинули корабль на 9° к северу. Разве это не удивительно? Нет, нет, что ни говорите, а не может обманывать ни тот же сибирский плавник, ни вещи с «Жаннеты». Значит, ошибка в расчетах не так уж велика.

Но вот к полюсу, по-видимому, все же не пройти, несет их южнее. И тут снова задача: как быть? Правда, дрейф «Фрама» с самого начала не был рассчитан на полюс, и не так уж это важно, в конце концов, пройдут они через точку, «вокруг которой все вертится», или нет! По сути дела, размышляет Нансен, полюс — это вопрос тщеславия. Пустяк по сравнению с тем, что они делают и что надеются сделать. И все же ученый должен был признаться, что «настолько глуп», что охотно пошел бы на полюс пешком, на собаках.

Чем дальше, тем больше Нансен думает о санном походе и наконец приходит к мысли, что должен, обязан пройти как можно дальше к северу. В этом он видит свой долг. И вырисовывается четкий план: он пойдет на собаках с одним спутником этой весной, когда «Фрам» будет примерно километрах в 700–750 от полюса. В спутники он решил пригласить лейтенанта, Иогансена. Они сойдут с корабля числа 20 февраля следующего года. Если все будет благополучно и путь окажется сносным, за 50 дней они достигнут заветной точки. Обратно пойдут лучше всего сразу на Шпицберген. Возможно, попадут и к Земле Франца-Иосифа, где должна была работать английская экспедиция. Разумеется, встретиться с ней — дело маловероятное, но с архипелага Земли Франца-Иосифа доберутся же они до Шпицбергена! А там часто ходят промысловые суда.

Нансен поделился своими планами с товарищами, и при полном всеобщем одобрении начинается оживленная подготовка к полюсному походу.

20 февраля 1895 года четыре тяжело нагруженные нарты с 28 собаками отправляются в путь.

Накануне — торжественный обед. Теплые слова напутствий и пожеланий. Все понимают, что санная экспедиция — дело не шуточное, оно может стоить жизни. Но мужественные люди не хотят думать об этом, они верят в свои силы. И все-таки у остающихся слезы навертываются на глаза. Пятеро товарищей во главе с капитаном Свердрупом, который остается заместителем Нансена, идут провожать Нансена и Иогансена. «Фрам» сияет огнями — это салют в честь отважных! Свердруп приказал, чтобы некоторое время, пока «Фрам» остается в пределах видимости, на нем горел фонарь как путеводная звезда. Мало ли что может случиться! Может, придется повернуть обратно, и тогда огонек будет приветливо манить путников, приглашая к себе.

Но возвращаться на «Фрам» пришлось неожиданно быстро, еще до того, как разлучились с провожающими: перегруженные нарты не выдержали тяжести, у одной из них сломались поперечные перекладины.

Решили распределить всю поклажу не на четырех, а на шести нартах. Так и сделали. И тоже скоро вернулись: оставшись вдвоем, Нансен и Иогансен измучились, перетаскивая вместе с собаками шесть нарт через постоянные бугры. Так далеко не уйдешь! Решили взять всего три нарты, соответственно убавив продовольствие, а следовательно, и время пребывания в пути. Ведь у них не было твердых и непреложных намерений попасть на полюс. Их задача — пройти как можно севернее, вот и все!

Только 14 марта экспедиция окончательно покинула «Фрам».

Путь оказался ужасным. Торосы, бугры, полыньи, которые нужно, по возможности, обходить. Собаки выбивались из сил, приходилось им помогать, а это и богатырям не под силу. Морозы — 40 градусов, а то и сильнее. Когда лед ровный — и такое случалось! — собаки летели, как птицы, — путники на лыжах еле за ними поспевали. Одежда становилась влажной от пота, а сушить ее приходилось теплом собственного тела, в спальном мешке. Лежать в таком компрессе не слишком-то приятно. Руки коченели от мороза, когда приходилось делать записи, перелистывать страницы таблиц. В это время примус уютно шумел, варилась еда, и усталые путники, наевшись, засыпали мертвым сном.

Обычно Нансен шел впереди, отыскивая среди льдов дорогу, умные собаки быстро научились следовать за ним. С каждым днем силы у бедняжек убывали. Иногда нужно было сразу всем рвануть с места, чтобы преодолеть бугор, но никакие окрики не действовали, и тогда приходилось колотить собак палками.

Нансен с ужасом вспоминает об этом:

«…Когда подумаешь об этих великолепных животных, которые верно и безропотно служили нам, пока хватало сил, не получая за это ни награды или ласки… когда вспоминаешь их расставание с жизнью там, на Севере, в ледяной пустыне, бывшей свидетельницей их верной службы, невольно казнишься угрызениями совести».

Между тем путь становился все труднее. Случалось проваливаться вместе с нартами и собаками под молодой лед, обманчиво прикрытый снегом. Чего стоило потом вытаскивать их наверх, страшное дело! А тут еще случилась беда: остановились часы. От усталости притупилось внимание, путники забыли их завести. Нансену стоило немалых трудов поставить часы хотя бы примерно по гринвичскому времени, без которого невозможно точно определиться. А нужно не примерное — точное время! Что делать? Посовещавшись, Нансен и Иогансен благоразумно решили, что не стоит больше тратить драгоценное время, слишком дорого обходится каждый шаг. До полюса оставалось четыреста девятнадцать километров. Вряд ли они выдержат.

И они повернули обратно, к югу, к ближайшей земле.

Приключений — мелких, досадных, усложняющих каждый шаг, — было без счета. Продовольствие подходило к концу. Длинно было бы рассказывать, как путешественникам удалось ступить наконец на твердую землю. Какую? Этого они и сами не знали. Постепенно угасала надежда добраться вовремя до Шпицбергена, и пришлось странникам зимовать на каком-то неведомом острове. Уже давно они жили охотой, запасали на зиму мясо и жир медведей и тюленей. Построили избушку, похожую на нору, и в ней зимовали. Голодать не пришлось, болеть — тоже. Но они страдали от грязи и от выжидательного безделья. Зимовка вдвоем, в первобытной пещере, при тусклом пламени тюленьего жира — дело не веселое. Приходилось со всем мириться, терпеливо ожидая конца полярной ночи. При первой же возможности путники двинулись дальше.

Как-то раз, было это 17 июня 1896 года, Нансен вылез утром из палатки и занялся обычным приготовлением завтрака. Пока еда варилась на примусе, Нансен взобрался на соседний бугор и огляделся вокруг. Было тепло. Дул легкий ветерок, воздух дрожал от птичьего гомона, который доносился с птичьего базара. И вдруг Нансену показалось, что среди общего шума и гама слышится собачий лай. Он окликнул Иогансена, и они вместе стали прислушиваться. Да, как будто лают собаки. Но… Может, это кажется? Хотя… на Земле Франца-Иосифа должна работать английская экспедиция. А там, разумеется, были и собаки. Но вся штука в том, что путешественники так и не знали, где они находятся. Кроме того, казалось невозможным встретиться с экспедицией где-то на краю света, среди снежной пустыни. И все же после завтрака, захватив с собой лыжи, бинокль и ружье, наказав Иогансену следить за каяками, чтобы они не уплыли — а один раз случилось и такое, еле поймали, — Нансен отправился на разведку. Довольно скоро он увидел следы на снегу. Песцы? Вряд ли: у них следы меньше. И снова собачий лай! Право же, Нансен слышал его совершенно отчетливо. А затем и людские голоса. Голоса чужих людей. Он не слышал их почти три года! С тех пор, как сел на «Фрам».

Чем дальше, тем удивительней: из-за поворота вышел человек с собакой. Человек окликнул пса, Нансен различил английскую речь.

«Мы постепенно приближались друг к другу, — вспоминает Нансен. — Я замахал шапкой, человек сделал то же. Потом мы протянули друг другу руки. С одной стороны — цивилизованный европеец в клетчатом английском костюме, в резиновых сапогах, тщательно выбритый и причесанный, благоухающий душистым мылом, запах которого доносился издалека до острого обоняния дикаря. С другой — дикарь, одетый в грязные лохмотья, с длинными, всклокоченными волосами и щетинистой бородой, с лицом настолько почерневшим, что естественного белого цвета нельзя было различить под толстым слоем ворвани и сажи. Ни один из нас не знал, кто был другой и откуда пришел».

— Чертовски рад вас видеть! — говорит незнакомец в клетчатом костюме.

Нансену показалось, что он похож на Джексона, английского полярного исследователя. Ведь именно он должен был работать на Земле Франца-Иосифа.

— Благодарю вас, я тоже, — отвечал дикарь.

— Сколько вас? — спросил незнакомец.

— Нас двое, — отвечал Нансен. — Один там, у кромки льда.

И они пошли дальше, разговаривая так, как будто в их встрече не было ничего необыкновенного. Почему они сразу не представились друг другу, непонятно. Наверное, просто были ошеломлены. Но вдруг незнакомец в клетчатом костюме остановился, пристально вгляделся в своего таинственного собеседника и быстро спросил:

— Да вы не Нансен ли?

— Да, я самый, — улыбнулся Нансен.

— Клянусь, я страшно рад вас видеть! — горячо воскликнул незнакомец в клетчатом костюме.

И тут же выяснилось, что он действительно Джексон, что его экспедиция зимовала очень близко от Нансена — по арктическим меркам, разумеется, — и что он сейчас же попросит кого-нибудь из своих товарищей пойти за Иогансеном.

На этом все беды и все приключения Нансена и Иогансена окончились. Какое это было наслаждение — смыть с себя копоть и ворвань, подстричься, надеть чистое белье и костюмы, любезно выделенные Джексоном из своих запасов! А каким роскошным был обед! А сколько приветственных криков «ура» раздавалось под сумрачными небесами Земли Франца-Иосифа в честь неожиданных, замечательных гостей!

Из разговора выяснилось, что Джексон считал «Фрам» раздавленным льдами и всех спутников Нансена погибшими. Он деликатно не решался расспрашивать своего гостя. Но как-то случайно выяснились обстоятельства санного похода к полюсу, и тогда общий взрыв восторга всех членов экспедиции Джексона, приветственные «ура» и тосты раздались с новой силой.

В августе 1896 года Нансен и Иогансен были доставлены в Норвегию на судне Джексона.

А вскоре подоспел и сам «Фрам». Доблестный корабль выдержал «испытания на сжатие», люди были веселы и здоровы и привезли с собой огромный материал, открывающий тайны околополюсного пространства.