Глава восьмая
в которой все происходит хоть и согласно плана, но с элементами внезапности
— Без меня меня женили, — признаться, несколько растерянно сказал я Ватутину. — Нормальный ход?
Тот молча пожал плечами — мол, прости, старик, это твои заморочки.
— И все-таки, — Устюгов потряс стопкой бумаг, которую он цепко держал в руке. — Не на коленке же нам все это подписывать? Неужели в этом здании нет никакого помещения, где стоял бы стол и несколько стульев?
— Например — кабинета собственно главного редактора, — подсказал кадровик. — Вашего нового кабинета. Там и закрепим ваше право на него документально, так сказать — проведем инаугурацию.
— Какую нафиг инаугурацию? — наконец собрался с мыслями я. — Мне ни она не нужна, ни кресло главного редактора. У меня своих дел полно.
Нет, где-то внутри у меня было теплое чувство — все-таки приятно вылезти из грязи в князи. Ну, не то, чтобы совсем из грязи — но все-таки. Мне этот потенциальный геморрой все равно был совершенно не нужен.
— Как? — в один голос спросили клерки.
В их головах такое не укладывалось. Ну вот трудно им было понять то, что человек по доброй воле не хочет повышения. Не задано это было в их программном коде, если можно так выразиться.
— Да никак, — я не знал, как им еще объяснить очевидную для меня вещь. — Совершенно.
— Скажите, а от кого исходило решение о назначении на эту должность господина Никифорова? — внезапно спросил Ватутин. — Кто вам дал прямое указание и вручил те документы, которыми вы размахиваете? Приказ о назначении кто подписывал?
Клерки переглянулись.
— На них виза Зимина, — наконец произнес кадровик. — Формально именно он вправе назначать и снимать первых лиц в данной организации, как лицо, уполномоченное "Радеоном". Ведь именно наша компания владеет контрольным пакетом акций издательства, а значит, именно за ней остается окончательное решение на предмет того, кто здесь главным будет. А вот приказ они тут сами сделают, у них свой документооборот.
— Как вас зовут? — мягко спросил у него Ватутин, и этот его тон заставил меня насторожиться.
— Василий Марсов, — смутившись, произнес молодой человек, щека которого начала опухать. — Вот так вот удружили родители с именем.
— Вася с Марса, — хихикнул Устюгов. — Мы его так называем.
А что, ему подходит. Как есть — Вася с Марса. Немного косноязычен, исполнителен и обладает невероятной гибкостью позвоночника, общаясь с теми, кто ему выгоден. Порождение красной планеты, иноземная рептилия. Эк меня занесло, так и сыплю метафорами.
— Так вот, Василий, — Ватутин приобнял сына неба за плечи. — Я не спрашиваю вас, кто поставил подпись, я хочу знать, кто инициировал это назначение.
Клерк замялся, и Ватутин сжал его покрепче, да так, что у того что-то хрустнуло в районе шеи.
— Ой! — сморщилось лицо Марсова.
— Это пока "ой", — невероятно обаятельно улыбаясь, сказал ему Ватутин. — А вот когда вы, Василий, вернувшись в главное здание, отправитесь в увлекательнейшее путешествие на его нижние этажи, там не только "ой" будет. Там и "ох" воспоследует", и "ай", и даже "вах, мама-джян". Правда, если вас это хоть как-то порадует, вы туда отправитесь не один, а с вашим другом. С вот этим.
И он показал пальцем свободной от объятий руки на Устюгова.
— Ядвига Владековна, — в один голос тут же выпалили клерки. — Она это! Мы тут ни при чем, нам сказали — мы поехали.
— Так вас никто и не винит, — совсем уж по-доброму сказал Ватутин. — Вы люди-то подневольные, разве мы этого не понимаем? Да, Харитон Юрьевич?
— Несомненно, — кивнул я, теперь окончательно убедившись в том, что от предложения этого надо отказываться.
Что бы ни придумала Ядвига, как бы красиво и заманчиво оно ни выглядело, добра от этого ждать точно не следует, по крайней мере — лично мне. Она меня ненавидит давно и прочно, так, как это умеют делать только польские женщины — до крошащихся от сжатия зубов, до красных пятен на скулах, до состояния "Zeby's zdechl!". Причем причина этой ненависти от меня скрыта тайной. Нет, есть у меня кое-какие догадки, но догадки — не факты, их к делу не подошьешь.
— Да-да, — закивал Вася с Марса, у которого явно все поджилки уже ходуном ходили. Трусоват был Вася бедный, как сказал бы Пушкин. Там, правда, был не Вася, а Ваня, но это не столь и важно. В наше время ни Вась, ни Вань в России уже почти и не встретишь. Вот Эдуардов, Ричардов и Эмилей — полно. А Васи с Ванями закончились. — Так и есть.
— Вот только Илья Павлович — он на слово никому не верит, — расстроенно сказал Ватутин. — Он в бумажки верит. Так что — пошли-ка, друзья, в тот кабинет, который временно пустует в ожидании нового хозяина, и там вы мне и опишете все, как было, начиная с самого начала. Кто сказал, что сказал, какие указания дал. Досконально, со всеми деталями. Понятно?
— Чего не понять? — оживились эти двое. — Все ясно. Напишем, как не написать. Мы же тут ни при чем, нам сказали — мы поехали.
— Само собой, — понимающе покивал Ватутин. — Люди вы подневольные. Да, Харитон Юрьевич?
— Ну да, — мне этих двоих жалко не было, не понравились они мне, особенно этот, Вася с Марса. Он мне напоминал огромную отъевшуюся на мертвечине крысу. И то, что с ними потом сотворит Ядвига Владековна, меня совершенно не волновало. — Правильно.
— Вот только что с этим делать? — Устюгов снова протянул мне бумаги. — Нам бы какое-то подтверждение, что вы отказались документы подписывать, или позвоните нашему руководству, скажите им о своем решении. С нас же спросят.
— И кто вместо вас главным тогда будет? — поддержал его Марсов. — Не может быть учреждения без руководителя.
— Руководитель есть, — успокоил его я. — У нас тут директор наличествует, Артем Сергеевич.
Про то, что вышеупомянутый Артем Сергеевич трезвым бывает от силы первые два часа рабочего дня, я говорить не стал. Зачем им эти подробности? Хотя так-то он мужик лютый, в прошлом тяжелоатлет, один из тех, кто закладывал первые кирпичи в устои существования спортивной редакции еще в то время, когда я в школу бегал. Если Мамонт был просто Мамонт, то это был мастодонт. Внешне он и на самом деле напоминал титанов мезозоя.
— Да? — эта парочка переглянулась, по-моему, немного расстроенно.
— Да, — заверил их я. — Просто в газете все немного по-другому устроено, не так, как везде. Директор — это директор, он отвечает за… мнэ-э-э… Техническую часть вопроса. А главный редактор — он отвечает за процесс создания газеты в целом. Нет, по сути главред — он самая важная персона, но формально — он второе лицо.
— Как у вас, творческих людей, все непросто, — посетовал Устюгов. — Нет у вас четкой иерархии.
— Покритикуй еще, — беззлобно погрозил ему пальцем я. — Ладно, мне работать надо.
— Погоди, — остановил меня Ватутин. — Сначала я тебя до места доведу, потом уже с этими двумя общаться продолжу. Дашь провожатого до кабинета вашего бывшего?
— Да зачем? — отмахнулся я. — У меня два помещения в распоряжении, а сидим мы только в одном, так теплее и веселее. Так что занимай второе да и развлекайся там с этой парочкой.
Прозвучали мои слова двусмысленно, при этом Вася с Марса с интересом окинул взглядом крепко сбитую фигуру Ватутина, только что не облизнулся.
Господидобрыйбоженька, что же эта публика к нам так зачастила? То Серебряный, то вот этот… Марсианин. Впору спортивную редакцию ко входу переносить, чтобы они своим видом и поведением всяких таких Вась сразу отпугивали, на дальних подступах. Прими я предложение Зимина — так и сделал бы.
— А с нашей просьбой что? — настойчиво спросил Устюгов, который, в отличие от спутника, похоже, был нормальной ориентации.
Я вздохнул и снова достал телефон.
— Что? — буквально прорычал Зимин в трубку и сказал кому-то, кто был в его кабинете: — Пять секунд, хорошо? Киф, говори.
— Мне не надо повышения, — коротко произнес я. — Мне в своем кресле хорошо.
— Не надо — и не надо, — резко ответил Зимин. — Погоди секунду. Да, Елиза, закажи три билета до Праги. Что? Сам приказал? Тогда четыре. Очень кстати, смотри-ка. Киф, у тебя заграничный паспорт есть?
— Сложный вопрос, — уклончиво ответил я, подозревая, что спрашивают у меня это не просто так. — Раньше имелся, теперь не знаю.
— Это как? — опешил Зимин.
— Он у меня дома лежал, — пояснил я. — Но меня там давно не было, я даже не знаю, что там теперь творится.
— Сегодня заглянешь к себе, найдешь паспорт, — приказал Зимин. — Если не найдешь — сразу звони мне, будем этот вопрос решать патриотически-денежным путем.
— А почему "патриотически"? — заинтересовался я.
— Чиновники российские теперь все патриотами стали, — пояснил мне Зимин. — Иностранные деньги в виде взяток не признают больше, только рублями берут, правда, исходя из курса ЦБ. Потому как родину очень любят. А особенно они любят город Хабаровск и мост через реку Амур. Ладно, не суть. Ты как в здание вернешься — сразу ко мне заходи, есть кое-какие новости.
— Теряюсь в догадках — какие-такие новости, — не удержался я. — Теперь изведусь весь.
Не знаю, слышал ли конец моей фразы Зимин, поскольку в трубке раздались гудки.
Вот же блин, только поездки в Прагу мне и не хватало. Хорошо бы сейчас подумать что-то вроде: "А может, я ошибся, может, речь не обо мне?". Только — фиг, обо мне речь. А иначе загранпаспорт тут при чем? Другой разговор — с кем общался Зимин и кто отдал ему команду. Первая и основная версия — Старик. Но вот тут наверняка так не скажешь, может, и кто другой.
Впрочем, Прага не самый плохой вариант, там пиво славное. Я его не сильно люблю, но в Чехии это не просто напиток, это достопримечательность. И, кстати, Слоник от нее живет не так далеко, может, удастся повидаться?
Опять же — хоть дома побываю, гляну, что и как. Надеюсь, он еще стоит на своем старом месте.
— Все, — сообщил я глядящим на меня в ожидании клеркам. — Вопрос утрясен.
— А Ядвиге Владековне позвонить? — достаточно настырно пробубнил Вася с Марса.
— Многовато чести будет, — нагловато сообщил ему я, убирая телефон. — Если каждому кадровику звонить, то язык отсохнет. Высшее руководство в курсе — этого достаточно.
Почему бы не позлить заносчивую гордячку? Так-то я обычно на рожон не пру, но очень она мне надоела за последние месяцы.
— Тоже верно, — одобрил мои слова Ватутин и как-то так по-братски обнял клерков за плечи. — Ну что, господа, пошли писать откровения? Одно от Василия, второе — от Александра. Харитон Юрьевич, бумаги нам пару листов дадите? Ручки у нас свои есть.
— Там, в кабинете, наверняка бумага есть, — я направился к лестнице. — Стас, нам после работы надо будет…
— Перекусить, — оборвал меня Ватутин. — Само собой, тут хорошая столовая, не хуже, чем у нас, так что мы непременно в нее заглянем.
А, понятно, конспирация. Ишь какой он бдительный. Хотя — работа у него такая, всех подозревать. И ничего смешного в этом нет, пока он такой прикрывает мою спину, можно жить более-менее спокойно.
В кабинете, где сидели мои архаровцы, царила непривычная тишина. Никто ни на кого не орал, никто ничем не возмущался.
Подобное было настолько непривычно, настолько удивительно, что я даже немного напугался.
Разбушевавшееся воображение сразу нарисовало мне ряд жутчайших картин.
В первой все мои подчиненные с перерезанными глотками, недвижимо сидят за своими столами и их кровь стекает на листы бумаги, на пол, на клавиатуру компьютеров.
Вторая картина являлась альтернативной первой, но более оптимистической, поскольку в ней все еще были живы. Но зато в ней они сидели за столами с приставленными к головам дулами пистолетов.
Третью я даже додумывать не стал, рванув дверь на себя.
Увиденное частично совпадало с картиной второй, оптимистической. Мои архаровцы в самом деле сидели за столами, молча глядя на Мариэтту, которая стояла посреди кабинета прижимая к своей груди огромный букет цветов.
— Ух ты, — облегченно выдохнул я. — Красивый. С днем рождения!
Надо же — забыл. Точнее — даже не знал. И Вика, зараза, не сообщила.
— У меня в апреле день рождения, — Мариэтта сунула нос в букет. — Овен я.
— Да? — я почесал затылок. — Ошибочка вышла. Тогда в честь чего сия флора?
— Ей этот букет прислали с курьером, — сообщила мне Таша. — И записку к нему приложили, мол: "Самой красивой девушке в "Вестнике Файролла".
Тут я совсем уж опешил, посмотрев сначала на Вику, которая стояла, поджав губы, а потом на Шелестову.
— Не-не, все верно — поймала та мой взгляд и правильно его истолковала. — Все так. И имя есть — "Мариэтте Соловьевой". Никакой ошибки.
Мэри глубоко и счастливо вздохнула. Подозреваю, что это не только первый букет в ее жизни, который прислали, как в кино показывают — с курьером и запиской, а как бы и вовсе не самый первый букет, подаренный ей представителем противоположного пола просто так, без повода.
— Н-да, — я подошел поближе к счастливо улыбающейся девушке. — Ну и правильно всё, я и не сомневался. Красивой девушке — красивые цветы.
Странно это. Кто ей мог прислать такой букет? Разве что Костик, но он и цветы — две вещи несовместные. Вот если бы он ей веб-камеру последней модели прислал и жесткий диск, забитый до отказа японскими мультиками — это да, это в его стиле. А цветы — не уверен.
Тогда — кто? Надо про это Ватутину рассказать, это по его ведомству загадка. Может, чек какой остался или визитка фирмы-поставщика?
Вот же. Все-таки, как маленький кусочек счастья меняет даже не очень симпатичную девушку. Вон — и глаза сияют, и румянец в полщеки, и волосы вроде не как "воронье гнездо" выглядят, а как немного модерновая прическа.
— Ты их в банку поставь какую-нибудь, — посоветовал я Мариэтте. — А то ведь засохнут. Лен, у нас есть емкость под такой букет?
— У нас нет, — развела руками Шелестова. — У нас никто никому букеты не дарит. Мы или ругаемся, или едим. У рекламщиц есть, я видела. Сейчас принесу.
Когда все выяснить успела? Я с рекламщицами столько лет дружбу водил — и не знал про это. Хотя с другой стороны — мне подобное было неинтересно, я там другие цели преследовал.
Отдельной проблемой оказалось отнять букет у Соловьевой — она ни в какую не хотела с ним разлучаться, так что к основной теме обсуждения, которую я наметил на сегодня, мы перешли далеко не сразу.
— Итак, — спустя полчаса все-таки сказал я. — Пусть с опозданием, но мы все-таки побеседуем о том, как нам не растерять уже имеющуюся аудиторию и как привлечь новую. Идеи есть?
— Как не быть, — бодро сказал Самошников. — Мы с Генкой предлагаем забабахать новый конкурс какой-нибудь.
— Свежо и оригинально, — язвительно заметила Вика. — А то у нас их мало.
— Отвергая — предлагай, — я от нее ничего другого и не ждал, реплика была у меня давно наготове. — У тебя есть что-то конструктивное?
Вика с недовольством посмотрела на меня.
— Мне некогда выдумывать новое, — сказала она, напирая на слово "некогда". — На мне весь еженедельник, если ты забыл. Кому-то ведь надо сводить материалы, редактировать их, делать макет, подписывать его в печать, общаться с типографией. Креатив хорош для тех, у кого на это время есть. У меня его нет.
— Возразить нечего, — признал я. — Убедительно. Ну тогда мы тебя задерживать не станем, иди, занимайся этими действительно важными делами, чего тебе с нами сидеть, время терять? Правильно, народ?
В моем голосе не было ни капли иронии, в данном случае я был вполне серьезен. Я на самом деле так думал.
— Правильно-правильно, — поддержала меня Таша, немного тем удивив.
Стройников с Самошниковым тоже кивнули, и даже Петрович помахал лапой из своего угла — мол, идите себе, Виктория Евгеньевна, не задерживайтесь. Вам — административное, нам — творческое.
— Отлично, — щеки Вики вспыхнули как маки, она буквально метнулась в мой кабинет, хлопнув дверью.
— Невиданное дело — но соглашусь с Викторией Евгеньевной, — Шелестова похлопала меня по плечу. — Отлично было сказано, после таких слов много всего интересного может воспоследовать. С другой стороны — вы еще не супруги, так что даже в ЗАГС идти не надо и вещи делить не придется.
Вот как странно случается — иногда весь упреешь, пытаясь собеседника разозлить, все данные тебе природой запасы сарказма и иронии изведешь — и результат нулевой. А тут — правду сказал и ничего, кроме нее, сермяжной, и на тебе — смертная обида со всеми из нее вытекающими. Да ну, ерунда какая-то…
— Плачет вроде, — насторожилась Ксюша. — Надо бы пойти, наверное, успокоить.
— Сиди уже, — одернула ее Шелестова. — Это Виктория, кто ее в слезах и соплях увидит, тот завтра отсюда по статье вылетит, если до этого завтра вообще доживет. Даже если это ее подруга, которой она создаёт наиболее благоприятный режим существования.
— Ничего она мне не создает, — пискнула Ксюша, опасливо глянув на меня.
Сотрудники почти все заулыбались, но это были именно улыбки, а не кривые ухмылки из серии: "Ага, рассказывай нам". Судя по всему, это безобидное создание, я имею в виду Ксюшу, само не понимало, что живет у Вики за пазухой.
— Побольше поплачет — поменьше пописает, — сурово сказал я. — А у нас есть дело, им и займемся.
Не скажу, что мне не было жалко Вику, но при этом бежать к ней с утешениями я не собирался. Сама подставилась, сама начала этот разговор — и последствия его пусть разбирает сама. Да и маленько спустить ее с горных вершин не мешало, больно она на них вознеслась. Последствий же я вовсе не боялся — мне нынче идти к Зимину, и что я оттуда вернусь порядком "на рогах", не вызывало у меня никаких сомнений. Один билет его, второй — Валяева, третий… Азов, скорее всего. И все они будут там, в кабинете. Глупо даже предполагать, что такая встреча пройдет "насухую". А когда я поддатый, мне все едино, кто и что говорит.
— Вернемся к нашему разговору, — я хрустнул пальцами. — Конкурсы — сразу нет, по крайней мере в их хрестоматийном виде. Штука в том, что у нас их полно.
— Не делайте так больше, — Шелестову передернуло. — Брррр! Ну, с костяшками на руке. Лучше давайте я вам пенопласта принесу и стекло дам.
Теперь скривились Таша и Ксюша.
— Предложить сюжет квеста. Идею победителя воплотят в жизнь работники "Радеона", — подал голос Петрович, доставая из ящика стола небольшой вентилятор. — Может выйти забавно, мол, глас народа — глас божий.
— Интересная мысль, — одобрил я. — Еще накидываем.
Жилин, на которого я посмотрел, сделал жест, мол: "Пропускаю ход, я чуть позже выскажусь". По сути — неправильно, но, с другой стороны, у кого у кого, а у него льготы точно есть.
— Конкурс красоты среди игроков-женщин, — забросила ногу на ногу и заложила руки за голову Шелестова. — Причем в жюри можно посадить НПС. Уверена, что Константин сможет внести в программу необходимые поправки. Ну или мы заставим его это сделать, у нас теперь есть рычаги давления. Можно с образами судей поиграть, одного сделать менестрелем, второго богатым торговцем. Помните, тут к нам чучело заходило, как его? Вот, точно — Максимилиан Серебряный. Третьего судью с него срисовать можно. Какой сегодня конкурс красоты без фрика в жюри?
— Набор штата репортеров среди игроков, — тихонько сказала Ксюша. — Правда, я это рассматривала все-таки на конкурсной основе. Ну, конкурс на лучшую новость, после этого победители получают какой-нибудь игровой приз и становятся авторами колонки "Новости из первых рук". Причем он может быть разбит на несколько этапов, то есть — растянут во времени. Речь ведь шла про не единоразовую акцию, насколько я помню.
— Разумно, — Шелестова с уважением глянула на Ксюшу. — К нам сейчас самотека идет много, среди него мусора — хоть отбавляй, все что нужно и не нужно пишут на редакционную почту. А так — выкристаллизуем лучших, их новости будут просматриваться в первую очередь, а остальные — по необходимости. Нет, сначала будет тяжелее, но потом-то — легче. А лучшим из лучших будем игровые плюшки выдавать.
Ксюша покивала — мол, да, так я и думаю.
— Красиво, — одобрил и я. — Это хорошая идея, серьезно. Мне она нравится.
— А сам-то чего придумал? — Петрович включил вентилятор. — Уф, духота.
Народ уставился на меня.
— Есть у меня мыслишка. Ивент, — я почесал за ухом. — Большой турнир устроить под эгидой "Вестника Файролла". Игровой, с кучей категорий, с призами, на все классы и уровни… Ну, почти на все, начиная, наверное, уровня с двадцатого, раньше смысла нет. Даже — с тридцатого. Причем подготовку к нему начать сейчас, а сам турнир провести месяце в мае. А может, даже и в июне. Везде повесить ящики — "Твои мысли о турнире", где коммьюнити будет излагать свое видение мероприятия. Лучшие мысли тоже премировать — места на ВИП-трибуны, памятные уникальные знаки и прочая игровая дребедень, народ такое любит. Уверен — писем при этом условии будет немало, так что наше дело будет только самое лучшее из них вытащить и себе присвоить. А главные призы турнира сделать вполне себе вещественные, вроде репликов знаменитых мечей, примочек для капсул, годовых подписок и тому подобного, вручив их чемпионам в каком-нибудь антуражном кабаке. Собрать там лучших из лучших — и вручить. С фотосессией, пивом и прочими делами. Правда, не знаю, как в этом случае быть с иногородними победителями, но это можно потом как-то решить. Может — онлайн-сессия, может — еще что-то.
— Мне нравится, — Шелестова покачала ногой. — В этом есть рациональное зерно. Во-первых, нет ограничений для того, чтобы победить, во-вторых — сопричастны все желающие. Только кланам надо будет объяснить, что это для всех, а не только для них.
— Поддерживаю, — Таша засунула в рот леденец. — Только вот одно "но". Если игровые призы мы сможем обеспечить, то насчет материальных все сложнее. Это денег стоит. Опять же — аренда кабака.
— Беру на себя, — пообещал я. — Попробую выпросить у высокого руководства. Да и не такие это уж большие деньги, чуть выше обычных представительских расходов. Но при этом предложение Ксюши тоже не следует оставлять без внимания, оно очень даже перспективное.
Автор идеи застеснялся и покраснел.
— Ксения, — деловито сказал я. — Доведи свою мысль до ума, и к среде я хочу видеть у себя на столе четкий план по ее реализации. Елена, если что — подключайся, помоги.
— Будет сделано, мой генерал, — выпучила глаза Шелестова, изображая матерого служаку. — Главное — в среду на службу явитесь, а то вы любите день перед сдачей номера пропускать.
— Елена, грань между шуткой юмора, панибратством и дерзостью очень тонка, — нахмурился я. — Ты сейчас балансируешь на грани между этими тремя понятиями. И сразу, для справки — у меня есть такая черта, что я сначала делаю кому-то больно, а потом по этому поводу расстраиваюсь. И рад бы от нее избавиться, от этой напасти, но все никак не могу.
— Вы — и ударите женщину? — Шелестова выставила перед собой ладони. — Не верю. Наговариваете вы на себя.
— А если нет? — Петрович достал из кармана сигареты и встав, открыл фрамугу. — Я его давно знаю, он на самом деле знаешь, какой? Жесток, коварен, безнравственен и злопамятен. Иной хорек добрее его.
Я прищурил левый глаз, немного оскалился и нехорошо поглядел на Шелестову, переведя взгляд с нее на Ташу, а после — на Ксюшу.
— Да ну, нестрашно, — засмеялась Таша. — Я, когда есть хочу, и то жутче выгляжу.
— Вот оно что! — хлопнула себя ладонью по лбу Шелестова. — Ну да, жуешь ты постоянно, а значит, все время есть хочешь. Вот в чем дело.
— А кислотой в рожу? — деловито осведомилась у нее малышка. — Я тебе не эти двое тюфяков, меня короткой юбкой не смутишь, я ведь и на поступок способна. Причем — запросто.
— Мал клоп — да вонюч, — одобрительно крякнул Петрович, закуривая. — Таш, это я не применительно к тебе сказал, это просто народная мудрость.
— Тогда в следующий раз вспоминай про золотник, — посоветовала ему та. — Мне так больше нравится.
Когда я зашел в свой кабинет, никаких признаков слез я на лице Вики не заметил. Она сидела за столом, причем не на моем месте, обложившись бумагами.
— Как "мозговой штурм"? — вопрос был задан как бы между прочим, она даже не повернула голову в мою сторону.
— Результативно, — я откинул фрамугу и плюхнулся в свое кресло. — Да ты же все слышала, не валяй дурака. У нас тут как в деревне — в одном углу икнул, в другом знают, что ты на завтрак ел.
— В случае с Ташей это не работает, — подала голос Шелестова. — Там пищевой процесс непрерывен и разнообразен.
— Напоминаю о кислоте, — не осталась в долгу Таша. — У меня сосед на таком производстве работает, где ее достать можно.
Как видно, Шелестову эти слова убедили, поскольку с ее стороны реплик не последовало.
— Хороший аргумент, — задумалась Вика. — В первый раз на моей памяти кто-то смог заставить замолчать это трепло. Киф, накой ты окно открыл? Ты заморозить меня хочешь? Тебе меня совсем не жалко?
— Жалко, — сунул сигарету в рот я. — Сейчас покурю — закрою. Должно же дым куда-то вытягивать?
Про Прагу и визит в квартиру я ей решил не говорить пока, чтобы не расстраивать. Тем более, что поездка в Чехию вообще пока существовала только в области моих догадок. А квартира… Чего ее пугать? Я же видел, что сама мысль о том, что когда-то снова придётся возвращаться туда, ей неприятна. И дело не в статусности нашего нового места проживания, хотя и не без того. Просто она боялась подъезда, около которого били меня и убили Алексея. Да и вообще… Мой дом так и не успел стать ее домом, и то место, где мы проживали сейчас, являлось им в куда большей степени.
Вот только для меня мой дом все еще оставался таковым, хотя титула крепости он лишился. И я буду рад побывать в нем. Более того — я этого очень хочу. А ей — оно ни к чему, потому и промолчал. А еще ушел с работы на полтора часа раньше.
Про предложение Зимина я ей тоже не сказал, она же так и не узнала, зачем сюда приходили эти двое из радеоновского ларца. Но тут никакого умысла не было, я просто забыл про их визит, занимаясь текучкой. Новость эта была из разряда "да пофиг", по крайней мере, для меня, и вспомнил я про нее, только когда снова увидел Ватутина.
Что примечательно — лучше бы ей про это и не узнавать даже. У нее к карьерным вопросам другой подход, она меня поедом долго есть будет за отказ. А может, поговорить с Зиминым и ее на это место пихнуть? По идее — может выгореть. Правда, кто тогда меня замещать будет, я с этими играми все равно ежедневно в редакцию ходить не смогу. Хотя и у этого вопроса есть ответ — Шелестова. Вот только тогда точно дело дойдет до смертоубийства, и в роли покойника выступлю я. Эти двое и так ведут затяжные позиционные бои, которые в данной ситуации могут смениться жуткой бойней. В результате я уйду либо в запой, либо покончу с собой.
Домой я засобирался только часа в четыре. На самом деле, я мог покинуть редакцию и раньше, все равно там ничего интересного больше не предвиделось — все были в работе. Вика успокоилась и перестала время от времени бросать на меня злобные взгляды, а Соловьева под воздействием букета прониклась любовью к окружающему ее миру и даже назвала Петровича "пусей", чем изрядно его перепугала. Да и то — какая из этого помятого жизнью, вскормленного китайской быстрорастворимой лапшой и перманентно небритого художника "пуся"? Даже с похмелья его таким не представить. Ладно бы еще "бубусиком" обозвала, а то — "пуся".
— Ну что? — бодро спросил меня Ватутин. — Едем к тебе в гости?
Меня совершенно не покоробил этот переход на "ты". Я вообще "выканья" не люблю. Нет, излишняя простота в общении и некое амикошонство мне тоже неприятны, но в данном конкретном случае "ты" более уместно.
— Все-то ты знаешь, — я застегнул пуховик. — Прямо недремлющее око какое-то.
— Предлагаю обойтись без шуток второй свежести, — Ватутин щелкнул пальцами. — И тебе это ни к лицу, и мне по сотому разу их слушать не придется.
Я как-то даже опечалился. Не скажу, чтобы мои слова были прямо вот совсем уж оригинальны, но все-таки…
— А Вику отвезут? — спросил я, садясь в автомобиль.
— Отвезут, отвезут, — заверил меня Ватутин. — Вызвал я уже машину, нормально все будет.
В машине я рассказал ему про букет, который получила Мариэтта, и о своих сомнениях по поводу того, кто ей его прислал. А почему бы и не рассказать? Информация со всех сторон подозрительная, а я вроде как с ними посотрудничал. Да и не вроде как — тоже. Я лицо заинтересованное, мне это не для галочки надо. Речь все-таки о моей голове идет.
— Записано, — сказал Ватутин, и впрямь записывая все это в блокнот. — Жалко, что чек не нашел. А те двое все мне рассказали, прямо спешно, перебивая друг друга. Инициатива-то знаешь от кого шла? По твоему новому назначению, в смысле?
— От Ядвиги, — пробурчал я. — Чего тут гадать? Вот же пся крев такая.
— Ты лучше на русском сквернословь, — попросил меня Ватутин. — А то уши режет такое обращение с польским языком. Но — да, она. Пролоббировала этот вопрос, заручилась поддержкой аж самой Вежлевой и еще пары начальников уровнем пониже, потом пошла с ним к Зимину. И пробила.
— "Самой Вежлевой"? — переспросил я. — А что, Маринка так высоко вскарабкалась за это время, что до нее просто так уже рукой не достанешь? И потом — она вроде рулила регионалкой, от которой до кадров и назначений дистанции огромного размера. Или я что-то пропустил?
— Да нет, где была — там и осталась, — Ватутин неодобрительно посмотрел на сигарету, которую я вертел в пальцах. — Просто эти двое друг друга терпеть не могут. И тут Свентокская сама идет к Вежлевой и о чем-то ее просит? Чудно, не сказать по-другому. Вывод — такая же странность, как и букет, про который ты мне рассказал. Как минимум — информация на хорошо подумать.
— Толку вот только в этом немного, — щелкнул зажигалкой я, прикуривая. — И не будет его. Что бы у нашей гордой полячки ни было в голове на самом деле, звучать будет одно и то же: "Это оптимальное кадровое решение", "Он наиболее подходящая кандидатура", "Личное у меня никогда не мешает служебному". Ну и так далее.
— Знаю, — Ватутин щелкнул клавишей и закрыл окно на двери автомобиля, которое я было приопустил. — Знаю. Но тем не менее. А что у тебя с Вежлевой, если не секрет? Марина сама звонила Зимину, буквально требовала тебе отдать эту должность.
— Флирт, — не стал скрывать я. — И некоторая личная симпатия.
— У Вежлевой нет симпатий, — резонно заметил Ватутин. — Мы это отлично знаем. У нее спланировано все, а что не спланировано, то отрепетировано.
— Значит, моя персона числится в ее планах, — выкинул окурок во вновь приоткрытое окно я. — Все, все, закрываю, не шуми.
У моего подъезда все было привычным и родным. Пара пакетов с мусором, один из которых был уже разодран бродячими собаками, кучи серо-желтого снега на тротуарах, две бабки, которые стоя на одном месте разговаривают с утра, дети, бегущие на горку в соседний двор. Я соскучился по этому всему — и сильно. Потому что у человека должен быть свой дом, то место, куда он возвращается, чтобы набраться сил. Набраться — а не тратить их без остатка, как это сейчас обстоит у меня.
— Дом, милый дом, — будто прочитал мои мысли Ватутин. — Что, дрогнуло сердце в сентиментальной истоме?
— Дрогнуло, — я похлопал себя по карманам. — Вот ведь! И не сообразил даже!
— Что такое? — Ватутин повернулся ко мне.
— Ключи! — зло сказал ему я. — Ключи-то! Как домой попасть? Дверь, что ли, с петель снимать? У меня их как той ночью вместе с "наганом" забрали, так и не отдали! А викин комплект — он в "Радеоне".
— Только за ключи переживаешь? — Ватутин хитро прищурился. — А засады не боишься? А ну как поджидают тебя в подъезде?
— Ага, — не поддержал его тон я. — Двое с носилками и один с топором, ждут не дождутся, еще с того года. Им что, делать нечего? Тем более что Ромео в ваших застенках сидит. Да ладно, не обижайся, застенки — не казематы и не гестапо. Но в принципе-то я прав?
— Конечно же, прав, — Ватутин прижал палец к уху. — Что там?
Дверь подъезда открылась, и из него вышел плечистый парень в черном пальто, что-то говоря на ходу.
— Чисто, — сообщил мне телохранитель. — Бинго. Пошли уже.
Понятно. И ключи мои, похоже, уже внутри подъезда, у напарника того молодца, что у двери стоит. А может, даже и не один у него напарник, может, их много на каждом этаже.
Сколько их было в подъезде — не знаю. У двери квартиры, которая была приоткрыта, обнаружился только один.
— И? — Ватутин посмотрел на белобрысого крепыша. — Что-то нашел?
— Датчик движения над дверью, — ткнул в верх дверной коробки крепыш. — И вон там камера слежения, включается после срабатывания датчика, пишет все происходящее пять минут. Мы сейчас сигнал заглушили, так что запись не идет.
Это все меня неприятно удивило.
— А в квартире я ничего не нашел, — продолжал крепыш. — Искал на совесть. То ли сняли уже, то ли и не было ничего.
— Нет — и нет, — успокоил его Ватутин. — Киф, что встал? Вперед, за паспортом. Время не ждет.
Внутри квартиры было темно и пыльно.
Вот если бы сейчас здесь оказалась Элька и заорала: — Пыль! Пыль! Всюду пыль! — то я бы с ней согласился.
И вправду все так.
А еще в ней поселился нежилой запах. Так бывает — уехали люди, и уже очень скоро из квартиры выветривается жилой дух, который составляют ароматы еды, моющих средств, табачного дыма и множества других запахов, которые свойственны человеку.
Я включил свет в прихожей, потом в комнатах.
Надо же, я думал будет хуже. Почему-то воображение мне рисовало некий разгром, царящий на моей жилплощади — вывернутые ящики, бумаги на полу, распоротая обшивка дивана и так далее. Ничего такого здесь не было. Разве только один стул был опрокинут на спинку да мой компьютер стоял не так, как обычно. Но это все легко объяснимо — забирали нейрованну, отключали ее, вот и сдвинулось все.
— Слушай, может мне переехать уже можно? — я поднял стул и присел на него. — В смысле — сюда, домой?
— Не-а, — не задумываясь ответил Ватутин. — Не разрешат. И правильно сделают. Слишком все сложно, понимаешь? Хотя — не понимаешь, конечно, в полной мере, но поверь мне — лучше так, как сейчас, чем вообще никак.
— Да я понимаю, — мне стало совсем грустно. — Ладно, пойду паспорт поищу.
В последний раз я его видел, когда из Испании приехал. Но вот куда я его тогда положил? Точно не в сейф. Кстати — сейф стоял на своем месте и был закрыт. Я потыкал в кнопочки, открыл его и убедился в том, что вроде все на месте — деньги, еще кое-какие мелочи. Паспорта там, естественно, не обнаружилось.
Я нашел его в одном из верхних шкафов в стенке, под коробкой с сервизом. Зачем я туда его засунул — понятия не имею. И как Вика до него не добралась — тоже не понимаю. Она вроде полную инвентаризацию проводила в квартире, когда тут обосновалась, все вверх дном стояло, все по своим местам раскладывалось. Тарелки расставлялись по глубине донышка, документы помещались в "файлики", носки собирались по принципу парности и клались в ящики шкафа. А тут — проглядела.
Как только я взял паспорт в руки, у меня задергался карман — кто-то мне звонил.
Это был Зимин.
— Ну, что там у тебя? — нетерпеливо спросил он.
— Есть документ, — порадовал его я. — Нашел я его.
— Отлично, — Зимин убрал трубку от лица и сказал кому-то: — В наличии у него паспорт, давай в МИДе "отбой". Да, сейчас скажу.
— Еду-еду, — не стал дожидаться я очевидного. — Если в пробке не завязнем, буду минут через сорок.
— Очень хорошо, — деловито сообщил мне Зимин. — Давай живее.
Я же говорил — все как всегда. Зимин, Валяев, Азов, пьянка. Есть в моей жизни некая стабильность.