Глава 6

С первого взгляда на Минус Первого Захария Фролыч понял, что случилось нечто непредвиденное. Внешность у обоих Консерваторов была такая, что описать ее удавалось лишь в самых общих словах: моложавые, аккуратные, подтянутые, серьезные, похожие, непреклонные — и так далее. В их облике отсутствовали хоть сколько-то запоминающиеся черточки, так что курсанты, грешным делом, путали своих преподавателей, когда встречались с ними вне четкого расписания. Тем более, что те расхаживали в масках. Однажды Минус Второй разоткровенничался и, печально вздыхая, показал Будтову портрет Минус Третьего. Лицо, взиравшее со снимка, в правом углу перечеркнутое траурной ленточкой, не имело со знакомым Топорищем ничего общего. Оно отличалось от своих коллег одним лишь порядковым номером — то есть не больше, чем тройка отличается от двойки и единицы: цифра. Но сегодня дела обстояли иначе. Щеки Минус Первого набрякли, рот провалился, глаза беспокойно шныряли, не находя себе точки фиксации. Руки, перебиравшие бумаги, дрожали мелким бесом.

— К нам едет Ревизор, — вымученно улыбнулся Консерватор. — Занятия сворачиваются. Мы постараемся все закончить сегодня.

Даше и Будтову передалась его паника.

— Повяжут? — испуганно спросила Даша.

Минус Первый горько усмехнулся, любуясь делом своих рук. Даша расцвела; что до мелких вечерних провинностей, о которых консерваторы не знали, то и ей, и Будтову они пошли только на пользу, благо сохраняли в целости тонкую пуповину, связывавшую их с безмятежным прошлым. За две без малого недели стал совершенно неузнаваемым и Будтов. Если кот в свое время много чего набрался от Захарии Фролыча, то теперь и в последнем проявились странные кошачьи повадки. Он двигался плавно, глаза его посверкивали хищными огоньками, реакции многократно ускорились, и весь он сделался каким-то обтекаемым, гладким, наводя на мысли о тугих мышечных пластах, скрывающихся под лоснящейся кожей. А если обратиться к сознанию — о, сознание Захарии Фролыча тоже обогатилось. Теперь он знал вещи, о которых раньше не то что не подозревал, но в существование которых, расскажи ему кто на пустыре или в роще, не поверил бы ни на секунду. И странная бомба с неизвестным содержанием прочно укрепилась в подсознании — где-то в стволе, на границе головного и спинного мозга.

— Да вас-то не повяжут, — в голосе Минус Первого впервые прорвалась неприязнь. — Ревизор — он, знаете… К нам поступил сигнал из Канцелярии… В общем, это вас не касается. Это наша головная боль, — и он посмотрел на Дашу неожиданно пронзительным взглядом.

— Что это вы так на меня уставились? — нахмурилась та.

— Так… мысли возникли, — отозвался Консерватор, не отводя глаз. Если начать разбираться, то мы, в сущности, ничего о вас не знаем.

— Приехали, — протянула Даша. — Куда ж вы смотрели? И что вам надо знать? У меня никаких секретов нет, я человек честный.

Минус Первый сделал жест, который вчера еще был невозможен: поковырялся в зубах. Будтов выпучил глаза, смутилась и Даша.

— Оставим это, — пробормотал наставник. — Какой теперь смысл!

Он вышел из-за стола, взялся за виски и некоторое время покачивался на носках.

— Вечером вас выпустят в большую жизнь, — сказал он наконец. — Вы получите новые документы, новое жилье и будете находиться под нашим неусыпным наблюдением.

— А билет на самолет в любую точку мира? — оживилась Даша.

— Нет, звездный — в любую точку вселенной, — поправил ее Захария Фролыч.

Минус Первый, к которому от этой реплики на секунду вернулось самообладание, погрозил ей пальцем.

— Теперь, друзья мои, дудки! Больше вы от нас не сбежите. История не простит.

— А женский вопрос? — напомнил, к раздражению Даши, Будтов.

— Это все будет. Потом. Это дело стратегическое.

— М-да, — Захария Фролыч почесал в затылке. — Можно идти?

— Да, до обеда вы свободны. Но за территорию пока не шагу!

Будтов, помедлив, сделал движение, словно поймал на лету муху. Это был новый, приобретенный фортель, которым Спящий показывал, что уловил суть происходящего и вся она у него вот где, и мировой порядок с видимой вселенной — там же. Так оно, как он в конце концов уверовал сам, и было в действительности.

Консерватор вернулся за стол и придвинул к себе стопку бумаг.

Курсанты вышли во двор. Захария Фролыч вдруг понял, что, несмотря на кратковременность их обучения в лагере, он странным образом успел сродниться с пулеметными вышками, беговыми дорожками и ресторанными обедами. Ему казалось, что он провел здесь минимум полжизни. Будтов расчувствовался, на память ему пришли школьные выпускные песни. Сам он никогда их не пел, поскольку со школой дела обстояли не слишком здорово — вообще никак, если говорить честно, но песни он знал, так как часто слушал их по радио.

— Здесь прожито и понято немало, — промурлыкал Захария Фролыч, щурясь на солнце. — Пройдись по тихим школьным этажам.

— На волю, Фролыч! — Даша шутливо ударила его кулаком. — Что ты расклеился?

— Дура ты, — вздохнул Будтов, разнеженно озирая казенность.

И увидел кота.