В половину десятого я с моими чемоданами поехал на пристань для следования на пароходе по Готскому каналу до Трольхеттенского водопада, т.е. почти через всю Швецию. Эта поездка меня привлекала. Мне было интересно посмотреть на Швецию; интересен был сам процесс езды по каналу, шлюзам, озёрам; наконец приятно было в течение двух суток отдыхать, так сказать, на лоне природы, по которой я соскучился, да и чувствовал я себя всё же утомлённым и после экзаменов, и после Петербурга, и после осмотра Стокгольма.

Пароход был небольшой и тесный, но по мере возможности комфортабельный. Большой не поместился бы в шлюз. Зато он был довольно высок и имел несколько этажей, так как плавание по каналу исключало качку, а с ней и заботу об устойчивости судна. Пароход имел две палубы, салон и довольно много кают, двухместных, немного маленьких, но вполне переносимых. Мы отчалили, провожающие долго махали платками и по-шведски одною кистью, держа остальную часть руки горизонтально, пока мы не скрылись за поворотом. Оказывается, нам предстояло до вечера идти шхерами и только под вечер мы вступали в канал и углублялись внутрь страны. Это представлялось немного скучным, потому что шхеры я уже видел и у Або, и у Стокгольма - и они начинали надоедать. В них было ветрено, а солнце, так беспощадно жарившее во время вчерашнего осмотра Стокгольма, сегодня спряталось на весь день. Было серовато, и, главное, холодно.

Публика на пароходе была не очень шикарная, весьма разнообразных национальностей. Шведского и английского языка было больше всего, хотя иногда можно было слышать и немецкую речь. Моим каютным соседом оказался очень любезный господин немецкого происхождения, говоривший комплименты по адресу России и оказавшийся приятным собеседником на всю дорогу. Интересных женских лиц не было. Разве молоденькая шведская девчонка лет пятнадцати, собственно, некрасивая, но с такой бездной кокетства, вертлявости и ломания, что, казалось, у неё не было ни одного естественного жеста. Смотреть на неё было занимательно. Она не говорила ни на одном языке, кроме шведского, и ехала с сердитого вида родителями.

Днём я крепко спал. После спанья мёрз на палубе, Реомюр показывал 8°. Мы пересекли небольшой кусочек «совсем» моря, где пароход покачивался и кое-кто болел (не я, это мне важно - я боялся поболеть между Норвегией и Англией), а под вечер вступили в канал. Ветер стих, природа стала красивой, было хорошо. Канал узенький, двум пароходам не разъехаться, вокруг красивый, мирный, безмятежный зелёный ландшафт. Пароход медленно скользил по совершенно неподвижной воде канала. Курьёзная, какая-то взъерошенная волна встревоженной винтом воды, сердито журча, бежала за пароходом. Мы вступили в первый шлюз. За нами закрылись толстые ворота. Другие такие же ворота преграждали нам путь спереди. Пароход привязали канатами к тумбам, чтобы он не шевелился, и в нижней части передних ворот открыли дыру, через которую хлынула вода и закипела вокруг парохода. Мы незаметно поднялись до уровня воды следующего канала; затем впереди нас растворились ворота и мы поплыли дальше.

Я отправился спать, потому что немецкая брошюра гласила, что завтра рано утром будет интересно.