Глава 5

Чай пили в беседке, сплошь увитой цветущим плющом, успевшим по решеткам добраться до самой крыши. И от этого там всегда царили тень и прохлада, что особенно приятно в такое жаркое лето. А чай из старинного тульского самовара, попыхивающего дымком, и варенье из ягод собственного сада — вообще наслаждение — какая же беседа на вечерней зорьке без чая из самовара?

Сирмайс подцепил ложечкой в розетке ягоду войлочной вишни, раскусил ее, ощутив, что она даже в варенье сохранила нежный, чуть кисловатый вкус, и выплюнул косточку. Разве все эти новомодные коттеджи за высоченными заборами с телекамерами и сигнализацией, какие понастроили нувориши и принявшие образ жизни криминальных боссов члены правительства, могут сравниться со скромным двухэтажным домиком, рубленным из бруса и облагороженным кусочком подмосковного леса, забранным по периметру в сетку?

Леонид Сергеевич протянул руку и сорвал небольшой бело-розовый цветок вьюнка — в детстве они называли их граммофончиками. Повертев цветок в пальцах, Сирмайс грустно улыбнулся: где оно, его детство, в какую даль скрылось, почему ушло туда, откуда нет возврата? Пусть оно было не всегда сытым, пусть он когда-то претерпел множество унижений, пусть чего-то недополучил, но отдал бы теперь все, лишь бы вернуть его, хотя бы ненадолго. Ведь только в детстве мы бываем безмятежно и лучезарно счастливы, а что нам чего-то недодали или мы чего-то недополучили, начинаем понимать значительно позже, уже повзрослев и набив шишек на лбу, которым пытались открыть двери, ведущие в светлое будущее. Нет, не всего человечества, а в собственное, которое, как мы считали, принадлежало нам по праву рождения в этой стране.

Как же, принадлежало! «Вспотеешь ждать», как любил говорить отец маленького Леньки — человек тихий, болезненный, но желчный и скрупулезно педантичный. На работе его никогда не замечали и поняли, как не хватает Сирмайса-старшего, только когда он умер. Так вот, отец частенько любил вечером пофилософствовать и поучал сына-школьника:

— У нас многое переняли от татаро-монгольской орды, которой платили дань! Думаешь, за триста лет ига они лишь кровь подпортили? Нет, они нашим идиотам свою идеологию правления вживили, вот в чем ужас! Когда на Руси ценили человека? Да никогда! Погляди в свои учебники: как гений, так непременно трагическая судьба. А почему? Да потому, что монголы людей никогда не ценили и не считали: десять тысяч туда, десять тысяч сюда, все они пыль под копытами коня хана! Вот и наши тоже научились орать: «Бабы еще нарожают!» А кто не таков, давай его удавим!

Сына эти рассуждения не слишком занимали, в том возрасте у него возникли свои проблемы, и он плаксиво тянул:

— Пап, меня мальчишки жидом дразнят, а какой же я жид, если волосы светлые?

— Не обращай внимания на дураков, — досадливо отмахивался родитель. — Твоим предком был латыш из преторианской гвардии большевиков. Латышский стрелок! Сначала стрелял в немцев, потом в своих, дальше — в русских, а в конце его самого стрельнули, когда интересы власти переменились. Все, что нам от него досталось, это фамилия.

О преторианской гвардии Ленька тогда не знал, «большевики» были для него пустым звуком, а пацанам, которые его дразнили, он решил набить морду — отец ясно и правдиво ответил: они не евреи! Тогда нечего тут…

Набить морду просто так не удалось, и Ленька начал заниматься спортом, появились новые приятели, новые увлечения, девчонки, а там жизнь закрутила… И только сейчас, вспоминая отца, он думал, что судьба бывает удивительно несправедлива к некоторым людям, как была она несправедлива к его отцу, когда дала ему острый, аналитический, по-макиавеллиевски изощренный ум и не отпустила здоровья. Впрочем, что там здоровье, когда и окружающая обстановка никак не позволяла раскрыться талантам Сирмайса-старшего! Но какие, должно быть, мучения испытывал Сергей Петрович, воспаряя разумом и будучи накрепко прикованным к земле?! Танталовы муки…

Сидевший напротив за столом Антипов налил себе еще чаю из самовара, и журчание льющейся из краника струи кипятка оторвало Леонида Сергеевича от размышлений.

— Какие новости у Бориса Матвеевича? — поинтересовался он у помощника, отправив в рот еще одну ягодку войлочной вишни.

— По данным Шлыкова, они пока затихли, — Владимир Серафимович всегда четко отделял собственное мнение и собственные сведения от тех, которые представляли шефу иные доверенные лица и сотрудники: это их мнение, их сведения, пусть потом они за них несут ответственность. — Вяло так ковыряются около Рогозина, что-то вынюхивают окольными путями и подписали Шамрая себе в помощь.

— Полина?

— Ее не трогают, — Антипов закурил сигарету с ментолом, и кружившая над вареньем оса, почуяв запах дыма, недовольно загудела. — Сделали вид, что она их совершенно не интересует. Квартиру Борис Матвеевич сменил, технику поставил, а старую квартиру решил использовать в качестве приманки.

— Шамрай не лучше Станкевича и прочих подлецов, — выплюнув косточку, зло процедил Сирмайс. — И вообще не нравится мне все это. Затишье перед бурей! Одни пропадают неизвестно куда, другие прикидываются тихушниками, третьи норовят незаметно запустить руку тебе в карман. Что за страна, в конце концов? Будет тут когда-нибудь порядок или нет?

— Об этом говорят и пишут уже не первое столетие, — с улыбкой заметил помощник.

— А-а, — отмахнулся Леонид Сергеевич. — Говорят, пишут… А порядка как не было, так и нет! Хорошо еще, есть такие люди, как Боря Шлыков, не то вообще ложись и помирай, а деньга кто будет делать? Уехать за границу легко, да вот жить там русскому человеку трудно… Что они, совсем не топчутся около Полины? Это же такой лакомый кусок!

— Совсем.

— Странно, она всегда их так интересовала.

Сирмайс откинулся на спинку плетеного кресла, жалобно скрипнувшего под тяжестью его большого тела, закурил сигарету и посмотрел в низкий дощатый потолок беседки, словно там мог прочесть ответ на мучавшие его вопросы: почему противники внезапно резко снизили активность?

— Говорят, Муляренко умер в госпитале, — помолчав, сообщил Антипов.

— Царствие Небесное, — перекрестился Леонид Сергеевич и подумал, что не здесь ли таится отгадка странного поведения врагов. Георгий Леонтьевич ушел в мир иной и унес многие грехи, вот они и притихли, не зная, как дальше играть без этой фигуры и какие ходы предпримет Сирмайс, когда ему станет известно о кончине генерал-лейтенанта.

Да, фигура была мощная, знатный был человек, сильный, однако теперь все в прошлом, как когда-нибудь окажутся в прошлом и они с Антиповым, и другие: лягут в одну многострадальную землю враги и друзья, примирившись навеки. Но пока они на земле, возможны лишь перемирия, но не примирения!

Что же, смерть Муляренко многое объясняет и многое осложняет, не решая возникших проблем и только туже затягивая завязавшиеся узлы. Как там писал в своей справке Шлыков? Этот довольно толковый и любопытный материал Сирмайс уже досконально изучил, но теперь, услышав о кончине генерала, хотел взглянуть на подготовленные Бормотухой материалы новыми глазами.

Открыв папку, он пролистнул несколько страничек в поисках абзаца, который раньше привлек его внимание. Ага, вот он: в столице остались жена и дочь сбежавшего на Запад миллионера Рыжова, ранее тесно связанного с Шамраем. Нитка? Непрочная, можно даже сказать, гнилая, но все же нитка! Почему не попробовать размотать клубочек и не подобраться поближе к Владику Шамраю? А через него высмотреть и других, прощупав все его связи из ближнего и дальнего окружения. И вот любопытная деталь — с этой дочкой сожительствовал подполковник милиции Серов, занимавшийся делом ее отца.

«На отца дело, а у дочери тело», — скаламбурил Леонид Сергеевич и усмехнулся. Ловок подполковник и хитер или это просто стечение обстоятельств, которыми он воспользовался? Занятная у него кличка: Волкодав. Интересно, кто ее ему дал — противники или соратники? Иногда это может сказать о человеке значительно больше, чем многие тома тщательно собранных бумах.

— У Шлыкова есть досье на Шамрая? — не отрываясь от справки, спросил Сирмайс.

— Естественно.

— Очень хорошо. Надеюсь, у него имеются и материалы по делу приятеля Владислава Борисовича, некоего Рыжова?

— Я должен уточнить, — Владимир Серафимович достал мобильный телефон и начал набирать номер.

— Пригласите его с материалами сюда, — распорядился Леонид Сергеевич. — Попьем чайку, поговорим. А попозже сходим на озеро, искупаемся. Вода прелесть, как парное молоко. И моим домашним развлечение, они любят, когда гости.

— Да-да, сейчас его разыщут.

Сирмайс захлопнул папку и бросил ее на стол. Поднес к губам чашку с остывшим чаем — он всегда пил только из своей персональной чашки, и все домашние знали об этом, как и приближенные к нему люди, допущенные к домашнему столу. Прихлебывая чай мелкими глотками, он лукаво прищурил глаза: может получиться весьма пикантная штучка, если задуманное удастся претворить в жизнь. Ну да Боря Шлыков не зря провел время в спецслужбах, став большим мастером интриги провокаций, настолько беспринципными не имеющим ничего святого за душой, что шеф предпочитал удерживать этого циника на своей стороне, не давая ему переметнуться к противнику. Шлыков знал: вильни он хвостом, и все благорасположение Сирмайса тут же обернется лютой ненавистью — Леонид Сергеевич приложит все усилия и не пожалеет денег, чтобы Бормотухе вогнали пулю в лоб и закопали на три метра под землей в деревянном бушлате.

Впрочем, зачем думать о плохом? Когда Борис приедет, надо поговорить с ним насчет дочери этого Рыжова — кажется, Ларисы? Она постоянно испытывает стесненность в средствах и жаждет любым способом исправить положение. Так отчего бы ей не помочь? Нет, заниматься филантропией никто не намерен, но можно же повесить перед глазами девицы золотую приманку в виде исчезнувших папиных денег? Обычно такие вещи срабатывают безотказно! И стоит поинтересоваться ее сердечным дружком. Уж больно у него занятная кличка, Волкодав! Есть ли у этого Волкодава мозги, или он только и умеет стрелять да защелкивать наручники?

Антипов, закончив телефонный разговор, убрал аппарат.

— Борис Матвеевич прибудет в течение часа.

— Прекрасно, — Сирмайс допил чай, аккуратно поставил чашку на блюдце, промокнул губы салфеткой и поднялся. — Хочешь ежика посмотреть? Ребята в лесу поймали, я разрешил пока оставить, но с уговором, что всего на несколько дней. Это не игрушка, у ежей сейчас как раз самое время сбора запасов на зиму, нельзя его обрекать на гибель.

— Так до осени еще как до небес.

— Ничего, не так долго, как кажется. А дети пусть приучаются уважать и любить природу и не лишать другое существо свободы.

— В партии зеленых вам бы цены не было, — с долей иронии, позволительной близкому сотруднику, заметил Антипов.

— А что? — не принял шутки Сирмайс. — Зеленые зелеными, а может, мы еще и свою партию создадим?

На проходившую в одном из престижных клубов презентацию лекарственных препаратов фирмы «Санрайдер» Жуков приехал загодя. Поставил машину на стоянку и прошел в большой зал, где развернули экспозицию. Около одного из стендов он еще издали заметил колченогого, опирающегося на неизменную трость, и направился к нему.

«Придумал же местечко для свидания, — недовольно думал Иван Андреевич. — Тут и закурить-то неудобно, среди врачей, больных и лекарств. Хотя ему теперь лекарства нужны, как хлеб или воздух. Но курить не бросает, старый сморчок!»

— Добрый день, Николай Семенович, — тихо поздоровался он, подойдя к колченогому почти вплотную.

— Добрый, — отозвался калека, даже не повернув головы. — Смотрите, друг мой, все это может вам в жизни не раз пригодиться.

— Лекарства? — Жуков недоуменно поднял бровь. — В общем-то, я здоров и пока не жалуюсь.

— Вот именно, пока! Организм подтачивается незаметно, день за днем, и когда замечаешь, что болезнь вылезла наружу, бывает уже слишком поздно!

Иван Андреевич скрыл досаду и промолчал, по опыту зная: спорить с Николаем Семеновичем, когда он во вздернуто-заведенном состоянии, бесполезно, а то и небезопасно — старикан обозлится и, будучи злопамятным, отомстит. К несчастью, с возрастом у него чувства все чаще берут верх над разумом. Да что поделать, если неслышно подошла старость и потихоньку крадет у тебя ум и здоровье, настойчиво подталкивая к темной холодной яме? Впрочем, старик, тьфу-тьфу, еще ничего и, как старый конь, борозды не портит.

И все же лучше придать лицу приличествующее случаю выражение и согласно кивать. Что, Жукову, трудно проявить интерес к этим таблеткам?

— Доктор Тайфу-Чен с Тайваня разработал методу сбора и использования лекарственных трав, из которых готовятся препараты, — переходя к следующему стенду, объяснил хромец. — Китайцы вообще мастаки на всякие выдумки. Именно благодаря им мы знакомы с бумагой, деньгами, порохом, компасом и боевыми искусствами.

— У нас многое было не хуже, — немного обиженным тоном заметил Жуков. — Кстати, где они выращивают травку? Сейчас кругом экология еще та! Иногда лучше глотать чистую химию.

— Находят места Сам знаешь, за границей не все так погано, как нас много лет пытались убедить.

— Ну, нас с вами, положим, и не особенно убеждали.

— Прекрати, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — Николай Семенович сердито пристукнул тростью о покрытый бесцветным лаком паркет, и собеседник почел за благо замолкнуть, чтобы не раздражать старика. — Устроил, понимаешь, фейерверк, а толку от него не больше, чем от елочной хлопушки!

— Позвольте не согласиться, — язвительное замечание задело Ивана Андреевича за живое. — Вы же сами выражали неудовольствие, что Левка до сих пор болтался тут, как дерьмо в проруби! Теперь его нет, а вместе с ним — и некоторых ненужных людей.

— А деньги где? — прошипел Николай Семенович.

«Вот оно что, деньги! — разозлился Жуков. — Мы прикидываемся идейными борцами, но на самом деле всех нас всегда интересовали и интересуют лишь деньги! Впрочем, честнее те, кто этого никогда не скрывал, а ты, драгоценный, любишь рядиться в одежды бескорыстного мудреца, а сам хапаешь и хапаешь. Зачем, все равно в могилу ничего не утянешь!»

Он отвернулся, сделав вид, что разглядывает схему. Благо в этот момент неожиданно пришла помощь в виде двух беспрестанно трещавших, словно сороки, модно одетых женщин, задержавшихся у стенда. Поэтому продолжить разговор удалось, только когда болтушки отошли.

С актерской легкостью придав лицу скорбное выражение, Иван Андреевич приготовился оправдываться, но колченогий уже несколько остыл.

— Вот так всегда, — усмехнулся он. — Если бы не проклятая автокатастрофа, сделавшая меня неполноценным человеком, показал бы вам, как нужно работать! Да, да! Я не зря приехал на эту выставку. Меня действительно интересуют лекарства. К сожалению. А по вечерам я совершаю прогулки с собакой в обществе Владика Шамрая, по которому тюрьма плачет.

Жуков слушал молча, надеясь, что калека сейчас отольет желчь и успокоится окончательно. Пусть выговорится, иногда полезно. Что же до того, по кому чего и кто плачет, то тут можно поспорить, но можно и согласиться: по каждому из нас кто-то или что-то плачет. По одним пуля, по другим — веревка на виселице, по третьим — хорошая палка, а по некоторым скучают камеры тюремных замков.

— Думаете, такая жизнь сладка? — продолжал Николай Семенович. — А тут еще добавили горечи: денег Зайденберга найти не удалось, и я серьезно подозреваю, что Шлыков и компания обошли нас на повороте, оставив пустую квартиру, труп проститутки и бессознательного Левку. Ладно, ты, Ваня, хитрован, напридумывал разных разностей и даже сумел некоторых заманить в ловушку, вот только захлопнули ее полупустой! Твой знакомый жив и уже на ногах. Понял?

— Понял. Но и вы поймите: гладко бывает лишь на бумаге, а жизнь непременно вносит свои коррективы, не всегда приятные для нас. Главное: решена основная задача, а с остальным разберемся! Игра еще не закончена.

— Есть мысли? — вскинул голову колченогий.

— Есть.

— Прекрасно.

Публика уже потянулась в зал, где дегустировали разные лечебные чаи и миловидные девушки в национальных китайских костюмах подавали гостям маленькие фарфоровые пиалы с напитками из трав, приготовленными по древним рецептам, сохраненным на протяжении многих веков и вновь вернувшимся к людям, дабы облегчить их страдания. Телесные — да, но как быть с душевными?

Взяв по пиале чая, который, если верить рекламе, помогал выводить из организма шлаки, калека и Жуков отошли в сторону.

— Противник мечется, — попробовав чай, Николай Семенович удовлетворенно причмокнул. — А ничего вроде?.. Они огрызнулись, и пришлось на время притихнуть, оставив в покое ведьму. Так, ковыряемся около Рогозина: пусть все думают, что мы сосредотачиваем внимание на нем. К этому положим твою игру, Ваня. Но смотри, не обдернись, сдавая карты!

Предупреждение Ивану Андреевичу не понравилось, однако он сделал вид, что не понял намека.

— Вы по-прежнему уверены, что ведьма — ключ?

— Если не ключ, то связующее звено и их глаз. И козырная карта, которую трех не разыграть!

Колченогий тихо рассмеялся и легонько похлопал собеседника по плечу, как бы приглашая посмеяться вместе, но Жукову было не до веселья: он желал получить от хромца как можно больше информации, чтобы сопоставить ее с той, которой располагал сам. Отсюда непременно многое станет более ясным и понятным. А профессионалу иногда достаточно намека или вскользь брошенного замечания. Даже одного слова!

— Они тоже в паузе? — уточнил он, имея в виду противников.

— Пока да, — важно ответил колченогий. — Думаю, некоторое время будет сохраняться статус кво, а потом… Впрочем, не стоит загадывать! Помните, как святой апостол Павел писал в Послании к римлянам: если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми… Вряд ли такое возможно в наше время, поэтому загадывать не станем. Кстати, скоро непременно начнутся всякие новации, затягивание гаек, переделы и прочее, следовательно, найдутся желающие смыться отсюда с деньгами.

— Согласен. А вы не жалейте, что Серов остался жив: больше он не сунет нос в чужие дела.

— Ну, я всегда говорил: что Бог ни сделает, все к лучшему! — Николай Семенович тонко улыбнулся и пожал руку Ивана Андреевича выше локтя. — Идите, друг мой. Думаю, вам тут уже порядком наскучило, а у меня есть еще некоторые делишки.

И он захромал туда, где раздавали проспекты и яркие буклеты. Жуков недоуменно пожал плечами — ему казалось, что они не договорили до конца, — но спорить не стал и с чувством облегчения покинул клуб. Он никогда не любил больницы, поликлиники и прочие лечебные заведения, так же, как не выносил разговоров на тему болезней или обсуждений лекарственных препаратов.

Ладно, по крайней мере выяснили, что старик недоволен, но удалось его убедить не тратить попусту порох на разносы и выговоры: кто виноват, что у Серова башка необычайно крепкая и уцелела под несущими смерть обломками и взрывной волной? Кто виноват — исполнители акции, сам Жуков, неугомонный Серов или его ангел-хранитель? Поэтому нечего…

На улице после кондиционированной прохлады клуба навалилась жара, и Иван Андреевич поспешил сесть за руль: ветерок продует, станет полегче. Вырулив на оживленную магистраль, он привычно втиснулся в бесконечный транспортный поток и подумал: время идет так же быстро, как мчатся по трассе разноцветные машины — все в одну сторону! Колченогий тоже не вечен, и надо постоянно держать руку на пульсе, чтобы успеть вовремя подхватить выпавший из ослабевших пальцев скипетр.

А с гибелью Левы Зайденберга еще ничего не кончилось, и как все сложится дальше, никто не скажет, только разве Господь Бог? Как бы исхитриться и выяснить, на чьей он стороне в завязавшейся смертельной схватке…

Славка разлил по стаканам остатки водки, любовно чмокнул пустую бутылку в донышко и отправил ее под стол, а на освободившееся место водрузил новую, полную «христовой слезы». Уже который день для него не прекращался неожиданный праздник с выпивкой, приличной закуской и даже знакомыми шалашовками, пару раз остававшимися ночевать. Все как у людей, все путем, а о том, что может таить в себе день грядущий, Славик давно отучился задумываться, не желая попусту обременять голову. Долгие месяцы в переполненных и душных камерах следственных изоляторов, а потом годы, проведенные в зонах под гавканье сторожевых псов, сформировали у него твердый жизненный принцип — думать вредно для здоровья! Вторым принципом стало: жить сегодняшним днем, а завтра что Бог даст, то и будет! Есть лишняя пайка, так сожри ее сейчас, не откладывая, не то отнимут, или, того хуже, пырнут завтра заточкой в печень, или пришибет бревном на погрузке. Сколько он видел загадывавших на будущее, и ни у одного ничего не высветило. Поэтому ну его к бесу!

Он подцепил на вилку кусочек ветчины и поднял стакан.

— Давай!

— Будем! — чокнулся с ним сидевший напротив Фомич.

Это на его деньги гудели и приглашали шалашовок. После памятной встречи в заветном «сквознячке», когда его заставили звонить Волкодаву по мобильному телефону, Власов решил: жизнь его кончена, и как только он скажет последнее слово, наступит и последняя минута. Пустят пулю в сердце из «авторучки» или полоснут ножом по горлу — и захочешь, да не сумеешь закричать, захлебнувшись кровью.

К его удивлению, странные мужички забрали у него телефон и словно испарились, как привидения под первыми солнечными лучами.

Секунду спустя Фомич кошкой шмыгнул в неприметную щель и очутился в соседнем дворе, а оттуда рванул к Покровке и зарысил в лабиринт старых улочек у Мясницкой.

Естественно, он постоянно петлял, заскакивал в проходные дворы и подъезды, надеясь скинуть с хвоста возможную погоню или слежку: кто знает этих парней — вдруг отпустили лишь с целью позабавиться и потом лишнего поглумиться, когда решат кончить комедию и замочить тебя в пропахшей нечистотами подворотне? Или выслеживают, куда он рванет? Однако чутье подсказывало, что в данный момент он им до лампады — это серьезные люди, и они не станут гоняться за всякой вшивотой, а он, как ни пыжься, для них навсегда останется вшивотой. Им нужен оперок, господин Серов по кличке Волкодав! Они его начнут обкладывать, и упаси Бог несчастного Власова позвонить своему хозяину и предупредить, что его стукач ни сном ни духом никогда ничего не знал о взятом в заложники еврее. Тогда точно пришьют, а сейчас еще есть надежда вывернуться.

Надежды надеждами, но всю голову сломаешь, пока придумаешь нечто путное, и Анатолий Александрович понуро поплелся домой. Кажется, за ним никто не следил, но на душе от этого легче не стало — Волкодав тоже не помилует!

По дороге он позвонил приятелю, и тот немедленно выгрузил на него весь запас московских вариаций общероссийского мата, помянув родню Фомича до седьмого колена. Оно и понятно, дело сорвалось, поскольку Власов не явился на условное место встречи. Успокоив дружка, Анатолий дал отбой намеченным мероприятиям, а дома весьма категорично предложил сожительнице отправиться на недельку к матери, подсластив пилюлю парой сотен долларов из личной заначки. Баба в создавшейся ситуации лишь обуза, путы на ногах.

— Опять залетел? — взвизгнула подруга. — Отдай все, не жмотничай, отберут ведь на обысках.

— Тихо ты, дура! — цыкнул Фомич. — Дела у меня, ясно? На вот еще сотенную и вали. Вернешься, когда позову.

— Толя, миленький, — пытаясь его разжалобить и выжать еще хоть одну заветную бумажку, она приготовилась пустить слезу, размазывая по щекам тушь с ресниц, но он быстренько вытурил ее за дверь.

Ничего, пускай проветрится, тем более, мать ее живет в Лобне, где в случае чего не сразу додумаются искать, а в паспортах у них никаких штампов нету.

Вздохнув с облегчением, он наскоро перекусил, собрал самое необходимое в сумку, рассовал по карманам все имевшиеся в доме деньги, сунул в специально сделанный в брюках, очень глубокий часовой кармашек у пояса любимый выкидной нож, заточенный до бритвенной остроты, и вышел из квартиры.

Для начала стоило проверить адресок, который он назвал сегодня Серову по телефону. Нет, Фомич не намеревался ломиться в двери квартиры или даже входить в подъезд дома, где она располагалась. Нет, он просто медленным шагом прогуливающегося человека пройдет мимо и посмотрит, что там происходит. Опытному глазу иногда достаточно всего одной или двух незначительных деталей, чтобы уловить суть всей картины. Конечно, идти туда опасно, но действовать дальше с завязанными глазами, не представляя, что тебе грозит, тоже совершенно невозможно!

Увиденное потрясло его — вокруг уже незаметно скапливались менты, явно намереваясь лезть в ту чертову квартиру. Уж кто-кто, а Власов вряд ли мог в этом ошибиться: насмотрелся, к несчастью. Всем своим существом он понимал, что задерживаться тут не стоит, но в силу совершенно неясных причин не мог уйти и, словно безумный, кружил по кварталу, где разворачивались события. Жуткое место пугало и притягивало одновременно. Наверное, так чувствует себя убийца, когда его влечет туда, где он оставил бездыханную жертву.

Взрыв заставил его замереть на месте и внутренне сжаться от ужаса. Фомич не желал верить тому, что случилось самое страшное и теперь злосчастная судьба состроила мерзкую гримасу, показав несчастному Толику такую козью рожу, какой он еще отродясь не видал. Нет, не может такого быть, наверное, это не там, а где-то еще, и совсем не то, что он думает!

Однако бухнул второй взрыв, и Власов испуганно втянул голову в плечи — теперь ему нечего рассчитывать на милость ментов, они начнут его искать и сделают все, чтобы он получил свинцовую пайку при задержании. Он подставил их, страшно и кроваво подставил, а этого никто никогда не прощает и даже не пожелает слушать объяснения. Да и что он будет объяснять и, главное, кому? Если Волкодав сам полез на эту хату, то…

Нет, линять отсюда, как можно скорее линять! Байки про мужичков с пистолетом-авторучкой и звонок по мобильному телефону с бумажкой перед носом можно оставить, как говорится, для внутреннего пользования, а из города нужно смываться, пока не пришили. Есть надежные кореша под Киевом и в Казахстане, помогут пристроиться и никаких пограничных контролей там не предвидится. Остается лишь сказать спасибо за прозрачные границы, соперничество и взаимную нелюбовь ментов из бывших союзных республик.

Фомич припустил к метро, стремясь поскорее покинуть ставший еще более опасным для него район, но тут же замедлил шаг: на фиг привлекать к себе внимание. И потом, почему он так уверен, что взорвалось именно в том адресе, который его заставили назвать Серову?

Но сердце подсказывало — там, там! И внутренний голос призывал бежать без оглядки.

Вот этого-то, по мнению Власова, как раз делать не стоило, а лучше сначала осмотреться. Наверняка сейчас начнут все перекрывать и всех проверять: на вокзалах, в аэропортах, в междугородных автобусах. Зачем ему лишняя головная боль? Тем более абсолютно неясно, куда и к кому подаваться, и нет билетов.

Спустившись в метро, он решил для начала поехать к Славке по кличке Ластик, полученной им из-за фамилии Ластиков. Там Фомича вряд ли станут искать: Славка давно в завязе, болтливостью не отличается и живет на отшибе — в Капотне. Причем один, что особенно ценно. Там можно пересидеть штормягу, написать малявки корешам в Хохляндию и Казахстан, дождаться ответа и тогда двигать…

Ластик принял радушно, а когда увидел приличную водку и хорошую закуску — разные карбонаты, копчености и соленую рыбку, — и вовсе расцвел. Работал он на рынке, собирал и разбирал шатры-палатки торговцев, и на следующий же день слетал отпроситься у бригады в загул. Такое не раз случалось, члены рыночного братства выручали друг друга и поэтому отнеслись к просьбе Славки с полным пониманием, но предупредили: его доля будет в это время уходить в карманы подельников.

Из похода на улицу Ластик принес международные конверты с марками, свежего хлеба и картошки. Пока варилась картоха, Фомич накарябал послания и попросил Ластика сбегать опустить их в почтовый ящик. Теперь надо ждать ответа и по возможности не высовывать носа. Из всех развлечений оставались телевизор и водка. Да еще знакомые девки с рынка, которых приводил Ластик.

— Будем, — повторил Фомич и посмотрел на толстые Славкины пальцы, сжимавшие стакан. Их украшала полинявшая татуировка «СЛОН».

Когда-то эта нехитрая аббревиатура расшифровывалась как «Соловецкий лагерь особого назначения», и ее кололи на руках те, кого туда отправляла новая власть, обожавшая всякие сокращения, в том числе сокращение численности населения своей страны. Позже, в иные времена, старая татуировка приобрела новое значение, и ее стали расшифровывать как «смерть легавым от ножа».

Власов вспомнил про свой ножичек, спрятанный в сумке, и усмехнулся — Славка никогда никого не зарезал и не убил, а накололся из дешевого форса, хотя против легавых ничего особенного не имел. Что может иметь против них вор-неудачник, к тому же давно завязавший? Ластик небось даже околоточного своего, то бишь участкового, не видел лет десять. Спросить? Проверить, угадал или нет?

Но вместо этого Анатолий Александрович спросил о другом:

— Что у тебя за звук такой? Словно скребутся?

— А-а, мыши, мать их! — Славка выпил и кинул в широко открытый рот кусок ветчины. — Пей, хрен с ними! Видал, у нас магазин сделали на первом этаже, ну, с той стороны дома? Вот они и прут везде, заразы. Я вот думаю, может, кота завесгь?

— Мыши?

Фомич встал, в одних носках, неслышно ступая по половицам, прокрался в переднюю и прислушался. Кажется, тихо. Неужели и правда мыши? Но скрежет был явно металлом по металлу, а мышей со стальными фиксами он еще отродясь не видывал. Выглянуть в глазок?

Власов приподнял заслонку и приник глазом к окуляру дверного глазка, ожидая увидеть пустую лестничную площадку, но увидел лишь непроницаемую черноту, из которой вдруг что-то очень сильно ткнуло его в глаз, да так, что разом погасло сознание.

И Анатолий Александрович Власов осел у дверей квартиры приятеля с простреленной головой, поймав пулю прямо в глаз через дверной глазок.

Славка на шум выскочил в прихожую, увидел окровавленное тело и хотел закричать, но тут дверь распахнулась и в проеме появилась темная фигура, за которой маячили неясные тени. Ластик попятился, а фигура вскинула руку и выстрелила. Славик получил от незваных гостей пулю в лоб и рухнул на пороге единственной комнаты.

— Оружие оставить? — деловито спросил стрелявший.

— Нет, — ответил ему мужчина в темной рубашке. — Контрольные в голову, гильзы не собирать и быстро вниз.

Приглушенно бухнули еще два выстрела, затем раздались торопливые шаги по лестнице. У подъезда ждали два автомобиля. Как только трое мужчин вышли и расселись, водители тронули с места.

— Меня подбросьте к Вешнякам, — попросил мужчина в темной рубахе. — Оттуда я и позвоню ментам: пусть посуетятся.

Игорь Викторович знал свое дело, и пальцы на руке Сергея потихоньку стали обретать прежнюю силу и чувствительность. Головные боли практически не беспокоили. Серов стал гулять в парке госпиталя и там же встречал посетителей, а ходили к нему почти ежедневно отец, тетя Клава да приезжали Володька с Татьяной. Со службы больше никто не появлялся.

В один прекрасный день Игорь Викторович предложил поехать в загородную больницу для долечивания, а потом отправиться в санаторий.

— Когда еще соберетесь, — уговаривал он. — А ваш организм нуждается в отдыхе, медицинском контроле и лечении.

— Нет, — немного подумав, отказался Серов. — Знаете, дома и стены помогают.

— Ну, как хотите, — обиженно поджал губы врач. — Ваше право не соглашаться, но я бы хорошенько подумал.

— Уже подумал, — заверил Сергей. — Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что я еще способен мыслить?

— Я вас умоляю! — выставил перед собой ладони Игорь Викторович. — Домой так домой. Дадим открытый больничный…

Встречать из госпиталя приехал отец: он еще накануне твердо заявил, что не позволит сыну ехать до дома одному.

— Ничего, возьмем такси, — как о давно решенном деле, сказал Иван Сергеевич. — Слава Богу, пока не нищие, а здоровье всегда дороже.

Сюрприз ждал их около ворот. Пока отец расписывал, какие яства и пироги приготовила Клава, сын вглядывался в неясные фигуры, мелькнувшие впереди. Ну, так и есть, это же Володька Тур с палочкой-выручалочкой и Татьяной, поддерживавшей суженого с другой стороны. Разве без них обойдутся торжества с пирогами?

— Как он похудел, — продолжая улыбаться подходившим Серовым, шепнула Татьяна.

Действительно, когда она познакомилась с начальником и приятелем своего жениха, то увидела цветущего, полного сил, уверенного в себе ироничного мужчину, а теперь к ним приближался худой, казавшийся выше ростом человек с ранней сединой на висках, чем-то отдаленно напоминавший прежнего Серова, прозванного Волкодавом. Словно у Сергея появился брат, который был старше лет этак на десять и уже немало повидал на своем веку. И это горькое знание залегло в складках морщин и холодком притаилось в глазах.

— Молчи, — сердито буркнул Володька и старательно изобразил на лице радостную улыбку.

— Ну-у, отмаялся наконец?! — громко сказал он, обнимая Сергея. — В гости пригласишь?

— Мне еще для полноты счастья не хватало кровников и объявления вендетты, — засмеялся Сергей. — Что за вопрос? Сейчас поймаем такси и поедем.

— Такси? — удивленно округлил глаза Тур. — Зачем такси? Мы тут посоветовались с Татьяной и решили, что лучше на другом транспорте.

— В метро?

— Э-э! — подражая восточному человеку, раздраженному тем, что собеседник его не понимает, Володька картинно закатил глаза и залопотал с акцентом: — Зачем такси, зачем мэтро, дарагой?! Там вэздэ платить надо, а мнэ нэ надо! Вот!

Он вывел приятеля за ворота и показал на длинный белый «форд-скорпио» с дизельным движком.

— На нем поэдем!

Сергей лишь тихонько присвистнул: неужели, пока он валялся по госпиталям, Тур настолько разбогател? Такая, даже подержанная, тачка потянет не меньше, чем самые новенькие «жигули» престижной модели.

— Твоя?

Володька с сожалением вздохнул и перестал дурачиться.

— Нет. У знакомого выпросил по поводу встречи старого друга. Садитесь, сзади открыто…

— Как же ты с больной ногой за рулем? — усаживаясь в «форд», обеспокоенно спросил Сергей. — Педали-то можешь выжать?

— Ерунда, — отрезал Тур. — Сюда же доехали? И вообще хуже, когда ходишь, а не ездишь: через некоторое время стопа просто повисает, словно тряпочка, и нет никаких сил поднять ее, а нога подкашивается. Врачи говорят, что в гипсе ослабли связки. Тренирую теперь, массаж Татьяна делает, но все равно в машине лучше.

— Ну-ну, авто-Маресьев, — мрачно пошутил Иван Сергеевич. — Аккуратнее! И дома за столом к бутылочкам не тянись!

— Слушаюсь, — улыбнулся Володька и тронул с места.

По дороге Сергей жадно смотрел в окно — в госпитале ему казалось, что за последний месяц нечто изменилось в облике города, что он стал иным, чем был до того злосчастного взрыва, что он не узнает некоторые улицы, дома, не отыщет знакомых с детства примет в облике столицы.

Нет, все по-прежнему. Почти засохшие липы по краям тротуаров на Тверской и Садовом кольце совсем не давали тени и медленно умирали в бензиновом чаду, уныло глядя на свои уродливые отражения в зеркальных стеклах витрин супермаркетов и бутиков. Бог мой, сколько же их развелось? И что ни месяц, одни разоряются и закрываются, а на их месте тут же возникают новые, с более крутыми ценами, чтобы тоже кануть в Лету и уступить освободившееся место еще более крутым ценам и деловым ребятам, которые их диктуют, не понимая того, что за счет ограбленного населения не разбогатеешь.

И, как прежде, в этом Вавилоне, где невообразимо перемешались жалкие крохи коренных москвичей с алчущими ордами лимиты, никому ни до кого нет дела, если только ты не умудрился затронуть жизненно важных интересов другого человека. Вот тогда держись!

Впрочем, стоит ли так ругать провинцию? По большому счету, это не место рождения или жительства, а уровень интеллекта, воспитания и мировоззрения…

Тур вел машину осторожно, не лез в левый ряд и старательно соблюдал все правила движения. Татьяна держала на коленях его палочку-выручалочку и изредка посматривала в зеркало заднего вида на Серовых, словно спрашивая: как вы там?

Заметив это, Сергей ободряюще улыбнулся ей, кивнул на Володьку и показал большой палец. В знак понимания девушка прикрыла глаза, и это вдруг напомнило первую ночь в реанимационном боксе и неожиданно появившегося из темноты голого лысого старика со скомканным носовым платком в жилистом кулаке. Странная история, и, наверное, он правильно сделал, что не стал о ней распространяться.

Иначе могли бы насильно упечь в «санаторий закрытого типа», посчитав маленько сдвинувшимся умом.

Несмотря на пробки, приехали довольно быстро. Тур припарковал белое чудо техники, и вся компания поднялась наверх. Конечно, не обошлось без слез, но тетя Клава сумела совладать с собой — или помогли заранее выпитые таблеточки? — и вскоре все уже сидели за накрытым по-праздничному столом, в центре которого стояло большое блюдо с пирогами.

— Давайте отметим, — Иван Сергеевич открыл бутылку шампанского и разлил его по фужерам, капнув немножко и сыну. — Выпьем за тот день, когда прогремел злосчастный взрыв. Да, я не оговорился, поскольку считаю, что в тот вечер Сергей родился второй раз.

— Перестань ерунду молоть, — сердито оборвала брата тетя Клава. — Один раз Сереженька родился, зато в рубашке. Вот за это и поднимем бокалы!

И только теперь Сергей действительно поверил, что он наконец дома. С детства знакомые перепалки между обожавшими друг друга отцом и теткой, знакомые обои в гостиной, лепнина на высоком потолке и отреставрированный им вместе с отцом старинный камин. Господи, как же ему не хватало всего этого!

Владимир и Татьяна не стали задерживаться надолго, деликатно отговорившись тем, что еще нужно отогнать машину хозяину. Они выпили чаю и откланялись. Тетя Клава дала им с собой пакет с пирогами: она никого из гостей не выпускала из дома без гостинцев. Сергей вышел их проводить в прихожую и, пожимая Туру на прощание руку, негромко спросил:

— Как насчет доктора?

— Всегда к твоим услугам, — сразу поняв, что речь идет о частной консультации у знакомого психиатра, ответил приятель. — Как соберешься, сразу звони.

— Спасибо.

Не успел Сергей вернуться в гостиную и занять свое место за столом, как призывно затрещал телефон, и, опередив отца, сын снял трубку.

— Слушаю, Серов.

— Привет! — на том конце провода натужно закашлялись, но, кажется, это голос Мякишева? С той поры, как он совершенно внезапно объявился в госпитале и отобрал у Сергея объяснение, Трофимыч не звонил и не появлялся. Что ему нужно на этот раз? — Привет, — прокашлявшись, повторил Александр Трофимович. Да, это был именно он. — Как ты там?

— Добрый день, — осторожно ответил Сергей и знаком показал отцу, что это со службы. — Дома всегда лучше, чем на казенных харчах.

— Это верно, — и Мякишев без лишних предисловий объявил: — Повидаться нам надо. Знаю, что у тебя открытый больничный, что тебе предлагали долечиться, но надо! Понимаешь?

— Понимаю, — без всякого энтузиазма ответил Серов и подумал: теперь с этим гребаным пистолетом с него не слезут, пока все нервы окончательно не вымотают. А что делать? Отказаться встретиться с заместителем начальника управления?

— Ну, коли понимаешь, тогда все тип-топ, — немного оживился Трофимыч. — Завтра машину подошлю. Когда лучше, в десять? Как раз сразу после пятиминутки и побалакаем.

— Хорошо, — согласился Сергей и тут же услышал гудки отбоя. Похоже, Мякишев не желал, чтобы ему вдруг задали какой-нибудь уточняющий вопрос. Но ведь завтра, лицом к лицу, он этого все равно не избежит!

Сославшись на то, что хочет отдохнуть, Сергей после чая отправился в свою комнату.

— Звонили со службы? — в спину ему бросил вопрос отец, и сразу наступила настороженная тишина.

— Да, Мякишев, — как о чем-то совершенно обыденном, сказал сын. — Утром пришлет машину, хочет повидаться.

Старики сразу расслабились, и Сергей слышал, как они потихоньку включили телевизор. Папа, наверное, сейчас раскурил трубку и поудобнее устроился в кресле — все дома, сын на ногах, и, Бог даст, жизнь наладится, — а тетя Клава начала собирать со стола посуду.

Сергей тоже закурил и подошел к столу. Около старинного резного письменного прибора лежала записка — четким почерком отца было выведено всего четыре слова: «Тебе никто не звонил». Сергей стряхнул пепел в бронзовую пепельницу, скомкал бумажку и поднес к ней огонек сигареты, глядя, как тонкий лист превращается в черные ломкие кружева пепла. Честно говоря, он надеялся, что ему позвонят Эльвира или Лариска, но ни одна из близких женщин не поинтересовалась его житьем-бытьем.

Около лампы лежал небольшой газетный сверток — тот самый платок, переданный ему лысым стариком. Да, вот телефон и имена, написанные шариковой ручкой. Еще одна, пока не разрешенная загадка? Есть ли смысл сейчас ею заниматься? На сегодняшний день куда важнее узнать, чего хочет Трофимыч — Серова заставили полностью пройти всех врачей, и он понимал: это медкомиссия, готовая в любой момент решить его дальнейшую судьбу. И их благожелательными замечаниями о его крепком здоровье обольщаться не стоило — все это шито белыми нитками в расчете на дурачков. А Серов себя к таковым не относил.

Ладно, разберемся! Ждать осталось недолго. Сергей бросил платок в ящик стола, решительно задвинул и закрыл на ключ. Сначала пусть сделает ход Мякишев.

Машина подъехала ровно в десять — солидная черная «Волга» с молчаливым водителем за рулем. Молчание было его капиталом, если он не желал пересесть с этого престижного авто на какой-нибудь «козел» в захудалом округе: начальство не любит трепачей.

До управления доехали, не проронив ни слова, если не считать того, что поздоровались, когда Сергей сел в машину. Пройдя через центральный вход, Серов привычно раскрыл перед постовым удостоверение и вошел в здание. Сколько лет он ходил сюда, в любое время года, в любое время суток, а будет ли ходить теперь?

В приемной за столом секретаря было пусто. Когда-то здесь бессменно сидела Антонина Ивановна Ермолина, которую знали и любили многие поколения сыщиков, но время неумолимо, и она давно на пенсии. Сергей приоткрыл дверь кабинета Мякишева.

— Разрешите, Александр Трофимович?

— Заходи, — Мякишев вышел из-за стола, пожал Серову руку, выглянул в приемную и запер дверь кабинета на ключ.

Жестом предложив подполковнику располагаться в кресле у стола, Трофимыч открыл большой шкаф и из-за пухлых папок с делами выудил бутылку коньяка «Белый аист» и два тонких хрустальных стакана. В ящике стола нашлись конфеты и лимон, а в тумбочке — чашки и баночка растворимого кофе «Моккона».

— Ты ведь гость у меня дорогой? — фальшиво пропел Мякишев, включая импортный электрочайник.

Дотянуть до исполнителя партии Кончака из оперы Бородина «Князь Игорь» Трофимычу явно не удалось, зато он старался быть радушным хозяином — разлил по стаканам коньяк, тонко нарезал перочинным ножом лимон, открыл коробку конфет и небрежно бросил на стол пачку «Данхилла».

Сергей насторожился: зная привычки начальства, глупо прельщаться радушным приемом и сладкими улыбками и столь же неразумно считать себя очень нужным и важным, коли за тобой пригнали служебную машину. И он решительно отодвинул в сторону свой стакан.

— Извините, Александр Трофимович, нельзя мне, доктора не рекомендуют. А вот кофейку я выпью.

— Что так? — притворно изумился Мякишев и, секунду поколебавшись, все-таки выпил из своего стакана и бросил в рот дольку лимона.

— Мозговая травма, — вздохнул Серов. — Неужели вы не в курсе, что меня соборуют? Через всех врачей прогнали, комиссию полностью прошел и теперь осталось лишь отправляться на Цент ральную военно-врачебную. А там снимут погоны, дадут инвалидность, и, как говаривали раньше, гуляй в народное хозяйство. Теперь народного ничего не осталось, придется гулять по этапу первоначального накопления капитала.

— Вот как? — Трофимыч прикинулся весьма удрученным и опечаленным. Он плеснул в свой стакан еще коньяка и вполне искренне сказал: — За твое здоровье!

Выпив, он опять закусил лимоном, не притронувшись к конфетам, а потом начал сосать сигарету, окутываясь сизым облаком дыма. И из этого облака, как пророк, вещал:

— Наплюй на них, Серега! Не дадим тебя в обиду, мы с тобой еще горы свернем…

Слушать его фальшивые заверения Серову быстро надоело, да и зря терять время не хотелось, поэтому он неожиданно для начальника заявил:

— Кончайте, Александр Трофимыч! Чего тут друг перед другом политесы разводить после стольких-то лет? Неужели вам кадровик не приносил бумаги на меня? В жизни не поверю. Ведь вы все знаете и бумаги читали!

— Читал, — нисколько не смутился Мякишев. Он выключил чайник, сам положил в чашки ложечкой растворимого кофе и залил его кипятком, словно старался выдержать паузу или выиграть время, собираясь с силами перед атакой. — Читал, — невыразительно повторил он. — И все знаю, но все равно хочу тебе помочь.

— Чем? — теперь пришла пора удивиться Сергею. Неужели Трофимыч действительно решил отстоять его перед всеми комиссиями и оставить на должности? В сущности, Мякишев мужик упрямый и настырный, но сумеет ли он сладить с оравой медиков? Тем более мозги такая штука, которую никак невозможно проверить! Что ни скажи, все может оказаться верно!

— Чем? — эхом откликнулся Трофимыч. Он наклонился над столом. — Душу облегчить тебе хочу… Сознайся, взял ведь грех на душу, а? Не простил ему?! Ты пойми, я один сейчас тебя могу прикрыть, а потом, как говорится, сочтемся угольками. Вот тебе истинный крест святой — тут никакой техники сейчас нет, беседу нашу никто не записывает, поэтому не бойся быть откровенным. Мякишев тебе — как спасательный круг, мы ведь столько лет вместе!

Серов вдруг почувствовал себя так, будто стоит на краю пропасти и сделай даже самое легкое, но неверное движение и — полетишь в бездну. И даже звук голоса поглотит жуткая глубина, как в ночных кошмарах. И со дна этой пропасти его не вытянет никто. Никогда.

Он, не отводя взгляда от лица шефа, попытался улыбнуться.

— Я не понимаю…

— Колись, — как уголовнику прошипел Трофимыч. — Пока не поздно, еще есть возможность перевести стрелки, понимаешь? Я с тобой в кошки-мышки не играю!

— Какие кошки-мышки, о чем вы?

— Упорный, — с легким смешком констатировал Мякишев и закурил новую сигарету. — Обычно наш брат быстро разваливается, а ты рожками упираешься. Да кто поверит, глядя на твои плечищи, что ты больной и тебе пришла пора получать пенсион по инвалидности? А выслуги-то у тебя, Серега, нет! Пенсию поплатят-поплатят, да и перестанут, а в органах не восстановят и жить на подачки не удастся. И денег у государства на таких, как ты, нет и не будет. Можешь не сомневаться.

— Я не сомневаюсь.

— Сомневаешься! Во мне сомневаешься, не хочешь поговорить по-человечески, зажался весь, а, кроме как от меня, помощи ждать неоткуда!

— В чем, собственно, дело? — холодно спросил Сергей, так и не притронувшийся ни к чему стоявшему на столе. Он даже не взял сигарету. — Объясните наконец!

Трофимыч бросил на него цепкий пытливый взгляд и нервно забарабанил пальцами по столешнице, не обращая внимания на надрывавшийся телефон: пусть трезвонит, сейчас тут дело поважнее, а руководство он предупредил, что будет занят и не сможет откликнуться. Его крайне занимал завязавшийся с Серовым психологический поединок. Но поединок ли? Вдруг Серега и в самом деле ни сном ни духом? Тогда ситуация предстанет в совершенно ином свете, а пока нужно попробовать давить и выяснить все, хотя бы для себя лично. А как распорядиться результатами и что потом предпринять, всегда найдется время подумать.

— Ты вчера выписался? — устало прикрыл глаза Мякишев. — Днем, где-то в обед, так?

— Да, — подтвердил Сергей, не понимая, куда тот клонит.

— И вчера же ближе к вечеру на квартире некоего Ластикова в Капотне из твоего пистолета расстреляли Фомича и его приятеля, хозяина квартиры. Ты понял? Или уже отучился соображать, пока валялся на госпитальной койке?

Серов похолодел. Закружилась голова в предвестии дикой боли, готовой раскроить череп, а в кончиках пальцев начали пульсировать тоненькие иголочки — уколют, пропадут и вновь уколют.

Плевать на выпады начальства, можно пропустить их мимо ушей, тем более ситуация совершенно не та, чтобы сейчас ерепениться и затевать пустую свару. Вот, оказывается, где и как выплыло его исчезнувшее табельное оружие, пропавшее после взрыва! Как же, пропадет такая штука, жди! Через нее теперь всех собак на Сергея можно повесить и не только обвинить в утрате оружия, но и в двойном убийстве!

А что, все очень складно получается. Сначала подполковник Серов делает вид, что пропал его пистолет, потом, выйдя из госпиталя и не тратя времени даром, устанавливает, где находится агент Фомич, который навел его на заминированную квартиру, и не долго думая отравляет его вместе с приятелем в лучший мир, тем самым отомстив за свои неудачи и «подставу» со стороны стукачка, наверняка выполнявшего заказ криминальных боссов. Логично? Для кого-то, может быть, и да, но в действительности это просто бред! И есть свидетели, что он из госпиталя направился домой и не выходил больше до сегодняшнего утра. Кстати, сам Мякишев звонил ему, чтобы договориться о встрече!

«О чем ты!» — оборвал он себя. Тем, кому нужно утопить именно тебя, такое алиби — полное фуфло: для них твои отец и тетка заинтересованные лица!

М-да, положеньице-то, оказывается, хуже губернаторского! Тот же Мякишев в любой момент от всего отговорится и скажет, что к телефону подходил отец Серова, голоса у них очень похожи, и даже близкие знакомые их путают. Иван Сергеевич вполне мог сыграть роль своего сына перед телефонным собеседником, тем более что опыта отставному полковнику не занимать.

Нет, хватит фантазировать на заданную Трофимычем тему, а то уже не только покалывает в кончиках пальцев, но и подкатывает легкая тошнота, а затылок и правую половину головы начинает ломить, словно в темя вбили кол и пытаются развалить твой череп на две неравные части. Хотя почему пытаются, они и хотят его развалить. А он никак не поддается.

— Я не отучился соображать, — медленно выговаривая слова, поскольку язык казался чужим, а губы не слушались, ответил Серов. — Но подумайте сами, Александр Трофимович, что же я, в реанимации пистолет под подушкой прятал или под матрасом? И никто ничего не заметил? А взрыв я устроил сам, в целях провокации? Ведь существуют документы и опись того, что при мне было, когда я поступил в госпиталь. Кстати, заметьте, в бессознательном состоянии!

— Значит, не брал греха на душу? — недоверчиво прищурился Мякишев и, не выдержав, плеснул себе в стакан еще коньяку. Выпил, вновь закурил и жарко выдохнул: — Я понимаю, время сейчас такое… Если ты его и пришил, так помогу. Как на духу клянусь!

— Я же сказал! — Серов чуть повысил голос.

— Ну да, ну да, — закивал Трофимыч. — Вот только застрелили же из твоего ПМ твоего же агента. Правда, интересно?

— У вас сейчас допрос? Вы официально получаете от меня показания по делу как старший начальник?

— Почему допрос? Зачем мне тебя допрашивать? Мы, как добрые приятели, должны все решить, понимаешь? Лично я считаю, что получается полная ерунда и подозревать тебя глупо. Но есть и странные совпадения: при взрыве почти всех поубивало, и Левку Зайденберга тоже вместе с бандитами. Только ты и майор из спецотряда уцелели. А теперь пристрелили агента, который сказал тебе, где держали Зайденберга.

— Настучал, — с нехорошей улыбкой уточнил Серов. — Не сказал, а настучал.

— Можно и так, — к его удивлению, охотно согласился Трофимыч, допивая кофе. — Пусть так, если тебе нравится, я не стану возражать. Только теперь у покойного Фомича не спросить, какая сорока ему на хвосте принесла про заминированную квартирку! И знал ли он, подлец, что она заминирована? Неразрешимая задачка, Серега! И не спросить, откуда он узнал про Левку Зайденберга.

— Я сказал, — признался Серов. — Просил вынюхать, где тот скрывается.

Мякишев приподнял брови и недовольно чмокнул губами — сюжет, чтоб его! Серега никак не хотел бросать дело об ушедших на Запад бизнесменах, настропалял агентуру на их розыск, и тут начались странные и страшные события: сначала убийство в квартире Зайденберга, потом заминированная хата с горой трупов, а следом ушли на тот свет сообщивший о ней осведомитель вместе со своим дружком. И никакая сволочь не подумала, что будет делать Александр Трофимович, как станет искать ключи к загадке — не из служебного рвения, но ради сохранения собственной задницы и головы!

Сдается, те людишки, которые подсунули ему Пылаева, да и сам Аркашка будут пострашнее, чем он о них думал. И времени, может быть, у Мякишева осталось совсем немного, значительно меньше, чем он рассчитывал. И на Серова теперь уже не опереться — раньше надо было опираться, а не только использовать его, как кота, который таскает каштанчики из огня! А теперь у тебя, Трофимыч, эту стальную подпорку вышибли из-под руки и ковыляй сам, как знаешь, к логическому концу.

— Полагаю, там ждали не тебя, — имея в виду заминированную квартиру, сказал Мякишев, сам не веря в то, что говорит. И подумал: Серегу точно соборовали и уберут, как бы он ни желал помочь подчиненному, чтобы тот потом помог ему. Уберут!

Кадровик все бумаги приготовил, отправят парня на ЦВВК и дадут на год инвалидность: все, кончился подполковник Серов! Ему еще будут платить положенные деньги, пока нет приказа об увольнении со службы по состоянию здоровья, однако это копейки, которые протекут между пальцами, как вода. А жить надо.

— Не знаю, — покрутил головой Сергей, — не знаю, кого там ждали и ждали ли вообще.

— Ну, гадать можно сколько хочешь. — Трофимыч заглянул на дно чашки, словно надеясь найти нужный ответ на кофейной гуще. Однако кофе был растворимый. — Ты не тушуйся, — продолжил он, отставив чашку. — Я полностью на твоей стороне и сделаю все, чтобы тебя не дать в обиду. И попробую на медицину нажать. А уж коли ничего не выйдет, так проводим как положено. Ты уж не обессудь и не держи зла на старика Мякишева.

«Лжет и привычно лицемерит, — равнодушно, как будто сказанное совершенно его не касалось, отметил Серов. — Я для него все равно что покойник, и вопрос лишь в том, когда меня зароют: сегодня или завтра? Но положено над гробом произносить прочувствованные слова, он их и произносит. Ладно, хрен с ним!»

Трофимыч взял бутылку и стаканы, спрятал их за толстыми папками в шкафу, и Сергей понял — разговор подошел к концу. Все, что хотели у него спросить, спросили, все, что могли услышать, услышали.

— Ты это, — начальник отвел глаза в сторону, — пока не уезжай никуда, договорились?

— Подписочку дать? — с иронией улыбнулся Серов.

— Прекрати, — по-доброму попросил Мякишев. — И так тошно, а ты тут еще ерничаешь. Тебя куда подбросить?

— Если можно, к Туру.

— Хочешь навестить приятеля? — Трофимыч подтянул к себе лежавшую на приставном столике рацию, вызвал водителя и приказал ему подать машину к центральному входу и отвезти подполковника Серова, куда тот скажет. — Я не прощаюсь надолго.

— Типун вам на язык, — пожимая руку начальника, пожелал Сергей, — лучше встретимся по иному поводу. Тогда, может быть, и рюмку выпью…

Тур встретил приятеля радушно, несмотря на то, что тот заявился без предупреждения, свалился словно снег на голову, разрушив утреннюю семейную идиллию. Как понял Сергей, Володька и Татьяна встали поздно и, пока он вел с Трофимычем полную скрытых угроз, ловушек и недомолвок беседу, они еще видели третий сон, блаженно почивая на широченном диване. Судя по всему, после развала фирмы, в которой Татьяна работала секретаршей, она решила полностью посвятить себя домашнему очагу.

Как бы там ни было, сейчас Серов хотел лишь одного — поскорее показаться профессору психиатрии или невропатологии, который дружил с родителями Тура: может быть, он даст ответы на некоторые мучившие Сергея вопросы?

Пока Володька дозванивался до профессора, Серов пил чай на кухне и мрачно размышлял, чем ему лично грозит гибель Фомича, которого, если верить Мякишеву, застрелили из табельного оружия Сергея. Кстати, в этом Трофимычу стоит целиком и полностью верить: зачем ему лгать, какая выгода? Если Серова хотели отстранить от работы, то это с успехом достигнуто, и вскоре он вообще «покинет ряды», как любили выражаться кадровики, и станет бывшим подполковником милиции, бывшим оперативным работником и бывшим начальником отдела, а всем бывшим не положено совать нос куда не следует! Древний, как мир, закон.

Так вот, неприятностей кому-то, страстно желавшему от него избавиться, Серов более не принесет. Частным образом заниматься тем, что его интересовало по службе, невозможно, хотя бы по причине полного отсутствия денег. А их понадобилось бы огромное количество: уж если по закону тебе никто не хочет помочь и приходится запугивать да грозить, то когда ты лишен должностного положения, и подавно информацию остается только покупать. Не станешь же пугать людей тем, что прибьешь, если не скажут? Тут же настучат, и ты очутишься за решеткой. Это бандита сложно поймать, а бывшего мента — нет ничего легче, вот он, дуралей!

Не поэтому ли заварена вся крутая кашка — чтобы он больше и думать не смел реанимировать дело бизнесменов, полинявших на Запад? Не тут ли собака зарыта?

Теперь надо думать, как отбиваться от каверзных вопросов на допросе в прокуратуре — наверняка они будут вести следствие по факту убийства двух человек. И кто-то уже ведет следствие по факту взрыва на квартире, где содержали в заложниках Зайденберга. Интересно, кто? И кто из прокурорских наложил лапу на дело об убийстве Лолы? Если выяснить некоторые любопытные детали об этих борцах за правопорядок и законность, а к ним нарыть немного компромата, то картина сразу начнет проясняться. Но кто же тебе позволит это сделать? И кто, черт его побери совсем, завладел пистолетом Серова?!

— Сейчас поедем, — оторвал его от невеселых размышлений заглянувший на кухню Тур. — Машину придется ловить.

— Поймаем. Не волнуйся, я не такой немощный.

— Вот это мы скоро и узнаем, — шутливо пригрозил Володька. — Учти, Егорыч никогда хвостом не виляет, он считает, что больной должен знать всю правду.

— Егорыч?

— Валентин Егорович. Так зовут профессора.

Татьяна поехала с ними, не желая даже ненадолго расставаться с милым дружком, а может быть, еще и потому, что хотела побыстрее узнать мнение медицинского светила о состоянии здоровья Сергея: как-никак тот ухаживал за ее подругой.

Машину поймали быстро — подвернулся левак на «Волге», — а ехать оказалось недалеко, на Арбат.

Серов ожидал увидеть седого старичка, но обманулся: профессор был модно одетым, моложавым мужчиной средних лет в туго накрахмаленном белом халате. Своими манерами он напоминал какого-то известного актера, но кого именно, Сергей никак не мог уловить и из-за этого сердился на себя: раньше память его никогда так не подводила. Если он решал, что человек похож на кого-то, то четко и точно мог его идентифицировать с двойником.

Валентин Егорович долго расспрашивал Серова о его бедах и болячках, попросил полностью раздеться и осмотрел.

— Ну что же, молодой человек, — вытирая руки полотенцем, произнес он. — По большому счету я удовлетворен.

— Чем? — Сергей застыл с брюками в руках.

— У вас крепкое сложение и, должно быть, крепкая нервная система. Атлетический тип, но психика подвижна и ранима. Ну да это больше по части психологов, а вас, как я понимаю, интересует иное? Вы одевайтесь, одевайтесь.

— Извините, — буркнул Серов, натягивая брюки. — Не про чужого ведь рассказываете?

— Логично, — улыбнулся Валентин Егорович. — Должен вас порадовать: мое мнение таково, что никакого паралича у вас не было, а имелся парез, который почти исчез, и если вы в дальнейшем будете благоразумны, он пропадет, не оставив по себе даже печальных воспоминаний.

— Что вы имеете в виду под благоразумием? — Сергей застегнул рубашку и присел около стола.

— Покой и полное отсутствие стрессов. Вас, кажется, хотят комиссовать из органов? Не стоит противиться судьбе, голубчик. Поверьте, провидение обычно знает, что делает: оно дало понять, как ценна жизнь, и хочет сохранить ее для более важной миссии на земле. Считайте это религиозным идеализмом, но тем не менее…

Он закурил и жестом предложил Серову сигарету. Тот взял, прикурил и глубоко затянулся. Что ему делать вне органов, если он умеет лишь ловить бандитов? Переучиваться на бухгалтера или самому становиться бандитом?

— Я смогу еще служить? — он набрался духу задать терзавший его вопрос.

Профессор ответил без колебаний:

— По большому счету да! С одной оговоркой.

— Какой?

— После восстановления. Должен пройти реабилитационный период, а сколько времени он займет, знает только Бог! Я, например, не возьму на себя смелость называть конкретные сроки.

— И что нужно делать, чтобы реабилитироваться?

— Отдыхать, — Валентин Егорович развел руками. — Не нервничать, гулять на свежем воздухе. В общем, покой и отсутствие стрессов. Вы быстро восстанавливаетесь, и все наладится. Пропишем элениум, попринимайте на ночь.

— Говорят, от него наступает импотенция?

— Вам, я думаю, это не грозит, — рассмеялся профессор. — Но берегитесь перенапряжений, голубчик. И моральных, и физических. По крайней мере в ближайшие два-три месяца. Ходьба, легкая гимнастика, хороший крепкий сон, лекарства и покой. Тогда гарантировано выздоровление. А в свою уголовную милицию вы потом сможете вернуться, если захотите.

«Мое желание, — подумал Серов, — вовсе не определяет того, смогу я вернуться или нет. Однако профессору трудно понять все хитросплетения чуждой для него милицейской жизни. Да и зачем ему?»

— А если покоя не будет? — Сергей пытливо взглянул в глаза Валентину Егоровичу. Тур говорил, что врач не любит вилять хвостом. Вот и проверим.

— Тогда могут возникнуть не совсем приятные явления. Мы называем их «птималь», то есть малые припадки.

— М-да? — Серов потер подбородок. — И с чем их едят?

— Они невкусные, — профессор поморщился. — Это так называемая посттравматическая элептифоидная энцефалопатия. Лучше выдержать рекомендации и вернуться в строй, чем познакомиться с этой гадостью. Там и временные выпадения сознания, и прочая ерунда не самого приятного свойства. Вот моя визитка, звоните, а через месячишко, если не затруднит, покажитесь еще разок. Жаль, конечно, что нет вашей истории болезни, но да уж тут…

— Спасибо, — Сергей спрятал визитку и откланялся.

Визит к профессору его не разочаровал, не напугал, но и не дал исстрадавшейся душе долгожданного облегчения. Выходило, что медики из госпиталя и поликлиники правы и ему лучше покинуть свою беспокойную службу?! Не мог же Валентин Егорович с ними сговориться?

Зато профессор обнадежил: рука восстанавливается и будет нормально действовать! И вообще есть перспектива полного выздоровления. Кажется, он так и сказал: все пройдет, не оставив по себе даже печальных воспоминаний? Но он сказал и другое — не стоит противиться Судьбе, которая дала понять, как ценна жизнь!

Хочешь — называй его мистиком, хочешь — списывай воззрения на модную теперь показную религиозность, однако этим своим высказыванием он больно задел душу Серова, внеся в нее смятение, — а если и взаправду все предопределено свыше и не стоит рыпаться? Дали понять: уйди вовремя. И для Провидения не важно, что ты не дотянул до пенсии год-другой, что жить-то, по большому счету, не на что и придется перебиваться случайными заработками, которые еще тоже нужно найти.

— Все нормально? — осторожно спросил Тур, когда Сергей вышел из кабинета. Татьяна тоже встала со стула, напряженно ожидая ответа.

Серов не стал вдаваться в подробности.

— Лучше, чем я думал, и значительно лучше, чем считают наши врачи. Просил через месяц показаться. Да вот не знаю, удобно ли? И заплатить, наверное, нужно?

— Ты что! — Тур заковылял к выходу. — Хочешь его поссорить с моим семейством? Он не возьмет, даже не пытайся.

— Ну, тогда низкий поклон и спасибо.

— На здоровье. Поехали к нам?

— Нет, мне в другую сторону, — отказался Сергей, хотя совершенно никуда не спешил. Но зачем мешать влюбленным?

Лучше пройтись пешочком до дома и подумать. Подумать и посчитать, сколько ему еще выдадут зарплат, и прикинуть размер пенсии по инвалидности. Теперь такие подсчеты не лишние, и надо приучаться жить в ином ритме, чем жил до сих пор. А заодно заглянуть в аптеку и купить лекарство, прописанное Валентином Егоровичем…

Домой Сергей вернулся к обеду. Едва войдя в гостиную, он сразу же понял: его ждали с нетерпением и сильно переживали. Тетя Клава измяла весь передник, видимо, комкая его во вспотевших от волнения ладонях, а отец выкурил подряд несколько трубок, чего он себе обычно не позволял.

Сергей хотел прошмыгнуть в свою комнату, чтобы хоть немного приготовиться к ожидавшей его лавине вопросов, но сделать это не удалось.

— Что на службе? — отец глубоко затянулся неизвестно какой по счету за сегодня трубкой и кольнул сына острым взглядом.

— А-а-а, — отмахнулся тот, совершенно не намеревавшийся посвящать отца во все заморочки непростой ситуации.

Ни к чему Ивану Сергеевичу лишний стресс, который может привести к микроинфаркту и очередному рубцу на сердце. Уж кто-кто, а отставной полковник немедленно поймет, чего с чем едят в этой истории, и не на шутку переполошится, зная по себе, каковы нравы в наших хваленых органах, где никогда не умели да и не хотели ценить людей. Особенно умных и самостоятельных.

— Нечленораздельные звуки мне ничего не объясняют, — раздраженно заметил отец.

— Ничего существенного, — сын по возможности честно поглядел ему в глаза: лгать, так уж изобретательно. — Трофимыч угощал коньячком и кофе, обещая устроить пышные проводы. Но, как я думаю, он по своему обыкновению врет и даже сам себе не верит.

— И это все?

— Предлагал похлопотать, чтобы медики оставили меня в покое.

— Значит, все-таки нуждается в тебе?

— Не знаю, — чистосердечно ответил Сергей. — Многое не совсем ясно. Желая этот вопрос до конца прояснить, я отправился по рекомендации семейства Туров к профессору психиатрии. Кстати, Мякишев любезно дал мне машину.

Сергей выложил на стол визитку Валентина Егоровича. Как он и ожидал, она немедленно превратилась в козырного туза, позволив ему взять инициативу в собственные руки и перевести разговор в менее опасное русло.

Первым визиткой завладел отец. Он надел очки и, попыхивая трубкой, изучил все перечисленные на прямоугольничке мелованного картона титулы и звания маститого медика, а затем передал карточку сестре.

— Что он сказал? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Иван Сергеевич, казалось, напрочь забыв о поездке сына на службу.

Это могло бы обмануть кого угодно, но отнюдь не Сергея. Он прекрасно знал: все обстоит совершенно не так! Как сонный кот играет с мышкой, а потом вдруг неожиданно ловит уже чаявшего себя спасенным грызуна, так и папа выждет подходящий момент, чтобы попытаться прижать сына к стене и выведать всю правду.

«Похоже, скоро наступят “счастливые” времена, когда мне просто будет некому довериться, кроме собственного отца», — с горечью подумал Сергей и ответил:

— Все не так плохо. Профессор уверяет, что спустя некоторое время я смогу вернуться в строй… Ладно, вымою руки и расскажу все за обедом.

Переключить внимание удалось, и родные умиленно внимали рассказам о Валентине Егоровиче. Отец одобрительно кивал, а тетка украдкой вытирала концом фартука увлажнившиеся глаза и подкладывала любимому племяннику лакомые кусочки. И вдруг неожиданно заявила:

— Профессора и академики хорошо, а вот раньше это дело бабки в деревнях лечили. Надо и нам такую найти! Если хорошая, то как рукой все снимет. А там пойдешь ты опять голову подставлять за этих обормотов или нет, дело второе. Главное — здоровье.

— Я тоже за это, — прихлебывая чай, согласился Сергей. — Да где же ее взять, бабку-то?

— Знакомые есть, поищем, — оживилась тетя Клава, и племянник понял: в ближайшее время она будет загружена и ждать с этой стороны каверзных вопросов не стоит.

Сергей улизнул к себе, закурил и блаженно растянулся на диване, бездумно глядя в потолок. Господи, как же хорошо хоть немного побыть в одиночестве и ничего при этом не делать. Впрочем, разве возможно убежать от самого себя?

Вскоре из узора трещинок на потолке явственно сложилось и начало гримасничать лицо плешивого Мякишева, а в ушах зазвучал его голос: «Ты уж не обессудь и не держи зла на старика…»

Хорошенькое дело, не держи зла! Хотя что толку держать его на Трофимыча — он продукт системы, ее обкатанный спазмами интриг каловый камушек, спрятавшийся в складках прямой кишки и мечтающий лишь о том, чтобы вместе с очередной порцией прошедших по всем извилинам и отдавших все соки ненасытному молоху переработанных масс не оказаться на улице, пока не нашел приличного местечка или не успел сколотить капиталец.

Нет, Трофимыч ему не друг и не враг: он друг только себе и враг лишь тем, кто непосредственно угрожает его благополучию. А Серов угрожал, но не прямо, а опосредованно, и при умелом подходе дело можно повернуть в любую сторону…

Да ну его к чертям, Александра Трофимовича! Пусть занимается своими делами и не мешает Серову заниматься своими. Только вот дел-то у Сергея как раз никаких нет. Разве что смотреть телевизор, слоняться по комнатам или сесть играть с отцом в шахматы? Ненавистное занятие для обоих, но иногда все-таки играли, чтобы убить время и скуку.

Так какие дела? К профессору сходил, лекарство купил, стукачей своих он передавать пока никому не намерен, да и Трофимыч, вопреки ожиданиям, не заикнулся об этом — наверное, так прижало с убийством Фомича, что голова пошла кругом и стало не до текучки. В поликлинику ехать рано. За то время, пока крутил любовь с Лариской, растерял всех знакомых девиц, а едва успел познакомиться с Эльвирой, как она тут же укатила из Москвы и вернется еще не скоро.

Читать не хочется совершенно, а по телевизору нет ничего путного. Проводя все время на работе, Сергей никогда не задумывался над проблемами свободного времени — обычно его оставалось в обрез, но теперь все время стало свободным и нет ни подружки, ни таких же бездельничающих приятелей.

Позвонить разве Лариске? Не каменная же она, в конце концов! Да и ключи надо бы отдать, а то расстались как-то не по-людски, даже не сказав друг другу не то что «прощай», но даже «до свидания», хотя прожили не один год.

С другой стороны, во многом виновата она сама — не надо заводить скандалов, требуя от него невозможного: как и где ему добыть деньги ее сбежавшего за границу отца? Вот уж действительно, волос долгий, а ум короткий — прикинула бы, осуществима ли ее просьба, а потом начинала бы ерепениться и пыхтеть, как перекипевший самовар. Но у Ларки все сплеча и без оглядки. Рубанула и гуляй, правда, потом кричала, просила вернуться, когда он уходил. Но, может быть, вернуться еще не поздно?

А что потом, когда приедет с гастролей Эльвира? Как разбираться со своими дамами?

«Плевать! Все это будет потом», — сказал сам себе Серов.

Перед его мысленным взором мигом пронеслись соблазнительные картины — вот Лариска снимает колготки и нарочно дает ему полюбоваться стройными загорелыми ногами, прежде чем обнять и жарко задышать в шею, прижимаясь к его плечу своей упругой красивой грудью с затвердевшими от нестерпимого желания сосками. А потом он весь уходит в нее, растворяясь без остатка, словно сахар в кипятке, в ее нежности и любви, ненасытных ласках, сгорая, словно бумага в бушующем пламени, в страсти и тая, как лед, от ее прикосновений.

О, если бы не ее характер! Они могли бы стать идеальной парой.

Серов протянул руку, намереваясь взять очередную сигарету из пачки, но пальцы ощутили пустоту. Пришлось встать, открыть стол и достать новый блок сигарет… Будет ли у него теперь возможность покупать сигареты блоками?

На пол шлепнулся газетный сверток, и, подняв его, Сергей легонько присвистнул: да это же заветный платочек! Вот и дельце нашлось? Не позвонить ли таинственному Боре прежде, чем вновь наводить мосты к Ларунчику?

Отчего нет? Сергей развернул сверток, положил перед собой платок и набрал номер телефона, еще не зная, что это номер, по которому иногда отвечает сама Судьба.

Трубку сняли после третьего гудка, и глухой баритон лениво пророкотал:

— Да?

— Добрый день, — Серов решил быть вежливым и как можно менее официальным: это всегда располагает к человеку, даже когда ты всего-навсего говоришь с ним по телефону.

— Добрый.

— Это Сергей беспокоит, мне нужен Борис.

— А вы кто и откуда?

— Ну, в настоящее время практически никто, — грустно улыбнулся Сергей. — А от кого? От Деда из госпиталя.

— Вы это серьезно, господин Никто? — тон баритона немедленно изменился и стал вкрадчивым. Однако за этой вкрадчивостью таилась плохо скрытая угроза: если ты шутник или провокатор, то очень скоро пожалеешь, что решил развлечься или подзаработать таким способом!

— Как нельзя более. Мы вместе лежали в реанимации. Борис — это вы?

— Нет, подождите минуточку, не вешайте трубку, сейчас он подойдет.

В наушнике наступила мертвая тишина: ни привычных шорохов, ни треска помех на линии, а просто глухо, словно трубка сделана из цельного куска литой пластмассы и в ней нет ни мембран, ни проводочков. Сергей не знал, что в настоящий момент хитрая электроника устанавливает номер, с которого сделан звонок и переводит его за многие километры, в подмосковный особняк Бориса Матвеевича Шлыкова.

Одновременно приборы проверили, нет ли на линии подслушивающих устройств, и обеспечили дальнейшие переговоры по радиоволнам — тут все ухищрения против прослушивания и записи были напрасны, но зато имелись иные преимущества.

— Алло! — Сергей встряхнул трубку, раздумывая, не повесить ли ее и на этом покончить даже с воспоминаниями о странном эпизоде в биографии, но тут в наушнике щелкнуло, и мужской голос весело откликнулся:

— Угу?! Это Сергей? Я Борис. Где вы, говорите, встречались с Дедом?

— В госпитале, в реанимационном боксе, — Серов не обиделся на недоверие, он сам тоже проверил и перепроверил бы, если дело серьезное. Может быть, лучше всего было вообще не вязаться с этим?

— Любопытно, — протянул Борис. — И что он просил передать? Или ничего не просил? Кстати, как он себя чувствует?

— Он умер. Умер как раз в ту ночь, когда мы с ним говорили. И, сдается, вы об этом прекрасно знаете.

— Ну, ну, давайте не сердиться, — миролюбиво предложил Борис. — Надо встретиться и переговорить. Не стоит все доверять связи, а за свой бестактный вопрос приношу извинения.

— Хорошо. Завтра я свободен. Называйте место и время. И скажите, как вас узнать?

— Завтра? Нет, давайте лучше сегодня. Если у вас мало времени, я пришлю машину. И вы все передадите.

«И этот хочет прислать машину, — усмехнулся Серов. — Неужели ему так нужен носовой платок? Хотя, кто его знает, вдруг на нем тайнопись? Шпионские страсти, мать бы их! Да ладно, пусть забирают и отваливают».

— В реанимации лежат голые люди, — недовольным тоном ответил он собеседнику. — Передам на словах, а вы чем подтвердите, что вы тот самый Борис?

— А куда же вы звоните?

— Да, конечно, — немного смешался Сергей и подумал, что после травмы голова у него стала работать хуже, чем раньше, и он не улавливает элементарных вещей.

— Где вам удобней? — собеседник сделал вид, что не заметил замешательства Серова.

— А вы где хотите встретиться?

— На Мясницкой. Там есть одно уютное местечко.

— Я приду пешком, — отказался от предложения подвезти его Сергей. — В котором часу? И назовите адрес.

— Можете не найти.

— Я коренной москвич.

— Тем не менее, — не уступал Борис. — Давайте лучше так: через сорок минут вас будет ждать серый «мерседес». Там, где трамвайный круг у метро. Знаете? Немного прокатитесь, а потом водитель проводит. Договорились?

— Ладно, — нехотя согласился Серов и положил трубку.

Вся эта история перестала ему нравиться. Да вот беда, уже взялся за гуж…

— Ты уходишь? — спросил отец, когда Сергей предпринял безуспешную попытку незаметно проскочить через гостиную. Интересно, теперь родитель постоянно будет тут дежурить?

— Пройдусь немного, — солгал сын и, дабы избежать дальнейших расспросов, быстро вышел из квартиры.

До назначенного места встречи было не так уж близко, и он прокатился на троллейбусе до Сретенки, а потом пошел пешком.

Небольшой серый «мерседес» стоял именно там, где обещали. Серов подошел, открыл дверцу и сказал водителю, что он на встречу с Борисом. Шофер в ответ приветливо улыбнулся и кивнул на заднее сиденье. Дождавшись, пока Сергей усядется и захлопнет дверцу, он плавно тронул с места.

Немного проехали вдоль бульвара, свернули в переулок и начали петлять. Негромко мурлыкало радио, машина мягко колыхалась на поворотах, проскакивая один переулок за другим, пока наконец не остановилась в широком дворе у дверей, ведущих в полуподвальный ресторанчик. Водитель вышел, предупредительно открыл дверцу перед пассажиром и знаком предложил следовать за собой.

«Немой, что ли?» — подумал Серов. Броской вывески с названием ресторана он не увидел, только небольшая медная табличка была прикреплена у дверей. Серов не успел прочитать, что на ней написано. Зато можно примерно определиться, как водила ни крутил: оказались они неподалеку от знаменитого магазина «Чай» с интерьером в китайском стиле.

Шофер провел гостя мимо почтительно поклонившегося швейцара и двух здоровенных вышибал, ощупавших Серова маленькими тупыми глазками, свернул за угол и вошел в бар, где за столиком в углу сидел единственный посетитель — модно одетый мужчина с рано поседевшей пышной шевелюрой. Водитель тут же исчез, и Сергей понял — нужно присесть за столик к седому щеголю.

— Добрый вечер, я Иван, — представился тот, когда Серов устроился напротив. — Борис сейчас будет. Выпьете что-нибудь?

— Лучше не надо. У меня была травма головы.

— Серьезная?

— Сотрясение мозга. Но вы можете не сомневаться, я в здравом уме и твердой памяти.

— А я не сомневаюсь, — мягко улыбнулся новый знакомый. — Тогда, может быть, чашечку кофе, чай или что-нибудь прохладительное?

Сергей выбрал последнее.

Седой поднялся, по-хозяйски прошел за стойку, за которой не было бармена, открыл холодильник и взял из него несколько баночек с пепси и бутылку боржоми. Заодно прихватил тарелку с бутербродами.

«Решили поговорить без свидетелей, — отметил Серов. — даже прислуге не доверяют. Кем же для них был покойный генерал Муляренко? И не обманутся ли они в своих ожиданиях? Ведь сказать-то имя, в сущности, ничего не могу, так, пару-тройку фраз. А в случае осложнений прорваться через кордон швейцара и двух громил со сломанными ушами будет не просто. Но зачем думать о плохом? А как не думать, когда не знаешь, кто эти люди. Сейчас криминалом и уголовщиной самого низкого пошиба пронизано все, начиная от верхних эшелонов власти, кончая мелким бизнесом. Впрочем, самый известный российский вор и растратчик Александр Ментиков тоже начинал с торговли пирожками с зайчатиной».

Благодарно кивнув, он принял от седого Ивана холодную баночку пепси, открыл ее и вылил содержимое в стакан.

— Чем вы тут пробавляетесь?

Сергей обернулся на голос и увидел вошедшего в бар лысоватого блондина с лукаво прищуренными хищными рысьими глазами. Такие глаза редко встретишь, но зато запоминаешь надолго.

— Вот и Боря, — представил Иван.

Блондин прошел за стойку и быстрым взглядом пробежал по этикеткам бутылок, выставленных на зеркальных полках. Снял одну и подбросил на широкой ладони.

— Это тяжелый темный ром «Капитан Морган», названный в честь знаменитого пирата, которого королева Великобритании Елизавета пожаловала в рыцари и назначила губернатором Ямайки. Все почти как у нас. Но не в этом дело! Ром — это запах моря и цвет награбленного испанцами золота, это напиток романтиков и искателей приключений, благородных авантюристов и отважных моряков.

Прихватив с подноса три высоких стакана с толстым дном, он подошел к столику, отдал бутылку и стаканы седому и протянул Серову руку:

— Борис.

— Сергей.

Рукопожатие блондина оказалось крепким, а рука — сухой и теплой, с чуть шершавой на ладони кожей, какая бывает у людей, занимающихся спортом или не чурающихся работы на приусадебных участках. Впрочем, судя по внешнему виду модно одетого и выхоленного Бориса, он вряд ли копался в земле.

— Итак, — Борис сел и подвинул к Сергею стакан, в котором на три пальца было налито темно-золотистого рома. — Что вы хотели нам передать?

— Вам? — Серов изобразил удивление. — Речь шла лишь о Борисе.

— Можете говорить при Ване, у меня нет от него секретов. Что просил передать Дед? И, кстати, как он с вами смог связаться? Насколько мне известно, его держали в строгой изоляции.

Сергей в двух словах рассказал, как попал в госпиталь и о посещении ночью его бокса странным лысым стариком.

— Он сказал, что его подставила хромая крыса, у которой старая выучка, — закончил свой рассказ Серов.

Иван и Борис быстро переглянулись и полезли за сигаретами. Борис угостил Серова «Ротмансом» и, слегка наклонившись над столом, спросил:

— А он еще что-нибудь передал?

Сергей решил отдать им платок: зачем ему эта «реликвия»? А для седого Ивана и лысоватого Бори мятый кусок ткани может представлял, некую ценность, хотя весьма сложно предположить какую, если на нем нет тайнописи.

— Вот, — он положил на стол грязный скомканный платок, и Борис проворно схватил его, словно эта тряпка была величайшим сокровищем.

Развернув, он впился взглядом в каракули, разбирая номер телефона, потом спрятал платок в карман и поинтересовался:

— Надеюсь, он в том виде, в каком вы его получили?

— Если вы имеете в виду, стирали платок или нет, то его не стирали, не гладили и не подвергали никаким иным видам обработки.

— Сразу видно сотрудника органов, — засмеялся Иван и поднял свой стакан. — Давайте помянем Георгия Леонтьевича. Пусть земля ему будет пухом. Хороший был человек.

— Очень хороший, — поправил Борис. — Ужасная смерть, тяжелая потеря. Царствие ему Небесное! Почему вы не пьете?

— Травма головы была, — объяснил Серов.

— Ну, глоточек за старика можно, — и Борис тронул краем своего стакана стакан Сергея. Тому не осталось ничего иного, как пригубить, а потом под испытующими взглядами хозяев сделать большой глоток.

Спиртное обожгло глотку и горячим сгустком прокатилось в желудок. Серов запил его минеральной и закурил. Он и раньше не слишком баловался спиртным, но тут отказываться показалось неудобным. Ром побежал у него по жилам, будоража кровь и вызывая легкий шум в голове. Борис и Иван тоже выпили, причем до дна, и седой вновь наполнил их стаканы, а свой Сергей прикрыл ладонью. Настаивать в этот раз не стали.

— Это вам, — Борис подал гостю конверт. Серов взял, открыл и увидел приличную пачку стодолларовых купюр.

— Я не возьму, — он хотел вернуть конверт, но лысоватый блондин его не принял.

— Не нужно отказываться. Вы доставили нам ценную информацию практически с того света, а такая работа заслуживает вознаграждения. Тем паче вы сейчас на мели.

— С чего вы решили?

— Мы кое-что уже знаем о вас, а неповоротливость нашей административной машины всем давно известна. Вроде бы положено дать энное количество окладов пострадавшему сотруднику, назначить пенсию и предоставить льготы, но улита едет и когда еще будет… Берите, это наша благодарность. Поверьте, деньги лишними не бывают.

— Я в курсе. Но кто это «мы»?

— Вам достаточно знать, что здесь нет криминала, — отрезал Борис. — Можете не беспокоиться. Выпьете еще?

— Нет, благодарю, — Серов встал. — Я, пожалуй, пойду. Приятно было познакомиться.

— Еще раз вам спасибо. Проводи, Ваня, человека и скажи, чтобы доставили до дома.

— Не нужно, я прогуляюсь.

— Да, погода прекрасная, — согласился Борис.

Оказавшись на улице, Серов сел на лавочку в том же дворе и украдкой, чтобы не заметил никто из прохожих, пересчитал деньги. Щедрость Бориса и компании оказалась выше всяких ожиданий — в конверте лежали три тысячи долларов. Так кем же был для них покойный генерал: неужели отцом или любимым дедушкой?

Сунув конверт в карман брюк, Сергей медленно побрел к выходу со двора, раздумывая, что были времена, когда три штуки баксов являлись целым состоянием, а теперь их хватит лишь на подержанную тачку. Но в его положении это хорошие деньги.

Неожиданно он увидел впереди до жути знакомую фигуру: соблазнительные бедра туго обтягивала короткая юбка; в меру полные, стройные ноги цокали высокими каблучками модных туфель; русые, кое-где до рыжины выгоревшие на солнце пряди длинных волос небрежно разметались по плечам. И эта походка, когда женщина словно плывет, не касаясь асфальта, но каблучки привлекают внимание своей дробью и бедра призывно чуть покачиваются, а на губах наверняка застыла многообещающая и чуть презрительная улыбка! Скольких она обманула и свела с ума?!

Лариска! Точно она, никаких сомнений, все ее — ноги, походка, волосы. Что она делает тут, на Мясницкой? Хотя какое это имеет значение, если судьбе угодно вновь свести их здесь, сегодня, сейчас!

Сергей почувствовал, как его всего охватывает буйное желание, похожее на сумасшествие умирающего с голода при виде полного роскошных яств стола. Да разве у них с Лариской не превращались ночи в пиры любви, когда она щедродарила ему всю себя, а он в ответ выкладывался без остатка, но желание все равно оставалось неудовлетворенным, и душапросила: еще, еще!

— Лариса! — окликнул он, но девушка не обернулась. Наверное, не услышала его голоса за шумом машин?

Впрочем, Лариска всегда была гордячкой. Она знала себе цену, всегда знала, и, пожалуй, только Серов мог сбить с нее спесь, да и то не всегда.

Ловко лавируя между прохожих, Сергей кинулся догонять девушку и сразу почувствовал, как в затылке появилась тянущая боль, а потом начало ломить, словно череп пытались вскрыть тупым топором. Он даже на секунду приостановился, однако тут же опять побежал, догнал девушку, схватил ее за локоть и с силой развернул лицом к себе.

— Лариса!

Но на него с испугом смотрела совершенно незнакомая женщина лет под сорок. Ее возраст выдавали морщинки около глаз, уже не поддававшиеся никакой косметике, и кожа на шее, грозившая со временем превратиться в черепашью.

— Пустите! — вырвав руку, визгливо закричала она. — Нахал! Да помогите кто-нибудь, он же пьяный!

Некоторые прохожие остановились, а неподалеку мелькнули форменные кепи патрульных: в центре города найти блюстителей порядка куда проще, чем на окраинах.

Объясняться с патрулем у Серова не было ни малейшего желания, поэтому он невразумительно пробормотал извинения и ретировался, метнувшись в первый проходной двор.

Естественно, никто из прохожих даже не пытался его остановить — ищи дураков геройствовать на улицах! — и Серов выбрался в переулок, а там свернул в следующий двор. Тут возможные преследователи его точно не выроют, даже если захотят!

Боже, как болит затылок, а в глазах мелькают разноцветные искры — словно со страшной скоростью мимо проносятся микроскопические светлячки. Зачем он только выпил рома?! Захотелось, видите ли, уважить хозяев и, как истинному искателю приключений, глотнуть свободы.

«Ты уже нашел приключения на свою задницу, — опускаясь на лавку, невесело усмехнулся Серов. — Такие, что аж до головы достали!»

В тенечке стало немного полегче и боль как будто улеглась, но вдруг вспыхнула с новой силой, раскаленной иглой вошла в мозг, и Серов зажмурил глаза, стараясь совладать с навалившимся приступом…

Когда он пришел в себя, то с немалым удивлением обнаружил, что стоит на лестничной площадке и сжимает в руке связку ключей, собираясь отпереть сейфовую дверь Ларискиной квартиры. Как он попал сюда?

Необъяснимо, но факт, с которым приходится считаться. Что же делать: открывать дверь или повернуться и уйти? И потом мучиться, что не увиделся с ней, не поговорил, не поставил все на свои места? Уйти, чтобы сидеть и гадать — как ты очутился около ее дверей? А надо ли гадать? Наверное, его привел сюда «автопилот» — добираются же в стельку пьяные мужики до дома, не помня ничего. Серов тоже мог оказаться «в стельку» — он ведь давно не пил и хороший глоток крепкого рома сыграл с ним предательскую шутку.

Но тело Лариски, какое у нее тело! Оно манило Сергея своей атласно гладкой кожей, великолепной грудью с темными сосками, крутыми бедрами и стройными икрами. А губы, какие у нее губы!..

Сергей чертыхнулся сквозь зубы, решительно, но бесшумно вставил ключ в замочную скважину и мягко повернул его четыре раза — уж ему ли после того, как эта квартира чуть было не стала его вторым домом, не знать всех секретов замков? Смешно! А вот о том, что будет дальше, он совершенно не желал задумываться: что будет, то и будет.

Слава Богу, Лариска не меняла замки, и дверь открылась. Тихо притворив ее за собой, Серов вошел в прихожую и остановился, прислушиваясь. Из комнаты доносились звуки музыки и негромкие голоса. У Ларуньки гости? Нежелательный момент, да чего уж теперь, не возвращаться же. Небось не чужие они с Ларкой, предложит место за столом и даст кусок хлеба?

Стараясь не шуметь, он подошел к двери в гостиную, которая, как он помнил, была обставлена мебелью из мореного дуба — покойный папаша Лариски не скупился для единственной дочери, — заглянул в нее. Да, хозяйка была не одна. Одетая в легкое платье из бледно-зеленого шелка, который так прекрасно гармонировал с ее рыжеватыми волосами, она медленно плыла по комнате в танце, легко переступая стройными ногами, обутыми в туфли на высоких каблуках. Ее вел долговязый брюнет примерно одного возраста с Серовым. Ничего особенного Сергей в нем не увидел: чуть сутуловат, белая рубаха, модный галстук, но костюмчик очень дорогой. А на столе шампанское, два бокала и легкая закуска. Большую коробку шоколада и пышный букет алых роз наверняка притащил брюнет.

Из динамиков музыкального центра лилась мелодия томного аргентинского танго. Серов прислонился плечом к косяку и мрачно разглядывал танцующую пару. Похоже, брюнет решил здесь обосноваться вместо него? Вон как почти по-хозяйски облапил Лариску, положив поросшую темным волосом руку ниже талии.

«Зачем ты здесь? — спросил себя Сергей. — Зачем пришел: только ради ее тела или хочешь возродить былую близость, когда две души становятся одной? Удастся ли? Да и хочешь ли ты этого на самом деле? И захочет ли она?»

Однако какой-то озорной бес уже успел вселиться в него, опровергая все доводы рассудка, и, когда закончился танец, Серов громко захлопал в ладоши:

— Браво! Бис!

Лариса и ее гость вздрогнули и обернулись. Увидев Сергея, хозяйка задохнулась от негодования:

— Ты?!

В этом местоимении было столько чувств, начиная от ярости и кончая горькой обидой и ревностью женщины, покинутой ради соперницы, что Серову показалось, будто его сильно толкнули в грудь. Однако за последнее время он привык получать удары и похлеще.

— Между прочим, — доставая из кармана сигареты, обратился он к долговязому брюнету, — дарить девушке букет ярко-красных роз считается дурным тоном.

— Кто вы такой и как сюда попали? — высокомерно вскинул голову брюнет. — Хотя я, кажется, догадываюсь… Пошел вон!

— Ну-ну, потише, — лениво предупредил Серов, проходя в комнату. — Не зли меня, не надо!

— Сергей, отдай ключи и уходи, — глухо сказала Лариса. — Уходи немедленно. Ты слышишь?!

— Кажется, вас просили отдать ключи и убраться отсюда? — подступил к нему брюнет, но Сергей легко отшвырнул его в угол, как шкодливого котенка: это не противник!

— Давай поговорим, — присаживаясь на стул, предложил он побледневшей девушке.

— Я уже пыталась с тобой говорить, если ты помнишь, — презрительно скривила она губы. — А теперь уже не о чем!

— Вот как? — Сергей обернулся и слегка двинул ногой успевшего выбраться из угла брюнета, отправив его на диван. — Мне казалось…

— Да, тебе казалось! — отрезала Лариска и загородила собой нового ухажера. — Уходи, Сергей, уходи!

По ее тону Сергей понял: сейчас ему действительно лучше убраться отсюда, а потом, может быть, позвонить и поговорить. К тому же брюнет выудил из кармана пиджака рацию и что-то бормотал в микрофон. Наверное, вызывал охрану?

Озорной бесенок уже совершенно овладел Серовым, и Сергей не тронулся с места, когда в прихожей раздался тяжелый топот. Лариска сжалась в комок в углу дивана и смотрела на мужчин ненавидящими глазами. А мужчин в комнате прибавилось: появились два крепких парня. Брюнет приказал:

— Уберите отсюда этого… И поучите маленько! Кстати, у него надо отобрать ключи от квартиры.

— Ладно, я уйду, — Серов встал, сделав вид, что уступает силе, и неожиданно обрушил стул на голову одного из бросившихся к нему телохранителей брюнета.

Тот успел поставить блок, но удар все же достиг цели, и охранник рухнул на пол. Лариска пронзительно завизжала, ее новый ухажер почел за благо ретироваться на кухню, а в гостиной началась молодецкая потеха.

Телохранители знали свое дело, но и Серов был не промах. Отбиваясь от градом сыпавшихся на него ударов, он пытался контратаковать, совсем забыв, что правая рука у него ненадежна и нет в ней былой силы. Хрустели под могучими кулаками челюсти и ребра, раздавался глухой мат, летели оторванные пуговицы, и кровь, сочившуюся из разбитых носов и губ, торопливо смахивали тыльной стороной ладони, чтобы успеть поставить новый блок и отбить удар, способный разом погасить сознание.

Трещала мебель, звенела разбитая посуда, весь пол был усеян алыми лепестками роз вперемешку с осколками хрусталя и фарфора — в пылу битвы опрокинули стол, за которым недавно сидела молодая пара, не предполагавшая, во что выльется их романтическая встреча…

Серов был близок к победе, но тут противник получил численное преимущество — схлопотавший по голове стулом телохранитель оклемался. Сергея зажали в углу и пытались вырубить ударами ног с дальней дистанции, опасаясь ответных сокрушительных ударов, но он еще держался, не давая им достать ни голову, ни корпус. Однако Серов чувствовал, что долго ему не продержаться: парни против него бьются здоровые, не валявшиеся еще в реанимациях и не измотавшиеся на службе, где что ни день, то новая нервотрепка. Надо прорываться и, оставив за противником поле боя, уходить.

— Добейте, добейте его! — стоя в дверях, истерически кричал брюнет, прибежавший поглядеть, что делается в гостиной.

Его телохранители старались, как молотобойцы в сельской кузне, отрабатывая заплаченные хозяином доллары.

«Уходи, уходи!» — всей кожей, всем своим существом чуял Серов немой призыв Лариски. Она зажала рот ладошкой, в широко раскрытых глазах стоял ужас.

Да, надо уходить, но как уходить, когда эти мордовороты не дают и секунды передышки, а плечи уже налились свинцовой усталостью, и ноги давно потеряли прежнюю легкость?

И все же Сергей подловил одного на прямой удар, одновременно уперся ему кулаком в плечо, развернул и вырвался из угла. Вырвался, оставляя в руках противников клочья одежды, пятная свежей кровью светлые обои Ларискиной гостиной. И тут он пропустил сильный удар в голову. В ушах возник неприятный гул, потом — тонкий звон, и опять нестерпимо заломило в затылке, да так, что стало темнеть в глазах и перед ними опять замелькали разноцветные искры. К горлу подкатила тошнота, колени стали ватными…