Глава 25

Приемная Иден Харт оказалась пуста. Светло-серые стены и большие окна обеспечивали достаточное естественное освещение, несмотря на пасмурную погоду. Свежие цветы в вазе на кофейном столике оживляли обстановку. На стеклянной столешнице аккуратными рядами были выложены журналы.

Секретарша на ресепшене поглядела на вошедшую поверх очков.

– У меня встреча с доктором Харт, – сказала Энджи, подходя. – Энджи Паллорино.

– Доктор немного задерживается. Пожалуйста, присаживайтесь. Кофе в кофейнике в углу, кружки там же. – Она улыбнулась: – Сегодня печенье с орехом пекан и белым шоколадом.

Энджи полистала журнал и принялась рассматривать черно-белые эстампы на стенах. Среди них были исторические фотографии, рисунки тушью, офорты. Энджи с удивлением заметила, что везде изображены женщины за рыбалкой. Заинтригованная, она встала и подошла к первой рамке. Фоторабота была подписана Лориан Хемингуэй, и Энджи предположила, что плотная дама, гордо стоящая рядом с рыбой-меч, свешивавшейся с весов в каком-то тропическом порту, – одна из двенадцати внуков и внучек Эрнеста Хемингуэя. Рядом висела репродукция старинного рисунка – монахиня в полном облачении, забрасывающая удочку. Внизу рисунка тянулась витиеватая надпись: «Si tibi deficient medici, medici tibi fiant. Hec tria, mens leta, labor et moderata dieta».

– Если врачи не в силах тебе помочь, лечись хорошим настроением, работой и умеренным питанием, – сказал сзади женский голос.

Энджи обернулась.

Брюнетка примерно ее лет стояла совсем близко. Надо же, как бесшумно подошла! Незнакомка кивнула на офорт:

– Это Джулиана Бернерс, настоятельница монастыря, из-под пера которой вышел первый трактат о рыбной ловле. Забавно, что в этом виде спорта долго доминировали мужчины. – Она протянула руку: – Иден Харт.

– Энджи Паллорино. – Рука доктора Харт оказалась узкой, с мягкой кожей и безукоризненным маникюром. Но рукопожатие у нее было твердое, а взгляд решительный. – Это было в эпизоде, отснятом вашей мамой у паба «Крюк и промах», – сказала Энджи. – Я про монахиню.

– Гляжу, вы подготовились, – улыбнулась психотерапевт.

Энджи засмеялась, вспомнив, как Триш объяснила Иден, почему благодарна своей матери, приохотившей ее к рыбалке.

– Значит, ваша мама все-таки сделала из вас рыболова? – спросила она.

Улыбка Иден не дрогнула, но в лазерно-остром взгляде что-то изменилось. Энджи ощутила легкую дрожь – в этой женщине было что-то загадочное и мощное. Улыбка казалась теплой и обворожительной, однако улыбались только губы, но не глаза. Дочь своей матери.

– Очень рада с вами познакомиться, – начала Иден. – Хотя я вас как будто давно знаю – я следила за вашей историей в новостях. Очень жду выхода книги доктора Рейнольда Грабловски.

Энджи вздрогнула.

– Меньше всего мне хочется, чтобы люди это читали. Он написал эту книгу без моего согласия.

– Да, я знаю. Меня всегда привлекали сюжеты, основанные на реальных событиях. Психологическая травма, полученная в четырехлетнем возрасте, потеря сестры-близнеца и матери, репрессия болезненных воспоминаний – трудно даже представить деструктивный эффект на личность жертвы…

– Не жертвы, а выжившей, – сухо поправила Энджи.

Иден Харт смотрела на нее в упор – Паллорино даже показалось, будто она сама ненароком оказалась на допросе. Или психолог намеренно провоцировала ее, зондируя почву?

– Конечно, – мягко согласилась доктор. – Выжившей. Извините меня. Пойдемте в кабинет. Я перенесла встречу, чтобы мы могли спокойно поговорить.

Ну, хоть не вторая Кэти Дейли.

– Предыдущая пациентка вышла через другую дверь, – пояснила Иден, проведя Энджи в комнату для консультаций с удобными креслами и декором в мягких тонах. – Психотерапия порой эмоционально изматывает, никому не хочется проходить через приемную с наплаканными глазами… Сюда. – Она провела Энджи в смежный кабинет. В центре стоял большой стол, вдоль стен – книжные шкафы. Иден плотно прикрыла дверь.

Стена над столом была увешана дипломами в рамочках, сертификатами и медалями на ленточках. Стена славы, подумала Энджи, подходя ближе, чтобы прочесть надписи.

– Вы еще и марафонским бегом увлекаетесь? – не удержалась она.

– Я пробежала пять марафонов, но предпочитаю реку или океан. Дайте мне байдарку и удочку, и я сразу брошу дорогу и кроссовки. – Иден кивнула на медали: – Это чтобы доказать себе, что я обязательно добьюсь задуманного. В жизни много что сродни марафону. Я часто использую эту метафору в психотерапии.

– А это ваши дети? – заинтересовалась Энджи, подходя к простенку, оформленному семейными фотографиями.

– Два сына и дочь, да. К счастью, у меня муж-домохозяин, иначе не представляю, как бы я справлялась… – Иден показала на кожаное кресло: – Присаживайтесь, пожалуйста.

– Это ваш муж? – Энджи указала на снимок лысеющего бородатого мужчины. Мягкое выражение вялого, несколько даже дряблого лица. Добрые глаза.

– Да, Джон Драйсдейл. Я веду практику под своей девичьей фамилией, диплом же у меня на фамилию Харт.

Энджи оглядывала фотографии, насчитав по меньшей мере семь снимков Иден с отцом – и ни одного с матерью.

Паллорино остановилась у выцветшего увеличенного снимка маленького светловолосого мальчика на трехколесном велосипеде.

– Это ваш брат Джимми? – спросила она.

– Да, и в то же лето мы его потеряли. Это его последняя фотография.

– Мои соболезнования, – сказала Энджи, присаживаясь в кресло. – Ваши родители рассказали мне, как он погиб. У переживших такую трагедию… смещается точка сборки. Должно быть, эта рана не зажила и по сей день.

Это тебе за «жертву», дорогуша.

Иден невесело улыбнулась:

Энджи не нашлась с ответом, потому что Иден сказала чистую правду. Паллорино до сих пор пыталась внутренне потесниться и уложить туда свое прошлое, одновременно строя настоящее и соображая, как жить дальше.

Иден, присев напротив, продолжала:

– Тяжелее всего то, что мать отчасти винит меня в смерти Джимми. Мне поручили за ним присматривать, а я улизнула набрать ежевики, ее на берегах озера были целые заросли. Пока я собирала ягоды, он свалился с края дощатого настила вместе с велосипедом. Когда я услышала всплеск… – Иден замолчала и медленно вдохнула. – Вина – чудовищная штука. Я много лет чувствовала себя виноватой. Мать, по-моему, до сих пор не может себе простить, что оставила Джимми на меня, девятилетнюю. Такую ответственность нельзя было поручать сущей девчонке.

– А что же ваш отец? – спросила Энджи, бросив взгляд на многочисленные фотографии Дага Харта. – Он ведь в то лето тоже был на озере?

– Он в своей комнате проверял контрольные студентов. Следить за нами входило в обязанности матери – по крайней мере, так она сказала отцу, чтобы он мог сосредоточиться на работе. Она часто оставляла нас одних – в этом отношении она была плохой матерью. Чудо, что с нами раньше ничего не стряслось. – Иден смотрела на Энджи, явно ожидая реакции, но Паллорино сидела с бесстрастным лицом. У нее снова возникло ощущение, что доктор Харт с ней играет, проверяет и испытывает. Может, так ведут себя все психотерапевты?

Иден скрестила ноги в тонких чулках и села в кресло поглубже. Лодочки у нее, как обратила внимание Энджи, стоили больше, чем ее полугодовая зарплата в столичной полиции.

– Мать звонила предупредить, что вы к ней приезжали и забрали черновые материалы той съемки. Она объяснила, что вы ищете. Чем я могу вам быть полезна?

– Наверное, она особо подчеркнула, что вы совершенно не обязаны со мной откровенничать?

Иден широко улыбнулась:

– Да уж не без этого. Но ее предостережения только подстегнули мое любопытство.

Энджи показалось, что она фигура на доске в затянувшейся шахматной партии отношений доктора психологии Иден Харт и Рейчел Харт, известного режиссера-документалиста и доморощенной феминистки.

– Что вы можете рассказать о последних часах в лагере перед тем, как Жасмин Гулати отправилась порыбачить, и до того, как начались крики проводников?

– Ту поездку я помню отрывочно – мне было всего четырнадцать лет, и с тех пор в жизни много чего произошло. Но в память врезалось кое-что из прибытия в Порт-Феррис и, конечно, вечер, когда Жас сорвалась в водопад. Мы вытащили лодки на берег и расставили палатки. Проводники развели костер. Жасмин, прихватив снаряжение, пошла удить рыбу. После нее проводники ушли за дровами, а мать удалилась что-то там снимать.

– В какую сторону направилась ваша мама?

Иден сосредоточенно свела брови:

– Я не знаю, я не помню таких подробностей. Она сказала, что будет снимать, пока остается вечерний свет. Мне, простите, понадобилось в кустики, и я отошла подальше от стоянки, но мать я не встретила. А это важно, в какую сторону она пошла?

– Я просто выстраиваю хронологию. В рассказах разных участниц есть несоответствия. Да еще кассеты с материалом, который ваша мама отсняла в тот вечер, пропали. Вы их, случайно, не брали?

– Я?! Боже упаси! Я к ее вещам никогда и близко не подходила – жизнь, знаете ли, дороже.

– А что произошло потом, после того как вы сходили в кустики?

– Я вернулась в лагерь. Стемнело, стало холодно. Я сидела у костра, другие женщины пили и переговаривались о том, как день прошел. Тут мы услышали, как мужчина кричит и зовет на помощь. Мы повскакали и побежали вверх по склону к трелевочной просеке. Нам навстречу выбежал Джесси Кармана и сказал, что ему срочно нужна рация. Он объяснил, что Гаррисон Толлет видел, как Жасмин унесло в водопад. А Гаррисон в это время спустился к подножию водопада поглядеть, не удастся ли помочь Жасмин внизу.

– А где в это время была ваша мама?

Иден поглядела вверх и влево, думая.

– Не знаю… Погодите, она была там, я ее помню! На дороге вместе со всеми, металась в панике. Откуда она прибежала, не скажу – там творился настоящий хаос. Джесси по радио вызывал помощь. Мы все спустились к реке с фонариками и принялись осматривать воду и берега, но Джесси приказал нам сидеть в лагере, сказав, что ему меньше всего надо, чтобы кто-нибудь еще сыграл в Наамиш: скоро прибудут спасатели и полиция. Спасатели пытались вести поиски в темноте у подножия водопада с такими, знаете, портативными прожекторами, а утром искали уже по всей реке. Но Жасмин пропала бесследно.

Энджи открыла сумку и достала свою папку, выложив на стол фотографию кольца. Как и остальные участницы поездки, Иден сказала, что Жасмин вела себя так, будто у нее была большая тайна, и не признавалась, кто подарил кольцо.

– Жасмин по вечерам писала в своем дневнике, – напомнила Энджи. – Она когда-нибудь говорила, о чем пишет?

– Нет, это тоже был секрет. Делала вид, что пишет что-то эротическое. Жас виртуозно задурила головы нашим проводникам – они не могли оторвать взгляд от ее грудей и задницы и вечно отирались рядом.

– И Джесси тоже отирался?

– Жас никого не оставляла равнодушным. – Иден поставила ноги на пол и подалась вперед. Глаза ее вспыхнули. – Энджи, вы же прекрасно знаете, учитывая ваше профессиональное касательство к сексуальным маньякам и особенно к Спенсеру Аддамсу, что секс зачастую означает демонстрацию силы. Контроль. Утверждение права собственности. Оглядываясь назад, могу сказать, что у Жасмин был настоящий пунктик крутить-вертеть остальными.

Энджи напряглась, услышав имя преступника, которого она пристрелила как бешеного пса, поплатившись карьерой. Она сглотнула, но выдержала взгляд Иден.

– Значит, вы ни разу не заглядывали в ее дневник?

– Нет, и не прочла ни строчки. Хотя мне очень хотелось, – улыбнулась Иден. – В четырнадцать лет смотришь на таких женщин снизу вверх, и меня безумно интересовало, что там у нее в дневнике.

– Не знаете, кто мог его взять? В вещах Жасмин дневника не нашли.

– Не нашли?!

– Нет.

Иден, задумавшись, покачала головой.

– Хм-м-м. Может, кто-то из проводников взял почитать, а после ее смерти постеснялся подложить обратно?

Энджи поспрашивала об ужине в пабе, о том, как в лагерь приезжала Шейла Толлет, о бурных разногласиях между Жасмин и лесбийской парой по поводу усыновления детей, о споре, который Жас затеяла с Ханной Вогель и Донной Джилл относительно священного женского долга поддерживать феминистическое движение, о дружбе Кэти и Жасмин, щедро сдобренной алкоголем.

Наконец Энджи поблагодарила доктора Харт и поднялась с кресла.

– Если вспомните что-нибудь еще, позвоните, пожалуйста.

– Позвоню, – пообещала Иден, тоже вставая и идя к двери. – С результатами аутопсии все кошерно?

– Да, – просто ответила Энджи. – Смерть Жасмин официально признана несчастным случаем.

– То есть судья Монеган просто ловит рыбку в мутной воде, простите за каламбур?

– Ей нужно составить подробное впечатление о жизни своей внучки перед тем, как похоронить ее как полагается. Мне кажется, это у нее защитный механизм.

– Или она так развлекается.

– Не исключено.

После Нанаймо остался последний отрезок пути на север острова, в Порт-Феррис, окутанный наливающимся темнотой облачным фронтом. В дороге Энджи размышляла над загадкой, которой оказалась доктор Иден Харт.

Зная ее мамашу, несложно было угадать, какие силы сформировали натуру юной Иден. Мать и дочь были властными, с сильным характером и выраженным феминистским мироощущением. Именно феминизм подтолкнул Рейчел Харт к созданию ее документального фильма. Жасмин тоже не привыкла стеснять себя условностями и не скрывала тягу к власти, сделав из своей сексапильности универсальный инструмент и не щадя ни мужчин, ни женщин. Энджи прекрасно знала, что в обществе честолюбивых и мотивированных женщин многим становится неуютно.

Энджи хотелось быть как Иден или даже Рейчел Харт, но в этих двух женщинах была какая-то ускользающая странность, которую она пока не могла четко сформулировать.

Или же она и сама из большинства и ей просто некомфортно рядом с особами, которые, отнюдь не отказываясь от своей женственности, действуют как мужчины?

Нет, тут не все так просто. По опыту Энджи знала – мужчины, как правило, откровеннее и не любят вилять. Женщины опаснее, потому что они хитрее. Агрессия у них обычно скрытая и прячется, как крючок в пестрых перышках наживки, за улыбками, комплиментами и дорогими туфлями.